Аннотация: Небольшой рассказ о любви и одиночестве через явь и сновидение.
Рассказ.
Сонатина.
Троценко Светлана.
Тема:
Ба...
И газ загорелся желто-синими струями, обнимая серые бока железной кастрюли. Кухонная утварь, разложенная на стене, стрекочущий, как гремучая змея кран, пузо надутого старого холодильника и тикающая часами пустота. На столике с клеенчатой скатертью лежали надорванный конверт, бурая с мелким сором бумага и привычное "Здравствуй".
- Здравствуй, - выдохнула я, и принялась разглядывать мелкие пузырьки, зреющие на дне кастрюльки.
"Решила тебе написать письмо. Надоели эти маленькие открытки, вмещающие по полфразы. Так ничего о тебе и не знаю. Как ты там, как здоровье твое, работа? У меня по- прежнему все хорошо".
- Все хорошо. У меня все хорошо. Всегда все хорошо, - и я сдвинула емкость на середину огня. А она затрещала и зашипела от расплескавшейся по краям воды, но быстро умолкла и напряглась.
"Время бежит теперь так, что и не успеваешь заметить, как месяцы сменяют друг друга. Вот только, вроде бы, готовились к Новому Году, а уже середина февраля. И ничего не изменилось. На работе все тоже".
- И у меня все тоже. Та же работа, а на ней все тоже.
"Бесконечная беготня, спешка. В общем-то, много всяких мелочей, но принцип везде одинаковый. Стоит ли о них писать? Тебе, наверное, неинтересно".
- Напрасно, как раз таки это и интересно. Вся жизнь из мелочей и состоит. О чем же еще писать? - маленькие стайки пузырьков, как облачка, взвевались к поверхности и исчезали. Все настырней они набегали друг на друга, нагоняя и сталкиваясь, рассыпаясь бисером в разные стороны.
"Жаль, что ты так мало пишешь о себе, никогда не позвонишь, приехать к нам не хочешь. Может быть, ты злишься на меня? Я знаю, что в прошлый раз вспылила, но это ровным счетом ничего не значит. Просто замоталась совсем, кругом завал, нервы сдают, не обижайся ".
- А я и не обижаюсь, - на самом дне пузырьки крепли и раздувались, уже не трогаясь с места, они казались небольшими вулканчиками, лопающимися и возникающими снова, выбрасывая крошечные воздушные салютики.
"Хотя ты тоже была не права. Могла бы сдержаться. Но все это в прошлом, надеюсь, что в прошлом. Все, что ты наговорила слишком утрировано, надуманно. Мне кажется, ты и сама это понимаешь. Ну, какие между нами преграды, какое непонимание? Нам просто надо встретиться на нейтральной полосе, без свидетелей и отягощающих обязательств. И все станет ясно, как прежде. На самом деле, мы друг другу нужны и всегда будем вместе. Не стоит выдумывать то, чего нет. Разобщенность, недоверие - все это блажь. Я хочу побыть рядом с тобой, вдали от домашних, и доказать тебе, что наши отношения ничуть не изменились".
- Все это общие слова, - крупные пузыри стали напоминать рыбий глаз, блестящий и надутый. Они уже сами иногда выпрыгивали из воды, пуская волны по поверхности.
"Я знаю, ты сейчас думаешь, что все это общие слова, но ты ошибаешься. Мы искусственно отдаляемся, осушая наши отношения в истоке. Препираемся из-за вещей, не имеющих к нам никакого отношения. Давай попробуем! Возьмем вместе отпуск, съездим куда-нибудь, не важно куда, главное вдвоем, и там нам никто не помешает. Как только разгребусь с делами, позвоню. Хотелось бы поскорей тебя увидеть, но не сейчас, слишком много всего".
- Но не сейчас. Не сейчас. Потом, как-нибудь потом. В другой раз, - внезапно огромные пузыри сорвались со своих насиженных мест и вырвались вверх, вода забурлила, зашипела и принялась бить через край.
"Пиши мне и звони хотя бы иногда. Скучаю, жду встречи. Надеюсь, у тебя все хорошо.
Целую..."
Пф.... Огненный цветок исчез, и горячая жидкость постепенно успокоилась.
Вариация:
Я проснулась с ощущением, что кто-то ко мне крадется. Предвечерняя мгла подбиралась к тростниковой лежанке, чернила углы и рассевалась у еще светлой веранды, выходящей на море. Комнату тонкими мечами пронизывал влажный промозглый ветер, прикасаясь к телу своими лезвиями. Шипучее воспоминание о сне неприятно тревожило, оставляя следы чего-то теплого, кипящего.
Я прошла к веранде, отворив дверь, представлявшую натянутую в раме москитную сетку, и вдохнула плотный сгусток морского воздуха. Солнца уже не было, волны, одичавшие от одиночества, плакали в песок, почти в истерике, отстраняясь и накатываясь. Вокруг все было серое с глубокими темными проймами в небесных складках, расходясь плиссировкой морского полотна. Я стояла в дверном проеме, поправляя непослушную вуаль волос, бившуюся на ветру и застилавшую глаза. Все трепетало и постанывало, выплясывая сумрачную мазурку наплывающего вечера. Был тот послезакатный час, когда ночь еще не принесла своего успокоения, но торжественные аккорды дня утихли, казалось, навсегда. Лебединой песней море скулило и выпрашивало прикоснуться к нему. Я сделала шаг, но в то же время безумная безутешность прибоя, его несокрушимая, отчаянная осиротелость удерживала меня. Рыдание морской глади силилось уверенностью в конечности бытия, в его однодневности, неповторимости.
