В огороде с утра пораньше бабушка Устинья окучивала картошку. Устала сильно. Спину пересекло, кое-как выпрямилась, держась за тяпку. Солнце припекало. Глазами она посчитала окученные ряды картошки, посетовав вслух: 'Батюшки мои, всего-то навсего восемь рядков окучила, а провошкалась столь время! Года своё берут... Пожалуй сяду в тенёк под черёмуху, передохну трошки, мыслимо ли - девятый десяток разменяла, ладно хоть ещё так шеве'люсь... Отдыхать собралась, а обед-то кто варить будет? И то, правда, пойти, хоть похлёбку маломальскую на скору руку сготовить. Не ровен час, робята мои исть захотят, да домой прибегут, а я, квашня старая, чем их кормить-то буду? Придётся мальцам сухоносничать с такой-то матерью... В работе да в заботе про всё забыла, да как тут не забыть-то? Травы-то сколь, берёзка-то всё как есть затянула, ни какого сладу с ней нет... Ближе-то к вечеру жар спадёт, так, Бог даст, ещё покопаюсь, сколь смогу не загадывамши, а то ведь перед людьми стыдобище - всё как есть заросло... Раньше-то такого срама в огороде у меня не бывало. До чё дожила... и пошто я в огороде-то одна всё роблю, у меня ж робят столь?! Прибегут робятёшки-то домой, накормлю их как следоват, а после пущай пособят мне картошку окучить. Ну, не цельными же днями им по улке рысогонить?! Сызмальства к труду-то приучать надо, а то испотварим робятёшек сами, а они потом невесть что творят, да робить не хотят, разве ж энто дело? То-то и оно...'.
...В избе Устинья почистила луковицу, морковку, штук пяток картофелин. Порезала скоро-наскоро картофель в кастрюлю с водой, потом поставила варить на электроплиту. Пока вода закипала, пережарила лук с тёртой морковкой на нутряном свином сале в чугунной сковородке. Разбила куриное яйцо в миску, взбила его вилкой, добавила немножко муки, всё перемешала, тщательно разминая комочки. Жидкое тесто понемножку ложкой опускала в кипящую похлёбку, разговаривая сама с собой:
'Робята-то мои таку похлёбку с колобками шибко любят! Особливо младшенький мой, Ванюшка... Батюшки, а укроп-то, укроп забыла покрошить, совсем памяти не стало, энто чё ж тако... Да ещё хоть малёхо молочком забелить, всё ж таки повкуснее похлёбка-то буде. Жалко коровушки-то своёй боле нет, да и какая уж мне теперь корова? Два шага прошла и задохла, заплюхалась я совсем. Сердце-то того и гляди выпрыгнет, ничё не робит, а за коровушкой-то уход нужён'.
Устинья попробовала похлёбку, а после сказала вслух:
- Ничё, похлёбка-то славная и соли в аккурат. Робята-то мои её живо два съедят.
Кукушка в ходиках прокуковала два раза.
'Ой, время-то сколь! Ну, надо же, два часа прокуковала - обедать давно пора, а робята-то мои где-кась? Вот сорванцы - забегались и про еду-то совсем забыли. Ну, да чё поделашь, знамо дело - дело молодое! Сама давно ли девкой была?! Ой, а года бегут, бегут, чем дальше, тем круче. Верно мне ране матушка-то говаривала что, в детстве-то время медленно идёт, ровно в гору нехотя поднимается, а стоит только замуж выйти да малых деток нарожать, так года-то с горы вниз и покатятся, словно на санках... Пойти скликать, ли чё ли, на улке робятёшек, поди-то, услышат, придут не ровен час. Сперва их накормлю, а после уж сама отобедаю'.
Устинья вышла на крыльцо и закричала:
- Васька, Петька, Павлушка, Ванюшка-а! Вы где кось запропастились? Вот окаянные робятёшки... Обедать бегите! Похлёбка стынет...
На её крики никто не отзывался.
'Ладно, пойду, поищу сама. Голодные робятёшки-то бегают, жалко до чё. Ванечка-то мой совсем исхудал - одна кожа да кости. Взглянешь - почти насквозь светится. Да и в кого шибко-то полным быть? Я отродясь худющая была. Свекровь, помню, всё по молодости меня донимала, чуть что, говаривала: девка, и как тебя только ноги-то носят? Того и гляди переломишься! А я ещё серчала на неё за энти слова, стыдилась шибко худобы-то своей. Сколь воды утекло с тех пор...'.
Бабка Устинья вышла на улицу. Посмотрела по сторонам: 'Ну, куда их нелёгкая опять унесла? Батюшки мои, словно корова языком слизала...'.
