( Нижеследующие записки попали в мои руки совершенно случайно. Автор их неизвестен. Они не имеют начала и столь же внезапно обрываются. Видны только кое-какие неясные буквы на обрывках последних страниц записной книжки. Тем не менее, я решил предоставить этот материал вниманию публики.
САРГЕДОН ЗОЛОТОПЯТОВ.
26 июня 2008г.)
------------------------
"Сердце должно стать могилой сердца"
(Гегель)
1.
В субботу ездил к себе на дачу и полдня возился там с ремонтом гаража. Потом заметил, что у меня появилась новая соседка - женщина лет сорока, блондинка, кажется, без мужа. Залез в сарай и подглядывал в щелку за тем, как она возится на огороде. Очень недурна. Хотя и не очень похожа на вдовицу Quickly, однако все же есть за что взяться. На разговор с ней пока не решился. Только поздоровался и все. Около пяти вечера поехал домой.
Между прочим, обнаружил в теплице семейный огурец, но срывать его не стал. Пусть продолжает расти и дальше. Ведь долгосрочные семейные отношения есть один из моих жизненных приоритетов.
2.
Всю ночь кутил в одном приличном обществе. После полуночи кутеж постепенно преобразовался в слабо выраженную оргию. Было несколько дам. Уже утром, когда все мужчины разошлись и я остался с дамами один, все они наперебой стали требовать от меня, чтобы я женился на них. Еле вырвался из их рук. Провожали меня и сами вызвали такси, ведь я был слегка под хмельком. Хотели втиснуться в такси вместе со мной, чтобы ехать ко мне домой, но я крикнул кучеру ... простите, водителю: "Гони!" И умчался ...
Приехав домой, не мог уснуть и какое-то время размышлял о превратностях судьбы. Когда проснулся, ощутил угрызения совести. А вместе с тем тянуло позвонить к одной из красоток по телефону. Тогда я взял с полки "Критику практического разума" Канта, где, как известно, великий философ развивает свою этику долга, и читал книгу около двух часов. Проникшись идеей служения долгу, а не своим похотям, настроился сделать несколько полезных дел, но тут одна из красоток позвонила мне сама, и я завертелся по новой. Вечером, лежа с ней в постели, пытался объяснить ей этическую доктрину Канта, но бедняжка ничего не поняла, а только не переставала удивляться тому, какой я умный, и целовала меня в плечо всякий раз, когда я, пытаясь втолковать ей философию великого немца, особенно жестикулировал свободной от обнимания ее за бедра рукой.
3.
Сегодня был утром на даче. Познакомился с очаровательной соседкой. Оказывается, она музыкантша, играет на какой-то дудке в оркестре. Говорили с ней около получаса. Обратила внимание на мой огурец. Спросила, какого черта я называю его семейным.
- А как называть? - спрашиваю.
- Семенной!
- Какая разница - семенной, семейный! - говорю ей. Она засмеялась. Интересная дама. Потом я поехал домой и дорогой думал о ней и об огурце. Пусть еще покрасуется на моих грядах. Большой стал. Кстати, пуповину, соединяющую огурец с почвой, я пока не срезал. Решил дать подрасти огурцу еще немного, хотя он и разросся до невероятных размеров. Теплица для него уже мала, поэтому я разобрал теплицу, а доски от нее пустил на рамы для моей картинной галереи. Зато я срезал с огурца переднюю часть и выбрал из него всю сердцевину вкупе с семенами. Сок огурца получился сладок, как у арбуза, и поэтому я ведрами натаскал его в несколько бочек - пусть бродит. Должно получиться неплохое вино. А сам огурец использую теперь в качестве гаража для моей машины. Все экономно получилось.
4.
Некоторые мои соседки по даче всерьез заинтересовались моим огурцом, и мне пришлось рассказать им историю его выведения. Нелишне будет передать этот рассказ и здесь, в моих записках. Быть может, многим дамам он будет полезен. Постараюсь быть краток.
Около десяти лет назад мне довелось познакомиться с одним селекционером, который выводил на своем участке удивительные сорта растений. Мои милые читательницы, верно, помнят заслуги перед наукой известного Бербанка, современника нашего Мичурина. Правда, Бербанк шел по несколько иному пути, нежели Мичурин. Мичурин, как известно, главный упор делал на выведении сортов плодовых растений, которые бы не только могли произрастать в северных широтах, но и давать там хороший урожай. Бербанк же норовил приспособить растения таким образом, чтобы транспортировка и хранение их обходились дешевле. Например, квадратные помидоры, которые можно складывать в ящики, словно кубики. Или, например, арбузы без семечек. Тот селекционер, с которым имел счастье (или несчастье, это уже как милым читательницам будет угодно) познакомиться я, был совершенно из ряда вон. Он не думал ни продвигать плодовые деревья на север, ни выращивать арбузы без семечек, ни выводить черный тюльпан, как герой известного романа Дюма. Вообще он не думал ни о плодовых, ни о цветах; казалось, что он вообще не думал о том, чтобы принести человечеству какую-то пользу. Его целью было вывести такое растение, которое он почему-то называл иногда тайным оружием. Что это было за тайное оружие, я никак не мог понять. Поначалу я вообще считал его сумасшедшим. Навещая его время от времени (он жил в Тверской области), я вступал с ним в беседы о различных науках, и в каждой из областей знания он обнаруживал невообразимое невежество. О философии, филологии, политической экономии, физике, математике он имел поистине младенческие представления, то есть у него не было здесь абсолютно никаких знаний, хотя он и рассуждал обо всем с невероятным самомнением. Меньше же всего он знал историю. Чтобы показать степень его невежества и отсутствие у него какого-либо стройного логического мышления, я приведу здесь один случай.
