Они молча смотрели друг на друга. Вспоминая описание этой женщины, сделанное матерью, он никак не мог узнать в лице старухи красавицу, о которой с таким восхищением Мария рассказывала. Чёрные, выгнутые дугой брови, белое матовое лицо с румянцем на щеках. Копны волос иссиня чёрные, блестящие, пушистые. Конечно, время делает людей не узнаваемыми, но до такой степени!
Наконец женщина поднялась и опираясь рукой о стол открыла второе окно. Стало светло. Комната с низким потолком опрятная, но какой либо мебели кроме лавки и стола в ней не было. Тем временем хозяйка повернулась лицом к Сергию и он зажмурился.
Действительно, если бывает на земле что либо уродливое, так это бывшие красавицы, которых старость преображает в ведьм. Ежели, кто ведьм не видел, стоит лишь поглядеть на Епифанию и впечатление от их внешности останется на всю жизнь.
Старуха тяжело опустилась на лавку и сделала знак означающий приглашение. Сергий присел на лавке напротив.
- С чем пожаловал, сынок прошамкал беззубый рот?
-Тебя зовут Епифания?
- Она, она самая - согласно закивала хозяйка.
- А я Сергий. Ты не знала такого? Сергий Прасс.
Старуха опять замотала головой, но в обратную сторону .
- Ты помнишь подругу свою, Марию?-
Безбровое лицо ведьмы приняло осмысленное выражение.
Я её сын, зовут меня Сергий. Я сын Марии и Славия. Родился после смерти отца в тюрьме.
Старуха привстала на лавке и ближе придвинулась к гостю. Её глаза как злые буравчики сверлили молодого человека. Потом она снова села и тогда её рот сделал попытку растянуться в улыбке.
- Ма-рия. - задумчиво прошелестел её голос. -Ма- рия. Сла-а-вий. - И она опять закивала головой.
- - Нет Марии, нет Славия.- Многих нет. А я вот живу. Бог не призывает, потому как не исполняла заповедей его. Не нужна я там - и глаза её закатились под лоб.
Так просидели в молчании некоторое время. Сергий вновь начал объяснять ей кто он, откуда приехал, что хочет? Ничего не действовало. Глаза как закатились, так и остекленели.
Тогда он достал из мешочка на поясе несколько звонких монет. Звон денег разбудил старуху. Сначала левый зрачок выехал из-под надбровных дуг, потом правый.
Зрачки по колыхались раздельно один от другого и приблизительно на одном уровне остановились. Она уставилась на монеты с неподдельным интересом. Сергий
положил на стол стопкой пять серебряных и один золотой. Он догадался, что хозяйка мгновенно оценила их стоимость, туловище заколебалось, руки подпрыгнули, но опустились опять на колени. Сергий добавил ещё два. Деньги были казённые и счёт им он обязан был вести, потому как Варфоломей был хозяином строгим и спуску в этом отношении никому не давал.
Сообразив, что больше добавки не будет старуха подняла глаза на Сергия. Она внимательнее оглядела гостя, потом протянула руку и сгребла монеты в подол.
-Вылитый отец. - прошамкала она беззубым ртом, - но от матери брови и подбородок.
- Я помню, была она беременной. Это было, было... она стала считать на пальцах, но сбилась и тогда спросила у Сергия:
- - Сколько же тебе лет?
-Тридцать четыре - Да , тридцать четыре или тридцать пять или...
Как же мать твоя выжила?
Сергий рассказал ей историю спасения и бегства из страны. Она всё кивала и кивала головой, потом приложила вдруг, руку ко лбу : - Нельзя было твоей матери выходить за язычника, ох, нельзя! Бог разгневался. Божий гнев страшен. Что один человек для Бога? Что тысяча? Но остудил он свой гнев когда убил три или четыре сотни.