Из почти гипнотического остолбенения возник скрип и чье-то присутствие, заставив меня оглядеть веранду. Длинное узкое крыльцо с неплотным сбитым из досок навесом заканчивалось деревянным, ветвистым креслом, на котором раскачивалась почти невесомая фигурка в ярко-синем с зелеными драконами, скрученными в виде японского иероглифа, халате.
В такт мерному качанию под выброс волны вздымался сигаретный дым, колыхалось дыхание, и переливался зеркальный кулон темных волос.
- Боже мой! Представляешь, я совсем позабыла, что не одна, - голос мой звучал как-то непривычно громко, натянуто, - мне что-то приснилось, такое неприятное, что вывело меня из колеи.
- Да, я здесь, - медленно поднялось с кудрявой струйкой дыма из-за кресла.
- Ты не замерзла? Давно уже тут? Хочешь, я принесу плед?
- Захвати еще бутылочку вина, - попросила ты.
Я провалилась в шевелящуюся темноту комнаты и через минуту, путаясь в болтающемся по полу пледе, пыталась удержать бокалы. Присев на корточки, я кутала поджатые ноги шотландской клеткой разъеденной молью ткани. Взгляды встретились, и горячим соком глинтвейна разлилось спокойствие в груди. Мягкая, едва уловимая улыбка, шорох ресниц, как колыхание папоротника, и слегка грустный блеск в глазах. Расплескалось по стеклянным пустышкам вино, приняв форму полукруглых рубинов, повисших в воздухе. Терпкий травяной вкус раздразнил мелкими колючками рецепторы, гибкая шелковидная гуща заполнила еще щемящие пустоты внутри. Я сидела возле скользящей ножки кресла, делая маленькие глотки, и смотрела с тобой на море. Так всегда бывает, нам с тобой и говорить не надо. Лишь вместе покачиваться на месяце. Бледном тающем месяце, проявляющемся на небесном негативе чарующе медленно, как в темной комнате фотография. И мы сидели так целую вечность, смотря, как по черному слившемуся с морем небу быстро ползли белой дымкой облачка, на секунду прикрывая ночное полу-светило. Ночь будет долгой и скроет все, оставляя лишь память, память вчерашнего дня, которая превратиться в эти туманные слепки гипсовых кружев, бегущих по ветру. Только ты и я, два бокала и бутылка вина, и темная ночь, дышащая морским покаянием в мокрый песок.
Тема:
Пи...пи...пи...пи... Я привычным движением нашла кнопку будильника, но в следующую секунду раздался более резкий звонок телефона, раздирая нереальность снов на мелкие спутанные навсегда пазлы.
- Алло, - воздух дрожал и выплавлялся в черные скульптуры ночных видений.
- Я тебя разбудила? - Звенели в трубке стеклянные колокольчики.
- Нет, все нормально. Мне пора уже было вставать, - в темной комнате сползая с мягкого дивана, я нащупала край гардин и прислонилась к оконному стеклу, обозревающему район с пятого этажа. На улице еще была ночь, и многочисленные квадратики горящих окон колыхались, как вывешенное на просушку белье. Вспыхивали все новые экраны чужих повседневок, играя абажурами и шторами, выставляя на показ темные силуэты театра теней.
- Как у тебя дела? - И ты вздохнула утренним, теплым пробуждением.
- Нормально, а у тебя?
- Да, так. Все хорошо, работаю, устаю смертельно. Почему ты мне не звонишь?
- А ты?
- А сейчас я что делаю?
- А? Сейчас?
Как огромная трепещущая на ветру простыня, передергивал пятнами окон дом за окном. Казалось, что они движутся, наслаиваясь друг на друга, создавая геометрические узоры, мозаичные фрески на темном полотне здания.
- Почему ты молчишь?
- Видимо, не до конца еще проснулась, - и я заставила себя зевнуть.- У тебя точно все хорошо?
- Да, точно. Жду не дождусь отпуска.
- Ты идешь в отпуск? Что же заранее мне не сказала?
- Вот сейчас говорю.
Ночной растворитель образов потихоньку улетучивался, и из стального листа заоконного изображения стали проступать очертания деревьев и клумб, сетки детских площадок, шатающиеся, как маятники, фигуры дворников. Один за другим исчезали огни в окнах, оставляя черные дыры чьих-то сокровенных подземелий, нарушая общий рисунок, выделяя оборванные звенья.
- Так мне тогда тоже надо отпроситься в отпуск. Ты когда собралась?
- Понимаешь, так получилось, что мой отпуск совпал с...
- Можешь не продолжать,- перебились и завязли в горле слова.
- А как иначе? Я же не могу сказать, что нам с ним придется ехать раздельно, - выскочило заготовленное объяснение,- когда так удачно сошлось время.
- Конечно, я понимаю.
- Но я приеду и сразу же возьму отгул, - не унималась ты,- и мы с тобой куда-нибудь съездим на пару дней. Хорошо?
- Хорошо.
- Ты точно не обижаешься?
- Я? Да на что? Нет, все нормально, спасибо, что позвонила.
- Как приеду сразу наберу тебя, и ты тоже звони.
- И я тоже...
Пи...пи...пи...
За окном просветлели изумрудные стопки небес, рисуя карандашные эскизы бетонных конструкций, беспорядочные прямоугольники балконов и твердые струны проводов, как в нотной тетради, размеченные тактовыми линиями столбов. Гаснущие фонари сопроводили мерцание окон к их дневной обыденности, зашторенной серой драпировкой тюли. Начинался и ждал день, тоскою недопитого в спешке чая, огрызком яблока и толчей тел, выжимая капли пота, усталости и никотина.