Однажды в беседе между нами речь зашла о русских царях, и я вспомнил Лжедмитрия I-го.
- А что это за царь? - спросил мой натуралист.
- Вы разве не слышали историю Гришки Отрепьева! - изумился я.
- Так это не царь!
- Почему это не царь?! - вытаращил я глаза; селекционер в это время как раз размешивал в колбе какую-то жидкость и ухмылялся.
- Это лже-царь! - ответил он мне.
- Как это лже-царь! - воскликнул я, - Он сидел на троне и правил Россией почти полтора года. Он был ложным Дмитрием, то есть ненастоящим Дмитрием, но царем-то он был настоящим!
Между нами разгорелся спор. Приведи я здесь все те доводы, которые выдвинул мой светоч, и тогда, надеюсь, любой признал бы не только вздорность его суждений, но и отсутствие у него всякой логики вообще. Если бы в противовес различным викторинам, участники которых норовят блеснуть своими познаниями, была изобретена игра под названием, к примеру, "Анти-эрудит", где победившим считается тот, чьи ответы будут наиболее далеки от истины, то мой собеседник наверняка стал бы здесь чемпионом. Мы кончили наш спор едва ли не в ссоре. Уходя от него, я даже воскликнул: "Время ученых-одиночек давно прошло! Что вы торчите здесь в своей дыре, не желая признавать достижений подлинной науки! Целые институты решают проблемы куда более важные, чем те, над какими трудитесь вы! Вы возитесь с какими-то сорняками, которые никогда никому не будут нужны и никому не принесут пользы!" С этими словами я хлопнул дверью.
Мою уверенность в совершенном его невежестве даже в области его специальных изысканий, не говоря уже об истории или философии, подкрепило еще и то, что как раз накануне он водил меня на свой опытный участок и поливал какой-то сорняк серной кислотой с таким видом, словно делает тому величайшее благо и словно это есть единственное, чем сорняк может питаться. Ну и что же? Сорняк на моих же глазах сразу свернулся и весь усох. А почва, на которой он выводил свои новые сорта или виды! Железнодорожная насыпь - и та выглядит в тысячу раз более плодородной и благодатной, чем те гряды, на которых он экспериментировал и упражнялся в селекции!
Я перестал навещать его и даже интересоваться им. Но где-то года через два получаю от него письмо с просьбой оказать ему помощь в борьбе с его, как он выразился, многочисленными недругами. Причем в числе этих недругов он перечислял самых известных светил мировой политики. Видимо, человек просто сошел с ума, сидя у себя над колбами чуть ли не взаперти. Придя к мысли, что мой знакомый нуждается в некоей дружеской беседе и успокоении нервов, я поехал снова к нему. Застал я его совершенно немощным, лежащим в постели. Но это была далеко не самая из разительных перемен. Во-первых, уже при одном только входе я сразу не узнал ни его дома, ни участка, на котором дом располагался. Все это было перерыто и разворочено. Рядом с домом стояли бульдозер и экскаватор.
Увидев меня, натуралист издал радостный возглас. Когда я приблизился к его постели, он с силой сжал мою руку и стал горячо говорить:
- Если бы вы знали, как я рад вас видеть! Не сердитесь на меня, я думал, что вы шпион, соглядатай. Разумеется, Григорий Отрепьев был только ложным Дмитрием, но царем он был настоящим и был им более года, вы правы. Вот возьмите! - и он протянул мне из-под простыни руку, в которой был сжат бумажный пакетик.
- Что это? - спросил я.
- Посадите эти семена на своем участке, вы не пожалеете. Это единственное, что мне удалось от них скрыть. Все остальное у меня изъято при обысках.
- Но что же вы натворили, мой дорогой друг? - спросил я в крайнем возбуждении от всего увиденного и услышанного.
- Не спрашивайте, со временем узнаете. Скоро уже я умру. А жаль умирать еще не совсем старым и имея кучу невоплощенных в жизнь планов. Мы с Вами никогда не говорили о нас самих, о нашей личной жизни, всегда только о науке... У вас есть женщина? - спросил он вдруг, устремив на меня свой пронзающий взгляд.
- В данный момент, должен признаться, что у меня нет женщины. - ответил я, немного смутившись.
- Вот и у меня никого нет. Была да не выдержала моих опытов.
Он еще немного помолчал и вдруг, еще более стиснув мне руку, сказал:
- Ну, идите, а то скоро сюда придут и отнимут то, что я вам дал. Идите!
Я вышел из его дома и медленно пошел по улице в самом грустном настроении, какое когда-либо овладевало мной. Навстречу мне ехало несколько машин, в которых сидели военные. Дойдя до поворота, я оглянулся: машины остановились у дома моего друга. Я ускорил шаг и, выйдя на шоссе, остановил такси.