Это хорошо. Это малая кровь. Плохо, что ты выжил. Теперь Бог будет мстить и тебе, и твоим детям если они родятся. И детям детей твоих. Нельзя смешивать кровь!-
Молодой человек не ожидал что причитания старухи будут по его поводу. Он хотел воскресить в ней воспоминания и натолкнуть на мысль, что он де незаконно путешествует по империи, в то время когда по нему скучает каторга. Но старуху это не интересовало. Она продолжала причитать, призывая в свидетели пророков, и плача по своей молодости, которая всегда так неосторожна.
Расстроившись вконец эта дряхлая особа схватила веник и стала подметать избушку. Прикинув, что на сегодня большего не добиться Сергий вышел на крыльцо. Солнце уже закатилось за горизонт, однако, день не уступал в правах и подозвав возницу Сергий поехал по имению. Как раз возвращались с полей люди. В основном это были освобождённые рабы, по разным причинам не покинувшие насиженных мест, они по-прежнему работали на фамилию. Исполняли то, к чему привыкли, и что умели делать. Жили они конечно, уже получше и времени свободного имели побольше, но не намного, потому что сельское хозяйство не терпит регламентации. Сколько требуется, столько и нужно работать.
На человека нового в этих местах обратили внимание мгновенно.
Но только здоровались и провожали вслед заинтересованными взглядами. Вскоре потянулись поля, нужно было поворачивать назад . В это время из за леска показалась лёгкая пролётка. Она катила быстро, почти не поднимая пыли. Рысью бежала стройная лошадка не сбиваясь на галоп. Вожжи держал человек закутанный в плащ и в военном головном уборе. Приблизившись, седок натянул вожжи и лошадь стала как раз напротив коляски Сергия.
- Кто таков? - спросил подъехавший.
Сергий привстал и поклонился. Оба сошли на землю и оглядели один другого.
Сергий начал с обычных приветствий, затем сказал , что приехал посмотреть на места в которых никогда не бывал, но наслышан от своей матери, ныне живущей в далёких краях. Он наслышан о знаменитой фамилии Секунд, имя которых давно стало нарицательным, как напоминание об их далёком предке, никогда не повторявшем приказания дважды и требующем незамедлительного исполнения такового . На исполнение он всегда давал одно мгновение.
Человек в керасе, также представился и сказал, что он прямой потомок всех Секунд ,которые когда либо возглавляли фамилию. Да, это его дом на холме. Люди эти, его рабочие. Жизнью своей доволен, но здесь он в отпуске, потому что вскоре обязан вернуться в свой легион, где он имеет должность командира второго уровня.
Пригласил Сергия посетить дом и обещал на завтра, если тот согласится переночевать, показать латифундию. На пригорок вела широкая лестница
из белого мрамора, несколько выщербленная, но это придавало ей особое очарование, говорящее о том что всё тленно под небесами, даже камень.
Вестибюль огромный, как зала. Таких помещений Сергий не видел даже у префекта Крыма. Овальные лестницы вели на второй этаж, куда оба неспешно и поднялись. Здесь их встретила прислуга и проводила в комнату омовений, а затем в столовую.
- Я не держу рабов, - сказал Берт Секунда,
- Рабы не производительны.
Наш император великий человек. Он, единственный понял, что раб принуждаемый,
опаснее раба поощряемого. Вся жизнь наша - рабство в независимости от занимаемого положения. Кто-то всегда чей-то раб. -
Сергий переспросил, почему принуждаемый раб опаснее? Потому что он припёрт к стене. У припёртого к стене даже травоядного животного оживают инстинкты самообороны, то есть хищнические инстинкты. Припёртый к стене, может больно ударить, укусить, убить. Поощряемый раб всегда имеет несколько вариантов выхода из одного и того же тупика.
Этот будет хитрить, изворачиваться. Он не опасен.
Я слышал, ваш дед...
- Да, мой дед не понял этой истины или забыл о ней. Рабов нужно поощрять и тогда их безбоязненно можно наказывать. Но я пошёл дальше. Я вообще отказался, как призывает наш император, от рабского принудительного труда. И знаете, мне это обходится значительно дешевле. Если раньше мы вынуждены были содержать их, одевать и заботиться о воспроизводстве их касты, то теперь всё это они прекрасно делают без нашего участия. Мои рабочие получают даже меньше, чем имели бы при полном обеспечении будучи рабами. А дают прибыли втрое.
