Часть 1

                Абсолют


   На днях украли камень Кабы, 
   и грех лавиной хлынул вниз 
   на землю. Гулко по ухабам 
   Русь-тройка мчится - пьяна вдрызг, 
   а вслед за ней стеною плача 
   бредёт великая орда. 
   И новый день сулит удачу, 
   но в мире царствует бардак. 
   И окружающей округе 
   плевать на то, что Дед Мороз 
   принёс в мешке моей подруге, 
   а мне, зараза, не принёс...
   А я ведь так хотел подарков
   на этот поздний новый год,
   мне под окно слетелись парки, 
   и, свив гнездо, несут приплод
   и тянут пряжу, год за годом
   в клубок сплетая. Острый нож
   разрежет пуповину. Роды
   являют сладкой смерти дрожь.
   И всколыхнет огонь из бездны
   хозяин парок. Здравствуй, друг!
   Я пью за упокой невесты
   и жениха, и перестук
   сердечных ритмов утихает,
   и новый год в звонок звонит,
   и за окном судьба простая
   развесит необычный вид.
   Тушить огонь бутылкой водки? 
   Пусть черти камень тот сопрут, 
   на шею сядут две молодки 
   под запах модный - "Абсолют". 
   А где кураж? Где снег? Где баня? 
   Планета в белом. Только я 
   окутан в сырости и в плане 
   от вдохновенного вранья. 
   Хочу на стужу, в снег и иней, 
   и спиртовать снежинки ртом - 
   пока снежинка не остынет. 
   Эх, хорошо в краю родном, 
   а в неродном - счастливый случай 
   проходит мимо Яффских врат. 
   И в небе нервно курят тучи, 
   И на иврите говорят... 




                Часть 2

      Вопрос любви стоит углом



   Садятся ангелы на снег, 
   привычные движенья пряча 
   как осторожный оберег. 
   Скуля от радости щенячьей, 
   они довольны и икру 
   на бутерброд кладут умело, 
   И опускают мишуру 
   на припорошенное тело - 
   моё. Спокоен и упрям 
   природы заговор, под крыши 
   течет лукавый фимиам 
   воображения мальчишек - 
   Чапаев с Бэтманом скрестят 
   умения из разных фильмов, 
   горит светильник в двести ватт, 
   и, светом смазавшись обильно, 
   я ухожу, махнув крылом 
   довольным ангелам, на смену. 
   Вопрос любви стоит углом, 
   с иглою уходя под вену... 
   Мой нимб - ермолкою на темь - 
   чуть сдвинут в сторону от взглядов, 
   и снова я шепчу: "жетем" 
   той, что стоит со мною рядом. 
   A где нам, ангелам, простор 
   обещан между сном и горем? 
   Приходят духи синих гор 
   и с ними сонный старый голем. 
   Я сплю и вижу в этом сне 
   случайность в нереальном глюке. 
   Мой друг, зачем ты веришь мне, 
   свободы узник в ноутбуке?!
   Я проще расстилаю взгляд 
   поверх всех чистых и нечистых, 
   движенья под, движенья над - 
   и мысли, словно декабристы 
   стоят на площади в тоске 
   от невозможности рассвета, 
   и нецке в солнечном саке 
   грустит, как нежная Одетта 
   грустит о лебеде. На миг 
   я улыбнусь судьбы изгибу, 
   и, повязав на шею грипп, 
   костяшкой объявляю рыбу... 



        Часть 3

    по следам конан дойля


  мозг трещит от ненужных открытий,
  от лишая постриженных слов,
  он давно бы растаял и вытек,
  если был бы душевно здоров.
  так зачем мне дурманят идеи,
  прижигая хвосты вещим снам,
  я от этого страшно ху(д)ею 
  и не трэшу полученный спам,
  что мне шлют безобразные эльзы,
  кривоногие нильсы. пешком
  я уныло шагаю по рельсам
  за последним трамвайным звонком.
  знаю: в доме и пища, и пиво -
  за нирвану бояться не след -
  и осенней погодой пугливой
  вытираю следы старых кед.
  и тоска древнерусская гложет
  шаткий стержень еврейской души,
  я на душу одену калоши
  (мне бы в сердце карманы зашить).
  слишком много просыпалось в дырки:
  половина замшелых годков,
  да любовь отсырела от стирки
  и развесила в каплях люб-off.
  эх, наверное лямку плохую
  подобрал. я  - неважный бурлак,
  оттого так безбожно тоскую
  и сжимаю для драки кулак.
  всё пройдет - пока в доме есть пища,
  и, оставшись один на один
  с отражением, что-то там ищет
  в той нирване мой друг, никотин.
  то ли просит он света, то ль свата,
  то ли в рожу (с какого рожна),
  и под гулкую поступь набата
  разливает остатки вина.
  кривошеее время полощет
  знамя сбившихся с толку надежд,
  я бы тоже сбежался на площадь,
  там где воздух вервенен и свеж.
  и, взобравшись на статую шиксы,
  прокричал что-то б важное в мир -
  почему вы устали молиться,
  маскируясь под вечных проныр?!
  эй, ликуйте, чего вам бояться?!
  осень спрятала уши под снег...
  что ищу я за осенью, Ватсон?
  Холмс ответит: a где человек? 
  