Вариации:
Беспощадная спесь визгливых курлыканьев заставила меня очнуться и приоткрыть глаза. На фоне глотающего вздымающиеся волны неба ярко-белыми искрами мигали толстые тела чаек. Они кричали, кидались вниз, скрипели и натискивались друг на друга. Казалось, смертельный бой, сумасшедших, беснующихся кентавров, разыгрался между морем и небом. Такими яркими, сочными были они на фоне черно-белого неба, откидывая пенные перья в грязную воду. Я закрылась с головой и сдерживала дрожь какого-то смутного, тревожившего меня волнения, которое ядовитой, в виде морского ежа, тварью давило нутро, впивалось в тугие сетки нервов.
Крик чаек отсекало по тактам стуканье часов.
Я пыталась прогнать это утро, мерзкое, слипшееся со смрадом сырости и влажным прикосновением непросушенных простыней. Но сон не хотел возвращаться. Он еще маячил мелким пунктиром своих послевкусий и ощущений, еще проступали, как слепки на камне доисторических ящериц, его неутолимые образы, но уже нельзя было отлить их в форму, ощупать, осознать. Отыскав на мокром дощатом полу шлепанцы, кутаясь в плед, я направилась к веранде. Уже из широкого окна видно было тебя, с тонкими сжавшимися от холода плечами. Ты сидела у самой кромки моря и смотрела на отчаянную баталию в небе. Казалось, ты одна в этом мире, состоящем из картины мариниста, увлекающегося древнегреческой мифологией. Ветер трепал твои волосы, холодный песок просачивался сквозь мою обувь. Увязая в прибрежной насыпи, я подошла к тебе и села рядом.
Из мокрого песка ты слепила несколько башенок, и тонкие пальчики работали над ажурной укрепительной стеной. Готические своды ниспадали гладкими колоннами в стоявшую в вырытой лунке воду. Холодной лавой капали с руки песочные зернышки, осторожно возводя резные шпили. Ты, как будто не обращала внимание на происходящее вокруг, погрузившись в архитектурное строение, став единой статичной скульптурой, переплавляясь из выступов лопаток, подъема плеч и лотосов ног через текущий воск пальцев в старинный замок.
- Из-за чего они ссорятся? - Разрушила я твою цельность, указывая на птиц.
- Из-за кусочка хлеба,- и ты, достав овальную мякоть лепешки, оторвала крохи и кинула в воздух.
С новым взрывом метнулись птицы друг на друга и забились в свистящем гуле.
- Так брось им побольше.
- Тогда они, пожалуй, убьются, - твои пальчики переминали плоскую булку, - глупые птицы не знают, что у меня целая буханка и ее хватит на всех.
- Дай мне, - и я стала с усердием швырять в воздух хлебушки один за другим. Как мечи скрещивались лоснящиеся бока приморских наседок. Энергично паря, носясь в разные стороны, сдерживая напоры ветра упругим соединением перьев, они вздымались к крещендо всем грузом своего тела. Я почти слышала стальной свист от ударов одной об другую, ослепительные вспышки от все чаще возникающих атак сверкали, как от полчища обезумевших папарацци. Выпуклыми, одеревенелыми глазами косились они в нашу сторону и уже бессмысленно дрались и схлестывались, не успевая за частыми бросками корма.
- Надо пройтись! - и в легком порыве ты вздернулась всей фигуркой ввысь. Почти взлетая, как будто привязанная ниточкой к гальке, ты, невесомая, оставляла хрупкие отпечатки голых ступней.
Халатик, как парус дрожал и вился. Ты улыбалась, кружилась, подбегая к воде. Мы смотрели, как прибой сглатывает твои следы, придавая мнимому полету такую реалистичность, что это заставляло меня бежать за тобой, почти ловить тебя, как будто ты шарик, маленький воздушный шарик, метавшийся вдоль линии горизонта.
- Мне кажется, погода уже не улучшится, -твои слова уносил ветер, - солнце исчезло совсем, уже третий день его нет. А ты посмотри, какие волны?!
- Я ничего не понимаю в здешнем климате.
- Может, будут ливни, может, прилив, тогда затопит дом, - и твое ясное лицо исказилось мучительной улыбкой, полной предвестия утраты.
- Не переживай, только не переживай. Я видела в лесу дом, высоко, возле горы. Маленький уютный домик. Если что-то случится, переберемся туда.
Ты печально улыбнулась, пряча огоньки слезинок в трепетных глазах. И мы пошли с тобой по этому берегу, пританцовывая и кружась. Ты все время убегала вперед, звонко смеялась, поднимала ладошками в воздух пенную жижу морских волн, оборачивалась, звала меня. Я отвечала тебе, пыталась догнать, но тяжелое волнение не оставляло меня. Я боялась, что упущу твою колышущуюся сущность, твое безвременное присутствие. Мы глотали с тобой минуту за минутой, час за часом густеющий предвечерний воздух. Сидели на гальке, омываемые соленой ватой морской воды. И ждали вечера, когда первые брызги звезд заблестят на сером дне неба. Позади нас темнели контуры гор и заводил колыбельную лес. Все померкнет в один миг, и засверкает белый песок, отражая холодные тени планет. Как по зефирному настилу, будем ступать мы по берегу, пить аромат распускающихся в полночь акаций из хрустальный бокалов водной свежести. Я буду слышать каждый твой вздох, глубокий и грустный, заполняющий пространство.
Впереди нас ждала ночь, долгая звездная ночь, и вечный месяц, как венецианская гондола, закружит нас в немой беседе сосуществования, соцветия, соприкосновения.
Тема:
Возле дома культуры, свесившего, как сосульки, пожелтевшие колонны, располагался парк. Он свернувшейся в круг змейкой своих аллей обрамлял постамент, на котором некогда стоял памятник Горькому. Дымящиеся костры из осенних листьев, как жертвенные огни, горели возле скамеек. Скоростной дугой направлялись наши трамвайчики друг к другу. Мы шли по мокрой тропинке к долгожданной плавящейся встрече, обезвоженные нетерпением, отуманенные разлукой. Остановились в теплом нерешительном порыве, ты протянула букетик сладко пахнущих фиалок.
