Когда дверь закрылась за посланником генерала Алексеева, в комнате повисла напряжённая тишина. Нарушил её лишь через минуту Петрушевич, обратившийся с вопросом к присутствующим:
- Ну, что скажете, панове?
Первым отозвался Лонгин Цегельский:
- Это бред какой-то - принять помощь от бывших злейших врагов Украины. И не от кого-нибудь, а от москалей.
На что скептически отозвался Мирон Тарнавский:
- Москали-то москалями... Вот только они, в отличии от других, всё же дело предлагают, причём не пустые обещания. Да и вояки они хоть куда, сам убедился!
- Говорит-то он конечно дело, но откуда мы можем знать, насколько правдивы на самом деле намерения москалей. Кто мне может ответить на это? - Вступил в беседу Антон Кравс.
На что Тарнавский ответил:
- Ну, насколько я знаю, полковник Дроздовский не из тех людей, кто может придать и ударить в спину.
Но ход беседы неожиданно изменил вопрос Петрушевича:
- А скажите-ка мне, панове военные, что мы можем противопоставить Польше в военном отношении и каковы наши возможности?
- А почему, Евгений, вы так интересуетесь именно Польшей? - Спросил Антон Кравс.
- Ну, хотя бы потому что, насколько я понял намерения так называемого белого движения, русских в рамках их единой и неделимой России вовсе не интересует Галиция, как часть этой самой России, а вот возрождающаяся Польша напротив видит в нас ничто иное, как свои 'кресы всходни'. И именно поэтому я и задал этот вопрос. Итак, слушаю вас.
- Насколько я знаю, - сказал Тарнавский, - во Франции в данный момент формируется так называемая армия Халлера и по последним сведениям её численность уже сейчас составляет не менее шестидесяти тысяч человек. И вы подумайте, панове, что будет, когда эти силы будут переброшены из Франции в Польшу. Не следует забывать о польских формированиях германской и австрийской армий, а и об отдельных солдатах, которых тоже хватает. К тому же, панове, не забывайте, что у нас не так много оружия и снаряжения, как хотелось бы, и это притом, что у нас в общем-то достаточно людей, а посланник, насколько я его понял, предлагает нам помощь в том числе и оружием. В противном случае мы не сможем вооружить как минимум половину своей армии.
- И всё же я считаю, - встрял в беседу Цегельский, - что москалям нельзя доверять. Жаль, что далеко не всех их сторонников удалось ещё до войны перевешать.
На что Тарнавский неожиданно резко возразил:
- Если бы не Ваши некоторые деяния, уважаемый пан Цегельский, в отношении русофилов и более нормальная политика, возможно мы не имели бы столь массового исхода населения, симпатизирующего русским и не испытывали сейчас недостатка в наших сторонниках.
- Но, пан Мирон, вы сами подумайте, как можно было терпеть на своей территории несколько десятков, а то и тысяч потенциальных предателей, которые были готовы чуть ли не по первому зову вступить в ряды русской армии!
- А теперь, благодаря политике ваших высоких покровителей из Вены, по вашим наущениям, они вряд ли согласятся служить у нас. И я полагаю, что этот вопрос необходимо как-то решить.
- И что же вы предлагаете, - ядовито осведомился Цегельский, - простить их и покаяться?
- Не знаю насчёт покаяться, - неожиданно вступил в беседу Осип Микитка, - но эти люди, я полагаю, были бы весьма полезны нашему будущему государству, если нам удастся с ними помириться и договориться. Я не думаю, что есть что-то дурное в том, что они свой язык называют русинским и хотят ходить на службу в приходы Русской православной церкви. Если они хотят, пусть так и будет, но если мы им это сможем гарантировать, то я полагаю, панове, что более лояльных сторонников создания независимой Западной Украинской народной республики нам будет не сыскать. Думаю, так же надо поступить в отношении гуцулов и лемков.
- И этих тоже? - Изумился Цегельский.
