Эта книга написана астрофизиком и радиоастрономом в начале 60-х годов нашего века, и уже само название книги говорит о том, что в ней должен содержаться синтез представлений о мире, слагающихся не только в астрономии, но и в других науках. Не отрицая того ценного, что дает эта книга в области астрономии и астрофизики, следует все же признать, что в общем взгляде на мир автор слаб. Я остановлюсь здесь на некоторых местах его книги, имеющих не узкоспециальное, а общефилософское значение.
На стр. 79 данной книги говорится следующее: "Если же все-таки окажется, что Вселенная замкнута, следует иметь в виду, что это является некоторой характеристикой четырехмерного пространственно-временного многообразия. Непонимание этого обстоятельства часто находит свое выражение в недоумевающем вопросе: если Вселенная замкнута, то что же находится за ее пределами? Конечно, можно было бы представить и другие Вселенные, более или менее сходные с нашей, если бы Мир (или "Сверхвселенная") был многообразием пяти или большего количества измерений. Нет, однако, никаких оснований в пользу этого произвольного предположения. Приходится также слышать мнение, что вывод о замкнутости Вселенной якобы несовместим с философией диалектического материализма. Это, конечно, заблуждение. Основным атрибутом Вселенной с точки зрения философии диалектического материализма является ее _о_б_ъ_е_к_т_и_в_н_о_е_ существование и познаваемость. Нелепо связывать судьбу этой философии с каким-нибудь конкретным свойством конечности или бесконечности. Закономерности Вселенной потому и называются _о_б_ъ_е_к_т_и_в_н_ы_м_и_ , что не зависят от предвзятых взглядов отдельных людей, плохо понимающих дух философии диалектического материализма".
Объективное существование и познаваемость Вселенной являются основным свойством ее для всякого материализма, а не только диалектического. Что же касается диалектического материализма, то для него существенно не только это, но и установление истинного отношения между конечным и бесконечным, т.е. теми категориями, которые рассудочное мышление стремится рассматривать изолированно. Энгельс писал: "Истинная бесконечность была уже Гегелем правильно вложена в _з_а_п_о_л_н_е_н_н_о_е_ пространство и время, в процесс природы и в историю. Теперь также и вся природа растворилась в истории, и история отличается от истории природы только как процесс развития самосознательных организмов. Это бесконечное многообразие природы и истории заключает в себе бесконечность пространства и времени - дурную бесконечность - только как снятый, хотя и существенный, но не преобладающий момент. Крайней границей нашего естествознания является до сих пор наша вселенная, и, для того чтобы познавать природу, мы не нуждаемся в тех бесконечно многих вселенных, которые находятся за пределами нашей вселенной". ("Диалектика природы", стр. 204).
Не умея осмыслить взаимоотношение между категориями конечного и бесконечного, не в силах объяснить новых данных своей науки, либо испытывая недостаток данных, будучи тесним со всех сторон фантазиями слабых философов, естествоиспытатель приходит к представлению о замкнутости Вселенной, ссылаясь при этом на некоторые положения неэвклидовой геометрии и общей теории относительности, будто бы подтверждающие этот его вздорный взгляд на Вселенную. Другими словами, он лишает в своем мышлении природу хотя и не преобладающего, но существенного ее момента - той бесконечности, которую Гегель называл дурной. Речь идет о бесконечности пространства и времени, бесконечной делимости материи, бесконечном прогрессе в математике и т.д. И хотя в "Науке логики" Гегель говорит, что астрономия достойна изумления не вследствие дурной бесконечности неизмеримого множества звезд и неизмеримых пространств и времен, с которыми имеет дело эта наука, а "вследствие тех отношений меры и законов, которые разум познает в этих предметах и которые суть разумное бесконечное в противоположность указанной неразумной бесконечности", однако представление о замкнутости Вселенной, отрицающее эту неразумную, дурную бесконечность в отношении пространства, не может быть основой для постижения и истинной бесконечности, т.е. бесконечно многообразной природы и законов ее развития. Шкловский словно специально поступает вопреки мысли Гегеля: в начале своей книги он стремится поразить читателя огромностью расстояний и времен, которыми оперирует его наука, а затем объявляет Вселенную замкнутой, лишая тем самым разум возможности познать те отношения меры и законы, которые представляют собой разумное бесконечное. Таков основной недостаток первой части его книги, носящей название "Астрономический аспект проблемы".