Мы стояли, пытаясь сделать последний шаг, неловко улыбаясь и судорожно подергивая мешающими нам руками. Наконец, ты решилась, и как-то скользко, неуютно обняла меня. Мы облегченно вздохнули, опять улыбнулись растяжками бледных лиц, смущенно обоюдным жестом предложили расположиться на скамейке.
- Как доехала? - спросила ты и беспомощно огляделась вокруг, пряча взгляд в сырой древесине сидений.
Ярко брызгали вверх, прерывисто и чопорно, разгоревшиеся осенние листья. Трещали набравшие влагу ветви и сыпали искры буквы вчерашних газет.
- Да, так, нормально,- откашлялась я, морщась от странной неестественности своего голоса, - как провели отпуск?
- Я привезла фотографии, хочешь, посмотрим?
- Я сама потом посмотрю. Ты лучше скажи, тебе понравилось?
- В общем, понравилось. Здорово, все-таки, отдохнуть, море, горы, такие чудные пляжи и сезон не плохой, - и в глазах заиграл лучик иронии, - Общие слова?
- Общие слова... Ты счастлива? То есть, прости, я не то хотела спросить. У тебя все хорошо?
- Да... Все, вроде бы, устраивается. Правда, иногда бывает не по себе. Но все это глупости, мелочи.
- У тебя кругом одни мелочи. - Мне стало жарко. - Создается впечатление, что ты живешь чем-то таким крупным, настоящим. А остальное, все остальное, с чем встречаешься каждый день...
- Откуда у тебя это нетерпение к чужому мнению, - перебила меня ты, - почему все должны ощущать мир в точности, как ты? А если обнаруживаешь несоответствие твоим воззрениям, сразу начинаешь злиться.
- Я не злюсь.
Крошечный парк наполнялся чадом сгорающих снопов осеннего листопада, погружаясь в туманную завесу дыма. Полукруглый алтарь, отмеченный пламенем кадил, торжественно направлял свои огни к пустому постаменту. Начал накрапывать дождь, раскрашивая темными горошинами твою курточку. Я смотрела на жгучее пламя, на серый тлен пепла, ребристую скатерть луж.
- Мои мелочи - как твои общие слова. Просто мы в разном видим несущественность. И это, по-твоему, тоже общие слова?
- Может, сходим в кино? - и я вытерла вспотевшие от гнева ладошки.
- Да, там нам не надо будет искать общие слова.
- Ага, но придется обращать внимание на мелочи.
Дождь набрал силу, став сочным и переливающимся. Клумбы обмякли и почернели. Гаснущие печи костров осыпал душистыми гроздьями ливень. Мелкими электрическими разрядами теплились тлеющие остатки омертвелых растений, медленно подползая к их основанию. Мы встали, решив спрятаться от непогоды под сводами, построенного в виде античного храма, дома культуры.
Вариация:
Прежде, чем открыть глаза, я сделала глубокий вздох, и грязная, скрипящая на зубах земляными комками вода перекрыла мне горло. Казалось, что я тону в мутном, покрытом илом аквариуме. Сырость проникла в каждую косточку, ломила суставы, извивалась мокрым полотенцем вокруг головы. Я молниеносно вскочила и холодными иглами влага впилась мне в пальцы ног. Между половыми досками проступала коричневая жижа.
Ни привычного шума прибоя, ни крика чаек, только мерное колыхание маятника часов.
Как-то совсем пусто, и абсолютно отстраненно, гулко и замкнуто выступали капли на стенах и потолке. Казалось, что комната кровоточит, пропитывая влагой, как губку, почти осязаемый воздух. Выбежав на веранду, я тут же, не мешкая, посмотрела под ноги. Спокойная вода, подлизывалась к крыльцу, ласково подстилаясь к ступеням, обхватила дом в свои разрушительные объятия.
Одинокой, диковинной птицей, длинноногим фламинго ходила ты по воде, обезумевшая, обездоленная, почти исчезая на фоне прозрачного горизонта.
Ты пыталась поймать сбившийся, перекрученный лежак, дрейфующий по воде, расшитые шелком тапочки. Потом все бросала, замирала, долго вглядываясь в водные просторы. Ты всегда такая спокойная, растворенная в окружающем, похожая на капли росы, венчающие низины холмов, вдруг, отделилась от всего, съежилась предчувствием неизбежного горя. Как первый осенний мазок в кронах деревьев проглядывалась тоска на твоем лице.
-Не волнуйся так, мы переберемся к горе, это должно было случиться,- манила я рукой тебя к дому.
Ты посмотрела на меня пустыми, ничего не видящими глазами, и принялась ходить по колено в воде, в прилипшем к твоей тонкой фигурке мокром халатике.
- Ну, иди же, иди сюда! Ты что-то потеряла? - и, пометавшись на веранде, я решила ступить в водорослевую чащу прибывающих вод. Подойдя к тебе, беззащитной и грустной, растерянной и горькой, я взяла эту слабую ручку, как опавшее крыло ангела. Ладошка скользнула по моим пальцам, ты вздрогнула, подняла свои заплаканные искрящиеся глаза, которые расплывались по всему необъятному пространству. Два огромных миндалевидных ока, смотрящих из глубины океана, заслоняющих небо, переполненных солью слез, набегающих на зрачки. Мы стояли и смотрели друг на друга по середине слепого великолепия водной стихии. Только ты и я, наш рассыпающийся домик, одни на всей земле, окруженные сплошной волной, бесприютной гладью капель.