Очень долго словоохотливый офицер рассказывал о своей
латифундии, о военных походах, о знакомствах с прекрасными женщинами, о разных
земных пределах ...
Наконец, устав от собственного монолога, попросил и Сергия рассказать какой ветер занёс его в эти места.
Сергий вкратце рассказал о том, что просьба матери вынудила его сделать крюк. Что он купец и обозы его сейчас стоят под Капуей. Торгует он с Испанией, Туманными островами, с Германией и немного с Боруссками, что живут гораздо восточнее и севернее. Но торговать с ними невыгодно, ибо они только продают, но ничего не покупают.
Тут он сказал, что из семьи бывших рабов Педании Секунды, что все его родственники по суду обезглавлены за убийство родного деда Берта, а он перенёс массу злоключений пока, наконец, не повезло ему и он не купил лицензию на право торговли.
Хозяин помрачнел. Невозмутимость и самодовольство спали с его лица. Однако он
по-прежнему подливал Сергию в бокал и пил сам. Демократичный, он не любил когда ему за столом прислуживали. Но и сидеть рядом с осуждённым, хотя и невиновным, ему становилось в тягость. Наконец он сказал, что утро вечера мудренее и попросил слугу отвести Сергия в отведённую ему опочивальню.
Проснувшись на заре, бурсак, послушник, купец и путешественник, он же раб, и он же смертник, сразу не мог сообразить где он находится, пока не сориентировался. События последних дней закрутили его. Во сне он видел только Зану, и только её. Ощутить себя вновь гостем Педании смог лишь через минуту.
Удивившись что его ещё не арестовали, Сергий оделся и вышел на улицу. Стояло прохладное тихое утро. Где-то за холмами наливался розовым цветом краешек горизонта.
Над ним висела дымка и от этого весь видимый мир дрожал лёгким ознобом. Рощицы поодаль расплывались в очертаниях и были совершенно синего цвета. Причём все деревья сливались в одно искрящееся пятно, в котором тёмно- синий цвет преобладал, но ближе к небу разгорался фиолетовый окрас, а ещё выше уже и фиолетовый рассеивался, расслаивался и тогда начинал торжествовать голубой, переходящий в дымчатость поднебесья.
Что считать Родиной? - подумалось ему. - Тот лагерь, в котором он родился? Или прекрасную эту землю, красота которой достойна восхищения, а плодородие почвы - поклонения? Или землю финикии, которая досталась ханаанеянам, на которой они пребывали тысячелетия и чувствовали себя счастливыми и угодными Богу.
Или же все те края и стороны света, которые существуют в независимости от населяющих их людей, в некоторых он побывал, но это лишь маленькая часть обозримого мира.?
Какую часть света, какую землю, какой угол земли считать своим отчим домом? Может быть Словению? Племя русских, к которому принадлежал незнакомый ему его отец?
Почему бы нет. Он чувствовал, что сердце его переполнено жаждой жизни и новых ощущений. Он понимал, что любит одинаково и Россию, и Крым, и Израиль, и эту землю италийскую, по которой когда-то ходили его родители. Он ни на кого не имел зла.
И не понимал, почему бы должен был иметь на кого-то зло? Происходит только то, что предначертано свыше.
Он любил Бога и поклонялся Воле Его. Но если Бог не желает союза ханаанеянки, может быть еврейки, с таким же ханаанеянином, может быть иессеем, его ОТЦОМ, из-за детского любопытства Хама - сына Ноя ;
Ноя - единственного Человека для Бога, спасшегося Его Волей от Его Гнева, тут уж Сергий, не будет спорить.
Итогом противозаконной любви было его Прасса рождение и заповедуя волю Всесильного он не смел лишать жизни даже самого себя. Но если он родился, на то Воля Божья? Как понять противоречие между противозаконным воле Бога и законностью существования противозаконности ?
Повинуясь Воле Бога он должен уничтожить себя и прервать тем самым незаконное размножение . Противоестественное устраняется противоестественно!