Во второй части, называющейся "Жизнь во Вселенной", речь идет о возможности жизни на других планетах - как вращающихся вокруг нашего Солнца, так и более отдаленных. В одной из первых глав этой части Шкловский предается определению понятия "жизнь", поискам такого определения. Шкловский пишет: "Многие авторы, например, определяют живое вещество как сложные молекулярные агрегаты - белковые тела, обладающие упорядоченным обменом веществ". (стр. 125-126). Шкловский таким определением жизни неудовлетворен: "Конечно, обмен веществ есть существеннейший атрибут жизни. Однако вопрос о том, можно ли сводить сущность жизни прежде всего к обмену веществ, является спорным. Ведь и в мире неживого, например, у некоторых растворов, наблюдается обмен веществ в его простейших формах". (стр. 126). Шкловский сначала свел определение жизни "многими авторами" к голому обмену веществ, забыв, что там ведь речь шла о белковых телах, а затем увидел обмен веществ и в растворах. Неудовлетворенный Шкловский пускается в краткие экскурсии по генетике и кибернетике. Его внимание особенно привлекает мнение академика А.Н. Колмогорова, специалиста в области математики и кибернетики. Последний подчеркивает, что биология занимается лишь конкретным воплощением жизни в конкретных условиях Земли, тогда как в наш век астронавтики открывается принципиальная возможность обнаружить такие формы движения материи, которые обладают атрибутами живых и даже мыслящих существ, однако нельзя заранее сказать о конкретных проявлениях этих форм. "Следовательно, возникает потребность в чисто _ф_у_н_к_ц_и_о_н_а_л_ь_н_о_м_ определении понятия "жизнь" ". (стр. 127). В итоге всех этих поисков Шкловский солидаризируется с неким А.А. Ляпуновым, который определяет жизнь как "высокоустойчивое состояние вещества, использующее для выработки сохраняющих реакций информацию, кодируемую состояниями отдельных молекул". (стр. 130 книги Шкловского). Недовольный определением, даваемым "многими авторами", которое ему кажется широким, включающим и растворы, Шкловский приходит к определению еще более широкому, ведь под него подойдет, пожалуй, и камень: молекулы последнего тоже ведь получают извне какую-никакую, а все же информацию, кодируемую их состояниями. Вместо обмена веществ у Шкловского появляется обмен информацией, т.е. нечто гораздо более туманное. Шкловский забыл, что среди "многих авторов", чьим определением жизни он неудовлетворен, был и диалектический материалист Энгельс. "Жизнь есть способ существования белковых тел, существенным моментом которого является _ п_о_с_т_о_я_н_н_ы_й_ _о_б_м_е_н_ _в_е_щ_е_с_т_в__ с__о_к_р_у_ж_а_ю_щ_е_й_ _и_х__в_н_е_ш_н_е_й__ п_р_и_р_о_д_о_й_ , причем с прекращением этого обмена веществ прекращается жизнь, что приводит к разложению белка". ("Диалектика природы", стр. 264-265). Разве можно сравнить туманное определение жизни, данное специалистами в области кибернетики, с этим ясным, точным, классическим определением, которое дал Энгельс! Конечно, материализм должен развиваться, совершенствоваться, а не стоять на месте, однако определение жизни, данное специалистами в области кибернетики, есть не развитие диалектического материализма, а его извращение.