- Да, уважаемый Лонгин, и их тоже, так как если мы будем продолжать в том же духе, что и до начала великой войны, те же гуцулы и лемки скорее согласятся жить вместе с венграми, чем с нами. Кстати, насколько я знаю, некий Ярослав Качмарчик усиленно продвигает среди лемков создание некоей Русской народной республики Лемков. Так что, в свете подобных событий, панове, полагаю, надо искать выходы к примирению и объединению общего врага, нежели сводить старые счёты, которые не сделают ничего, кроме разлада и скорейшего краха нашей идее.
- Думаю, в словах Осипа есть здравый смысл. - Задумчиво произнёс Петрушевич. - Во всяком случае, если наш замысел всё-таки удастся, с ними надо будет как-то вместе жить. Ну а если всё пойдёт всё так, как мы планировали, иметь за спиной столь сильного и могучего соседа, как единая и неделимая Россия, будет отнюдь не самым плохим вариантом. Так как, учитывая наше положение, русские будут нас рассматривать в качестве некоего буфера и, соответственно, оберегать от притязаний наших алчных соседей, таких как та же Польша и Румыния, которая, насколько я знаю, прямо-таки в нетерпении и ждёт момент, чтобы поглотить Буковину. Известно ли чем именно могут помочь нам русские?
- По приблизительным оценкам, - Тарнавский заглянул в какую-то бумагу, - они могут нам дать двадцать тысяч винтовок Мосина и Манлихера, до трёх миллионов патронов, около восьмидесяти станковых и ста семидесяти ручных пулемётов Льюиса, Мадсена и Шоша. Об артиллерийском и прочем вооружении речи пока не шло.
- Однако даже такие цифры впечатляют! - воскликнул Микитка, - Это ж две дивизии вооружить!
- А какие силы приведёт Дроздовский? - внезапно для всех спросил Цегельский.
Изумившийся было Тарнавский быстро взял себя в руки и ответил:
- Если обобщить всё, можно сделать вывод, что не зря Дроздовского уговорили весной повременить с выходом на Дон. Приведёт он около 6 тысяч бойцов, хорошо вооружённых и опытных. Большую роль сыграло его воззвание к русинам: по слухам, из них сформирована одна из двух его бригад.
- Сила безусловно немалая.... Но русины.... - протянул Цегельский.
- Значит пора забыть о сварах и обидах! Речь идёт, панове, о самом существовании нашего будущего!
....В начале ноября, когда в Варшаве был разоружён немецкий гарнизон, и Йозеф Пилсудский провозгласил Польскую Республику, начались вооружённые выступления сичевых стрельцов и прочих формирований, сформированных из уроженцев Галиции, Закарпатья, Волыни и Буковины. Почти сразу вспыхнули ожесточённые уличные бои во Львове, населённом в основном поляками и евреями. Не имея возможности полностью взять контроль над городом, принявший командование над украинскими боевыми группами 'Навария', 'Старое Село' и 'Схид' Мирон Тарнавский принял решение блокировать город. Но поляки также не сидели сложа руки. Быстро сформированная группа войск 'Всхуд', насчитывающая более 20 тысяч солдат и до полусотни орудий, сразу начала активные действия, пытаясь пробиться к Львову со стороны Холма, но на их пути встала группа 'Пивничь' под командованием Микитки. Погрузившись в Яссах в эшелоны, преодолевая сопротивление румынских властей, группа Дроздовского прибыла в Черновцы, здорово охладив пыл сторонников присоединения к Великой Румынии, и приободрив славян.
Одновременно драматические события развернулись в Перемышле, где австрийский губернатор отказался передать власть галичанам и передал её полякам, начались волнения, жестоко подавленные полицией. Полицейские начали стрелять по толпе митингующих, убив семь человек. Но уже буквально на следующий день в город вошли две сотни вооружённых демобилизованных крестьян из окрестных сёл, у которых даже был один станковый пулемёт, и буквально за пару часов выбили из города поляков и их сторонников. Стало понятно, что поляки снова попытаются взять город под контроль, нужны подкрепления и боеприпасы, а откуда их взять. Четвёртого ноября удалось связаться со Львовым и сообщить о контроле над городом, а затем связь оборвалась, посланные починить обрыв ремонтники вернулись и сообщили, что недалеко от места обрыва их обстреляли, двое получили ранения.