 

 
                Часть 4

           реклама воздуха

  ликует Гейтс на горе эпплу,
  сверкает окнами экран,
  и ожидание окрепло,
  как аромат Ив-Сент-Лоран 
  над милой девушкой, из глянца
  в упор глядящая на кой? -
  я  - сонный призрак иностранца
  с кривой коломенской верстой.
  и кто сказал, что я ей верю -
  меня реклама веселит,
  как веселит тупой лимерик 
  или взорвавшийся шиит.
  пространство глупостью забито,
  на истерический манер
  роняя стопудовый слиток
  гламура на прохожих герл.
  мне ж от герлы немного надо,
  точнее нужно лишь одно,
  и по восьмёрке шаря взглядом,
  я вместо водки пью вино.
  и улыбается планета,
  встряхнув невидимую пыль,
  тому, что общество разъето 
  обетом бабки Изергиль.
  достала глупая улыбка
  с картины луврской возбуждать.
  увы, с копыт и до загривка
  мой бедный конь утратил стать -
  несётся по полю весь в мыле,
  и на карден болты кладёт,
  наверно, бредит о кобыле,
  а мне неверно постит word
  его пегасные идеи.
  цепочка мимолётных дел
  лежит как блюдо Саломеи 
  с наклейкой мужественной - Shell.
  на месте лобном оперета:
  толпа довольна палачом,
  он вздёрнул странного поэта,
  связав петельку над плечом.
  и воздух плыл над головами,
  кривляясь свежестью своей.
  палач грустил о Фудзияме
  и повторял под нос "ой, вей...." 



              Часть 5

        как закалялась сталь 

  мир одинок, а лик украшен
  печалью светлого творца,
  он раздаёт добро ненашим -
  у наших выбыл адресат
  в страну чудесных превращений
  воды то в мёд, то в молоко.
  а за окном - парад весенний
  прославлен утренним сверчком.
  куда ж без отдыха мне, право?
  устал пылить вперёд-назад,
  как ресторанная шалава
  средь повзрослевших октябрят.
  забарахлил движок прогресса,
  а жизнь прекрасна без прикрас,
  бреду в тумане (нос повесил),
  над смелым соколом смеясь.
  а смысл бежит, задравши ноги,
  куда-то вдаль: держи-держи!
  а разум тихо спит в берлоге,
  ступив японские ножи
  для разрезания бумаги.
  следы простыли беглеца -
  там закаляет сталь корчагин
  суровой мимикой лица,
  там витязи проходят мимо
  сверкая ложной чешуёй,
  а странный гриб над хиросимой
  повиснет грушей золотой
  пока какой-то гений слабый
  не разобьёт хрустальный шар,
  и мир проявится не как бы,
  а как офсеточный муар.



              Часть 6

             сны минервы


  сеть мудрость больше мне не ловит,
  нептун грустит о воле волн,
  минерва нервно морщит брови,
  и наконечник наточён 
  её копья. богиня села
  у изголовья вещих снов,
  и запах девственного тела
  разносит дым пустых даров.
  и квинкватрию праздных улиц
  несёт толпа купивших честь,
  a беглый раб бежит, сутулясь, 
  не в силах вольную прочесть.
  поэт висит и ножкой дрыгу 
  толпе на радость выдаёт,
  и ритм ножкой был настигнут,
  и перевёрнут бутерброд 
  по правилам - вареньем книзу,
  поэт и мёртв и вдохновлён,
  и мысль роится в укоризне
  и чуждый чарам чертит чёлн.