Третья часть книги Шкловского носит название "Разумная жизнь во Вселенной". Здесь Шкловский пишет: "Ниоткуда не следует, что в итоге миллиардов лет развития жизни на какой-нибудь планете там с необходимостью должны появиться и разумные, овладевшие наукой и техникой существа. Стать на противоположную точку зрения - значит в действительности считать, что конечной _ ц_е_л_ь_ю_ образования звезд и планет является возникновение мыслящих существ. Такая точка зрения нам представляется идеалистической. Разумная жизнь на какой-нибудь планете может возникнуть на определенном этапе ее развития, но может и не возникнуть. Не следует забывать, что миллиарды лет Земля существовала без разумных существ и только ничтожный срок, порядка миллиона лет, ее населяют люди". (стр. 190).
Данную точку зрения следует признать верной. Как на многих планетах нет условий для перехода от неорганической материи к органической, так на некоторых из тех, где такие условия есть, нет условий для перехода от простых форм жизни к разумным существам, и тогда прогресс останавливается на этих простых формах. В вышеприведенном рассуждении Шкловский прав, однако то, что у Шкловского идет сразу за этими высказываниями, совершенно неверно: "Повторяем, ниоткуда не следует, что появление разумных существ на нашей планете есть _з_а_к_о_н_о_м_е_р_н_ы_й_ результат и итог развития жизни на ней. С другой стороны, возникновение разумной жизни _г_д_е_-_н_и_б_у_д_ь_ во Вселенной, на _н_е_к_о_т_о_р_о_м_ количестве планет, обращающихся вокруг своих солнц, по-видимому, есть процесс закономерный". (стр. 190).
Шкловский не справился с категориями случайности и необходимости, он разделяет их непроходимой гранью. Поэтому возникновение на Земле разумной жизни предстает у него как нечто чисто случайное. С таким же успехом он мог бы рассматривать как чистую случайность и возникновение нашей Галактики, солнечной системы, образование Земли, появление Каспийского моря между Европой и Азией, а не где-нибудь в Африке, вообще возникновение чего угодно. Можно рассматривать как случайность то, что разгневанный отец семейства ударил ложкой по лбу того, а не этого из двух расшалившихся за обеденным столом детей. Но шишка-то на лбу вскочила у того, кого ударили ложкой, а не у другого. Шкловский похож на того, кто при таких обстоятельствах стал бы утверждать, что появление шишки у претерпевшего удар по лбу не есть закономерный результат, но появление этой шишки вообще у кого-либо из обедающих за столом, хотя бы и у отца семейства, было бы вполне закономерно. С таким же успехом можно рассматривать как чистую случайность не только возникновение разумной, но и вообще всякой жизни на Земле. Шкловский похож на того, кто стал бы уверять, что если какая-либо страна будет славиться икрой, то это будет закономерно, но то, что этим славится Россия, есть случайность. Однако ведь Каспийской море и дельта Волги, куда рыба идет на нерест, находятся не в Африке или Америке, а в России. В том-то и дело, что именно на планете Земля сложились все необходимые условия сначала для диалектического перехода от неорганической материи к органической, а затем - от органической материи к разумным существам. Можно рассматривать как случайность то, что Великобритания представляет собой остров, что она отделена от континента проливом, ведь образование рельефа земной поверхности могло произойти и как-то иначе, либо уровень воды в мировом океане мог быть ниже. Однако для путешествия из Франции в Англию необходимо садиться на корабль или самолет, а не на лошадь или автомобиль, если туннель через Ла-Манш не построен или не действует. То, что желающий попасть в Англию садится именно на этот корабль, а не на другой, можно рассматривать как случайность, но ведь явно необходимо здесь сесть на корабль, а не на велосипед. И если он, случайно сев на тот корабль, где все каюты оказались заняты, а не на тот, где