- Мы найдем дом возле горы. Слышишь...? Я точно помню, что там была хижина, теплая, просторная комната с парой тростниковых лежанок, - прошептала я, и эхом пронеслись слова вокруг земли, - пойдем в дом, нам надо собираться.
- Пойдем, - согласилась ты, и покорно посмотрела на крыльцо.
Я аккуратно складывала вещи, связывая узлы. А ты ходила из стороны в сторону по дому, раскачивала кресло, оглядывала стены, понуро садилась на мешки. Я укладывала тебя на кровать, укутывала пледом, заворачивая под ноги края. Ты металась, как в лихорадке, вскакивала, взывала ко мне вопрошающим взглядом. Мы ждали ночь, нашу долгую играющую ночь.
Беззакатные сумерки ветряными накатами охладили наш болезненный пыл. Я сложила последние вязанки в угол, и, допивая на крыльце вино, мы присели на края месяца, как на детские качели, и пустились в последний раз по звездным островам, серебрящимся в морском отражении. Они, эти чудные бутоны водяных лилий мерцали россыпью драгоценных камней, вышитой на ковре всепоглощающего прилива.
Тема:
Пройдя через неровный стык между вагонами, шатаясь и еле удерживаясь, я провалилась в липкую смрадность вагона-ресторана. Народу здесь было достаточно много. Несколько столиков, втиснутых в жесткие оковы кожаных скамеек, занимала свадебная процессия. Пьяные пары гостей в увядших лепестках праздничных нарядов с запахом расплавленных помад, парфюмерно-алкогольным душком полусонно мигали слипшимися глазами. Спящий на столе жених телепался из стороны в сторону, полностью отдавшись движению поезда, судьбы и нескончаемой увеселительной прогулке. И лишь невеста черненькая, маленькая, в распустившихся локонах, повисшими спутанными жалкими прядями, с вызовом отстранившись, смотрела в мелькавшую за окном степь. Ярко-рыжие полосы выжженных кустарников разлинеили еще местами зеленую траву, вились сплошным махровым полотенцем к горизонту.
Два старика, решившие при посадке, не переодеваясь, пропустить по стаканчику, надолго погрузились в коньячные рюмки, сдерживая напор тугих костюмов.
У дальнего окна, заставленного ящиками и коробками, сидела толстая раскрасневшаяся женщина в фартуке, в грязном, криво надернутом чепце, торчавшим во все стороны шпильками. Она, плотно затягиваясь сигаретным дымом, резалась в "дурака" с лысеющим администратором, зорко шныряющим из-под бровей жгучими глазами.
Безудержно визжала скрипка, фальшивя и переливаясь. Худой и бледный, похожий на Пьеро, несчастный музыкантишка пытался удержаться на ногах вместе со скрипкой в шатающемся как преисподняя вагоне. Здесь все перемешалось, как в едином котле, бурлило и лопалось, издавало струнные звуки и всхлипывало междометьями, играло и перебраживало.
Я села за единственно возможный столик, поправила прожженную скатерть. Женщина в чепце выжидающе посмотрела на меня, глубоко вздохнула, затушила бычок и мерно поплыла ко мне с большой темно-багровой папкой. Следя за ее грубыми пальцами, которые поправляли искусственные цветы в вазочке и зажигали свечу на моем столе, я перебирала сальные листы меню.
- Мне бутылку красного и фруктов каких-нибудь.
- Каких именно? - оскалилась тетка.
- Какие есть, те и принесите.
Она хмыкнула и, вильнув белым задом, отчалила в сторону под звуки разъяренной скрипки.
Свадебный картеж подступил к самой пробке шампанского своего празднования. И хлопая, и пенясь горячей струей бил через край. Сладкие голоса расплывались в прокуренном вагоне, о чем-то тихо затянули старики. И дилетантски исполненная соната Бетховена разрывалась припевами "Ой то не вечер...". Сквозь всю эту ушлую оркестровку, словно барабанная дробь выбивался стрекочущий звук. От наплывающего воска, свечи на столах выстреливали мелкими зарядами, растворяя все остальные мелодии.
Я восстанавливала твое письмо слово за словом, наш телефонный разговор... Ты, как и обещала, взяла отгул, и мы встретились с блеклой надеждой на сближение. Вот я увожу тебя прятаться от дождя:
"- Может, сходим в кино?
- Да, там нам не надо будет искать общие слова.
- Ага, но придется обращать внимание на мелочи."
Что было дальше? Чем закончился день? Помню лишь, как подавали поезд. Холодный сентябрьский вечер, узкощекий проводник ляпает привычными шутками. Потом я просыпаюсь в купе и не могу воссоздать прощание, прощание с тобой. Не воскрешаются ощущения, были ли слезы или раздражение сушило горло? Лишь теплым светом маятника мигают прошлые дни, когда я вот так же ехала в поезде, только это было несколько лет назад.
Серая дымка расцвечивалась под холодными лучиками предрассветного воздуха. Кленовый цвет опадал маленькими колокольчиками, кутая медовым покрывалом вокзальные скамейки и крупный щебень перрона. Ты сидела, задумчиво перебирая пальцами ручки моего чемодана.
- Скоро вернусь, - настоятельно повторяла я, - не будем делать трагедию. Это все временно.
- Ты не вернешься.
- Представить себе, что все так удачно сложится невозможно. Поэтому мне придется вернуться.
Ты передернула плечами и возмущенно посмотрела на меня, как будто глупее этих слов никогда ничего не слышала.
- Хорошо, - злилась я, - допустим. Допустим самое невероятное. Все сложилось, как надо. Это само по себе уже не плохо. Что мешает приехать тебе?
-Я не приеду.
-Почему? Ты еще даже не думала об этом, а говоришь: "Не приеду". Мне кажется, в тебе просто проснулась страсть к фатальным сценам.
