Если пасхальная ночь коротка, светла и ясна, то рождественская длинна, темна и загадочна. Кажется, вот заскрипит снег под ногами, чья-то рука отодвинет тяжелую еловую ветвь, с которой обязательно упадет толстый слой снега, и появится кузнец Вакула, Солоха или... Только сами понимаете, кто, надеюсь, перед нами никогда не появится...
В рождественскую ночь всегда что-то случается - такое представление возникло у нашего народа под влиянием гениального писателя. И, непременно, хорошее. А вот у диакона Александра никогда ничего не случалось. Он только служил в эти дни и служил. Видимо, ничего не случалось, потому что служил он не в селе Диканька Полтавской области, а в столице России - Москве, где вероятно нет места рождественским чудесам. Но если не будет чуда, то хочется сделать что-то хорошее, и о. Александру по молодости казалось, что спать в эту ночь - грех. Хотя после, повзрослев, он спокойно спал под Рождество от самой вечерней службы до самой утренней с перерывом на правило ко Святому Причащению.
А что хорошего может сделать молодой диакон? Только послужить в храме красиво, в меру своего таланта, и тепло, в меру своей веры. Но служба уже кончилась, и можно идти домой, отдыхать до утра...
В городском храме диакона Александра повечерие и утреня совершались вечером, а литургия служилась утром. И вдруг молодой диакон вспомнил о своем друге о. Михаиле, который был священником неподалеку в сельском храме. Он был ревностный батюшка, но представьте вновьоткрывшийся сельский храм в те годы: приделы еще не восстановлены, кое-где надо ходить осторожно, чтобы доска или кирпич не упали на голову или чтобы куда-нибудь не провалиться; хор поет в меру своих провинциальных сил, а батюшка "сражается" с огромными толпами людей, делающих первые шаги к вере. И люди эти могут собраться в храме всего несколько раз в год. Один из этих "разов", несомненно, Рождество. Представьте батюшку, мечущегося от алтаря к аналою, который путает возгласы и все время опаздывает, да еще хор из выпускников музыкальной школы местного районного центра норовит вот-вот сбиться. Каким подарком для него было каждое появление на службе московского диакона!
К тому же о. Александр вспомнил, что у его маленьких дочерей есть немало друзей в этом храме, и отступать ему было просто некуда.
Через пару часов они уже ехали в автобусе. Дочки пищали и капризничали, хотя таинственная ночная поездка была для них весьма интересна. Ведь в храме стоит большая красивая елка, и в конце службы батюшка будет раздавать подарки. Это были православные девочки и, навертевшись потихоньку от строгой мамы, они шли в один из приделов, где были предусмотрительно постелены маты, и спокойно засыпали среди таких же, как и они, молитвенников. Маты были предусмотрительно позаимствованы батюшкой на время в сельской школе. А о. Александр старался, как мог. Ему хотелось порадовать людей, пришедших на праздник. Храм был большой, еще не восстановленный. А на какие деньги его было восстанавливать? Рядом дач новых русских тогда не наблюдалось, бандиты тоже не уделяли внимания. И единственное, что мог сделать батюшка, - это носить тяжелые носилки с песком или мусором, работать лопатой и отказываться от содержания. Для этого ему по будням приходилось ходить в институт, где он ради хлеба насущного все еще трудился научным сотрудником, а по вечерам бегать по требам. Батюшка был толковый, и такое совместительство в институте терпели.
Службы были долгие. Надо было служить: давать возгласы, произносить ектении и одновременно исповедовать и исповедовать всю ночь. И сокращать службу не имело смысла, потому что все равно надо было всех исповедовать. А раз за разом люди, обретшие духовный путь, приводили на него своих родственников и друзей, и все они шли этим путем, но батюшке было все труднее и труднее с ними справляться. Пару раз он упал в обморок, потом узнал, что это довольно обычное дело для священников того времени. Об этом ему рассказал духовник.
Но ему было радостно, что эти люди, как четверговый огонь, разносили по домам евангельский свет. В этих людях не было корысти, не думали они получить должность или заработать деньги. И казалось - вот-вот Россия проснется... Теперь эти времена уже отошли в прошлое...
