Должность проповедника в Клецке - это всё на что мог рассчитывать молодой учёный, Симон Будный, на днях прибывший из города Вильно, где преподавал философию и историю.
Клецк, уже за пределами Литвы в озёрной Белоруссии, у речки Лань, что впадает притоком в Припять. Ближайшие к Клецку города: Барановичи, Копыль и Ляховичи.
Этих мест Симон не знал. Он всё больше передвигался по большим городам европейским. Но одно дело учиться и стажироваться в университетах, совершенно другое, получить, наконец, должность.
С малолетства Симон отличался любознательностью, тяготел к книжной мудрости, хотя и не чурался работы физической. Будучи студентом в Краковском университете и не будучи стипендиантом, он подрабатывал, где придётся.
Был и лесорубом и каменщиком; подённым рабочим и сборщиком урожая; когда везло, пристраивался в богатые семьи репетитором, натаскивая сынков из аристократических и буржуазных семейств на поступление в различные христианские школы с католическим ли уклоном, протестантским или православным.
Все эти разновидности одного и того же учения Иисуса Христа он великолепно знал, изучив историю христианства от его возникновения до дней сегодняшних.
Многие положения "Ветхого завета" цитировал наизусть.
В прошлом месяце он принял предложение стать кальвинистским проповедником.
В принципе, Симон не видел фундаментальной разницы в христианских церквях. Все церкви хотят одного; увеличивать свою паству, пропагандируя "единственно правильный" путь в Вере к единому Богу.
Не сам пришёл к такой мысли. В Кракове существовал кружок, в котором верховодил некий пан Сембрижский, ярый вольнодумец и атеист. Не веривший ни во что и не в кого, кроме самого себя.
Как - то Симон в запальчивости задал ему вопрос: А не метит ли сам Сембрижский в пророки и не хочет ли он основать новую церковь?
На что речистый пан не задумываясь отвечал, что пророком может быть лишь тот человек, чьи пророчества сбылись или, по крайней мере, сбываются. Но так как для этого нужно время и немалое, то при жизни ни один прорицатель физически не может стать пророком. Может лишь учительствовать.
Живых пророков не бывает. Жизнь скоротечна, время же бесконечно. От слова сказанного, до дела сбывшегося проходят десятки лет.
- А был ли Христос пророком?
- Нет. Не мог он быть пророком, тем более в своё время. Потому и назван был Сыном Бога - Отца - которого ни он, ни другой смертный, включая Моисея, в глаза никогда не видели. Ибо как можно увидеть вездесущего, когда он везде и всюду и лица не разглядеть, и слова не услышать; хотя пророки многие, большей частью лживые, утверждают иное.
Однажды Симон с друзьями присутствовали на диспуте, происходившем между неким французом Жоффруа Вале и Иосифом Сембрижским.
Вале не отрицал Бога. Но с яростью обличал как католиков, так и гугенотов. Практически осуждал любую Веру. Он говорил, что АД находится не под землёй, а в душах людей испорченных Верой.
А РАЙ, в который стремятся попасть все люди, находится в области чувств человека. Где главным и основным чувством является не чувство радости, но - страха, на котором и основаны любые религии.
Сембрижский разделял подобную же точку зрения, доказывая, что Вера - есть естественная потребность людей. Ребёнок рождается и, только Вера в мать или отца позволяет ему крепко держаться за родителей, осуществлять инстинктивно все те действия, которые позволяют ему, в конечном счёте, выжить и развиваться.
Бог - начало начал и то, что он бесконечно велик, совсем не означает, что он не может принять любое обличие. Все обличия, какие ни есть - есть обличия Бога, потому что принадлежат только ему и им же созданы.
Бог - такая сила, которой не может быть равной никакая сила другая, хотя бы даже природная. Бог - ни есть Природа; Бог родоначальник Природы, роды которой он сам и принимал, присутствуя при родах как земли в целом, так и человека в частности.
На этом диспуте Сембрижский передал Вале свой трактат о "Вере страха", где доказывал, что только самоуверенность людей может излечить их от Веры в пророков обманщиков.
Школу атеизма, процветавшую в Польше, не сумели задушить отцы-инквизиторы. Выпущенные в свет молодые учёные понесли зёрна неверия по разным уголкам планеты.