Ты вздохнула, и безразлично начала разглядывать ветви молодых кленов, покрытые липкими ярко-зелеными пленками, только что высвободившихся из почек листочков.
-Мы не так далеко будем друг от друга, можно всегда позвонить, написать, убежденно продолжала я.
- Ты прекрасно знаешь сама, что никто ни к кому не приедет.
И вздрогнув от гудка появившегося из-за холма паровоза, ты сжала в кулачках ручки моего чемодана.
Слепящие фонари неслись за окном яркими пятнами нот бесконечной увертюры. Стук колес слепого поезда подыгрывал бешеным ритмом смердящей мелодии скрипки. Звякнул бокал, сглотнула бутылка, и привычным движением женщина в фартуке налила мне вино.
-Заплатите сразу.
Я сунула ей несколько бумажек и она, как дрейфующий теплоход покачнулась к своему столику. Свечи плавились, колеблясь в разные стороны. Скрипач был близок к самоубийству. Сигаретный дым сдавливал дыхание и выбивал слезы из глаз. Цокнуло стекло, и сахарная жижа пенным прибоем полилась со свадебного стола. Невеста вскочила, гневно всмотрелась в виновника происшествия, стала автоматически собирать крупные осколки со стола в салфетку, замерла на минуту... Бросила все и еще плотнее прижалась лицом к вагонному окну.
Уже в коридоре я различала торжественные аккорды "Революционного этюда" Шопена.
В, солнечной комнате ты перебирала клавиши, споря с бликами, переливающимися по темному бархату коричневых обоев. С портрета, весящего над полированной гладью фоно по-гусарски находчиво, смеясь глазами, на тебя смотрел наш дедушка. Я осторожно подкралась к тебе и чмокнула в ушко с тонким жемчугом в лапках золотого бутона.
- Ой,- испугалась ты.
- Посмотри, что мне пришло, - и я водрузила на нотную подставку большой белый конверт.
- Они все-таки ответили тебе?
- Да. Хотя бы ответили, значит, они действительно рассматривают все заявки. И если не в этот раз, то можно попробовать в другой.
- Подожди, давай сначала посмотрим, - и быстро разорвав бумажный край, ты кинулась к окну, скомандовав, - садись.
- Уважаемая, та да, да, да,- пробежала ты по листу,- подробно изучив Вашу автобиографию! Так, это мелочи.
- Нет, читай все! - Морщилась я, пытаясь различить твое лицо в солнечном ореоле.
- Автобиографию.... Должны сообщить...14 мая...
- Что 14 мая? Дай я сама прочитаю.
-Нет, подожди, они приглашают тебя на отбор. Смотри! Должны сообщить, - зачитала ты,- что отбор в танцевальную группу состоится 14 мая, на который Вас приглашаем в качестве конкурсанта. Поздравляю!!! - И ты прижала меня к себе.
Я, не веря своим ушам, пыталась вырвать болтающийся в воздухе листок, которым ты размахивала, обсыпая меня бесконечными объятиями. Наконец ты успокоилась, отдала мне письмо и погрузилась в игру на фортепиано. Отхлебывая твой холодный чай, я зачитывалась приглашением, выпрямляя помятые края.
-Трудно поверить, - задыхалась я, - это конечно только отбор, но чем черт не шутит.
-Да...Чем не шутит, - и ты, как кистью по мокрой акварели, провела по минорным ноткам аккорд.
- Надо все продумать. Права на ошибку я не имею.
А по комнате уже разливалась тяжелая стать фугиБаха. Ты как-то сгорбилась, помрачнела, промахиваясь пальцами мимо нужных нот.
- Тебя что-то расстроило?
- Нет, я рада.
- Да, ну?! Ты всегда играешь эти пудовые вещи, когда что-то не так.
- Ты уедешь.
-Можно поехать вместе, - улыбка не сходила с моего лица.
- Можно, - и ты, не глядя в мою сторону, вышла из комнаты.
Скрипач взвизгнул и оборвал, устало плюхнувшись рядом с администратором, который радостно закидывал картами остолбеневшую даму в переднике. Свадебный картеж залился хлюпающим пением. Старик, сидевший ко мне лицом, как-то сильно напрягся всем телом, покраснел, выпучил глаза и застыл. Свечи захлебывались воском. Я проделала небольшое отверстие в краях своего затухающего огарка, и теплый бисер заструился на скатерть. Старик схватил ртом дымную завесу, крякнул и опал. Синеватая бледность заполнила его лицо, сгруппировавшись на кончике носа тяжелым пунцовым пятном, повисшим, как капля над недопитым полтинником. Повсюду мигали стройные столбики пламени, как строгие стражи, безучастно следящие за процессией. Я сделала глоток вина и попыталась приоткрыть окно, но ржавые засовы не пускали, лишь через щели в деревянном иллюминаторе просачивался вечерний воздух, перемешанный со стуком колес и мерным дребезжанием рамы. Переполненное горнило свечи набухало под тонкой засыхающей пленкой, наконец, лопалось, и выпускало ярко-красные блестящие бусинки, как слезинки, сползавшие по тонкому стану огарка. Пламя трепетало, обжигая податливые края своего нутра. Все расплывалось в блекнущем свечении от слабого сияния камерного огня.
Стоя на балконе, я безуспешно пыталась прицепить к бельевой веревке мокрые балетные тапочки. По осенней листве, щедро осыпавшей все дорожки и тропинки, окунувшей в желто-оранжевую краску угловатые заборы и черневшие водостоки, шла ты. В коричневом школьном платьице, со свисающим на одну сторону ранцем, ты искала палкой в листве причудливость окраски природы, набрав уже целую охапку редких экземпляров. Вздрогнула, посмотрела наверх, и по-детски веселые черные камешки глаз встретились с моими. Синий бантик понуро висел, играя своим расплетенным концом на ветру, временами закрывал мягкую улыбку и курносенький нос.