Или Бог прощает всё, что не происходило бы, как бы не поворачивалось, куда бы не устремлялось?
Богу всё известно. Предотвратить проще, нежели исправлять. И однако, он не делает даже движения для предотвращения. Значит, что не говорили бы люди о ротивозаконном и противоестественном, в глазах Бога всё имеет смысл.
Люди разбежались во все стороны и оказались один на один с проблемами, которые трудно решать в одиночку, даже если одиночка этот - народ.
Может быть идея Вавилонской башни не так уж плоха. Может быть и есть
необходимость строить её, но не из камня, и не пирамидами устрашающими природу, а в душе, в отношениях, в самосознании людей, людей стремящихся к единству,
которые роднятся между собой и в то же время боятся друг друга, и прячутся от подобных себе в страхе за судьбу своих детей.
Бог прав! - решил Сергий, Бог всегда прав. Кто из человеков может познать пути Бога?
Побродив по окрестностям парка Сергий вернулся в дом. И тут узнаёт, что гостеприимный хозяин покинул виллу и срочно отбыл к месту службы.
Что же делать?
Что приказал хозяин в отношении меня? - спрашивает он у
мажеррдома.
- А ничего, господин. Сказал только помочь лошадьми и коляску дать
коли, надобность будет. Скоро он не вернётся, так уж лучше вам отбыть.-
Нанятого возчика Сергий всё же отпустил ещё вчера. И предложение управляющего пришлось кстати.
- Ну, запрягай коли так. - Хотя, - он помолчал... -Куда мне спешить. Побуду ещё денёк -два, поброжу по окрестностям.
Скажите , нарочного хозяин не посылал в столицу?
- Надеялся, что именно о нём спешит донести Секунда, куда следует. Но управляющий ответил, что нет. Хозяин уехал внезапно и никаких других поручений не оставлял.
Днём Сергий снова отправился проведать старуху. Когда он подходил к деревне пешком, то взгляд дольше задерживался на окрестностях, предметах, постройках , нежели когда подлетал на пролётке. Тогда всё несётся мимо тебя вскачь. Не только седок стремится вперёд, но и местность, дорога под колёсами, деревеньки и людишки, возникают как миражи и пропадают как галлюцинации вслед за пылью из-под колёс.
Домик вещуньи-ворожеи близ дороги. Хорошо протоптанная тропинка ведёт к крылечку под навесом. Домик каменный, но стены его не растут от земли, от фундамента, как обычно , а приподняты . Заинтересовавшись Сергий наклонился, заглянул и засмеялся. Действительно, дом стоял на двух каменных ножках, похожих на слоновьи , но будто сросшихся между собой.
Странная архитектура, подумал он. Видел разное - подобное впервые. Для смеха сработано и развлечения приезжих.
Поднялся по приступкам и вошёл. Дверь полуоткрыта. Старая женщина на этот раз сидела у оконца на лавке и прилаживала лучинку в камелёк,
служивший ей светильником. Лучинка, предварительно вымоченная в туке, и обваленная в опилках, напоминала собой круглый почти цилиндрический стержень.
Войдя, он поздоровался , спросил:
- а что? Лучина хорошо светит?
- - Старуха не оборачиваясь, голосом более громким и внятным нежели вчера, ответила: Как при полной луне. Не день конечно, но и не ночь безлунная. Мне с моей бессонницей и дневной дремотой, вся жизнь оставшаяся на ночь и
приходится.
И развернулась лицом к Сергию. Здесь, на юге, он привык к
смуглым лицам, но это лицо чёрное. Не тот чёрный цвет, что присущ зулусам из
далёкой африканской глубинки, блестящий на взгляд и бархатный на ощупь, а
изъеденный временем,шероховатый, пепельно-чёрный.
Белёсые разводья щёк её, сложенные в гармошку, словно нарочно притаптывали, утаптывали кожу пока чернота на сгибах не побелела. Ко всему кожа на лице шелушилась и осыпалась как сухие листья, меленькими чешуйками; Прас даже слышал их шорох. Подумал: так сколько же ей лет?