С тех пор прошло времени достаточно. Будный штудировал теологические каноны всех вероисповеданий и достиг вершин знаний, спустившись с которых можно было принять за догму только атеизм.
Тот же Сембрижский рассматривал все религии как инструменты воздействия на народы. А раз Вера - инструмент, то инструмент этот у кого-то в руках. У кого же?
Конечно у правителей, у власть имущих. Это они, используя невежество и страх, решились на обман.
Только отрицание обмана способно укрепить веру людей в правителей и в свободу духа.
Жоффруа Вале проповедуя безбожие обращался к истории.
Ксенофан выдвинул идею о том, что именно люди создали богов по своему образу и подобию. Именно по образу и подобию человека, а не зверя или птицы. Да и как же иначе! Человек не в состоянии придумать того, чего не знает, не видел, и о чём не имеет представления.
Симон вспомнил и Демокрита, который винил во всех грехах единственно страх человеческий перед стихиями природы.
Лукреций писал в поэме "О природе вещей"... " религия больше и нечестивых сама и преступных деяний рождала".
Будный преклонялся перед Галилеем. Его взгляды непосвящённым казались богохульскими, но передовые учёные - просветители, к которым Симон относил и себя понимали, что их скептический рационализм именно потому раздражает церковь, что та не в состоянии доказать обратное, разрушить научный подход к "образу естественной религии". Догматики склонны всякое выступление против канонов считать преступлением.
Антирелигиозные идеи рождались неизвестно где. Но центры по распространению таких идей находились в Германии, во Франции. А потом и в Польше.
Будный привёз искры атеизма в Белоруссию.
Здесь он всего лишь кальвинистский проповедник.
Идеи Ж. Кальвина широко распространились по Европе. Если в Англии церковь пошла по своему пути, распространяя протестантизм в форме англиканства, а лютеранство завоевало только часть Европы, то кальвинизм как спрут распространил шупальца своей веры, во все концы европейского континента.
Кальвинизм жёстко смотрел на религию христианства. По канонам кальвинизма никакие добрые дела не в состоянии изменить хода вещей. Что предопределено Богом, то и будет.
Симону нравился кальвинизм, как впрочем, и все другие религии и даже религиозные секты. Он находил в них пищу для своего неверия и доказательства, свидетельствующие против этих религий и религиозных сект.
Он проницательно вглядывался в лица прихожан и видел бури чувств, проносившихся в мимике лиц.
Нет безгрешных людей.
Все грешны, а сознание предопределённости заставляло людей дисциплинировать себя. Вглядываться в себя как бы со стороны. Осторожно продвигаться по жизни, чтобы не запятнать своё будущее. Потому что нет индульгенций. Прощение не купишь; а суд Божий состоится в положенный час.
Но оправдать себя перед Богом всё же можно. Оправдаться верой. Вера и есть оправдание. Поэтому прихожане всегда истово молились и слушали проповедника внимательно, боясь шороха любого.
Ещё нравилось прихожанам, что Симон Будный, их проповедник, решительно провозглашает возможность построения царства Божьего на Земле.
Всё должно быть подчинено этой задаче - говорил он. - Пусть "слово божье" освободит ваше сердце от сомнений и нерешительности. Держитесь "святого писания".
Верьте в себя, потому что Бог верит в вас. Не может быть никаких посредников между богом и вами. Есть только учителя, несущие его "Слово".
Никаких икон, никаких крестов. Отвергайте культы. Отвергайте лжепророков.
Будем же креститься как Иисус, будем причащаться, но на Слово Божье и Словом Божьим, а не орудием казни и не на образы вымышленные, писанные с лица Того, кто лица не имеет.
Ведь и крещение и причащение - ни есть культы, а лишь обряды в
Значении символическом. Симон прекрасно знал, что кальвинизм - не церковь, а всего лишь община со своими правилами и постулатами. Что проповедник, как и пастор, должности избираемые, однако массы людей слабо разумеют грамоте и потому, центр кальвинистского движения, спокойно без шума и споров, присылал на эти должности своих людей, назначая им содержание и требуя одного: достойного поведения, при эффективности просветительской деятельности.
По ночам Симон "творил". Писал. На темы хорошо известные ему. Естественно писал о вере, боге, о людях и отношении людей к богу, к вере. О науке, которая во всём сомневается, всё подвергает анализу, как говорят церковники "всюду суёт свой нос".