Мы пили на кухне чай, среди раскиданных книг и тетрадей.
- Посмотри, что я нашла, - таинственно улыбалась ты, и среди кипы кленовой листвы, аккуратно разложенной по полу, отыскала газетную вывеску.
- Зачем ты подбираешь всякий мусор? - удивилась я, - она же грязная.
- Прочти, - важно сказала ты и, взобравшись на табуретку, схватила двумя ладошками дымящуюся чашку.
На намокшей странице неизвестного печатного издания, среди объявлений об окнах, дверях и компьютерах, в красной рамке было написано:
"Балетная студия "R" приглашает девушек и юношей от 18 до 25 лет на испытательные состязания за право вступления во 2-ой состав. Желающие принять участие в конкурсе должны прислать автобиографию, с указанием школ, студий, в которых получили начальное хореографическое образование, а так же описать концертную деятельность, в которой участвовали по адресу... "
- Видишь, туда просто можно взять и прислать письмо, - пояснила ты.
-Когда мне еще будет 18?
- Не важно, главное можно. А сейчас надо готовиться, - уж очень умничала ты, а озорные глазки вместе с носиком погружались в огромную фаянсовую посудину с чаем.
-Я не думаю, что папа с мамой разрешат мне туда поехать.
-Ты будешь уже взрослая. Главное хорошо подготовиться. Надо бы сохранить адрес, - и ты, свернув газетный листок, спрятала его в обложку дневника.
- Что мы будем делать с листьями. Нельзя чтоб они на полу валялись.
-Давай их привяжем к нитке и развесим между шкафом и антресю...
- Антресолями?
- Ну, да.
И мы с тобой, объединенные общей тайной, которая так много придавала нам силы, и какого-то горячего предчувствия, принялись, ползая по полу, скреплять ниткой осеннюю сочность увядающих растений.
И тут кто-то из пьяной оравы грянул: "Горько". Гости, пошатываясь, взметнулись вверх, скрипач схватил свой изможденный инструмент и кинулся терзать его смычком. Перепутавшиеся руки растолкали жениха, и он в продолжение своего сна, схватив вырывающуюся супругу, не видя, поцеловал ее. Невеста, приложив последние усилия, оттолкнула его, как бескрылая бабочка ударилась об объятия гостей, и выбежала вон.
Второй старик, впавший вслед за другом в оцепенение, очнулся, приподнялся на дрожащих в локтях руках, пнул в плечо товарища, что-то прошипел, захлебываясь пьяной пеной. С минуту подождав, он сделал неуверенную попытку уйти, пятясь, как рак, из-за не пускающего бортика стола. Седые волосы его, зачесанные на затылок, превратились в липкие сальные пучки. Справившись с собой, он покачнулся к выходу, болтнулся в сторону, и с грохотом вылетел из вагона, хлопнув дверью с такой силой, что пламя свечей качнулось и исчезло, оставляя нитеобразный дымок, струившийся от их фитилей...
Вариация:
Проснувшись, я иногда не открываю глаза сразу, а мысленно брожу по нашей комнате, вглядываюсь в блещущую за окном гладь моря, осторожно ступаю по скрипящим доскам пола, стираю ладонью пылинки с буфета.
Но сегодня непривычные звуки и какой-то волнующий запах заставили меня мгновенно очнуться и сесть на кровати. В одну сложную сюиту сливались звенящие голоса лесного птичьего песнопения. Сверху слышалось: "ТюрТью ТюрТью". Откуда-то с боку: "КруууКруКру КруууКруКру"; и вдруг звонко: "Тиви Тиви Па". Все это переливалось, соединяясь в целые кусочки, с репризами и вариациями, неожиданно разрешалось плавными кодами. Возобновлялось, окрашивалось то минорными, то мажорными интонациями, лилось и множилось, вибрируя и замирая. Вступали вторые голоса на пиано, повторяя лейтмотивы, взвивались крещендо солистов и плавились в горячем воздухе под ритмический рисунок барабанщика - дятла. Томный говор голубок сопровождался по - актерски бравурным этюдом, в виде распущенного веером хвоста, торчащего в пыльном маленьком оконце.
Другая, узковатая комнатка, с беспорядочным скопищем тюков, мешков, разбросанных по углам вещей, встретила меня этим утром. Осторожно переступая, наталкиваясь на непроходимые завалы, я с какой-то неуверенностью приближалась к дверному проему, играющему листвой в светлом прямоугольнике.
Выйдя из душной каморки, я наполнилась зеленым сольфеджио дремучей чащи леса. Каких только визуальных мелодий не выводили благоухающие деревья и кустарники, травы и цветы. Ослепленные негой небес, чувственным восхищением солнца, упоенные родниками ветра, струящимися во все концы и подмывающие полотна густых ветвей с гроздьями ягод, соцветий и плодов. Вьющиеся бескрайним покрывалом травки и лишайники ядовито-салатным мазком наслаивались на корни деревьев, седые бороды камней.
И среди всего этого божественного опьянения пестрокрылой Сильфидой порхала ты по небесным кущам адамова благоденствия, в кроваво-красном венке из полевых маков. Прореженные листвой лучики мигали на твоем лице, пересекаясь с медовой улыбкой и полузакрытым тонущим взглядом.
- Доброе утро! - засмеялась ты, бросив мне алый венок, в точности, как у тебя.