На вид полторы сотни . А матери сейчас около шестидесяти, мать ещё видная женщина. Неужто, подругами были они при такой разнице лет?
Как будто угадывая его мысли старая карга прошелестела:
- знавала я и мать твою и отца. Каждый из них был хорош. Не с кем сравнивать. А когда сошлись, лучшей пары по красоте и стати и в Риме нельзя было сыскать.
Повадился к старому Педанию хлыщ из столицы. Некий Гай Кассий. Молодой, но больно прыткий, фердыбачистый и гундливый. Пристал к префекту.
- Продай девку. -
Объяснял, объяснял ему Секунда - де, не положено замужних разъединять. Да и продавать не собираюсь. Мария прекрасная хозяйка в доме. Славий лучший мой кучер и потом как я на тройке без него и кто другой ещё так может! -
Не слушает Кассий. Кичится родством с сильными мира сего. Не продашь говорит, и ты их иметь не будешь. Пожалеешь, да поздно. Но префект угроз не боялся. Должность такая . Четыре войны прошёл, трёх императоров пережил ; Что ему Кассий?
Матерь твою успокоил. Отца приласкал. Живите, говорит, спокойно. Не выдам, не продам.
Так прошло более года. Тут Мария забеременела. Жить да добро наживать! Но наехали инспектора. Проверяли работу префекта в столице и здесь тоже. Ннарушения выявились. Группа рабов, с недавнего аукциона, передала жалобу в Сенат: о самодурстве префекта.
Действительно порядок Педания любил, и хозяином был строгим, но чтобы самодуром? Проверяющие знать ничего не хотят. Слушают только тех рабов, которые жалобщики. Показания записали, убыли.
Потом сказывали, и в Риме неприятности пошли. Секунда сам не свой ходит. Но тех рабов тронуть боится; ибо скор на расправу император, где что не по нём - на знатность не глядит. Приехала полиция, главных жалобщиков повезли на допрос. Почитай с месяц их не было. Потом объявились. Тише воды, ниже травы.
Главным у них был один германец, военнопленный из бунтовщиков, он и работник -то никудышный, но говорливый ужас! Хозяин хотел с ним расстаться, да заварилась эта каша... Он и подбивал рабов на неповиновение. Мы потом догадались, что всё было подстроено.
А тогда... В уборочную, осень помню выдалась редкая. Золотая. Тёплая. Работали люди не спеша, считай в охотку.
Закрома полные. Благодарность от хозяина вышла. И одежонка , и кто что заказывал ...Секунда всё исполнил. Кому вольную обещал, бумаги заготовил, к зиме выходи с землёй, с домом или стройся, как кто хочет.
Не всем вольная давалась. А лучшим. И Марию со Славием отпустить решился, хотя трудно ему было. Любил Славия. А Славий с тем Германцем в распре был. Славий хотел, чтобы мир был между хозяином, его домочадцами и рабочими поместья. Мир и был, до германца.
Но тот всё высчитывал сколько хозяин с их труда себе оставляет и получилось у него, что Секунда в полном долгу перед своими рабочими. Оказывается, по словам
германца, он обязан нас содержать по стоимости нашей, а стоимость он определил не по цене аукциона, а по цене произведённого товара.
Будто бы всё наше, а хозяин --вор.
Славий пытался доказать ему, что кроме рук ещё кое - что нужно и не последнее - голова.
-Действительно,- говорил он, рабство - отвратительная вещь. Но мы живём в такое время, когда иных отношений не существует. Хороша свобода, когда её нет. Когда её достаточно, ею не дорожат и губят себя и себе подобных. Ты был свободен. Так за что ты пошёл сражаться против сильнейшего противника?
За кусок хлеба? Нет, ты бы его заработал просто: вспахал, посеял,
Убрал... Тебе другое было нужно. Ты пошёл за властью. Грабить пошёл. Передел
чинить. Ты и тут передел затеял. Неугомонная твоя душа. Губил бы себя, но нет,
ведь не успокоишься, пока всех не задушишь "правдой" своей.
