Аннотация: история моей семьи семьи, моих прадедушки и прабабушки
Сибирская история
(Рассказ партизана)
Мать твоя - она чалдонка. Чай, с Дона значит. Они, Захаровы, давно в Сибири жили. А мы псковские. Отец мой - Кириллов Иван Кириллович - пришел в Сибирь в кандалах. За что, не знаю.
- Может, он был из политических? - глаза девушки загораются любопытством.
- Да нет, вряд ли. Скорее всего по пьяному делу. Говорили, что вместе с цыганами коней у помещиков воровал. А цыгана разве поймаешь? Так вот, в кандалах, да... Мать наша ехала за ним в телеге. Старший, Парамон, остался в Европе, а мы все с ней. Помнишь, они к нам в гости приезжали?
- А как же. У них еще фамилия Парамоновы. Смешно... Вроде как и не родственники.
- Фамилию раньше давали по отцу. Если бы я, например, остался в Европе, был бы по отцу Ивановым и ты тоже, раз ты моя дочь. А брат твой, сын мой, значит, по моему имени - Петровым. Так заведено было раньше. Это в Сибири мы все стали Кирилловы.
Было мне двенадцать лет. Как до места добрались, отца расковали - куда бежать-то? Работал он забойщиком на золотых приисках в шахте. А я там же тачки с рудой катал. За день так умаешься, домой придешь, поспишь, утром руки не разгибаются. Ну, - старик смущенно покряхтел, - посикаешь на них. разотрешь, отойдут, и снова в шахту. Мама моя хлеб пекла для рабочих. Поэтому прозвище было у нас Пеклинские. Потом из тайги выехали в деревню, дом купили, хоть маленький, но свой. Обустроились, ничего. Из шахты выбрались на белый свет. Отец, правда, выпить любил, да и прихвастнуть тоже. Поедет на ярмарку, деньги пропьет, а дома скажет, что возы с покупками позже приедут. И все на дороге стоит, ждет, может к нам завернут. Кричит: "Я скоро буду как Берендака!"(богач был местный. Так его Берендакой и прозвали.
Я как женился, сразу отделился, дом купил. Чем зарабатывали? Извозом. Пшеница в наших местах не родила, так мы извозом занимались. Ну, людей перевозили, товары разные на прииски. Дорога-то мимо нас проходила. Ну это уже после женитьбы.
...Молодая высокая девушка с большими темными глазами заходит в избу. Только что ее позвали домой: "Варенька, тебя дома ищут, беги скорей!" Приехали гости, сваты из города Енисейска. "Вот, Варя, приглянулась ты нам". Жених - молодой, красивый купец - сидит тут же, улыбается. "Какое твое будет решение?" Смутилась девушка, покраснела, но сказала твердо:
- Завтра дам вам ответ.
А вечером встретилась со своим любимым Петей, рассказала ему все. Назавтра и он пришел свататься. За него наша Варенька и пошла. А богатым сватам пришлось уехать ни с чем.
- Любила очень, - седая строгая властная женщина по-доброму улыбается- - А вышла бы за купца, по нынешним временам еще неизвестно, жива бы была или нет... И так горя много пришлось претерпеть, - в глазах мужа и жены почти одновременно проступила страшная горечь прожитых вместе бед.
Варвара Александровна быстро встала:
- Вы тут долго не засиживайтесь, - почти строго сказала отцу с дочерью и вышла.
Но мы послушаем сейчас ее рассказ. Разговор двух женщин состоялся много
позже.
- Я замуж вышла в 17 лет. Это был 1900 год. В 1901 Шура родился. Так его, когда вырос, кто незнакомый, все за брата моего принимали, - женщина мечтательно улыбается.
- Тяжело это, наверное, шестнадцать детей родить? - почти с ужасом спрашивает дочь.
- А ты как думаешь. Шутка ли, я 30 лет, считай, не спала.
- А когда они умирали, жалко было?
- А то как же. По горяченькому и поплачешь... Ты вот третья Анна. Двух других Бог прибрал... Девять в живых осталось: Шура, Фиса, Вася, Маруся, Таня, Аля, Костя, ты, Нюра, и Толик. Петя-то мой молодой был, горячий. С мужиками драться ходил стенка на стенку. Не остановить его было. Я одно ему всегда говорила - убьют тебя, я даже не смогу котомки детям нашить, чтобы пустить по миру. А ему хоть бы что,
- Неправда, мать, - тут в разговор вступает хозяин семьид_- Я каждый день думал, на что детей кормить буду. Вдруг я приду домой, они попросят хлеба, а у меня ни хлеба, ни денег нет. Каждый день думал... Слава Богу, не было этого никогда, но все равно...
