Сквозь сон Шурка услышала милые для её сердца слова: "Шанежка! Родная моя-а...". Истома сладко окутала её тело, истосковавшееся по мужниной ласке. Повернувшись на правый бок, левой рукой она машинально прижалась к подушке, на которой раньше спал муж, уткнувшись в неё в полусне, она вдыхала едва уловимый запах мужа...
После будто бы кто-то в окно постучал и тихонько позвал: "Ша-а-нежка-а, я вернулся!". Шурка как полоумная вскочила спросонья с постели, подбежала к окну, спешно раздвинула строчёные занавески. Вглядываясь в кромешную мглу за окном, испуганно спросила: "Кто тут? Андрюша, ты ли чё ли? Те́меть така́ ни чё не видать"
В ответ ей только ветер за окном проскрипел ставнями, но Шурка в предвкушении долгожданной встречи с мужем громко произнесла: "Сейчас, сейчас, Андрюша, погодь малёхо, только лампу зажгу, а после открою!"
Заполошно она подошла к русской печи, ища на ощупь в темноте спички. Найти сразу не удалось.
- И куда подевались, окаянные? Всегда ж в одно место кладу...- негодовала она громко, забыв спросонья, что её дочки спят.
- Мам, ты чё кричишь-то посере́дь ночи? Спать мешашь... - посетовав, старшая дочь перевернулась с одного бока на другой.
- Так отец с войны вернулся, Галинка!
- Вот те раз, когда успел? - спросила дочь недоумевая.
- В окошко постучал только что, а я с радости растерялась, лампу хочу зажечь, да спички найти не могу, всё внутри трясётся, ровно душа того и гляди из груди выпорхнет, как птица.
Ставни от порыва ветра с силой хлопнули по стене избы. Шурка, оправдывая свою нерасторопность, сказала:
- Сейчас, сейчас, Андрюша, иду родимый, только пимы обую.
Дочка испуганно произнесла:
- Ну, батюшки мои, страсть така́... Ты куда, это ж ветер!
- Как ветер?! Папка вернулся, говорю же тебе! - рассерженно ответила ей мать.
Нащупав в темноте спички, она подошла к столу и зажгла керосиновую лампу. От света и шума на печи проснулись младшие дочки Ира и Нина.
- Ма-ам, ты чё не спишь? Случилось чё?
- Папка вернулся, вставайте. Сейчас ворота открою, замёрз наверно совсем, папка-то наш!
- Как вернулся? Он же на войне погиб... - робко переспросила Галинка.
- Да живой он, живой! Говорю же тебе, вернулся!
Младшие дочки, поверив матери, закричали в голос от счастья: "Папка, папка вернулся, ура-а!"
Наспех Шурка сунула ноги в пимы, накинула на голову пуховую шаль. Вышла во двор. Подошла к воротам, отворила их, вглядываясь в темноту прокричала: "Андрюша-а!". В ответ только ветер хлопнул ставней по стене избы, проявляя своё недовольство: "Кричит, а зачем кричит? Кто поймёт бабу эту..."
Но Шурка не сдавалась, надежда её хоть и таяла с каждой секундой, но всё же теплилась. Она машинально продолжала кричать: "Андрюша-а, родной мой, ты где-кась?"
Ответа не последовало. Посветив лампой около ворот, она не увидела ничьих следов, подошла к палисаднику: сугробы перед окнами избы тоже были не тронуты ногой человека. "Как же так, был же, а как будто и не было... Андрюша, Андрюша-а, любимый мой, я тут..."
Шурка ревела навзрыд. Ветер, сжалившись, целовал её озябшие щёки, как будто извиняясь за то, что потревожил ненароком её сон.
Вернувшись в избу, она продолжала реветь. Дочки, увидев её одну спросили: "Мам, а где папка?"
Она ответила: "Не знаю, спать ложитесь" Но Ире с Ниной уже было не до сна, они теребили мать за подол рубахи, не унимаясь: "Папка, па-а-пка, наш папка где?"
Галька прикрикнула на сестёр: "Тише, - не в себе она!". Сёстры поспешно залезли на печь. Кого-кого, а старшую сестру они уважали и побаивались.
Подойдя к матери, Галька обняла её озябшие плечи. Прижав к себе, испугалась, ощутив её большой живот, но, не осмеливаясь спросить о беременности, только и сказала:
- Испужала ты меня шибко, тепе́ря спать до утра не буду, а там уж как придётся.
- Отец же твой приходил, я же слышала, он кликал меня...
- Мало ли кто кричал? Ложись спать...
- Шанежкой-то меня только Андрюша кликал - отец твой, а боле никто.
- Поблазнило тебе видать... - ответила дочь, а потом, набравшись смелости, испытывая неловкость, задала вопрос. - Мам, ты чё, брюхатая?
- Да ты чё тако́ матери говоришь-то? Болезнью я брюхатая... А Андрюше своему верна была и буду. Никто мне окромя́ его не нужен. Извелась я вся, без него. Не живу, а жизнь доживаю. Неужто ты не видишь?
- Вижу...
- Знал бы Андрюша, какие слова я от тебя услышу... Да и хорошо, что не знает. Не вынес бы он такого срама со своим-то сердцем... Грех, тако́ про мать-то свою говорить...
- Так в деревне невесть что несут бабы... И ты брюхо прячешь, - оправдываясь сказала дочь.
- Так я брюхо-то прячу, чтобы вас грешным делом не испужа́ть своей болезнью. А ты вот ведь чё про мамку-то подумала. Лихо с тобой...
Галька упала в ноги матери и заголосила:
- Прости меня, прости... Не со зла я тако́ сказала, а со стыда - думала, что ты и впрямь тяжёлая...
- Ладно, не плач, ко́ли так, прости и ты меня. Открыться мне тебе давно надо было, а я не решалась. Вот ведь как вышло-то... Ложись спать, дочка, уж вставать скоро... Да и я пожалуй лягу, - прошептала мать укладываясь на кровать. Провалившись в перину, как в объятия мужа, она мысленно обратилась к нему: "Ты только живи, Андрюша, живи, в мыслях моих, в душе моей, в сердце... С тобой-то мне ничего не страшно"
Через две недели Шурки не стало. Перед смертью она наказала старшей дочке: "Умру, так рубаху на меня Андрюшину наденьте, синенькую, он в ней со мной в церкви венчался"
Бабы в деревне удивлялись: "Надо ж, в Казанскую Божью Матерь, венчалась и на неё ж преставилась. Видать забрал её Андрюша к себе. Вот ведь судьба-то какая..."