В 1694 г. Была сожжена на костре инквизиции книга Фридриха Вильгельма Штоша " Согласие разума и Веры или Гармония моральной философии и христианской религии".
В 1717 г сожжена книга Теодора Лау " Размышления о боге, мире и человеке", где говорилось о вечности мира и вещественности души.
В Германии издана книга "Мысли Спинозы".
Неустановленный автор пишет: "Если бы народ мог понять, в какую бездну низвергает его невежество, он тот час бы сбросил ярмо своих недостойных вождей, ибо невозможно, чтобы пробудившийся разум не открыл истину".
Симон обмакивает перо и вычерчивает текст:
" В жизни пророки не отличаются от обычных людей. Все зачаты одним и тем же способом, рождены известными путями и проживают жизни обыкновенно, как и положено живым телам, насыщаясь, испражняясь, трепеща языком и членами.
Что касается умственных способностей, они, конечно же, у людей разнятся, но не настолько, чтобы один другого не понимал. Хотя если я заговорю с белорусским крестьянином или ремесленником и даже купцом на латыни, вряд ли они меня поймут.
Но языковый барьер, это не уровень мышления, он зависит от образования, от воспитания и общественного уклада.
Можно и обезьяну научить некоторым словам.
Если бы пророки были ума выше среднего они не нашли бы общего языка с массами. Но именно они, находясь на том же уровне развития, вполне могли эффективно общаться и формулировать простейшие мысли, легко находившие живой отклик в душах многих простых людей.
Есть опасное заблуждение у людей. Люди погружаются в сон и видят сны, которые являются продуктом холостой работы мозга. Как на мельнице, когда от малых потоков воды, не трогаются с места тяжелые водяные колёса, а сами жернова "спят", не работают. Есть движение, но нет движения во всех частях механизма. значит и нет произведённого продукта.
И в это время, время сна,как заявляют пророки иже лжепророки, к ним с высот небесных спускается бог и говорит с ними, и научает их, и предупреждает их.
И проснувшись, такие люди растут и "пухнут" в собственных глазах, от значимости своей и скорей сообщают окружающим о своей избранности и причащают их именем бога и уже сами являются как бы частью бога, а Иисус и сыном бога.
Царь израильский Ахав советовался с 400 пророками, чьи предсказания со временем оказались ложными.
Моисей во главе шестисот с малым тысячного войска пророчествовал земли подаренные ему богом и не нашёл пустующих, а вырезал сорок городов с невинными жителями. Когда подошли к Иордану и увидел Моисей, что за Иорданом, бросился вниз головой с горы Нево, что на вершине Фасги, что против Иерихона и разбился насмерть.
У Иисуса жизнь короче, а судьба сложнее. Армии у него не было. Ученики его неграмотные: рыбаки да крестьяне. Правда был один мытник, был и Пётр - двурушник, и Фома хитрый, изворотливый, подозрительный, вполне состоявшийся мошенник. Но грамота их невеликая.
Был Иуда- простоватый доверчивый чудак, которому за его доверчивость и исполнительность, и преданность Иисусу, впоследствии, его же подельники выпустили ему кишки, повесив на дереве.
Сын божий идя на смерть вполне отдавал себе отчёт о содеянном, и если бы на деле сыном являлся, не мог не знать о предопределении своей судьбы, затем и отправил Иуду доносить.
А если не знал, то являлся ли он сыном бога на самом деле?
Мы знаем как хочется всем людям быть на виду и на слуху. Иные рискуют жизнью, но прославить себя случая не упускают.
Как проще себя прославить?
На воинском поприще?
Но военное дело требует полной самоотдачи, постоянных тренировок. Военное дело не даёт гарантий. Можно стать солдатом и совершить подвиг и остаться "неизвестным солдатом". Можно стать полководцем, но это путь не одного года и не одной битвы. Любой профессионал, прежде чем им стать проходит путь от ученика до мастера. Путь этот тернист, неудобен и обременителен мозолями и травмами.
Можно стать писателем, но для того прожить яркую, полную картинных эпизодов жизнь и обладать при том талантом и как минимум грамотностью.
Всё это тщетные потуги для личностей, которым некогда ждать и не у кого учиться. Им нужно сгореть как звезда. Посветить хоть секунду, что бы в глазах народов вызвать чувства восторга и зависти.
