Свой вещевой мешок, с которым я вернулся с острова, я засунул за полки, не развязывая. Там он и лежал, пока в один из дней жена при уборке не отодвинула полку, временно положив мешок на стул. Придя с рынка, я наткнулся на него глазами, машинально подошел и развязал потертую бечевку. Рука моя коснулась ребристых стенок морской раковины. Я оставил ее на столе, вынув затем запасную одежду, засохший и твердый, как камень, ломоть ржаного хлеба, плетеную фляжку с давно испарившейся водой. Было еще что-то, лежащее на самом дне.
Собравшись с духом, я достал толстый свиток, раскрыл его... и забыл обо всем вокруг.
Там были изображения. Рисунки. Но не символические черточки и кружочки. Там были пейзажи - горы и реки, леса и поля, выведенные темными чернилами на желтоватой коже. Были фигуры в движении, переданном с потрясающей точностью; их руки вздымались к небу в молитве, и мне казалось, что я слышу глухие напевы. По длинным волосам я понял, что это были чужие, наверное, на острове. Из большого свитка выпал отдельный квадратик кожи поменьше - на нем был изображен улыбающийся Калимак, в одной руке держащий яблоко, другой поглаживающий морду коня. Значит, хозяин и ему оставил что-то на память.
Каждый рисунок был слишком четким, слишком реалистичным, будто рука и разум, создавшие его, не знали ни лжи, ни пощады. При взгляде на последнее изображение, в самом верху, я замер. Это было мое лицо, и я видел его так же ясно, как в тот раз в Карнин-гуле, когда на складе одежды смотрелся в выдвинутый из стены серебристый прямоугольник. Теперь же моя внешность вновь предстала передо мной в мельчайших деталях - рисующий не пропустил ни одного изъяна, ничуть не сгладил неправильности и грубости черт.
Порывисто я прижал свиток к груди. За спиной моей послышались голоса, женский и детский - я даже не заметил, что Ками с дочкой уже вернулись с прогулки. Я обвел комнату затравленным взглядом и решительно поднялся.
Он хотел, чтобы я имел этот жалкий сверток кожи, и это все, что мне от него осталось... Он заставил меня жениться и завести семью... Он хотел, чтобы я был счастлив... На кой черт я всегда должен подчиняться тому, что он хотел?!
С неистовым злорадством, змеиным ядом просочившимся в сердце, я встал на колени у очага, резко взмахивая кремнем. Послышался треск, когда кусочек кремня откололся; и сухие ветки в очаге задымились и вспыхнули с первого раза. Я громко, истерически захохотал, радуясь своему достижению, и, схватив со стола свиток, швырнул его в огонь.
Жена тревожно вскрикнула при звуках моего смеха и отпрянула назад, крепко удерживая дочку на руках.
Я смотрел, как быстро обугливаются края. Вот уже проступило темное пятно посреди желтоватой кожи; скоро, скоро...
- Нет! - Я испугался собственного крика. - Нет, нет, нет!!!
Голыми руками я выдернул дымящийся свиток, обжегшись, бросил его на пол и стал топтать ногами, пытаясь погасить разбушевавшееся пламя. Мне это удалось.
Я медленно подобрал с пола остатки прощального подарка хозяина. Мой портрет сохранился, хотя и был с краю, а не в середине. Тут и там зияли небольшие дыры с черной рваной бахромой - в остальном же свиток был цел.
Мои слезы оросили его, словно помогая окончательно потушить огонь. Я рыдал, лежа на сыром полу и уткнувшись лицом в воняющий гарью свиток, ощущая на себе недоуменные взгляды. Мое сердце разрывалось от невыразимого горя, вновь поднявшегося на поверхность и оказавшегося слишком большим, чтобы совладать с ним втихомолку, один на один. Долгие минуты я не мог говорить, не мог пошевелиться, так как меня охватила ужасная слабость, сковывающая все члены. И застывшие у окна не утешали меня; они меня боялись.
Кое-как успокоившись, на другой день я затеял уборку и стирку, и Ками выносила мне во двор пыльные занавеси, простыни и покрывала, которые я опускал в лохань с водой. Пока белье отмокало, я вошел в дом, беря метлу и выметая весь скопившийся сор.
- Папа, папа, что это? - весело прощебетала Эль-Нор, и я оглянулся.
Залезшая на стул дочка схватила со стола морскую раковину, неосторожно оставленную мной накануне. Она с любопытством вертела ее и разглядывала, но тяжелый предмет вдруг выскользнул из маленьких ручонок, со стуком падая на пол.