Поэтому хотелось о. Александру чем-нибудь обрадовать тружеников, которые еще задолго до службы начали свою беспокойную деятельность в храме: убирали, готовили трапезу, возможно даже кое-что достраивали на ходу.
Ничего из этого уже давно нет. Нет таких батюшек, нет таких прихожан. Нет того храма, где когда-то служил в рождественскую ночь наш диакон. Вернее, есть такое здание, зарегистрированное где-то там, где должно быть зарегистрировано, и числится оно по-прежнему за тем же приходом Русской Православной Церкви, но это не тот храм и не та община. О. Александр год назад, уже будучи священником, зашел в него, когда проезжал мимо на собственной машине. Храм отделан, сверкает на всю округу куполами и крестами, внутри все аккуратно, даже не поверишь, что в том углу была яма, а там кусками висела зеленого цвета штукатурка - наследие прошлого владельца храмового здания. В храме несколько священников - молодых, аккуратных, и службы они никогда не затягивают. Они не ленятся, но и никогда не будут устраивать бесконечных ночных богослужений с бесконечными исповедями. Они не корыстолюбивы, но никогда не откажутся от содержания. Да и сам о. Александр уже не понимает, как мог приезжать сюда на автобусе, проводить всю службу и отправляться к себе в храм служить еще раз. Все хорошо, но почему-то жаль того времени, хочется встретиться с теми людьми, которых уже нет. Не потому, что они умерли, а потому что они уже безвозвратно изменились, и процесс этот был необратимым.
Вы скажите, что за героями идут обычные солдаты, которые действуют "согласно плана" и с минимальными потерями. Стратеги планируют, солдаты грамотно воют, похоронные команды собирают и закапывают тела, караульные несут службу.
Но об этой будущей жизни ничего не знал о. Александр, когда ехал рано утром из сельского храма в свой городской на службу. Его подвез один из благодарных прихожан на стареньком "Москвиче" и долго благодарил при расставании. А у о. Александра оставалась еще сорок пять минут, чтобы подремать перед проскомидией. Он радовался, что не послушал разумных доводов внутреннего вредителя: "А зачем это нужно? Зачем нужна внешняя красота? Внутреннее - всегда важнее внешнего! Чем ты, грешник, можешь помочь этим людям?" - и так далее. Многие из этих доводов вы, конечно, сами слышали от своего личного вредителя.
Молодой диакон знал, что никому не расскажет, как провел рождественскую ночь. И ему будет тепло от этой тайны. Вы скажите, что это тщеславие и грех! Наверно, на языке аскетизма именно так это чувство и называется.
Тогда о. Александру было тепло от того, что он раздавал тепло другим людям. Как умел. И он понимал, что многие из них, стоящих на службе, - первые христиане, сокрушившие горячей верой идолов коммунистической эпохи, гораздо выше его. Он только пытается разогреть своими теплохладными силами малое пространство храма. И уже на это не хватает у него сил. Но хорошо, что законы термодинамики не действуют в духовной жизни. Горячее тело, отдавая тепло, становится еще горячей. И чуть теплое тело может разогреть горячее. Иначе как же святые горячо молятся, там где служат самые простые? Если бы этого не было, то мало кому принесло бы радость его рождественское путешествие в сельский храм.
Быть может, Людвиг Больцман не покончил бы жизнь самоубийством, не повесился бы на оконном шнуре в гостиничном номере, если бы узнал ту сферу жизни, который не страшны никакие тепловые смерти, и где теплое тело нагревает горячее.
А мы сегодня почему-то пытаемся жить по законам термодинамики. Зачем? Боимся попусту потерять свое или не верим, что можем принести кому-то пользу. Так причудливо встречаются оба закона термодинамики: закон сохранения энергии и закон энтропии.
И вспомнив слова венского самоубийцы, сказанные в 1905 году: "Самое важное в литературном произведении - правильно его назвать", - назовем этот маленький рассказ: Законы термодинамики.