Дома я развернул бумажный пакет, в нем оказался десяток семян, раза в три больше тыквенных. Поразглядывав их немного, я снова завернул их в бумагу, затем положил в стеклянную банку, закрыл ее крышкой и спрятал на антресолях. Уснуть я смог только под утро, столь необычны были те происшествия, свидетелем которых я стал.
Где-то месяца через три, т.е. в конце августа 2001 года, мой друг снова прислал мне письмо. "Приезжайте завтра под вечер. Я хочу показать его вам и сам взгляну на него, вероятно, уже в последний раз", - говорилось в письме. На следующий день вечером я уже был у него. На пороге его дома оказалось двое человек охраны в форме рядовых. Они задержали меня минут на пять и после получения взятки пропустили к умирающему. Он стал еще слабее. На этот раз мы совершенно не говорили о каких-либо научных предметах. Он вспоминал свою жизнь и рассказывал мне о ней, а я внимательно слушал. В двенадцатом часу ночи он приподнялся на локте и сказал:
- Ну, теперь идемте.
Я помог ему встать на ноги. Вместе со мной он, еле переставляя ноги, вышел из дома, и мы пошли на участок. Следом за нами невольно потащились и охранники. Мы сели у забора на какое-то бревно. Вскоре из-за туч показалась Луна, открылся край звездного неба.
- Вот он! Видите?
- Что? - спросил я.
- Неужели вы не видите?
Действительно, перед моим взором разворачивалась изумительная картина. Из огромной ямы, вокруг которой стояло несколько экскаваторов, похожих на подбитые немецкие танки, медленно поднимались огромнейшие лопухи какого-то сказочного растения. Зрелище было столь поразительно, что все присутствующие утратили всякий дар речи. Я заметил, что кроме охранников здесь собрались еще какие-то люди, вероятно, просто любопытствующие из округи.
- Что это? - спросил я, чувствуя, как в горле моем все пересохло. Мой друг произнес несколько слов на латыни. Однако тут же я заметил, что строгое и суровое выражение его лица слегка сменилось какой-то лукавой усмешкой, и я понял, что этими словами он обозначает обычный хрен. Я снова перевел взгляд на лопухи. Растение сделалось еще огромнее. Теперь оно напоминало какое-то исполинское чудовище, расправляющее свои крылья.
- Его уже не остановить! - тихо произнес натуралист и несколько более горячо продолжал, - Если вы на днях услышите о какой-нибудь катастрофе где-нибудь в Америке и вам скажут, что это сделали террористы, не верьте! Никакие это не террористы, а вот - он!
- Но как же! - воскликнул я.
- Да, да! Сам он здесь, а корни уже где-нибудь на Уолл-стрит.
- А раскаленное земное ядро? А магма?!
- Кипящая лава только питает его своей энергией. Ему все нипочем!
Я снова перевел взор с моего друга на растение. Теперь оно казалось мне Люцифером, пронзившим Землю. Мне даже на какой-то миг показалось, что у него есть пасть, которой оно терзает Иуду, все точь-в-точь, как у Данте. И в глазах того, кто сидел теперь со мной рядом и кто сотворил это, я прочел почти те же мысли. Мне казалось, что он попеременно представляет в терзающей пасти чудовища то одного, то другого из глав государств. Мы просидели всю ночь, пока не появились рабочие в военной форме, которые залезли в кабины экскаваторов. С наступлением утра терзанию подвергались уже не лидеры государств, а лопухи и стебли удивительного растения.
- И так каждый день! - вздохнул печальный селекционер. Мы пошли в дом.
Через две недели он умер, не дожив всего пару дней до известных сентябрьских событий в Нью-Йорке, когда обрушивались башни Всемирного торгового центра. Мне довелось быть на его похоронах. Кое-как все же удалось внушить охране, что я один из его родственников. Дело в том, что к тому времени не только его дом, но и весь поселок уже были огорожены колючей проволокой. Люди из поселка были выселены в другие места. На похоронах присутствовал не только цвет российской и зарубежной науки, но и главы многих государств, лидеры политических партий. В частности, видел я здесь Путина, Жириновского и Зюганова. С Жириновским, кстати, мне на поминках довелось даже слегка поссориться из-за места, где известному думцу непременно захотелось сидеть. Американская делегация держалась в сторонке и вела себя чопорно, словно это были не живые люди, а картинки с долларовых купюр. Весь их вид говорил о том, что и в их военной науке найдется ответ на российское оружие.
Надгробие для великого селекционера было изготовлено из темно-зеленого гранита в форме лежащего мужчины, окутанного сорными травами. Оно и теперь недалеко от того поселка. Есть ли в настоящее время доступ к самому шедевру, созданному великим натуралистом, мне неизвестно. Скорее всего, растение и теперь находится за эшелонированным ограждением.