И мы, как два диких оленя, бросились в лес. Проникнув в самую сущность природного симбиоза, став единым целым с древесными стволами и папоротниками, мы безошибочно летели по лабиринту неизведанных дорог и тропинок. На какое-то время я потеряла тебя из виду. Но стремительный полет, кружащийся танец я не в силах была прервать. Сладость запахов и аромат цветных калейдоскопов вальсировал в сердце. Голова кружилась от отслоившейся привязанности к земному шару. Я почти кружилась в кронах деревьев, падая в стога нескошенной травы. Не знаю, сколько прошло времени, но остановилась я под водопадом ссыпающихся сверху яблок. Средь мерцавших зеркальных отражений солнца в макушке векового колдуна проглядывались телесные пятнышки ног. Сползая по лошадиному стану ветвистых развилин ствола яблони, ты, держась за ветку, ловко протянула руку с желтоватым, а по бокам оранжевым диким яблочком. Мы набрали полные подолы щедро подаренных нам плодов, и устало побрели по росистому склону цветущей поляны.
- Послушай! - остановилась ты.
И прохладным дыханием из-за холма послышалось журчание ручья. Напившись стужей горных истоков, испытав терпкие укусы кислот ватной мякоти поедаемых нами яблок, мы легли у воды под навесом кленовых пятиконечных листиков. Потоки струились длинными стальными нитями, обволакивая гальку и размывая песочные островки, радужной лентой, отражаясь в твоих глазах. Где-то легкой феей, на пуантах прыгая с цветка на цветок, жужжал сон, превращаясь в пчелу, оповещающую полдень. Мы дремали с тобой в прохладной неге, словно покачивающаяся лодочка в зарослях кувшинок на огромном пруду. Пропадая и возникая в этом эфемерном звонком мирке, среди радушных повелителей сказочной обители. Солнце скатывалось в бледных небесах.
- Пойдем, посмотрим, где прячется солнце, - проснулась ты, и мы побрели по уже темнеющему лесу, неловко ступая по корягам и омертвелым пням.
В вышине еще светлели лоскутки неба, но чаща уже заполнила свои зазоры чайными сгустками вечерних сумерек. Мы пробирались под сваленными стволами деревьев, держась за руки, обходили спутанные магнитофонной лентой в единый клубок заслоны. Ты испуганно смотрела по сторонам, указывая на привидевшихся тебе чудовищ, и останавливалась под волной накатывающихся странных отголосков.
Крутой откос внезапно вырос на нашем пути. Размытый ливнями и разъеденный ветрами он грозно выставил связки тонких корений и веток, торчавших из глинистой земли. Я схватилась за когтистую лапу подземного айсберга и протянула руку тебе. Мы поднимались, как по ступеням, по выступам древесных извилин, словно альпинисты, хватаясь за веревочные страховки ветвей. Я несколько раз оступилась, но ты подхватила меня, вытащив на вершину склона. Здесь лесной массив сжался и слипся, заставляя царапать ноги об сучья и колючки. Зубной болью зудели комары, ты неустанно вскидывала руку к шее и брезгливо скидывала мелких жучков, падающих из гущи засыпающего леса. И вдруг все закончилось, и перед нами раскинулось безбрежное фиолетовое поле, обдавая эфиром лавандового масла. Застрекотали цикады и кузнечики своими трещотками по колокольчикам лавандовых стебельков. И, как будто погружаясь в древнескифскую амфору, мы нырнули с тобой в океан цветочного рассадника. А впереди багровый круг заходящего солнца обдавал своим жаром закатные облачка. И мы, взявшись за руки, побежали навстречу апокалипсической мистерии предвечернего часа, оставшегося глотка расплавленного олова солнечного света. Два трепещущих духа очерченных земной оболочкой, в алых нимбах, средь лиловой глади цветов, предались мы языческому бегу, бегу к Яриле, отдающему последний поклон всему мирскому.
Тема:
В темноте еще брезжило ярко-красное пятно, похожее на шаровую молнию. Легкое чувство падения, шорох ветра, и все черно вокруг. Я приближалась к огненному шару, вглубь земли. А в голове шептало: "Это сон. Все сон. Солнце, лес, маленький домик - все сон". Из пышущего огнем шара стали отделяться языки пламени, как клоуны, кувыркающиеся на оранжевых поленьях. За грузной чугунной решеткой камин, а возле него кресло-качалка. Я сажусь в него, смотрю на ласковую игру огня и дерева. "И это сон", - мелькает в сознании, световой строчкой бегущего в ночи поезда. Все сон, сейчас будет пробуждение. Он уже отпустил меня, но глаза я не открывала. Где я нахожусь? Что увижу? "Наша долгожданная встреча возле дома культуры", - вспоминала я. Как те костры, окружающие пустой постамент, где некогда стоял Горький, обожгли яды разлуки. А потом поезд с пьяной оравой в вагоне - ресторане и вот я уже дома. Окно, обозревающее район с пятого этажа, край гардины, пузо старого холодильника, развешенная на стене кухонная утварь, клеенчатая скатерть. Наступило утро, буду пить чай, и свет наполнил роговицы моих глаз.
-Доброе утро! - услышала я твой голос.
В темной, узковатой комнате, так не похожей на домик у моря, стояла ты с охапкой только что сорванных лютиков, пышной муфтой лежащих на твоих руках.
- Извини, что так рано тебя разбудила.
- Но? - присев на кровати, оглядывалась я.
Все то же узкое, пыльное оконце, две тростниковые лежанки и ты, протягивающая лютиковое созвездие. Выйдя в туманную дымку серебряного утра, когда птицы еще не успели вздрогнуть под первым лучом солнца, когда густая мгла рассыпает очертания деревьев и заборов, мы смотрели, как мелкие частички росы плавали в воздухе, создавая паутинную чадру, скрывающую лицо девственного дня. И слышалось могучее дыхание спящего леса, разряженное горными высотами. Мы сделали шаг, держась за руки, и растворились.