После этого нападения появились ещё несколько сообщений о польских отрядах, начавших действовать между Перемышлем и Львовым.
Перемышль, начало ноября 1918г.
Бывший сотник сичевых стрельцов Олесь Рудько, взявший на себя командование вооружёнными формированиями в Перемышле и пытающийся сколотить из них подобие хотя бы регулярного куреня сичевиков, слушая все эти новости, всё больше мрачнел. И так забот невпроворот, тут ещё ляхи в окрестностях пошаливать начали. В городской управе он наткнулся на группу старост из окрестных сёл, прибывших разузнать о происходящем. Он тут же провёл их в зал для совещаний и запер дверь.
- Вот что, панове, пришлите ко мне полторы сотни хлопцев посмекалистей!
- Помилуй Бог, пан сотник, и так все мужики у тебя в курене! - воскликнул один из старост, долговязый мужик в искусно вышитом полушубке. Остальные следом загалдели-запричитали.
- Да не в курень я их возьму, дурьи ваши головы! - прикрикнул Олесь. - Я распорядился выделить сто пятьдесят винтовок и по полсотни патронов на каждую. Не Бог весть что, но другого нет... Не поняли? Самооборону селянскую наладить хочу! Или когда ляхи прискачут, будете навозом в них кидаться? - язвительно вопросил он.
- Ах вот оно.... Ну раз оборона, тогда оно понятно... - снова за тараторил долговязый.
- Вот раз ты такой говорливый, ты и обеспечь чтоб завтра к утру хлопцы у полицейского участка уже стояли! Понял? Как там тебя...
- Василь Штепа, пан сотник! - вытянулся во фрунт староста.
- Ну так давай, пан Штепа, постарайся для общего дела!
- Не беспокойся пан сотник, всё как надо сделаем!
Когда старосты разошлись, Олесь спустился вниз, и сев в авто, реквизированное у бывшего начальника польской полиции, приехал к полицейскому участку, где располагался штаб его куреня, и быстро прошёл в свой кабинет. За ним как тень следовал его ординарец Андрей Богданюк. У самого входа в кабинет его перехватил начальник штаба хорунжий Иван Сирый:
- Хорошая новость, пан сотник! - воскликнул Иван, при этом загадочно улыбаясь.
- Да не ори ты так! Давай проходи, расскажешь. Андрей!
- Слухаю, пан сотник!
- Кофейку свари нам, да поживее.
Войдя в кабинет и освободившись от шинели, Рудько прошёл к своему столу, и достав кисет с табаком, предложил сесть хорунжему6
- Ну давай, рассказывай.
- Помните пан сотник, вы давали распоряжение обыскать пристанционный склад?
- Так, было дело....
- Вот и нашли мы там не что-нибудь, а две горные пушки!
- Ты часом не пьян, пан хорунжий!?
- Как можно! Да они на заднем дворе стоят, под караулом!
- Ну-ка пошли глянем... - и на ходу накинув на плечи шинель, Олесь пулей вылетел из кабинета, хорунжий едва поспевал за ним. Буквально выбежав во двор, едва успев козырнуть часовым. И вправду, во внутреннем дворе вместе с упряжками стояли две шкодовские горные пушки, трёхдюймовые, образца пятнадцатого года, вокруг которых крутились несколько бойцов под руководством невысокого, крепко сбитого четаря Михальчука, которому доводилось в Великую войну командовать артиллерийским взводом..
- Вот так номер.... - удивлённо протянул сотник, но мгновенно опомнившись, спросил, - А что снаряды?
- Есть снаряды, пан сотник! Сорок гранат и двадцать шрапнелей! - бодро доложил подошедший Михальчук. - И расчёты уже сколачиваем, нашлись хлопцы, в артиллерии послужившие.