Такие люди идут нынче в политики. Прежде они шли в пророки, навязываясь в друзья как минимум к богу.
Бог - гарантия. С богом безопасно. Бог он всюду, всё видит и любого накажет.
Только в одном не сошлись пророки. Не знают они лица бога и потому согласия у них, на этот счет, нет.
Ученики Христа видели его голубем.
Апостолы - огненными языками.
Павел - ослепляющим светом.
Михей - сидящим.
Даниил - ветхим старцем.
Иеремия - знает бога как ошибающегося и раскаивающегося в собственных деяниях.
Самуил утверждает, что бог на то и бог, что никогда не сомневается и не отменяет своих решений.
Иоиль робко заикнулся о том, что бог не знает, что делает и потому не может отличить суть добра от сути зла.
Апостол Павел, он же рецидивист Савл, уверяет, что люди без бога - ничто и без бога они рабы собственных похотей и вожделений.
Тут Симон оторвался от рукописи. В двери к нему постучали.
Оказалось приехал на извозчике приказчик известного в этих краях купца Ивана Татыржи, с которым Симон Будный недавно познакомился
А сошлись на разговоре о рыбалке.
Татыржа заядлый рыболов, впрочем как и охотник. Будный, всего лишь - любитель, но находил это занятие полезным для отдыха уставших мозгов.
Несколько раз Татыржа приглашал Симона в гости или на реку, пройтись с бреднем или на уду половить, но Будному всё некогда, устраиваться нужно основательно и к проповедям готовиться.
Как покажешь себя на первой службе, так и дальше дело пойдёт, а ведь не редкость, что первый блин комом. - усвоил науку побеждать молодой учёный. К проповедям готовился он тщательно.
И она удалась. Приход отнёсся к молодому декану благосклонно.
Решил в этот раз не отказывать купцу и накинув кацавейку уселся в тарантас. Татыржа встретил дружескими объятиями, долго тряс руку священника, похлопывал его по плечу, обещал интереснейшую охоту на рыбу, с сетями, удами и даже острогой.
Весь вечер потчевал гостя разносолами под водочку и наливочку. Как стемнело, были у реки, где в готовности ждала большая плоскодонная лодка. На баке лежали пучки пакли, колотушка и конопатка.
В этом месте берега заболочены и потому, экипироваться пришлось в высокие сапоги из "чёртовой" непромокаемой кожи.
Вокруг лес, густо поросший кустарником, камыш у реки. Татыржа по ходу дела рассказывал, какая чудесная в этих местах охота.
Прибрежные заросли - естественное укрытие для дичи. Сколько здесь он положил кряковой утки, и бекасов. А дупелей!
Их в зарослях столько, что настрелять четыре, пять десятков штук дело нехитрое. Но дупеля появлялись лишь в середине лета, зато селезни не переводятся. На каждую утку как минимум полтора-два десятка селезней. Некоторые горячие головы утверждают, что по берегам Лани гнездятся до миллиона уток.
Это конечно, преувеличение, смеётся Татыржа. Но много. Действительно очень много. Особенно когда зазвучат первые выстрелы, убеждаешься, что могут тучи уток белый день затмевать своими иссиня чёрными крыльями.
Дождь не помешал бы - покачал головой гостеприимный хозяин.
Быстро темнело. Приближался момент охоты с острогой. Каждый участник осмотрел личное оружие. Остроги зубастые, зубы острог острые.
Как считаешь, - спросил Иван Татыржа пожилого егеря - ветер будет? Рябь не поднимется?
Егерь пожал плечами и попросил водочки. Ему выдали. Утерев усы пробасил:
- Не... Затишье до утра. А вот с утра и ветер будет и дождик прыснет. Но до утра мы управимся.
Действительно. Как стемнело, всё вокруг затихло, замерло, заснуло. И лес замолчал, а озеро даже будто дышать перестало.
Наложив в лодку охапку просмолённой пакли, егерь зажёг её трутом.
Затрещало. Пахнуло смолой. Осветился нос лодки и усы поджигателя. Пламя выхватило из тьмы кусок уходящего берега и всё. Округ почернело, а вода теперь просматривалась до дна. Лодка уходила на середину реки и дно опускалось всё ниже и ниже, но видны были ещё водоросли и рак уходящий в сторону, и мальки, брызнувшие веером под спасительную растительность.