были и свободные, оказался вынужден проводить время на палубе или в каюте с кем-то, а не в одиночестве, то было ли это чистой случайностью? Допустим, что это какой-нибудь сторонник фатализма, желавший во время плавания побыть в полном одиночестве, чтобы углубиться в чтение Корана, "Эдипа" Софокла или другой какой-либо книги, отвечавшей его воззрениям. А тут ему пришлось вдруг очутиться в обществе возвращающегося домой английского астронома и выслушивать уверения последнего, что их встреча на борту данного судна есть не закономерный результат и итог предшествовавшей жизни обоих, а чистая случайность, что астроном совершил путешествие на континент только потому, что в Англии испортилась погода, что во Франции было лучше, чем в туманном Альбионе, наблюдать какое-то астрономическое явление, и не будь этого, он никогда бы не отправился в эту поездку, поскольку уже стар и не переносит морскую качку. Фаталист стал бы доказывать английскому астроному, что изменения погоды вовсе не случайны и что астроном не мог оказаться на этом корабле случайно хотя бы уже потому, что у него легкие, а не жабры, и потому он вынужден плыть на корабле, а не в морских глубинах. Кроме того он вывел бы из необходимости и другие обстоятельства как своей жизни, так и жизни англичанина, в том числе любовь последнего к астрономии. Если бы астроном оказался знаком с биологией и генетикой, то он стал бы рассматривать как случайность процесс перехода его отдаленнейших предков в ту популяцию из которой в итоге произошли люди, а не в другую популяцию, пошедшую по иной ветви развития и представленную ныне в виде рыб. Если бы и фаталист оказался знаком с биологией и генетикой, он стал бы доказывать необходимость разделения первоначальной популяции на две новые, обосновывая ее не только фатумом, но и борьбой за существование, нехваткой пищи или жизненного пространства. При этом он не упустил бы случая проследить необходимость перехода своих и англичанина отдаленнейших предков именно в ту популяцию, из которой в конце концов произошли люди, а не современные виды рыб. Англичанин во всем видел бы одну случайность, фаталист - одну необходимость. Их спор был бы тем более продолжителен, чем с большим числом наук они успели бы ознакомиться. Причем взгляду астронома на господствующую всюду случайность вовсе могло и не препятствовать занятие своей наукой. Причиной всего он считал бы случай, ставя в зависимость от последнего и ньютоново всемирное тяготение: то, что планеты движутся по таким-то орбитам, в этом можно усматривать закон, но сам мир был приведен в движение посредством случая, первотолчка. Фаталист, напротив, во всем видел бы одно предопределение: даже его встреча с этим англичанином была предопределена заранее. Игру случайного и необходимого оба спорщика могли бы прослеживать до бесконечности. И здесь мы опять же видим пример дурной бесконечности. Необходимо поставить случайность и необходимость между собою в связь, т.е установить, что случайное необходимо, что случайность есть форма проявления необходимости. Закономерно не только образование солнечной системы из раскаленной газово-пылевой туманности, но закономерно и образование острова Великобритания. Точно так же, как закономерен процесс возникновения Каспийского моря между Европой и Азией, как закономерен именно такой уровень воды в океане, как закономерны изменения этого уровня, как закономерно и необходимо вообще существование самой случайности. Закономерно все то, что представляет собой какой бы то ни было результат чего-либо, в том числе и возникновение разумных существ на нашей планете. Возможность этого возникновения содержалась в условиях, необходимых для дальнейшего прогресса живой материи. Когда все необходимые условия налицо, переход возможности в действительность есть закономерный, необходимый процесс возникновения нового, процесс дальнейшего развития природы.