- Негусто со снарядами.... Ну да это всё ж лучше чем вообще без ничего.... Продолжайте заниматься! - приказал он Михальчуку и круто развернувшись, пошёл обратно к себе, Сирый поспешил за ним. Едва они повесили шинели, как в дверь постучался и вошёл Богданюк:
- Кофе, пан сотник!
- О це дило! Благодарствую, свободен!
- Слухаю!
Олесь взял чашку, с наслаждением вдохнул запах, и отхлебнув, кивнул хорунжему на поднос:
- Угощайся, Иван, думу думать будем....
- И о чём дума?
- Город надо укреплять... Поляки наверняка разберутся в обстановке и попытаются отбить город. Надо укрепляться.
- Думаю, надо строить баррикады.
- И это тоже. Приготовим передовые позиции на северных окраинах, ляхи оттуда пойдут. Жаль взрывчатки нет....
- Это ещё зачем?
- Мост железнодорожный подорвать в случае захвата.... У них наверняка бронепоезда будут.... Ещё вот что.... Пошли гонцов с донесением во Львов, кого понадёжнее, чтоб мог обрисовать ситуацию.
- Так, понял.
С гонцом ничего не вышло. Когда Олесь утром следующего дня контролировал выдачу оружия самооборонщикам, прибежал запыхавшийся посыльный, и козырнув, выпалил:
- Пан сотник, вас.... Начальник штаба к нему пройти просит....
По виду посыльного Олесь понял: что-то случилось. И почти бегом рванул ко входу в здание. Войдя в кабинет к Сирому, помимо его самого он увидел сидящего на стуле стрельца из его куреня. У него на голову был намотан окровавленный бинт, а рука висела на перевязи.
- Здесь он, пан сотник. - тихо произнёс с трудом поднявшийся солдат и достал из-за пазухи перепачканный кровью конверт, который Рудько сам запечатывал. У Олеся отлегло от сердца: значит, противник по-прежнему не знает что происходит в Перемышле.
- Докладывай! - приказал сотник, и добавил, - Да сядь ты! Еле на ногах стоишь!
- Слухаю, пан сотник! Докладывает ланковый Ярмо! Выполняя ваш приказ, я с двумя стрельцами верхом ехал во Львов с донесением, избегая дорог и селений. В лесу южнее села Заверхи попали в засаду. Парней поранило серьёзно, но такое чувство, что пуляли по нам какие-то шаромыжники.
- То есть!?
- Стреляли, пан сотник, очень много и часто, но не точно. Будь это солдаты, бы были бы как решето.
- Ну и добре.... А как ушли?
- А я гранату в кусты кинул, как рвануло - шпоры в боки, и ушли.
- Всё ясно.... Так, Ярмо, иди давай в лазарет, а то уже бледный как холст.
Когда ланковый ушёл, Олесь, расправив шинель, сел на стул, и помолчав минуту, спросил:
- Ну что думаешь?
- Есть дума у меня одна.... Попытаться устроить засаду на них самих.
- И как ты это хочешь сделать?
- В тех местах, где они чаще всего появляются. Надо у местных порасспрашивать. Кроме того, они же конные, значит, пользуются какими-то путями. Для такой засады нужен взвод с одним пулемётом. Старшим пойдёт Проценко.
- Будет. Два дня на подготовку. А я пока продолжу готовить город к обороне.
Пригород Львова, 5 ноября 1918г., вечер.
.....- Уведомляю также вас, Михайло Гордеевич, что вы назначаетесь командовать группой войск 'Русь', основанной на приведённых вами частях....
- Благодарю вас, господин президент. - вежливо наклонил голову Дроздовский. - Однако меня беспокоит вопрос: не будет ли инцидентов моих солдат с галичанами, ведь среди тех, кто состоит в бригадах, есть и карпатороссы, подвергавшиеся гонениям, и кубанские казаки, с кем сичевые стрельцы сходились на поле боя.
- Не извольте беспокоиться! Солдаты настрого предупреждены, предприняты самые строгие меры, вплоть до расстрела. Кроме того, я издал указ, который завтра будет опубликован нашими печатными изданиями, в котором говорится что наше будущее государство в случае победы будет федеративным по признаку народностей.