Опять зашуршали о борт камышевые стебли. Лодка вышла на мелководье, Татыржа не сворачивал, егерь грёб безостановочно. Закричала пара чирков, перья которых осмолили искры и снова тишина.
Егерь издал звук. Не свист, но что-то вроде. И Татыржа, вдруг, поднявшись в рост, метнул острогу. Тут же, крякнув, егерь подставил сак, в который шлёпнулась огромная, воистину огромная щука. Просто диво как купец сумел выхватить её из воды.
Всполошились утки, кулички, цапли. Щука ворочалась на дне лодки, била хвостом, однако егерь, не мешкая стукнул её по темечку колотушкой.
А Татыржа тащил уже из воды крупного линя.
Будный два раза промахивался, но в третий раз угодил острогой в тупоголового золотого сазана. Острога прошила тому бок и, сазан лёг рядом с другой добычей.
Все вошли в раж. То и дело мелькали орудия и слышались радостные, едва сдерживаемые, приглушённые возгласы восторга. Симон мог уже похвастаться некоторой сноровкой в новом для него деле. С десяток рыбин вытащил он из речных угодий. Татыржа в три, а то в четыре раза больше. Егерь махал острогой реже, он то на вёсла садился, то лез к рулю и держал лодку, как казалось Будному, на одном месте.
На самом деле отплыли от первоначального места версты на две.
Здесь в воде, почти у поверхности стояли лещи. Много лещей. Спины их, толщиной с мужскую руку, чернели обугленными поленьями.
- Марьин затон - пробурчал егерь. - С тех пор, а это было давно, как Марья, девка из села Бичуга утопла здесь, ни одна рыба тут жить не хочет. Лещ один прижился. Жир нагуливает, Марью поедает.
Симона чуть не стошнило. - Греби отсюда. Не надобно этого леща брать.-
- Ну и не надо - согласился купец.
Между тем утро подступало. Это видно было по тому, как темнела глубина, становилась почти непроницаемой для глаза, несмотря на огонь. Светлела поверхность речной глади, по которой пошла сначала почти незаметная рябь, но усиливающаяся с каждой минутой.
Просветлел горизонт и оказалось, что тучи наплыли уже непобедимой армадой на всём видимом пространстве неба. Начал накрапывать дождик.
Егерь навалился на вёсла. Купец у руля, а Симон, уже достаточно озябший, согревался наливочкой. Лодка двигалась как черепаха. Татыржа всматривался в камыши и по лицу его, и по растерянному взгляду, заметно было, что он потерял ориентировку.
Левей, левей, - говорил он. - Ещё левей! -
Куда левей - ворчал егерь, едва ворочающий вёслами. Он уже подустал и тоже оглядывался по сторонам, ища ориентиры.
Вдруг Татыржа встрепенулся и привскочив, схватился за острогу.
Егерь только успел протестующее поднять руки, но купец в азарте уже ткнул острогой в воду, надавил и, вдруг исчез из лодки.
Вода вокруг закипела. Что-то с силой двинуло лодку с правого борта, егерь ухватился за весло и вместе с веслом тоже оказался в воде.
Ноги Будного зацепились за шпангоут, распиравший борта и он повис под лодкой, не в силах освободиться. Так и захлебнулся бы, но мимо , впритирку, проплывало толстое склизкое бревно. Утопающий хватается за соломинку. За такую соломинку ухватился и Симон. Спасительное бревно выскальзывало из рук, тянуло, тянуло и вытянула незадачливого пастора на поверхность.
Он с жадностью заглатывал воздух. Совсем рассвело и к удивлению своему, а может быть к ужасу, Будный увидел рядом могучую приплюснутую голову сома. Сом широко раскрывал пасть, в которой человек легко мог поместиться во всём своём естестве. А из загривка чудо - юдо-рыбы торчало древко остроги, то есть той соломинки за которую и держался Симон.
Вовремя отпустил древко остроги. Потому что сом шумно зашевелился и, ударив по воде хвостом, стал сползать с мелководья на глубину. С облегчением, учёный муж, почувствовал под собой почву и встал на ноги. Вода доходила до плеч. Ступни утопали в иле по щиколотку. С трудом, вытягивая ноги из илистой трясины, раздвигая плотные стебли камыша, побрёл прочь от речной глубины.