После всех этих событий мне неоднократно приходилось доставать известный уже моим милым читательницам пакет с семенами, но долгое время я все никак не мог решиться посадить в землю хотя бы одно из этих семян. А вдруг растение окажется еще опаснее того, чей рост имел и все еще имеет такие плачевные последствия? Однако в конце весны 2003 года, после того, как Буш распростер свои крылья над Ираком, я решился-таки бросить одно из семян в почву. Но поскольку я всегда был очень робок или даже боязлив, я решил сделать так, чтобы отвести от себя какие бы то ни было подозрения. Поэтому в 2003 году я высадил семечко не на моем дачном участке, а в лесной глуши, причем вовсе не в Московской области. С этой целью я предпринял специальную поездку во Владимирскую область. Каково же было мое удивление, когда, прибыв на это же место через полтора месяца, я обнаружил вздымающийся среди сосен огромный куст, с которого, словно дирижабли, свисали громадной величины огурцы! Такого размеры моего дачного участка, конечно, не в силах были вместить. Поэтому я принялся срезать огурцы со стеблей и, питаясь ими, не уставал день и ночь извлекать семена и уничтожать их, оставляя только те, что помельче и похуже. Другими словами, желая, как говорят финансисты и биржевые дельцы, произвести своего рода коррекцию, я применил отбор в обратном направлении. Я вспомнил слова моего друга о том, что главное в селекции - это умение выбирать нужные плоды или семена. Поэтому тот огурец, который в данный момент растет на моем участке, выведен уже мной и является вовсе не тем великаном среди огурцов, какими хотел в минуты отдохновения от своего главного труда осчастливить человечество мой великий друг.
Кстати, огурец мой все еще продолжает расти, и теперь я подумываю о том, чтобы переоборудовать его из гаража для моей машины в коттедж для моей будущей семьи. Не зря ведь я называю его семейным!
Такова, милые дамы, вкратце история заинтересовавшего моих соседок огурца.
5.
В конце июня мне пришлось нанести визит к старому знакомому, одному из тех, кто недавно перекочевал в окружение думца Миронова, т.е. к известному Саргедону Золотопятову. Он вполне поправился от своих переживаний. Дело в том, что г-н Золотопятов в марте-апреле никак не мог свыкнуться с мыслью, что Путин покидает президентское кресло.
- Отец наш оставляет нас! - восклицал он, проливая слезы.
Я успокаивал его, как и чем мог:
- Но ведь он не умирает! Он только уходит с поста президента. Вот если бы он умер, тогда ты имел бы моральное право вспомнить слова классика: "Склонился долу спелый гроздий!"
- Как ты можешь в такую минуту делать свои смешки! - возмущался Саргедон Ахиллесыч и плакал еще больше. Такая преданность заразительна, и я, не выдержав, присоединился к нему. Мы сидели тогда и лили слезы навзрыд.
И вот теперь - совершенная перемена!
- Гроздий не склонился еще! - радостно воскликнул он, увидев меня.
- Да? Тогда пришейте себе скорее карманы пошире!
- Зачем?
- Чтобы больше вместилось щедрот от сего государственного мужа!
- Дайте совет держать карман шире Жар-птицыну, а не мне! - ухмыльнулся толстяк.
- Почему ему?
- Он далеко не принадлежит к числу олигархов! - и Золотопятов, забыв свои недавние слезы, совсем повеселел.
6.
Размышляя об отношениях, которые сложились у меня с двумя-тремя любовницами, я вспомнил историю, приключившуюся несколько лет назад с одним из моих приятелей. Эту историю мне хочется теперь рассказать милым дамам.
Жила некогда одна представительница прекрасного пола, прозывавшаяся Ядовитым Плющом. И не было уголка, куда бы она не распустила свои вьющиеся стебли, ростки и цеплявшиеся за все усики. Все, что ни встречала она на своем пути, никак не могло избежать ее ядовито-колдовских чар. Обовьется вокруг какого-нибудь растения, одурманит его, а потом глядишь - растение это и засохло. А Плющ ползет себе дальше, находит следующее растение, которое ждет та же участь. В ее сетях запутывались бывало даже и летучие мыши, да так и оставались трепыхаться там, пока не погибали. Другими словами, вампиры летающие терпели поражение от вампира ползущего. Правда, у Голливуда на этот счет иной взгляд, но Голливуд - он и есть Голливуд, т.е. не может обойтись без того, чтобы наврать с три короба. Бэтман, вопреки всем законам природы, оказывается у него победителем. Подумаешь - летучая мышь! Что она такое? Ничего стоящего!
И вот по прошествии немалого числа лет, когда Ядовитый Плющ набралась несравнимого ни с чем опыта, так что и каменные стены перестали быть для нее какой-то значимой преградой, она подползла к подножию корявого и старого дуба. Разумеется, какое тут может быть препятствие тому, чтобы обвиться вокруг столетнего дерева! И Ядовитый Плющ не преминула это сделать. Однако дуб продолжал себе стоять и вовсе не думал усыхать.
- Ну скажи, что любишь! - прошептала Ядовитый Плющ дубу, надеясь на то, что этот прием поможет теперь справиться с неотесанным тупицей, как это ей удавалось в других случаях. В ответ только сильнее зашелестела листва мощного дерева:
- Будем друзьями!
- Да ты дубье стоеросовое! - стала возмущаться Ядовитый Плющ. Но все ее попытки околдовать его были тщетны, он продолжал стоять на своем.
Шли годы, Ядовитый Плющ все сильнее и сильнее обвивалась вокруг сурово-добродушного старца, и вот наступил миг, когда заклятие с них было снято: они превратились в мужчину и женщину и поженились.