- Вот это да.... Полагаю, это привлечёт и гуцулов, и лемков с русинами.
- Именно на это и нацелен указ. Кстати, утром вы встретитесь с паном Тарнавским, с ним обсудите ваши действия. Кстати, всё хочу спросить, как вам так долго удалось в Яссах продержаться? Собирались выйти в феврале на Дон, а тут такое.... Да и разоружить вас сколько раз хотели....
- Золото.
- В смысле золото?
- Всё решило золото.
- Интересно.... И как же?
- Видите ли, пан президент.... Многие хотят материального благополучия, и румынский генералитет, в частности генерал Авереску - не исключение. - криво усмехнулся Дроздовский. - Когда я начал формировать добровольцев, то подумал, что создание золотого запаса лишним не будет, и как видите, не зря.
- Да, не зря же говорят что город может взять осёл, гружёный золотом.
Пригород Львова, 6 ноября 1918г., середина дня.
Тарнавский и Дроздовский склонились над картой. Над их головами висело прямо-таки облако табачного дыма, а в пепельнице было уже с полдюжины выкуренных и потушенных папирос.
- Особенно, пан Дроздовский, сложное положение сложилось в районе Перемышля.
- И чем же оно такое сложное? - Сделав затяжку, спросил Дроздовский.
- А тем, Михайло Гордеевич, что у нас с нашими силами, которые контролируют город, нет никакой связи. Несколько дней назад был перерезан телеграф. Попытки восстановить связь пресекаются отрядами польских партизан, которых между Львовом и Перемышлем весьма много, а пытаться с ними бороться - значит отвлекать силы непосредственно от Львова, который мы сейчас блокируем
- Пробовали отправлять посыльных?
- Разумеется. Только все эти попытки окончились ничем.
- В таком случае, - Дроздовский снова затянулся, - я предлагаю послать туда аэроплан.
- Аэроплан? Но где же мы возьмём аэроплан? Вернее аэропланы у нас конечно есть, есть даже пилоты.... Но доставшаяся нам материальная часть находится в столь ужасном состоянии, что, судя по докладам, самые лучшие из них удастся поднять в воздух не раньше, чем через неделю. И это всё конечно при условии, что будет топливо.
- Видите ли в чём дело. Когда я формировал добровольческий корпус, ко мне попросились несколько пилотов и не только пилотов, но и техников. Я вам даже больше скажу, удалось взять с собой два аэроплана и они сейчас стоят вместе с вашими на лётном поле в Красном. И я смею Вас уверить, что они находятся в полной исправности и для них есть топливо. А теперь, пан Тарнавский, ответьте на такой вопрос: есть ли под Перемышлем такая площадка, где аэроплан мог бы сначала сесть, а потом взлететь.
- А для чего это Вам? Не проще ли, чтобы пилот, пройдя над городом, просто сбросил бы донесение.
- Полагаю, пан генерал, что гораздо лучше будет, если пилот передаст донесение начальствующему над галичанскими силами в городе лично в руки.
- Ну что ж, давайте так и сделаем. Когда он сможет вылететь?
- Полагаю, что сегодня уже вылетать смысла нет, темно. Но я полагаю, что, если погода будет лётной, то вылет будет сразу же завтра утром и в случае если удастся долететь и установить связь, дальнейшие наши сообщения посредством аэроплана можно будет уже и сбрасывать.
- А скажите, Михайло Гордеевич, каков моральный настрой ваших бойцов?
- С уверенность могу сказать, что настрой у добровольцев весьма высок. И, что особенно хорошо, до сих пор удалось избежать инцидентов с солдатами ваших групп. В данный момент обе бригады выдвигаются в район Равы-Русской, как и предполагалось нашими планами. Но у меня вызывает определённое беспокойство то, что они двигаются налегке и без тылов. Насчёт боеприпасов я не беспокоюсь. Кстати, пришлось ли по вкусу то оружие, что нам удалось доставить?