- Ах ты дрянь! - крикнул я, подбегая. Быстро подняв упавший подарок, я бережно ощупал его со всех сторон.
Эль-Нор зашмыгала носом, услышав от меня ругательство.
- Никогда больше не смей это трогать! - гневно пригрозил я, не обращая внимания на ее слезы.
Она заревела в голос, и мне стоило огромных усилий не ударить ее.
- Что такое?! - вбежала в дом встревоженная жена.
- Воспитывай сама свою дочь! - в сердцах бросил я, выпрямляясь и прижимая раковину к груди, как самое большое сокровище.
Она шокированно распахнула глаза, не в силах вымолвить ни слова. Затем, всхлипнув и схватив малышку, выбежала из имения.
Когда отхлынула волна гнева, мне стало стыдно за свои слова. До позднего вечера я бродил по всей деревне, громко окликая жену, спрашивая о ней у повстречавшихся соседей и рыночных торговок. Наконец, едва волоча ноги от усталости, я с последней надеждой направился к дому ее отца Регаза.
- Что там за идиот тарабанит среди ночи?! - услышал я его недовольный сонный голос и приближающиеся к двери тяжелые шаги.
- Это я, Баназир... - робко отозвался я, кашлянув и прочистив горло.
- Кто-кто? Не знаем таких, - грубо ответили из-за двери.
- Я... муж вашей дочери... - в отчаянии пробормотал я.
- Ты ей больше не муж. - Дверь распахнулась, и на пороге возник Хлотран-старший собственной персоной. - В слезах девка прибежала, с внучкой в охапку, твердит, мол, выгнал ты ее взашей, ребенка кормить-поить отказался. Чего, боров, струсил, али средства закончились?
- Нет... нет, все не так, - сглотнул я. - Я не выгнал. Я за ней пришел. Домой забрать ее и дочку.
- Неужто? - усмехнулся тот. - Ты уж определись, нужна она тебе или нет, хватит людям голову морочить. Чтоб больше этих закидонов не было, парень. Я тебя один раз предупреждаю, потом не поздоровится, - уже угрожающе закончил Регаз, ковырнув в зубах ногтем мизинца. - Иди, сам ее буди и забирай.
Я прошел в дальнюю комнату, где вповалку спали на соломенных тюфяках многочисленные родственники, и, осторожно лавируя между ними, потряс за плечо спящую в обнимку с дочкой жену.
- Прости меня, - тихо выдавил я, когда она спросонья захлопала глазами. - Я не хотел на тебя кричать. - Бери Эль-Нор, пойдем домой.
Она села и пригладила взъерошенные волосы, явно не веря мне и не желая возвращаться.
- Я не буду больше так себя вести, - продолжил я с искренним раскаянием. - Пожалуйста, прости. Пойдем.
Наконец она, тяжело вздохнув, поднялась с тюфяка с Эль-Нор на руках, стараясь не разбудить девочку.
* * *
- Эй, Мау! Выходи, ты где прячешься? У меня племянник родился!
От незваного гостя несло на весь дом ячменным пивом и сладким курительным дурманом. Шатаясь, он вернулся к порогу, окидывая меня мутным взглядом.
- Да где же он, скотина?
Я растерянно ловил ртом воздух, гадая, относится ли ругательство к Маура или ко мне, что было почему-то менее обидно.
- Уж с две полные луны, как я приходил, так женка твоя все твердила, что и 'хозяина нету', и тебя, видишь ли, тоже нету, - ткнул Калимак пальцем мне в грудь. - А куда вы оба умотали, мол, понятия не имеет.
- Мы... на острове были, - пробормотал я.
- На каком еще острове?
- На Сейе... Это... это их, чужаков, остров.
- Так он что, туда погостить поехал? - продолжал допытываться Калимак. - А возвращаться когда собирается?
- Он... - я кашлянул, чтобы избавиться от кома в горле. - Его... больше нет.
- Как это 'нет'? Что за шуточки, раб, как ты смеешь?! - он гневно сдвинул широкие темные брови, подступая ко мне.
Я молча поднял на него глаза.
Калимак вгляделся в мое лицо. Затем побледнел и отшатнулся, осознав услышанное.
- Как?!...
Он резко замотал головой.
- Ты врешь. Врешь!
- Нет.
- Врр-е-ешь! - прорычал он сквозь зубы, и размахнулся увесистым смуглым кулаком.
От удара в челюсть я отлетел к стене, и в глазах заплясали зеленые звездочки.