Подраться хотел германец со Славием, да не решился. Крепок был твой
отец. А германец так, всё больше языком трепал и руками размахивал..
Приехал на пару дней отдохнуть к домочадцам Секунда. И раненько
утром вышел в поле. Любил он широкий простор.
Конечно же вместе со Славием. Когда Славий при нём, других телохранителей префекту не нужно было. В поле работа кипит.
Уж думали возвращаться, да скачет десятский. Говорит, на мельнице
германец бунтует. С ним люди бьют мельника, подойти страшно, лютуют.
Поскакали. Там ужас , что творилось. Народу тьма, все с дрекольем. Кто на кого, за что, не понять. Славий - в самую гущу. Вытаскивает германца из толпы за ворот. Тот зубами ему в руку вцепился. Борода чёрная до пупа, глаза на выкате... Сатана вылитый. -
Вот, зачинщик, - говорит твой отец. Секунда подошёл вплотную и руку положил на
плечо буяна.
-В карцер,-говорит, - захотел? - Посадить его на хлеб, воду на недельку, пусть поостынет. После навоз ковырять и другой работы такому умнику-разумнику, не давать.-
Тут германец как закричит: - кровопийца! Мало кровушки попил? Так пей же свою! - И откуда не возьмись достаёт ножик острый и в живот префекту, в живот да с разворотом, и вывалились кишки наружу.
Жара стояла, а кишки дымятся как в стужу. Связали германца.
Префект самосуд не позволил. Повезли и Секунду, и преступника в Рим. По дороге Педаний скончался. Думали, вот теперь следователи замучают. Ничего подобного. Ни один не приехал. А когда кто-то из домашних увидел бородатого германца в распивочной в Риме, поняли:
Тот Гай, который, Кассий, обещание выполнил.
Суд, мы слышали, был, но судили не убийцу, а четыреста человек родственников Славия, которого и признали главным обвиняемым. Собирали тех четыреста по всей стране и даже в сопредельных землях. Потому что по суду все у кого хоть капля крови твоего отца или другие родственные отношения, виновны в назидание остальным. -
Всё это Сергий прекрасно понимал.
Такова действительность. Любая власть рядится в одежды деклараций, которыми как фиговым листом прикрывает намерения, прямо противоположные провозглашаемым.
И если власть говорит, что заботится о ком-то, нужно понимать, что она ищет пути закабалить и ободрать своего визави. На том власть стоит. А человека питают надежды. С надеждами он и умирает, потому что духовное Я бессмертно.
А сознание наше духовно и ему не объяснить, что физическая смерть прекращает бытие. Противоречие между смертью и бессмертием - есть порог между прошлым и будущим, преодолеть который можно лишь полностью отрешившись от земного. Но такого произойти не может - говорил Варфоаломей, - потому что связь тела с прахом необратима.
"Из праха взят в прах обратишься."
Вера, надежда, любовь - столпы на которых покоится мир. И чтобы не говорили книжники, столпы эти существуют и плавают по океану Вселенной может быть в прямом, а может и в переносном смысле.
Варфоломей - мудрец. Недаром он был близок к СЫНУ. Варфоломей видит землю, но и ощущает небеса.
-Они, небеса, приблизились ко мне настолько, что я чувствую дыхание вечности, - любил повторять он студентам.
Рассказ старухи эмоционально всколыхнул в Сергии не пережитое им прошлое. Он
почувствовал это прошлое так остро, как будто оно стояло у него за спиной, приблизившись вплотную, дыша ему в затылок. Никогда прежде его не волновали истоки происхождения его родителей. О себе он вообще не думал. Казалось, что все люди делятся лишь на хороших и плохих, но чем дольше жил, тем всё отчётливее выявлялась грань душевного разлада между людьми.
Люди настойчиво цеплялись за своё происхождение, делали из него
фетиш, выдумывали родословные, всё для того чтобы подальше развести пути свои от братьев своих. Как будто неясно, что праотцы одни у них у всех и потому все братья и по крови, и, по сути, и по духу.