Село Рыбное где-то на Ангаре. Большое село, красивое. Сто домов, несколько улиц. У реки скала, обрыв. Посмотришь вниз - дух захватывает...У обрыва красуется каменная церковь. За деревней - маленький бор-борок. В нем грибы, ягоды. В реке круглый год рыба всякая.
Крепкий деревянный забор, ворота... За ними - большой ладно скроенный дом. Черная дворняга на цепи захлебывается лаем и рвется к лошадям. Те недовольно отфыркиваются. Но вот они уже в конюшне. Съестные припасы в амбаре, а покупки в доме. Хозяин приехал, и дети как-то притихли. Почему-то они больше боятся доброго и ласкового отца, чем властную и суровую мать. Пока родители обсуждают свои взрослые дела, можно поиграть в прятки. Тсс! Дом кажется малым детям большим-пребольшим. А ведь еще есть магазин, где так удобно прятаться под прилавком...
- Дом у нас был очень хороший, - лицо старика светится от воспоминаний.- Не самый лучший в деревне, но уж не из последних. Как я его купил? Это целая история,- отец оживляется, а в его глазах мелькает что-то из прошедшей жизни: молодость, энергия, напор.
- Посадили мы табак, вырастили, собрали, насушили и повезли продавать на золотые прииски. Работников там много, а курева нет. По нынешним временам это называется спекуляцией. На эти деньги и купил я дом у купца с амбарами разными, конюшней, даже магазином.
Большой дом, но и нас было вон сколько - одиннадцать человек семья. Все работали, своим трудом всего добились. Вот почему, когда царя скинули, я за Ленина был, за Советскую власть, - отец грустно улыбается .-В деревне меня r уважали, со всеми - и с богатыми, и с бедными я был в хороших отношениях. Спрашивают меня купцы, например, почему ты, Петр Иванович, за новую власть выступаешь? Ты ведь живешь неплохо, не бедствуешь. А я, понимаешь ты, отвечаю, что новая власть правильная, справедливая, она всем дает равные права - и тебе, и мне, и другому-третьему... Ленин, он за народ выступает. Неправды-то много в мире скопилось. Раньше тоже несладко жилось, вот и подумал я , что новые времена наступают... А как белые пришли, ушел в лес партизанить. Жена с детьми тоже в лесу скрывались. Командиром партизанского отряда был, воевал за Советскую власть.
- Как Чапаев? - удивилась дочка.
- Чапаев... - отец усмехается в усы. Таких, как Чапаев, знаешь, сколько _ было?... Про него написали, его и знают все. Вот помню, был случай. Вышел у белых приказ - арестовать меня. А выполнять приказ староста должен был, шурин мой, брат жены. Не арестует меня - ему несдобровать. Что делать? Переговорил я с ним, и решили... В общем, собрался сельский сход, я тоже туда пришел, встал у окна, оружие со мной конечно было, друзья ждали на улице, если вдруг что не так.
Зачитал староста приказ о моем аресте. А я в ответ: мол, я признаю только власть Советов, а вашу власть не признаю и подчиняться не собираюсь, арестовывайте меня, если хотите,- отец задумчиво улыбается. Тут все зашумели:
- Ну что ты. Петр Иванович, мы тебя все знаем и уважаем... Короче, не стали меня арестовывать, ушли с товарищами снова в лес. Вот такой случай был,- старик задорно улыбается.
Как закончили воевать, снова за работу. Было у нас в селе кредитное товарищество, потом кооператив. Меня председателем выбрали. Уважали, значит. Никто не верил, что я неграмотный. Варенька мне речь напишет ( все-таки два класса церковноприходской школы), прочитает, я запомню, и с бумажкой этой выступаю. Известный был человек на селе.
Помню, пригласил меня инженер Штырин к себе в гости на прииски. А инженер раньше - У! это было высокое звание. На весь район - один-два инженера, не больше. Достаток у них был, конечно, не нашенский, Сели за стол, а я ни одного блюда и в глаза не видывал, как есть, не знаю. Хорошо, холодец был на столе, я на него и налегал. Хозяин говорит : "Что же Вы, Петр Иванович, ничего не кушаете?" А мне, мол. отвечаю,.холодец очень нравится...- отец басовито-раскатисто смеется.