- Ты его убил, мразь! Небось хотел всем хозяйством завладеть! Дом-то твой теперь? Твой, а?!
Передо мной пронеслись картины - путь по сухой степи, последние капли воды, поделенные на двоих; побег из грохочущей пещеры; долгие бессонные ночи на военной базе; мои отчаянные мольбы на острове, полупрозрачные руки хозяина и его измученные глаза... А еще то мое нелепое нападение на Трагальда на привале, окончательно и бесповоротно восстановившее его против нас. То нападение, без которого всего последующего могло и не быть.
'Ты его убил, мразь...'
Может, и я. Действительно, может, и я. Меня разобрал тихий смех, и я сидел на полу, вытирая кровь с разбитого рта и не пытаясь дать сдачи или опровергнуть обвинение.
А пришедший вдруг опустился на колени и горько заплакал, закрыв лицо руками, покачиваясь взад-вперед и издавая звуки раненого животного.
С болью я поднялся, приближаясь к нему, еще не уверенный, что он не ударит меня снова. Но он только застонал и согнулся ниже, почти касаясь лбом пыльных досок пола.
- Калимак... господин, - я присел и дотронулся до его плеча.
Неожиданно он подался вперед, и я увидел его сильно покрасневшие веки, мокрое, опухшее от слез и похмелья лицо. Резко всхлипнув, он сжал меня в своих недюжинной силы объятиях, так, что я едва мог дышать, и долго не отпускал. Притиснутый щекой к пропахшим дымом кудрям, я высвободил одну руку и неловко погладил их.
Через некоторое время, с трудом встав из-за стола и едва удерживаясь на ногах, уже немного протрезвевший Калимак устало побрел к двери; и я, прижимая тряпку к саднящей губе, машинально поплелся за ним.
На пороге он обернулся.
- Прошлым летом у меня был... Посидели хорошо, по-старому, обо всех деревенских склоках поговорили, о делах... А о себе молчал, как пень. Ну и на прощание я его спрашиваю: 'Когда тебя ждать теперь?', так он странно как-то вздохнул, глаза отводит: 'Не знаю. Как получится, приеду'. А я говорю: 'Ну, тогда уж я к тебе'. А он... поцеловал меня вдруг, и обнял крепко, я еще, помню, растрогался, но пошутил, как дурак последний: 'Совсем ты размяк, Мау, разнежничался, прям девица-стебелек'... И хлопнул его по плечу. А он... рассмеялся. Рассмеялся! - Калимак резко закусил губу, растирая крошечный шрам посреди лба так сильно, что я испугался, что он сотрет его до крови.
- Ведь прощался же, а я-то не заметил ничего, дурная моя голова! Думал, он поправился давно! Что с ним такое было?!..
- Я почти не понял... - тихо сказал я. - Это из-за их оружия случилось... Он ведь долгое время был в порядке, а потом... Господин Эль-Ронт говорил, что что-то с его кровью...
- Так они что, не могли его вылечить?! - гневно воскликнул Калимак. - Такие все умные-преумные, и штучки у них диковинные на каждом шагу, а не умеют ни хрена толком!
Возразить мне было нечего, так как эта же мысль дятлом стучалась и в мою голову.
- Они тоже не всесильные, господин, - все же ответил я.
Сколько раз мне хотелось, чтобы это было не так.
- Да неужто? - переспросил он язвительно. - И чего он только с ними связался? Не было бы этих тварей заморских, мы бы и бед не знали. Приперлись на нашу голову, с юга, что ли? Жарко там, вот и рожи у них чуток перегорели. - Он нервно хохотнул.
- Они... не отсюда, - сказал я неожиданно для самого себя.
- Так ясен пень, что из дальних краев, - фыркнул он. - Я ж и говорю, с юга.
- Нет, не с юга, - продолжил я. - Оттуда. - И я медленно поднял глаза вверх, к небу.
Его взгляд тоже пополз выше, и он несколько раз моргнул на солнце.
- Чего?
- Они не с нашей Земли. А с какой-то другой. Из другого мира.
- Что за бред! - снова вспылил он. - Какого 'другого мира'? Есть земля и небо, не с неба же они свалились! Ну ладно, махины у них летучие всякие, и что с того? Да, чудной народ, ну и выглядят так, что волосы дыбом встают, мало ли на свете уродов?
- Мы для них тоже нелепо выглядим, - вспомнил я давние слова Эль-Ронта. - А дом их - очень далеко. Они когда-то сюда прилетели, и остались.