Я вспомнил эту историю сегодня, чтобы решить вопрос, как мне поступить с теми моими любовницами, которые мне уже несколько надоели: признаться ли в любви к ним или этого делать не стоит? Все зависит от того, какой у каждой из них характер. Одной и признаешься в любви - а этого окажется мало! Придется сделать тогда предложение. Вдруг согласится! Что тогда? А если согласятся все трое?? Вот и ломай себе голову!
Моя соседка по даче уже ко мне подбирается.
7.
Вспомнив историю женитьбы моего приятеля на Ядовитом Плюще, я решил позвонить ему и разузнать, как же они там поживают. Мне ответил какой-то совершенно незнакомый голос и сообщил ошеломляющее известие - моего друга уже нет в жильцах на этом свете! Я тут же позвонил его сестре и от нее узнал следующую историю.
Мой знакомый приятель и Ядовитый Плющ прожили вместе два или три года в сравнительном согласии и благополучии, но затем Плющу разонравилось обвивать ветви Дуба и быть подверженной ветрам и непогодам, захотелось быть за Каменной Стеной. Особенно ее впечатлило, что за Каменной Стеной имеется пара роскошных иномарок и не менее роскошная обстановка. Поэтому она оставила Дуб и протянула свои щупальца к Каменной Стене, затем медленно, но уверенно вскарабкалась по уступам, и обвила их своими лианами. Теперь там не было такой щели, куда бы не проник какой-нибудь, хоть и крохотный, но ее росточек. Когда все это было осуществлено, так сразу же, как это было и в случае с Дубом, Стена и Плющ превратились в мужчину и женщину. Фотограф так и запечатлел их вместе на их свадьбе - она обвивается вокруг него и висит, задрав кверху ножки в туфельках на высоком каблучке. Сестра моего приятеля переслала мне по электронной почте это фото. Пусть простят меня милые читательницы, но я буду прям и откровенен в описании внешности нового избранника той, кого мы именуем Плющом. Достаточно тупорылый, с квадратной бритой головой, массивный подбородок, мощные челюсти, другими словами, настоящий хозяин жизни, чем-то похожий на известного Саргедона Золотопятова, благо ведь и в самом, как и в каменной стене, ни жизни, ни мысли нет. Что будет в дальнейшем и кто из них над кем одержит верх, пока неизвестно.
Что же до моего Дуба, то бури, ветры и непогоды сделали свое дело. Свою лепту в него привнесла и Плющ. Отсюда можно сделать вывод: женитьба еще не является концом комедии ( или трагедии, если угодно) и может быть использована Ядовитым Плющом для достижения других целей.
А моя соседка по даче все же лихо на меня засматривается! Наверняка мой огурец, обустроенный под коттедж, ей приглянулся!..
8.
Цветы, цветы, цветы... В воскресенье встретился с Софьей, и мы пошли в Большой театр на "Евгения Онегина". Первое действие просидел завороженный музыкой Чайковского. Но во время второго действия со мной стало происходить что-то неладное. А когда Онегин пришел к Татьяне и стал сетовать на свою горькую судьбу, я разрыдался и никак не мог успокоиться. Вокруг меня стала собираться публика. Солисты прекратили пение и тоже стали меня успокаивать. Но рыдания продолжали душить меня.
- О моя Анна! - воскликнул я, - Ты любила меня, предлагала жениться, а я, несчастный, не оценил твоей любви!
- Ну будет же, дружище! - обнял меня за плечи дирижер, и весь оркестр, публика и актеры, толпясь вокруг меня, успокаивали:
- Ничего, зато у вас теперь другая! И она наверняка не хуже Анны! Смотрите, какая она у вас!
Софья смутилась под всеобщим вниманием. Я же, бросив на нее затуманенный слезами взор, зарыдал еще громче:
- А Машенька! Она писала мне такие нежные письма, писала о своей глубокой страсти ко мне. Я же, как легкомысленный светский повеса, отверг ее пламенную любовь.
- Успокойтесь, ваша нынешняя девушка не хуже Машеньки.
- А Катенька! - не унимался я, - Она звонила мне по телефону молча и плакала, плакала. Тоже безжалостно отверг ее страстную и безумную любовь.
- Будто кроме Катеньки никого больше и нет! - произнесла в наступившей вдруг тишине та певица, которая исполняла партию Ольги, и устремила на меня полные огня и слез очи. А тот, кто пел партию Ленского при этом громко вздохнул:
- Несчастный!
Тут я разрыдался еще больше.
- Перестаньте! - крикнул Онегин Ленскому, - Вечно вы норовите подлить масла в огонь!
Онегин подошел ко мне:
- Возьмите же себя в руки, мой друг!
- А Лариса! Она боготворила меня и написала столько писем, что они превысят по объему 90-томное собрание сочинений Толстого. Я даже не успевал их все прочесть! О горе мне!
- Какие страдания! Я не в силах больше их видеть! - застонал директор театра, и все остальные заплакали вслед за ним.
Все провожали меня домой, неся букеты цветов, словно это был мой бенефис. К шествию примыкали любопытные, и толпа быстро росла. Так и довели меня до самого дома, уложили спать и ушли, словно оставив на брачную ночь наедине с Сюфьюшкой.
- Понравился тебе спектакль? - спросила, надкусывая яблоко, Софья таким тоном, словно ничего не произошло.