Кто первым сделал шаг к разъединению?
БОГ.
Он отделил Каина от Авеля. Адама от РАЯ. Ноя от всего Человечества. Перечеркнул миллионы жизней и приказал начать всё с начала. Среди многих, он избрал еврейский народ и понимал видимо к чему это приведёт.
К озлоблению. Обособлению. Но он хотел этого. Почему?
ПОЧЕМУ ?
Ответа не существует. По этому поводу Варфоломей высказался так: люди сильны единением. Бог никогда единения не допустит. Никогда. Он будет делить их сознание по мелочам. По цвету кожи, по произношению, по цвету глаз и форме черепа. Он заставит людей измышлять друг на друга и бороться между собой из за причин не существующих на самом деле. Только для того, чтобы они не возвысили себя преждевременно до уровня БОГА.
А такое возможно. Потому что Бог повелевает стихиями и энергиями. Бог - знание. Бог - тайна. Бог - дух. Если у человечества больше знаний - значит остаётся меньше тайн, меньше духа.
Знания без духовности - это провал в темноту безверия. Безверие влечёт за собой беззаконие. Беззаконие - это беспредел не только в земных отношениях, но и в духовности. Беспредел в духовности - это хаос. Хаос противоположен космосу. Бог созидал порядок не для того, чтобы Его дети его разрушили.
А мы знаем невероятное количество примеров, когда дети являясь наследниками отцов разрушают не ими созданное. В космическом масштабе - это разрушение Вселенной. Знания не опирающиеся на веру - губительны.
Те кто этого не понимают - преступники перед человечеством ибо их заботит исключительно временное их благополучие или личные амбиции основанные на прихотях воспалённого сознания мозга.
Бог будет разъединять людей ещё очень долго. Пока не сформируется принципиальная составляющая веры - духовность. -
Студенты спрашивали у Варфоломея: христианство и есть Вера, которая в состоянии объединить мир?
Да. - отвечал Варфоломей.
- Христианство стремится к объединению Мира . На сегодняшний день нет другой идеи, которая могла бы противостоять христианству. Если бы всё зависело от апостолов и вас, уверен, что христианство победило бы языческих идолов. И победит.
Но... -Рим не позволит? - выкрикнул кто-то.
Варфоломей засмеялся, и заключил коротко и сухо.
- Рим,- неустойчивое объединение государственных структур, с задачами тактического плана. Группам людей нужно как-то существовать и они избирают путь круговой активной обороны, из среды своей выдавливая всех нарушающих хрупкое равновесие взаимодействующих систем. Системы эти находятся в подвешенном состоянии. Держит их сила, которую мы называем страх. Страх - сила притяжения.
- Всякое государство основано на насилии. Отсюда страх.
Только Бог - это любовь. Нам хорошо и наглядно это объяснил Сын Божий.
Страх - порождение человеческого сознания, гонимый страхом человек стремится к человеку. Появляется род, племя, народ. Народ - это уже государство. В нём нет места для любви.
Любовь в государстве - нечто низменное, стыдное, стадное. В государстве доминирует фетиш силы. Сила объявляется могущественнейшим рычагом. На неё молятся. К ней стремятся слабые, чтобы ощутить себя противоестественно сильными.
Противоестественность не может произвести рационально полезное. Противоестественность порождает тот же страх, который гонит народ на другой народ ибо из-за противоестественных взглядов иной народ - враг. А это уже божье провидение. Как видим, Бог не даёт усилиться противоестественному, гася пламя зла пламенем зла.
Я верю и знаю, что христианство победит во всём мире. Но
Опасаюсь, как бы наши потомки, ваши дети не употребили во зло, то над чем мы
сегодня работаем. Не сделали бы из Веры фетиш, как некоторые предлагают, например апостол Филипп, который настаивает на преобразовании Веры в церковь и создании касты новых левитов, служителей Бога.
"Не создавай себе кумиров сказано". Я стою, на позициях других апостолов, на свободном волеизъявлении каждым человеком своих духовных запросов. Убеждение, божье слово, - единственно правильный путь.