Вокруг то и дело взлетали утки, разбегаясь по воде, тяжело шлёпая крыльями. Наконец нащупал сапогами твёрдый песчаный грунт и понял, что приближается к берегу. Идти пришлось ещё долго. Пойма обширная, конца края не видать.
Не угодить бы в болото. Не утопнуть - мелькнула шальная мысль. Он стал осторожнее продвигаться вперёд, готовясь каждую секунду отступить от предполагаемой прорвы.
Весь в тине и водорослях, задыхающийся и обессиливший, выбрался наконец на берег.
Не зная, в какую сторону идти, стал аукать, кричать, звать купца и егеря. Скоро отозвался Иван Татыржа, а позже нашли и егеря, нахлебавшегося воды и отдыхающего в полуверсте дальше на этой же стороне реки.
Мокрые и продрогшие отыскали своих лошадей и ещё с час добирались до охотничьей заимки купца.
Когда-то здесь стояла мельница. Виднелись остатки водотоков, выложенных огромными камнями. Сохранился могучий фундамент, но сама мельница сгорела лет тридцать, сорок назад. На её месте Татыржа построил охотничий домик, с печкой, банькой. В погребе нашлись и припасы и горячительное.
Взятая с собой снедь погибла в воде. Погибла и вся пойманная на острогу рыба.
Но нашёлся провяленный лещ. Разведён был огонь. Заскворчал, растапливаемый на сковороде жир, и скоро прогревшиеся у печи и изнутри водкой люди оживились.
Страшный час минул. Стали удивляться увиденному и пережитому. Спорили о возрасте, весе, пропорциях невиданного до селе в этих краях сома. О прежде пойманной и пропавшей рыбе не жалели. Всё затмило внезапное происшествие. Татыржа стучал о земляной пол босыми ногами и обещал клятвенно, выловить злополучного монстра.
- Это ж сколько пудов белого мяса пропадает в реке! Нет, я его обязательно возьму! Я тот омут запомнил. А сом - рыба оседлая. Никогда в другое место не уйдёт. Так в одном затоне и будет сидеть. Обведём сетями. Расшевелим и вытащим как миленького.
Клянусь тебе, дорогой Симон, что вдоволь отведаем его мясца! -
Иван Татыржа - купец весёлый. Небольшенького роста, головастый с бледным лицом, всегда чисто выбритым и оттого гладким как бумажный лист, с густыми волосами неопределённого цвета, ни белокурые, не соломенные, а так, как подпаленные на небольшом огне; с глазками хитрыми и вечно бегающими, как будто ощупывающими собеседника на предмет слабых мест его характера умел уживаться с людьми..
С теми, о которых у него складывается неблагоприятное мнение Татыржа и разговаривать не будет, но уж ежели человек по душе пришёлся, тогда другое дело. Как растопырится весь. В его объятиях чище, чем в омуте утонуть можно.
Сюртук на нём всегда длиннополый. Туфли с пряжками на Варшавский манер.
Причёсывался не гребёнкой, а всегда руками. На шею, выходя на улицу, накручивал шёлковую косынку, предпочитая всем цветам, цвет чёрный.
Говорили, что прежде Иван был православным, но уж больно вера православная не гибкая, закостеневшая в догматических предрассудках. Протестантизм гораздо более приспособлен к временам нынешним, а уж кальвинизм и вообще полная церковная демократия.
Но привычка - вторая натура. И потому крестился, как приучили родители. Начинал с макушки, где застывали пальцы на мгновение, казалось вот-вот почешет себе затылицу, но быстро-быстро руку переносил на живот, перемахивал справа налево и вся его невзрачная, невидная фигура начинала некое движение навстречу проповеднику, как бы предлагая себя в качестве служки господа Бога.
Перейдя в кальвинизм Татыржа не оставлял и иных привычек. Поминки справлял, чуть ли не каждую неделю. Гостей собирал со всей округи. Съедалось и выпивалось великое число блюд и напитков.
Любил обносить гостей чашой с сытой /хмельная брага/ из мёда.
Его все любили. За характер, за гостеприимство, за щедрость. Многие пытались пользоваться его благосклонностью ради собственной корысти, но напрасно.