- Слышал бы тебя Мау сейчас! Совсем у тебя крышу снесло, болван!
- Он был одним из них, - безжалостно произнес я.
- Нет, ну ты подумай! - оскалился он, снова подступая вплотную. - Ты хочешь, чтобы я поверил... что мой друг, которого я знал с детства, на самом деле какой-то нелюдь с какого-то летающего в небесах 'другого мира'?!
Не успел я на это ответить, как выражение его лица резко изменилось, словно он увидел призрак.
- С детства... - растерянно повторил он собственные слова. - Да, может, года четыре мне было тогда... Я на опушке играл. А он из лесу выбежал, как чертенок. Грязный такой, взлохмаченный, из одежды только на бедрах лохмотья драные, и еще так быстро двигался... Я даже закричать не успел, как он рядом оказался. Заметил меня, и так в сторону отскочил разом... Шагов на десять. Ну, а я, когда увидел, что и он меня боится, осмелел немного. Я его позвал, он смотрел подозрительно, но подошел все-таки. И на хлеб мой с медом пялится, пялится... Ломоть свой ему протянул. Жрал он так, будто месяц еды не видел. Я и захохотал, уж больно потешно это было. Он застыл, а потом вдруг... не знаю, как сказать-то. Но засмеялся он в ответ моим смехом. Будто меня передразнивал. Точь-в-точь звучало. Обиделся я тогда, да и струхнул порядочно. Но все ж в дом его с собой позвал, чтоб ночью не замерз, а то холодало уже, помню. Прятал его под лавкой от родителей, они, конечно быстро прознали, отвели его в семью, где детей поменьше было, чтобы там жил. Оказалось, он и языка-то нашего не знает, но как-то он всех понимал. А потом быстро научился, заговорил со мной. Со мной первым. И так познакомились мы понемногу... Хотя кто он такой, откуда, так и не рассказал. Всегда от ответа увиливал. Я на тебя зол был, потому что ты ему был дороже... Стал дороже, когда он сюда перебрался. Я думал, он с тобой делится тем, что раньше мне доверял. Я думал - как это, ты всего лишь тупой раб, - (при этих словах меня, как и прежде, бросило в жар, но рассказчик не смутился) - а он, видать, к тебе привязался... Сильно так. Леший его знает, с чего и почему. Но он всегда меня выслушивал. Был мне как... как старший брат. Даже если мы ни разу не сородичи, - отмахнулся он, хотя я и не собирался оспаривать его слова, застигнутый врасплох его откровенностью. - И вообще, мало у нас общего, но... Зато мои настоящие братья никогда вообще не обращали на меня внимания. А он... - Калимак хотел еще что-то добавить, несколько раз открыл и закрыл рот, и в итоге сдался, снова с горечью махнув рукой. - К черту...
- Он просил передать вам, - сказал я в наступившей тишине. - Что... помнит тот день, когда вы встретились... и завтрак ему отдали... И... вот еще. - Сняв с полки свернутый в трубочку свиток, я протянул его стоящему напротив.
- Это что? - спросил он, и, не дожидаясь ответа, быстро развернул поданное.
Губы его сжались плотнее, и он, смотав тонкую кожу обратно, сунул свой портрет за пазуху.
- Он... там похоронен? - выдавил он. - На их острове?
- Да, - ответил я, не вдаваясь в подробности о незнакомых мне ритуалах чужаков.
- Увидимся, - кивнул он, шагнув через порог.
Выйдя во двор, он столкнулся с Ками, возвратившейся с рынка. За спиной у нее в тканевой переноске мирно посапывала Эль-Нор, в руках жена держала увесистый узелок с продуктами. Я машинально взял у нее ношу, а Калимак легонько потрепал заскорузлым пальцем щечку ребенка, стараясь не разбудить.
- Твое? - обернулся он.
Я молча кивнул, хотя давно уже не чувствовал в этом правды. У дочки были русые волосы и голубые глаза, какие я видел у многих парней из богатых имений по ту сторону реки. От меня в ней не было ничего, и часто, при взгляде на это розовощекое светлое личико, я с тихой яростью вспоминал тогда еще непонятные слова хозяина.
- Поздравляю, - Калимак хлопнул меня по спине. - Работай дальше. - Он направился к калитке, а я - назад к дому.
- Смотри, чтоб все чисто было, - окликнул он напоследок треснувшим голосом. - Чтоб все... А то получишь у меня. - И окончательно скрылся за бревенчатым забором.