- Нет, в оперу больше не хожу! Там слишком большие цены на шампанское, которого ты вылакала целых два бокала! Подай мне лучше с книжной полки томик Байрона - почитаю на сон грядущий.
Я раскрыл "Дон Жуана":
Ищу героя! Нынче что ни год
Являются герои, как ни странно
Им пресса щедро славу воздает,
Но эта лесть, увы, непостоянна.
Сезон прошел - герой уже не тот.
А посему я выбрал Дон-Жуана,
Ведь он, наш старый друг, в расцвете сил
Со сцены прямо к черту угодил.
Хок, Фердинанд и Гренби - все герои,
И Кемберленд - мясник и Кеппел тут;
Они потомством Банко предо мною,
Как пред Макбетом, в сумраке встают,
"Помет одной свиньи", они толпою
По-прежнему за славою бегут,
А слава - даже слава Бонапарта -
Есть детище газетного азарта.
Барнав, Бриссо, Дантон, и Кондорсе,
Марат, и Петион, и Лафайет -
Вот Франция во всей своей красе,
(А все-таки забывчив праздный свет)
Жубер и Ош, Марсо, Моро, Дезэ -
Смотрите-ка, им просто счету нет!
Недавно их венчали лавры славы,
Но не приемлют их мои октавы.
Наш Нельсон - сей британский бог войны
Достоин славы гордого угара,
Но вместе с ним давно погребены
И лавры и легенды Трафальгара.
Нам силы сухопутные нужны,
И моряки встревожены недаром:
Великих адмиралов имена
Забыл король, забыла вся страна!
И до и после славного Ахилла
Цвели мужи, не худшие, чем он,
Но песнь поэта нам не сохранила
Ни славы их, ни доблестных имен.
И потому мне очень трудно было
В тумане новых и былых времен
Найти героя вовсе без изъяна -
И предпочел я все же Дон-Жуана!
Дочитав до этого места, я уснул с мыслью, что драматическое искусство выше оперного. Комната утопала в цветах. А Софьюшка о чем-то долго говорила с подружкой по телефону, затем разделась и шмыгнула ко мне под одеяло.
- Так кто такие эти Анна, Машенька, Катенька, Лариса? Признавайся! - зашептала она мне страстно на ухо. Я открыл глаза, слабо соображая значение ее вопросов.
- Да так, дурехи одни, - вяло промычал я спросонок хриплым голосом, - Влюбились в меня по уши.
- Да, в тебя влюбиться не диво. Вон ты какой у нас умной-преумной! - Софьюшка погладила меня своей рученькой по плечу, а я состроил самую самодовольную мину, какая когда-либо цвела на физиономии беспечного ловеласа. Вскоре мы с Софьюшкой предавались любовным утехам.
9.
Опять весь день провел на даче. Соседка утром была тоже, и мы долго болтали о всякой всячине, пока я незаметно не подобрался к ней сзади и не схватил ее руками за бедра. Она вся затрепыхалась, как пойманная рыбка, и я ее поцеловал. Она покраснела и рванулась из моих рук, но я ее удержал. Отпустил только тогда, когда она пообещала придти ко мне после обеда.
- Поклянись, что женишься на мне! - сказала она.
- Клянусь! - воскликнул я.
После этого она исчезла в своем доме, а затем вдруг появилась со своими детьми, которых у нее оказалось целых семеро!
- Дети, смотрите - вот ваш новый папа! - указала она на меня. Я был столь ошарашен всем этим, что тут же выбежал из огурца и полез на его крышу, чтобы исправить телеантенну. Когда я лазил по антенне, то посмотрел вниз и сквозь выходящие на крышу окна увидел, как внизу, то есть в огурце, бегают по комнатам моя соседка и семеро ее детишек. "Как они похожи на семена!" - подумал я. Теперь, заключая в себе все семейство, огурец сделался самым что ни на есть настоящим огурцом. Еще утром я думал взять в сарае топор и рубануть им по пуповине, соединяющей огурец с почвой. Но теперь возникла явная нужда в увеличении размеров жилплощади. Поэтому я не только отказался от мысли остановить рост огурца, но и решил посадить в почву одно из оставшихся у меня в целости девяти семян, над получением которых трудился мой друг-селекционер.
10.
Проня (так зовут мою соседку по даче) отдалась мне со всем пылом молодой и неопытной любви. Среди ночи, когда восторги страсти, наконец, поутихли, она, прильнув к моей груди, стала расспрашивать меня о чудесных свойствах моего огурца. Очень восхищалась талантом моего друга и изумлялась тому, как же может Хрен торчать в раскаленной магме? Этот вопрос интересовал ее больше всего. Целый час допытывалась у меня, неужели я так и не поинтересовался относительно этого чуда у моего селекционера. Тогда я и рассказал ей все, что знал сам. И поскольку эта тайна, став достоянием ушей "моей" Пронюшки, уже перестала быть действительной тайной, как это милые читательницы увидят из дальнейшего рассказа, постольку мне теперь нечего скрывать и я поведаю публике то, о чем прежде не говорил.