У дома напротив сосед Сашка Каманцев чинил трактор. Старушка подошла к нему поближе и поздоровалась.
- Здорово, Ляксандр!
- Здравствуй, бабушка Устинья!
- Опять под трактором лежишь, сердешный!
- Лежу, а куда деваться-то? Старьё, ломается, будь он неладен. Ни дела, ни работы.
- Ой, а увазюкался-то ты как, батюшки мои! Энто ж Тоньке твоей после одёжу-то не донять...
- Тонька - баба добрая, поворчит само собой, да успокоится. Шабалы', они и есть шабалы'! Чего-чего, а энтого добра у нас хватат. Без грязи - денег не заробишь! Сама знашь.
- Так-то оно так... А ты робят-то моих не видал?
- Нет, не видал...
- Вот где бегают, а? Старшие-то, поди, на озеро купаться убежали, и малой, как пить дать, за ними увязался... Жара-то, какая стоит! Духота-а, не ровен час гроза будет... А Ванюшка-то мой плавать ладо'м не умеет, как бы до греха дело не дошло, вот ведь чё! Материнское-то сердце - загодя беду чует... Пойду на озере гляну. Пока похлёбку-то варила, сколь раз в окошко глядела - всё возле избы вертелись. Пошла звать, а их и след простыл, и когда только убежать успели? Ох, бедовые робята...
- Да не переживай, бабка Устинья! Куда твои ребятишки денутся? В деревне нашей тишь да благодать, кругом все свои. Набегаются и всю твою похлёбку слупят за милу душу.
- И то, правда, Ляксандр! Утешил старуху...
Пошла бабка Устинья проулком к озеру. В огороде соседи Зубовы всей семьёй дружно окучивали картошку. Устинья подошла поближе к плетню и крикнула:
- Бог в помощь, милы люди! День добрый!
- Ой, здравствуй, бабка Устинья! - первым поздоровался отец семейства Иван Петрович, а следом за ним и остальные члены семьи.
- Робят я своих ищу, может видали?
- Нет, что ты, что ты... Головушку поднять некогда, работы столь, сама видишь...
- Вы всей-то артелью управитесь. А я думаю, дай-ка поздоровкаюсь с добрыми людьми, да заодно спрошу про своих робятёшек. Ну, нет, так нет - на нет и суда нет... Пойду к озеру спущусь, там ещё покличу. Купаются, поди, сорванцы на Крутояре, а похлёбка-то моя стынет.
- Так на то и лето, что б купаться!
- И то верно.
- Вон, Идка-то Бетенева с озера идёт, ты, бабка Устинья, её спроси, ноги-то свои не май.
- И то, правда ... Тады постою подожду, хоть дух малёхо переведу, а то задохла совсем. Жара, духота, как бы грозы не было! Эвон тучки засобирались... Земля пересохла - дождя просит...
Идка с озера несла на коромысле воду в вёдрах. Подойдя поближе к бабке Устинье, поздоровалась.
- Здрасте!
- Здорова, девонька! Устала, поди шибко? Эвон, вёдра-то полнёхоньки несёшь, передохни хоть малёхо возле меня.
- Отдыхать зимой буду! А покуда работы столь, какой отдых? Некогда мне с тобой лясы-то точить... А ты куда энто собралась? Купаться, что ли, надумала на старости-то лет?!
- С чего глядя? Смеёшься ли чё ль над старой?! Я уж своё откупалась. Робят я своих ищу. Убежали, а у меня похлёбка стынет. Ты их на озере-то часом не видала?
- Вот те раз... Да ты чё говоришь-то тако, бабка Устинья? Нет у тебя никаких ребятишек... Ходишь, каждый день туда-сюда, деревню дивишь, да людей от работы отвлекаешь. Ты хоть ноги-то свои пожалей!.. Домой, домой ступай, отдохни.
- Как энто нету? Есть! Четыре сыночка у меня - Васька, Петька, Павлушка, да самый малый - Ванюшка-а!
Идка помолчала чуток, а потом добавила.
- На войне они все у тебя погибли...
Устинья посмотрела на неё сквозь слёзы:
- Да ты чё, девонька, тако говоришь-то? Перегрелась ли чё ль сёдня на солнцепёке?.. Живы они, живы! Набегаются вволю да домой придут...
Вытирая слёзы уголком платка, бабка Устинья побрела дальше - искать ребятишек.
4 марта 2014
Рассказ опубликован в альманахе 'Южный Урал' ? 10 (41) 2014, в журнале 'Союз писателей' ?5-2016