Обратимся, наконец, к взглядам Шкловского уже не на возникновение разумных существ, а на сущность самого разума. Он пишет: "Очень может быть, например, что с течением времени само подразделение разумных существ на "естественные" и "искусственные" утратит всякий смысл. Поразительные успехи молекулярной биологии и кибернетики постепенно приведут к коренному изменению биологических характеристик разумных существ путем целесообразного синтеза "естественных" и "искусственных" организмов и их частей. Подобно тому, как мы сейчас широко пользуемся искусственным протезами (например, зубами), не отделяя их от своего "я", разумные существа будущего в значительной, если не в большей, части могут состоять из искусственных элементов. Наконец, в принципе представляется вполне возможным появление высокоорганизованных, разумных, самоусовершенствующихся _н_е_а_н_т_р_о_п_о_м_о_р_ф_н_ы_х_ форм жизни. Мы приходим, таким образом, к весьма важному для нас выводу: появление искусственных разумных существ должно ознаменовать новый, качественно отличный от предыдущих, этап развития материи. В частности, нельзя исключить возможность, что цивилизации искусственных высокоорганизованных разумных существ будут весьма долгоживущими. Можно представить даже, что отдельные искусственные разумные существа могут жить много тысяч лет и даже дольше. Следовательно, для них не существует специфической трудности, характерной для межзвездной радиосвязи, заключающейся в крайней "медленности" таких "переговоров". Это, конечно, может значительно повысить интерес у этих существ к установлению и поддержанию межзвездной радиосвязи. Кроме того, долголетие астронавтов сделает совершенно необязательными полеты межзвездных ракет с почти световыми скоростями (по крайней мере, если говорить о прямых контактах между сравнительно близкими инопланетными цивилизациями). Наконец, нельзя исключать и того, что для таких полетов будут "изготовляться" высокоспециализированные живые существа, способные, с одной стороны, сравнительно легко переносить трудности полета, с другой - лучше всего выполнять поставленную перед ними задачу. Естественно, что при таком положении провести четкие грани между специализированным автоматом и искусственным живым, разумным существом уже нельзя. Может быть, даже шкала времени их технологического развития будет близка к космогонической". (стр. 279-280). "Коль скоро не существует принципиального различия между жизнью естественной и жизнью искусственной, нельзя исключить возможность того, что жизнь на некоторых планетах может иметь _и_с_к_у_с_с_т_в_е_н_н_о_е__п_р_о_и_с_х_о_ж_д_е_н_и_е_. Так, например, небезынтересно в порядке гипотезы обсудить возможность занесения живых спор и микроорганизмов во время посещения безжизненной планеты недостаточно стерилизованным инопланетным космическим кораблем. Можно также высказать гипотезу гораздо более радикального свойства: жизнь на некоторых планетах могла возникнуть как результат _с_о_з_н_а_т_е_л_ь_н_о_г_о__э_к_с_п_е_р_и_м_е_н_т_а_ высокоорганизованных космонавтов, некогда посетивших эти планеты, которые в те времена были безжизненны. Можно даже предположить, что подобное "насаждение жизни", так сказать, в "плановом порядке" является нормальной практикой высокоразвитых цивилизаций, разбросанных в просторах Вселенной. Вместо того чтобы пассивно ожидать "естественного", самопроизвольного возникновения жизни на подходящей планете - процесса, возможно, весьма маловероятного, высокоразвитые галактические цивилизации как бы планомерно сеют посевы жизни во Вселенной". (стр. 280-281). "В чем смысл сооружения таких спутников - автоматических станций межзвездной связи? В том, что они могут оказаться существенно долговечнее, чем "породившая" их цивилизация. Может так случиться, что цивилизация давно уже прекратит свое существование или выродится, а накопленные его сокровища науки и культуры сотни миллионов лет на модулированных электромагнитных волнах (например, на волне 21 см) будут распространяться до отдаленных областей Галактики. И когда-нибудь эти сигналы, может быть, будут уловлены. Тем самым давно исчезнувшая цивилизация внесет свою лепту в сокровищницу разума Великого Кольца". (стр. 282). ( Представление о Великом Кольце заимствовано Шкловским из романа И. Ефремова "Туманность Андромеды", где это Кольцо означает ряд связанных между собой высокоразвитых цивилизаций в масштабе Галактики).