Когда мы с селекционером сидели ночь напролет перед распускавшим свои лопухи Хреном, он на мои вопросы относительно столь чудесных свойств удивительного растения вспомнил историю того скифа, который ходил голым и отвечал изумленным зевакам: "Ведь вы же не кутаете свое лицо; так вот представьте, что я весь - лицо!"
- Как я понял, вопрос здесь имеет и некое психологическое свойство. Но как в отношении растений, ведь у них нет нервной системы и потому нет психологии? - спросил я натуралиста.
- Видите ли, - сказал селекционер, - у растений тоже есть некое подобие ощущений; в частности, они чувствуют приближение тех или иных животных и соответственно ведут себя по-разному. Поэтому секрет в данном случае заключается, помимо прочего, и в применении некоего своего рода психологического тренинга по отношению к Хрену.
Выражение моего лица уже само по себе означало вопрос с целой серией стоящих следом восклицательных знаков, и потому мой друг продолжал:
- Вы, надеюсь, знаете, что Сатурн и Юпитер представляют собой газовые гиганты?
- Да, разумеется, знаю, но какое отношение имеют эти планеты к выведенному вами растению?
- Если Юпитер и Сатурн состоят из газов, то Европа, спутник Юпитера, состоит из воды. А Тритон, спутник Нептуна, состоит из жидкого и частью из твердого азота. Там очень холодно. Поэтому ядро Тритона представляет собой жидкий азот. А ядро Европы представляет собой обычную воду, воду в жидком агрегатном состоянии. О чем это говорит?
- Понятия не имею!
- Это говорит о том, что вулканический процесс на этих планетах несколько другой, нежели на Земле, но это не значит, что этот процесс там вовсе не имеет места. Просто лава представляет собой там не раскаленный кремний, как на Земле, а обычную воду в одном случае, то есть на Европе, и жидкий азот - в другом. Вырываясь на поверхность планеты, лава на Европе застывает в виде обычного льда, образует ледяные горы. А на Тритоне вырывающаяся из ядра лава образует горы из твердого азота. Вы представляете, какой там холод?
Вместо ответа я мог только ощутить пробежавшую по телу дрожь.
- Теперь вы поняли? - спросил селекционер.
- Признаться, не очень, - ответил я.
Натуралист снисходительно улыбнулся и вдруг еле слышно прошептал:
- Он "думает", что он на Европе...
Язык мой онемел, я мог только развести руками.
- Вы когда-нибудь спали с фригидной женщиной? - спросил меня вдруг натуралист.
- Нет, все женщины, с которыми мне довелось быть, были очень страстными со мной в постели! - ответил я.
- Вероятно, среди них было немало и фригидных, просто вы не знали об этом. Здесь другой случай: он не "знает", что он на горячей Земле.
- Но как же вам удалось это "внушить" ему?!
- Это долгий разговор.
- А разрушить это "внушение" трудно?
- Нет, не очень - если у "субъекта" будет возможность сравнения с чем-то другим, действительно фригидным. Просто не представилось случая сопоставить. А будет случай - тогда он сразу же превратится в пепел.
После проникновения во все эти тайны меня несколько ночей мучили разного рода кошмары. То Хрен вдруг становился Люцифером, а затем Люцифер разевал свою пасть и ревел: "Я - Зевс! Я - Юпитер! Я похищаю Европу!" То вдруг в пасти у Люцифера оказывался Путин, кричавший во всю глотку: "Я - Юлий Цезарь!" - "Где твои лавры?" - выплюнув Путина в раскаленную магму, ревел в ответ Люцифер. Самым же кошмарным было, когда в пасти у него оказывался я и кричал, трепыхаясь там, что я есть не кто иной, как Дон Жуан, и что все женщины мира, горячие и фригидные, должны принадлежать мне. Здесь я просыпался, причем с таким чувством, будто мысль о том, что все женщины не могут принадлежать мне, уже сама по себе является для меня унизительной. Это самое горькое из всех чувств, какие я когда-либо испытывал. Уж лучше бы Люцифер выплюнул меня, как и Путина, в кипящую магму!
Все это я и рассказал Пронюшке ночью. А проснувшись утром, обнаружил вдруг ее исчезновение.
- А где ваша мама? - спросил я у семерых деток, войдя в комнату, где они спали.
- А она нам не мама! - ответила старшая из сестер.
- Не мама? А кто же?
- Она нам совсем чужая тетя! - сказала другая.
- И не тетя она вовсе! - произнес, прячась под одеяло, один из братьев, - Ночью я видел, как она превратилась во вьющееся растение и уползла.
Я стукнул себя кулаком по лбу и бросился в другую комнату к своему компьютеру. Я быстро открыл почтовый ящик, распечатал присланное сестрой Дуба письмо и взглянул на фотоснимок Плюща. С монитора на меня смотрело лицо перекрашенной и напомаженной до неузнаваемости Пронюшки. То-то мне эти два дня казалось, что я уже где-то видел его! Теперь я ясно осознал, что шедевру моего друга угрожает смертельная опасность. Что же делать? Что делать? Я тут же сел в машину и помчался в Москву.
11.