- Но вот подоспел 30-й год. Церковь сломали. Правда, активиста местного, который этим делом командовал, парализовало потом. Приехал в село уполномоченный колхоз создавать. Кого на селе уважают? Петра Ивановича! Пришел он к нам уговаривать меня в колхоз председателем. А я не пошел. Я вместе с Семеном Ильичом работать не буду! Помнишь Семена Ильича? Бедняк-бедняком. И это у нас, в Сибири, где земли навалом, бери - не хочу. Придешь к нему в страду - а он на печи лежит. "Семен Ильич, пошли с нами косить, денег подзаработаешь."А он: "Ой, не могу, брюхо болит..." А потом ходит попрошайничает... Это что значит, в колхозе я буду работать, а он на печи лежать? Так уполномоченный и ушел ни с чем. И стал нас изводить. Один налог назначит, только его заплатим, сразу другой. В конце концов нечем стало платить.
Стали нас раскулачивать. А какие из нас кулаки? Работников отродясь не нанимали, сами справлялись. Магазин нам приписали, дом-то у купца был построен с магазином. Так мы его государству и сдавали, все по закону. Короче, нашли что придумать.
Пришли, дом забрали, посуду, мебель, все подчистую. Брат твой младший, Толик, три годика ему тогда было, болел. Так я подушку попросил для него оставить. "Ничего, обойдется", - сказали мне. Подушку для больного ребенка пожалели!
Погрузили вас с матерью на телегу и поехали вы в ссылку. Меня в тюрьму посадили по статье 58-10. "Агитация против колхозов". Приписали еще, что пьяный кулак возле нашего дома лежал. Вот и организация!
В разговор вступает мать:
- Хорошо, к тому времени Шура, старший сын, отделился. Двое старших дочерей тоже уже семьей обзавелись. Тогда же сестру твою Таню не глядя замуж отдали. Только бы не в ссылку. Повезли нас. Сначала на лошадях, потом по реке. Зимой дело было. В глухую деревню приехали. Дали нам сарайчик, там спали на сене всей семьей. Травы зеленой нарвем, вокруг себя разложим, чтобы блохи не сьели. Старшие работали на лесозаготовках, а вы...- мать грустно улыбается.
...Маленькая белокурая девочка ведет за руку братика, еще меньше. В другой руке берестяной туесок. Стучится в каждый дом: 'Тетенька, продайте молока!" Где отказывают, а где и соглашаются. В итоге туесок у малышки всегда полон. И как ей это удается? Ведь другим ссыльным никто ничего не продает, все возвращаются ни с чем.
Снова звучит рассказ отца:
- Посадили меня, значит. Ничего, в тюрьме тоже люди живут. Назначили меня бригадиром к уголовникам и рецидивистам. Как их заставишь работать? Только по-хорошему. Я им говорю: "Ну, давайте, сынки, помаленьку..." Уважали они меня.
Ведут меня как-то на прогулку, а навстречу мне - товарищ по партизанскому отряду. А он, оказывается, начальник этой тюрьмы. "Петр Иванович, ты-то как здесь?" Так мол и так. Рассказал ему все. Он меня и выручил. Сначала положил в тюремную больницу, потом добился суда.
И был суд в нашей деревне. Меня в наручниках привезли. Односельчане были на суде. Дали мне слово, я и спрашиваю:
- Кому я говорил, что не надо вступать в колхоз? Сам я не пошел, но ведь ни одному не отсоветовал. Кто слышал, что я колхозы ругаю? Один ответ - никто. Не было этого.
Короче, оправдали меня вчистую. Что не растащили - вернули: дом, лошадей, из вещей кое-что. Вернулись и вы с матерью. На плотах плыли по Ангаре, чуть не перевернулись. Осенью дело было, дороги никакой.
Продал я дом, с оставшимися пожитками уехали мы из деревни. И больше я . туда ни ногой. Обидели они меня крепко. Никто из семьи моей в Рыбном не был после этого. Стороной объезжали.
Вот так и выжили всех хороших работящих крестьян из деревни. Не мы одни тогда уехали. Почитай, полсела: все братья мои, Лысенко, Башуровы, Соколовы, Сусловы... А семью нашу раскидало по свету, не дай Бог! Ездили, скитались, по баракам мыкались. Несладко пришлось. После этого случая я в политику больше не совался. Куда уж мне! Жив остался, и на том спасибо.
Хотя было дело, приезжал ко мне товарищ по партизанству. Мол, собираются в Сибири восстание поднять против колхозов, свои люди у них аж до самой Москвы есть в правительстве. А мне предлагал в своем районе народ организовать. Отказался я. И другу своему сказал, чтоб он забыл, что ко мне приезжал и говорил со мной. Не было этого, и все.
Времена пошли страшные, глухие. Сколько лет, почитай, котомку у дверей держали, если заберут ночью. А сверху - рукавицы, чтобы не забыть второпях. Но это уже совсем другая история...