Таковы рассуждения Шкловского на последних страницах книги, где обычно авторами книг высказывается самое свое задушевное. В итоге, как видим, понимание Шкловским разума содержит нечто нечеловеческое. На стр. 276 Шкловский так и говорит: "Определение понятий "мышление" и "разумная жизнь" неявно всегда сводилось к описанию конкретных особенностей _ч_е_л_о_в_е_ч_е_с_к_о_г_о_ мышления, представляющего собой специфическую деятельность мозга. Но, как подчеркивает А.Н. Колмогоров, в настоящее время такое определение уже не является удовлетворительным по двум причинам. Во-первых, в наше время интенсивного развертывания космических исследований имеется принципиальная возможность встречи с такими формами существования высокоорганизованной материи, которые обладают всеми основными свойствами не только _ж_и_в_ы_х_ , но и _м_ы_с_л_я_щ_и_х_ существ и которые могут существенно отличаться от земных форм. Во-вторых, бурное развитие кибернетики открыло в принципе ничем не ограниченную возможность _м_о_д_е_л_и_р_о_в_а_н_и_я_ любых, сколь угодно сложных материальных систем. По этим двум причинам в настоящее время имеется острая необходимость дать такое определение понятия "мышление", которое было бы не связано с какими бы то ни было _к_о_н_к_р_е_т_н_ы_м_и_ представлениями о физической природе процессов, лежащих в основе мышления. Следовательно, так же как и в случае понятия "жизнь", необходимо функциональное определение понятия "мышление" ".
Всюду у Шкловского мы читаем о бурном развитии - космонавтики, генетики, кибернетики и т.д. Это бурное развитие имело своей основой в 60-х годах достаточно быстрое развитие экономики СССР, ну а в наше время мы имеем экономический кризис и, как следствие, застой в развитии производительных сил, в том числе и в развитии науки и техники. Ничего удивительного, если приходится сомневаться в способностях к мышлению не только у каких-то там машин, но подчас даже и у некоторых людей, например, у буржуазных экономистов. И тем не менее буржуазные экономисты все-таки мыслят, даже если они мыслят неверно. Тогда как электронно-вычислительные машины не мыслят, даже если они выдают запрашивателю логически верный результат.
Я думаю, вряд ли кто станет отрицать, что Вселенная представляет собой материальную систему. Хотелось бы получить от специалистов в области кибернетики ответ: возможно ли "моделирование" этой системы? Шкловский не может сказать определенно даже того, конечна Вселенная или бесконечна, пускаясь строить в этом отношении вздорные гипотезы о ее замкнутости. И в то же время он уверяет, что появилась возможность моделирования сколь угодно сложных материальных систем. Не имея представления о физической природе процессов, лежащих в основе мышления, фантазер, разумеется, начинает ратовать за некое "функциональное" определение понятия "мышление". Однако даже мышление, понимаемое "функционально", есть только такой процесс, к которому примешивается ощущение, чувство, эмоция. Более того, последние представляют собой основу мышления. Я не буду говорить о высоких эмоциях - радости, печали, любви, надежде и т.п. Я укажу только на значение для мышления обычных, грубых чувств. Если у какого-либо человека начать отнимать одно за другим его ощущения, если, другими словами, погрузить его в полный зрительный, слуховой, вкусовой, обонятельный и даже осязательный мрак, то его мышление исчезнет, хотя бы сохранялась в целости и здравии вся белковая масса, составляющая его тело. У мышления при таких условиях нет опоры, и оно исчезает. Оно может появиться только тогда, когда из этого мрака приоткроется какое-нибудь окошко во внешний мир. Даже когда человек размышляет молча, мышцы его речевого аппарата (губ, языка и пр.) еле заметно шевелятся, сокращаются. Движение мышц речевого аппарата имеет, разумеется, связь и с ощущением этого движения. Таким образом, достаточно указания хотя бы только на обычные ощущения, чтобы опровергнуть вздорные выдумки об "искусственном разуме". Тем более опровергаются эти выдумки указанием на эмоции. Может показаться, что состояние спокойствия, невозмутимости в процессе размышления человека над чем-либо в тот или иной момент есть отсутствие всяких эмоций вообще, однако это не так. Возьмем великих философов, которые нередко славятся как люди, преодолевшие в себе те или иные страсти, и считаются мудрецами, давшими образцы не только исследования мира, но и нравственного поведения. Их речь, представленная в созданных ими произведениях, полна выражения всякого рода эмоций. И даже когда она кажется совершенно спокойной, когда они размышляют о совершенно отвлеченных предметах, все же и здесь можно заметить, например, любовь к истине, наслаждение созерцанием чего-либо логически стройного и т.д.
