Зябликов имел несчастье обзавестись талантом писать сатирические рассказы, и с этого времени начались все его мучения. Отнесет только что написанный рассказ в редакцию какого-нибудь журнала, а там не только не принимают его к напечатанию, но еще норовят как-то косо посмотреть на бедного Зябликова. Ибо Зябликов в своих сатирах имел глупость затрагивать высшие сферы. А надо сказать, что в это время всего-то шел 1982 год! Представьте себе положение Зябликова!
Однажды Зябликов оказался в одном из столичных театров, где ряд известных сатириков демонстрировали с подмостков эстрады свои юмористические и прочие способности, как то: высовывать язык, шевелить ушами и т.д. Публика смеялась, как говорится, до упаду. Один только Зябликов не смеялся и с недоумением смотрел по сторонам: чему смеются все эти собравшиеся здесь люди?! Особенно смеялась публика, когда один из артистов высовывал из кармана левую руку и показывал ей пальчик.
Наступила пора перемен, т.е. руководителями страны была провозглашена политика гласности и так называемой перестройки. Представители свободных профессий, творческая элита, т.е. художники, писатели, музыканты и так далее, пустились произносить речи и писать статьи или давать журналистам интервью, где проводилась одна и та же мысль: свободы слова и творчества не было никаких, их заставляли делать совсем не то, что они хотели. Зябликов как-то побывал на одном из творческих вечеров, где присутствовали известные Михаил Жванецкий, Евгений Петросян, Геннадий Хазанов и другие сатирики.
- Нам все время говорили: "Покажи публике пальчик левой руки!" - вещал со сцены Жванецкий, - А ведь надо-то было показывать пальчик правой! Вот ведь в чем штука!
И Жванецкий окинул взором зал, словно приглашая его к поцелую. Зал одобрительно загудел. И тут Жванецкий, ободренный одобрительным гудением зала, вдруг достал из кармана правую руку и показал публике пальчик.
- Вот! - Жванецкий стоял на сцене с высоко поднятым вверх пальцем, словно персонаж из чеховского "Хамелеона", которого укусила собачка.
Грянул гром аплодисментов.
- Вот! - Жванецкий крикнул еще раз и завращал глазами во все стороны, ожидая еще больших аплодисментов. Овация сделалась еще более бурной.
- Вот! - крикнул Жванецкий в третий раз и добавил: - Пусть они знают, что нас не сломить!
Зябликов смотрел по сторонам и все так же, как и несколько лет до того, недоумевал: "Чем восторгаются все эти люди?" Тем не менее, наивный Зябликов поверил в возможность вынесения на суд публики испеченных им сатирических кренделей и продолжал представлять вниманию редакторов то одного, то другого журнала свои произведения. Но те упорно продолжали отвергать их под предлогом недостаточного мастерства исполнения и косо посматривать на непонятливого Зябликова. Зябликов все никак не понимал, что редакторам не по вкусу была сама начинка, а не то, как она была расположена в тесте.
Так продолжалось до тех пор, пока Зябликов не повстречался с известным Саргедоном Золотопятовым, который и познакомил его с Жар-птицыным. Едва взяв в руки листы рукописей Зябликова и услышав, как тот продолжает относить их к окопавшимся в столичных изданиях разного рода профи, Жар-птицын сразу же рассмеялся:
- Друг мой! Но ведь они же профи! Неужели вы не понимаете? Им же деньги платят! И платят совсем не за то, чтобы помещать ваши насмешки над высшими сферами. Вы посмотрите на приемы либеральной сатиры. Над кем посмеиваются либеральные сатирики? Над пьянчужками, над нерадивыми продавщицами и сантехниками. Другими словами, они спекулируют на недовольстве среднего класса отсутствием надлежащего сервиса, качественного обслуживания и так далее. Это лейтмотив всей либеральной сатиры. Если либеральные сатирики и затрагивают высшие сферы, то они рисуют их не более, чем дурачками. Хороши дурачки! Это подколодную-то змею, то есть мудреца, равного которому не сыскать во всей социальной флоре и фауне, представлять чего-то не знающим дурачком! Нет, дурачки - это мы с вами.
И с этими словами Жар-птицын протянул Зябликову обратно листы его рукописей.
Зябликов пошел домой, неся под мышкой папку с рукописями. "Похвала для способностей, что Фавоний для цветов, - пища и жизнь!" - сказал моралист. И потому, придя домой, ободренный участием Жар-птицына Зябликов пустился сочинять уже не рассказ, а целую повесть о жизни представителей высших сфер. Уже поздно вечером, устав от писания повести, Зябликов включил телевизор и расположился в кресле. На экране один за другим появлялись светочи эстрады с поднятым вверх пальчиком правой руки:
![[]](/img/t/trofimow/profi/thumb.jpg)