- О да, оно пришлось как нельзя кстати и должен Вам сказать, пан Дроздовский, что такая помощь повысила боевой дух не только у простых солдат - вчерашних крестьян, но и у видавших виды офицеров-сечевиков.
- Очень хорошо. - Сказал Дроздовский, и, чиркнув спичкой, раскурил очередную папиросу. - Так вот я продолжу. Как я уже сказал, огнеприпасов, что к стрелковому оружию, что к пулемётам и орудиям пока достаточно, но меня беспокоит обеспечение моих солдат горячей пищей, потому что, опять-таки повторюсь, бригады пошли на передовую налегке, а тылы смогут выдвинуться к ним не ранее, чем завтрашним днём.
- Об этом не извольте беспокоиться, Михайло Гордеевич. Как только ваши стрельцы начали выдвижение, я послал гонца с приказом, чтобы местные власти обеспечили на месте всем необходимым и выдавали всё, что потребуют командиры в должности не ниже командира роты.
- Ну, вот и хорошо.
Перемышль, 7 ноября 1918 года, утро.
- Пан сотник! Там... Это, как его, аэроплан, вот. - Тяжело дыша выпалил боец-посыльный, совсем ещё молодой, прибившийся к ним во время боёв с поляками в городе.
- Какой такой аэроплан? - Недоверчиво спросил Олесь.
- Над городом кружит, пан сотник.
Олесь прислушался. И вправду, донеслось стрекотание мотора. Набросив на плечи шинель, он выскочил на улицу. И в самом деле, на высоте около двухсот метров над городом плавно закладывал очередной вираж аэроплан.
- Сбить бы его! - произнёс кто-то сзади.
- Я тебе дам сбить, а вдруг это наш?! Для начала пусть подлетит поближе, попробуем его разглядеть. Бинокль дайте.
Кто-то протянул сотнику бинокль и тот, схватив его, начал разглядывать аэроплан.
- Кажется, это 'Ньюпор' - протянул Олесь. - Тогда это может быть кто угодно. Сейчас он пока против солнца и трудно разглядеть на нём какие-либо знаки.
Но вскоре терпение Олеся и офицеров штаба было вознаграждено: когда аэроплан заложил очередной вираж, он прошёл прямо над штабом и на его боку стали чётко видны жёлто-синий круг и трезубец.
- Это наш! - Воскликнул начальник штаба. - Только вот интересно, что он тут делает.
- Может, заблудился. - Неуверенно сказал кто-то за спиной.
- Нет, - ответил Олесь, - я думаю, что он разведает обстановку, что здесь творится.
Неожиданно аэроплан пошёл на снижение куда-то в сторону южной окраины города. Начальник штаба куреня сообразил быстрее всех:
- Там на окраине есть ровное поле, где он может приземлиться. Живо всадников туда!
Не прошло и минуты, как бойцы одного из отделений конной разведки куреня стрелой понеслись к месту посадки аэроплана. Потянулись томительные минуты ожидания. Наконец, по прошествии примерно получаса, трое всадников вернулись, да не одни: у одного из них за спиной сидел лётчик. Рысью они доехали до группы офицеров, и пилот довольно ловко соскочил с лошади и уверенным шагом направился к ним. Олесь, глядя на него, не поверил своим глазам: у пилота на кожаной куртке были русские офицерские погоны! Тем временем пилот, не дойдя до Олеся двух шагов, остановился, чётко козырнул и представился:
- Пилот авиаотряда русского добровольческого корпуса подпоручик Викентьев.
За спиной Олеся кто-то изумлённо полушёпотом протянул:
- Так это ж москаль....
Тем временем пилот продолжил:
- Имею пакет для начальствующего над силами Западной Украинской Народной Республики в городе Перемышле.
Олесь скинул с плеч небрежно наброшенную на них шинель, передал её ординарцу и, оправив китель, шагнул вперёд, вскинув руку к виску.
- Командир сводного Перемышльского куреня сотник Олесь Рудько.