Книга сама по себе мертва, она имеет значение только для читающего ее человека. Наука есть процесс познания мира, а не какой-либо окостеневший результат этого процесса, и потому наука находится не в книгах, а в головах людей. Книги представляют собой только хранилища информации. Электронно-вычислительные машины в этом отношении несколько отличаются от книг, ибо они не только хранят, но и перерабатывают информацию. Однако эта переработка не представляет собой процесса познания. Даже если робот отправляется, например, на дно моря, чтобы добыть новую информацию и даже до всплытия на поверхность успеть ее переработать, то он подобен, например, обычному термометру, который опускают в воду с одним значением столбика, а вынимают с другим. Роботы, сколь бы сложны, "умны", совершенны и "изобретательны" они ни были, мыслить не могут. Действия, которые могут совершать эти машины, есть не мышление, а всякого рода вычислительные операции, способ осуществления которых задан этим машинам мыслящим разумом человека. Даже если роботы заняты совершенствованием собственного устройства, то и в этом случае эти действия есть заданные человеком вычислительные операции.
Совсем иного рода представляют собой действия человека, в том числе и мышление. В этих действиях всегда обнаруживается наличие ощущения хотя бы чего-то - холода, тепла, голода, жажды, веса тела, пульса, солнечного света, движения языка во рту и т.д. В противном случае мышление становится просто невозможно и исчезает. К тому же многие действия человека представляют собой еще и поступки, т.е. могут быть рассматриваемы с точки зрения морали, этики, тогда как ни одно действие роботов с этой точки зрения рассматриваться не может. "Искусственное существо" не может отвечать за свои действия, даже если результатом их станет гибель людей. Вина за гибель людей ляжет в этом случае не на "искусственное существо", а на его создателя. "Искусственное существо" не может быть за эти действия даже наказано, оно может быть только переделано или разобрано. В жизни иногда бывает так, что вину за преступления какого-либо человека пытаются возложить на его отца или мать. Это несправедливо потому, что "создание" этого человека было подчинено законам природы, а его воспитание - законам, господствующим в обществе. Тогда как создание "искусственного существа" подчинено законам природы и законам общества с известными оговорками. Его создание подчиняется законам данного искусства. И потому ответственность за действия "искусственного существа" ложится на его создателя.
Шкловский пишет: небезынтересно в порядке гипотезы обсудить то-то и то-то. И пускается во всяческие фантазии. Почему бы ему в таком случае не обсудить еще и вопрос о том, что было бы, если бы слон родился в яйце? Спинозы и Гегеля для Шкловского словно не существует. Природа и человек, Вселенная и разум разделены у него непроходимой пропастью. Закономерным результатом этого разделения явились все эти гипотезы, которые он выдвигает преимущественно в конце своей книги и которые по сути являются уже не гипотезами, в опровергнутыми наукой фантазиями. Не все то, что выдвигается в форме гипотезы, является действительно таковым для науки. Наука представлена передовыми умами человечества, а не отсталыми или хотя бы идущими посередке.
Хочу заметить, что здесь речь шла о вопросах, касающихся философии. В освещении же вопросов астрономии и астрофизики книгу Шкловского вовсе нельзя считать плохой. Данные, представленные здесь Шкловским, особенно освещение им вопроса об эволюции звезд, можно считать подтверждением диалектического материализма. Это лучшая часть книги Шкловского. Худшая же ее часть - это рассуждения Шкловского о разуме. Его "функциональное" определение мышления представляет собой разрыв между формой и содержанием: по Шкловскому, функцией мышления обладают такие формы движения материи, которые на самом деле мыслить не могут. Здесь его взгляды становятся в противоречие с диалектическим материализмом. Шкловского, таким образом, можно рассматривать лишь как ученого в области астрономии и астрофизики, но ни в коем случае как большого философа, как действительного приверженца философии диалектического материализма.