Церковь породит чиновников от церкви. И это станет началом конца, ибо Бог в этом случае не потерпит кощунства и снова разъединит людей, но теперь уже по вере.
И станет у Бога много пророков. И каждый объявит себя правым в слове своём, а неверным слово другого. И вновь разлетится башня которую мы с вами сегодня воздвигаем, чтобы приблизиться к Богу.-
Сергий отвлёкся и сейчас обратил внимание, что старуха всё шепелявит и шепелявит, рассказывая о своём житье-бытье, честно отрабатывая деньги, подаренные ей вчера.как раз она рассказывала отчего лицом так черна.
Оказывается, когда Марию, подругу её схватили, она кинулась защищать девушку и больно укусила кого-то из судебных приставов. Её также арестовали и приговорили к очищению огнём.
Очищение огнём проводилось в отношении женщин подозреваемых в ворожействе, наговорах, приговорах и прочих непотребных действиях во вред людям. То есть в колдовстве.
Продержали в тюрьме более полугода Только в тюрьме она узнала,
что такое очищение огнём.
По форме - это казнь. Очищение проводят либо на кресте, разводя костёр внизу, но это в полевых условиях. Либо на специальном приспособлении, так называемой сковороде.
На кресте человек слишком обгорает, потому что регулировать пламя нет возможности. Бывает костёр потомится, потомится и потухнет. Жертву снимают и она тогда свободна. Может идти собственными ножками если ещё не сомлела от страха. Но чаще дрова сухие, ведь в дождичек палачи не любят работать. Полыхнёт костёр и нет тебя.
На сковороде тоже жарят по разному. Бывает маслом попрыскают.
Тогда обжарка мягкая, кожа золотистой становится. Но чаще жарят людей без масла. Потому как палачи опять, маслицем приторговывают, а на сковородке -то экономят.
Распнут бабу на сковороде, лицом и животом к металлу, станут
угли ворочать. Кричи не кричи, они своё дело делают. Несколько приставов сидят,
надзирают. Вот и обуглилось тело.
Зад естественного цвета, а лицо, груди, живот, ляжки - всё прожаривается почти насквозь до твёрдых корок.
Но я не насквозь прожарилась - захихикала старуха. Я - ведьма. Я - живучая.
Я - то по моложе твоей матери была, сейчас мне и шестидесяти нет, но как
видишь, едва ползаю.
- Понял Сергий, что к чему.
Рим распустил паутину по всему миру и люди в этой паутине - жертвы. Разница только во времени. Кровь всё едино высосут у кого раньше, у кого несколько позже. Подумав, прикинул:
Баба - Ага не сдаст его. Страдалица. Неизвестно как поступит Берт? Однако делать в имении уже было нечего. Топтаться, без определённого смысла , так время не ждёт. Нужно ехать в Рим, ходить по канцеляриям, домогаться вольной, которую покойный Секунда не успел предоставить его родителям. Наверняка, там заинтересуются и, наконец, что - ни будь определится.
В имении Секунды ему запрягли лошадку, бойкую и рысистую. Выделили кучера и, он покатил по разъезженным дорогам в столицу столиц мира.
Лёгкий ветер встречным потоком слизывал пыль, поднятую колёсами и относил в сторону. Дышалось легко, на дворе стоял сентябрь, месяц жаркий. Но оттого, что вокруг всё дышало свежестью настроение у Сергия было приподнятым.
Он ехал с непокрытой головой. Волосы его, остриженные в бурсе накоротко, уже
отросли и походили на причёски современных римлян, молодых повес. Правда нынче римляне носили волосы подлиннее. У некоторых они опускались ниже плеч, но это была мода, продиктованная тесными отношениями с народами востока.
Северяне и западники делали более короткие стрижки.
Раннее утро, но народ уже поднялся с постелей, всё чаще навстречу попадались прохожие, спешащие по своим делам. По одежде можно было судить об их профессиях.: Дворники, посудомойки, фермеры, уборщицы, повара.