Хитёр был Татыржа. Сам использовал людей по назначению. Многого не желал, но уступочку от каждого получал, чем и наживал своё богатство.
Чего хотел он от молодого проповедника, Будный пока не ведал.
К полудню вернулись они в дом купца. Где их уже дожидались, а на столах стояли закуски. Ожидалась свежая рыба, коей не оказалось, но ничего, обошлись и окороками.
Под наливочку затеяли спор.
- Это что же! - начинал купец Иван,
- Бог один у нас, а люди настолько различны в суждениях, что в натуре сомневаешься по образу и подобию ли они созданы. У всех руки-ноги как с образца слеплены и мозги у всех серые, а думают по - разному. Сколько церквей создали, запутаться можно.
Что скажет наш наставник? -
Будный слышал за свою недолгую жизнь этих прений бессмысленных, великое множество.
Но соль и хлеб обязывали уважать хозяина и прожевав кусок медвежатины начал:
Существует мнение, что Вселенная с обязательной необходимостью вытекает из божественной природы. Что Вселенная совершенна как и её создатель, но... Откуда же появляются недостатки и несовершенства, которых достаточное число на каждом предмете из множества предметов наблюдаемых нами.
Чтобы обсуждать этот вопрос, тем более судить со знанием дела, прежде нужно научно обосновать своё место в ряду этих природных предметов. Подойти к вопросу появления человека на земле не как к явлению богоданному и исключительному, а как к любому явлению, будь то живые или неживые организмы.
Всякая вещь имеет своё место. Всякому действию, предшествуют иные действия и как приложится, так и отразится.
Если есть холод, значит, есть тепло. Если есть суша, значит, есть море. Если есть Земля, значит, есть небо. Если есть физическое тело, значит, должен быть дух.
Если есть человек, почему бы не быть нечеловеку, то есть Богу.
Бог - понятие объединившее в себе огромный мир совершенно непознанный нами. Мы лишь крошки со стола Бога, но мы сегодня видели, как можем управлять своими желаниями и жизнями нам не принадлежащими.
Били острогой рыбу. Хорошо или плохо. И что за предопределение вышло в образе сома. Перевернул лодку. Видимое ли дело сом таких размеров?
А сом ли это?
За столом гости в ужасе переглянулись.
Симон продолжал:
Нельзя судить о том, чего не понимаешь. Нужно время и пытливость ума, чтобы постепенно проникать в суть вещей и явлений. Легче сказать, что всё совершенно и необходимо, потому что так угодно Богу.
Если верить словам апостола Павла то, Бог - универсальное существо в котором мы живём и движемся и существуем.
Если человек - совершеннейшее из творений Бога, то кто не сомневается что это так? Когда мы судим мошенников, убийц, насильников - вспоминаем ли мы Бога и не ругаем ли создателя за столь подлые, им созданные, подобия?
Талмуд напоминает, что раввины Израиля произвольно изымали из Библии целые главы. Под угрозой уничтожения находились книга притчей Соломоновых и книга Екклезиаста. Значит тексты ставились и выбрасывались произвольно!
Значит можно предположить, что невежество в человеке бездонно как океан. Невежество можно выдавать за истину, а истина может оказаться истиной невежества, что не исключает содержащихся в них множеств иных истин.
И всё же...Истина, какой бы она не была или кому какой не казалась, никогда не может повредить, в то время как обман, каким бы невинным и даже полезным не оказывался, всегда в конечном итоге гибелен.
Сколько людей активных, столько и мнений. Всякий человек равен всякому другому человеку, но только идеалистически. Всякое общество, состоящее из людей, живёт иначе, чем другое такое же и не только потому, что климатические условия иные, а потому также, что культура общественных ячеек иногда противоположна до крайностей.
Хотя обман всегда и при всех обстоятельствах является обманом.
Что есть Бог? Тело или призрачная субстанция?
Как может случиться, чтобы существа вполне материальные заключались в нематериальном существе?
Если нет тела - ничего нет. Но всякая субстанция - есть тело.
Французы утверждают, что дух есть своего рода тело. Но они французы.
Они также утверждают, что минет - равен акту зачатия.
Тут дамы захихикали, а мужчины весело переглянулись. Татыржа крякнул и закрутил пальцем непослушный, некстати обвисший ус.