Дорогой я размышлял о том, как мне лучше поступить. Следует ли обратиться в органы? У меня перед глазами стояли удрученное лицо президента и то, как он на могиле моего друга смахнул носовым платком скупую мужскую слезу. Органы не могут не помочь в таком деле, как сохранение национального достояния, думал я. А в том, что созданный моим другом шедевр является именно таким достоянием, не может быть никакого сомнения. Органы, органы ... Я стал размышлять об органах, об их сущности. И тут передо мной встал во весь рост огромной важности вопрос: какие органы более необходимы обществу - половые или правоохранительные? Без половых органов общество может и обойтись, но вот без правоохранительных - сможет ли?
Органы не заставили себя долго ждать. Мне не пришлось их даже искать, они сами нашли меня. На подъезде к кольцевой дороге меня остановил гаишник, и я мысленно выругался, вспомнив анекдот о Соловье-разбойнике как о первом гаишнике на Руси. Придав себе солидный вид, то есть накачав себя по возможности до Ильи Муромца, я вышел из машины и направился к гаишнику. Он тоже приближался ко мне, а не сидел в своем дупле. Данное обстоятельство начало сбивать с меня напущенную спесь, и при подходе к нему я вовсе размяк:
- Гражданин сержант! Спешу в Москву по делам чрезвычайной важности!
- Это не оправдывает превышения скорости. Попрошу документы! - сержант приложил руку к козырьку.
- Я бы даже сказал, что речь идет о безопасности государства.
- Вот как?! - сержант вскинул от поданного ему документа взгляд на мое лицо, - Докладывать о таких случаях начальству есть моя прямая обязанность. Пройдемте-ка к моей машине!
Через минуту сержант звонил куда-то по телефону и докладывал с моих слов начальству то, что сам не понимал и что считал полной ахинеей. В самом деле, представьте себе рассказ о том, что какому-то хрену грозит смертельная опасность со стороны какого-то плюща и что этот хрен нужно спасать! Естественно, гаишник доложил это и сел спокойно ждать приезда психиатрички.
- Сейчас за вами приедут, - сказал он мне, скрывая легкую усмешку. В это время подъехал другой гаишник, и оба стража порядка стали о чем-то негромко разговаривать. Я несколько отошел от них и присел на пенек невдалеке от обочины. Бросив взгляд в их сторону, я заметил, как второй гаишник покрутил пальцем у виска и негромко рассмеялся. Но их веселье продолжалось недолго; еще через несколько минут возле нас на полной скорости затормозили два черных "Мерса", и из них выскочило пятеро или шестеро здоровых ребят в черных костюмах, которые, закрутив руки и мне, и обоим гаишникам, затолкали нас в свои машины. Так мы и пронеслись по Ленинскому проспекту, затем по Охотному ряду до Лубянки.
Меня ввели в кабинет, где за столом сидел какой-то чиновник. Я сел перед ним. Когда он заговорил, из него так и полилась медь. "Трубач выдувает медь" - вспомнились мне слова песни, которые я почему-то никак не мог отогнать, словно не было ничего важнее и словно меня не охватывала время от времени какая-то унизительно-постыдная дрожь. "Это же надо - так себя надуть! - пронеслось в моей голове, - Какой медный голос! Даже спикер Лукьянов ни в какое сравнение не идет!"
Чиновник продолжал что-то говорить, но я не вполне мог постичь смысл его речи и в качестве истинного Дон-Жуана, каким, милые дамы, без всякого сомнения являюсь, подумал о предметах, всегда интересовавших меня даже и в самых необычных ситуациях: "А так ли он хорош в постели с женой и любовницами или только глоткой берет?" Эти мысли несколько изменили наши позиции, я перестал дрожать и теперь мог несколько более вникать в смысл его слов.
- Вот здесь собрано достаточно! - хлопнул он рукой по толстенной папке, - Здесь есть все - и то, как вы прятали семена огурцов, и как вы сажали их во Владимирской области, и как вы потом уничтожали их там же. Здесь и многое-многое другое, о чем вы даже и не подозреваете. Здесь не только фотоснимки, но и видеофильмы. Да вот не знали только вы того, что вас опередили. Прежде, чем вы туда приехали снимать урожай, нами уже были собраны нужные семена.
- Что же вы с ними будете делать?
- Вопросы здесь задаете не вы. Но я могу ответить на этот вопрос. Мэр Лужков предложил использовать выращенные огурцы при возведении делового центра Москвы. Я имею в виду небоскребы Москва-сити. Огурец ставится на попа и растет таким образом, чтобы все это вздымалось вверх, пока не получится небоскреб. Их там будет возведено много. Бизнес-элита будет ежедневно подниматься по лифту и сидеть в поставленном на попа огурце, решая сложные экономические вопросы. Экономический эффект получится колоссальный! Экономия бетона, стали и прочего. Вы представьте - ничего не нужно, только соединяющая растущий огурец с благодатной почвой пуповина! Сорта огурцов поменьше мы используем для изготовления легковых автомобилей современного дизайна. Что нужно? Только двигатель и колеса! Устанавливаешь на колеса сравнительно небольшой такой огурчик - вот тебе и последняя модель современного авто!
- А Хрен? - спросил я.
- С Хреном придется расстаться. Не буду скрывать, вы нам сильно помогли, но теперь вам следует вести себя спокойно и никуда не вмешиваться.
Через какое-то время я уже понуро брел по Кузнецкому Мосту и думал:
![[]](/img/t/trofimow/donjuan/17040427_clz126theivy.jpg)