Пилота видимо это удовлетворило и он, достав из планшета запечатанный сургучом пакет, протянул его Олесю. Тот взял пакет, повертел его в руках, затем с прищуром взглянул на Викентьева и спросил:
- И откуда же вы такие взялись?
- В пакете всё указано, господин сотник.
- В таком случае прошу следовать за мной.
- А как же мой аэроплан?
- Не беспокойтесь, его охраняют.
Офицеры поднялись в штаб, причём позади пилота шёл вахмистр с как бы невзначай расстёгнутой кобурой. А в кабинет вошли Рудько, пилот, начальник штаба и командир первой сотни значковый Ваврик. Жестом пригласив всех присесть, Олесь зычно крикнул:
- Богданюк!
И как по мановению волшебной палочки в дверном проёма материализовался ординарец.
- Кофе нам организуй!
- Слухаю, пан сотник! - и исчез.
Затем Рудько распечатал конверт и углубился в чтение содержимого, и чем дольше он читал, тем чаще менялось выражение его лица. Наконец он оторвался от чтения и обвёл взглядом своих офицеров:
- Чудные дела творятся, панове... - и накоротке рассказал им о соглашении ЗУНР и Белого Движения.
После того как сотник закончил, в кабинете повисло молчание, так что было слышно команды, выкрикиваемые на заднем дворе.
- И много сил привёл ваш..... Дроздовский? - спросил наконец Ваврик.
- Точно не скажу, полагаю около шести тысяч, сведённых в две бригады. А так же технические и специальные части.
- Ого.... Сила немалая.... А артиллерия что?
- Тоже точно не скажу, но сам видел две гаубичных и три трёхдюймовых батареи. Есть броневики. Что я могу передать генералу Тарнавскому?
- А чем именно он занимается? Поймите пан подпоручик, с момента объявления республики мы отрезаны от мира. - спросил Рудько.
- Генерал Мирон Тарнавский назначен командующим над боевыми группами 'Навария', 'Старое Село' и 'Схид'.
- Вот оно что.... Значит мы у него в подчинении. Обождите час, я составлю подробный доклад, а вас накормят обедом.
- Покорнейше благодарю. Кстати, не найдётся у вас сотни патронов к трёхлинейке?
- А для чего?
- Верстах в восьми от Перемышля я сверху увидел бой. Снизившись увидел что ваши хлопцы бьются с какой-то бандой, весьма большой. Вот и сделал пару заходов, вроде банду эту удалось проредить....
- Вот за это благодарим! А патроны обязательно дадим! А пока идите отдохните и поешьте.
На составление письменного доклада ушло около часа. За это время Викентьев успел поесть и немного передохнуть. Когда пилот вновь вошёл в кабинет, Рудько пил кофе. Жестом пригласив пилота сесть и налив ему чашку, Олесь встал, медленно прошёлся по кабинету. Затем подошёл к столу, взял с него запечатанный конверт, и пристально глянув на Викентьева, спросил:
- Пан поручик, вы можете гарантировать, что сможете передать это донесение генралу Тарнавскому лично в руки?
- Полагаю что да, господин сотник. Если только польские авиаторы не попытаются мне помешать.
- А что, могут?
- На данном участке нет, но на участке группы 'Север' отмечены появления аэропланов-разведчиков, и один раз даже бомбовозов.
- Серьёзно. А есть ли у вас опыт воздушных боёв?
- Так точно! По одному германскому и австрийскому аэропланам!
- Неплохо, неплохо. Что ж, не смею задерживать, да и время дорого. Я вас на авто отвезу.
- Покорнейше благодарю. Да и мне надо до темноты успеть.
- Тогда прошу вниз. - сказал сотник, надевая шинель. И приоткрыв дверь крикнул, - Богданюк, автомобиль пусть подадут!
Через пятнадцать минут авто, сопровождаемый дюжиной всадников, остановился у биплана. Викентьев взял мешок с патронами, сноровисто взобрался на нижнее крыло и принялся набивать пулемётную ленту. Олесь с интересом осмотрел самолёт:
- А не боитесь что винт прострелите?
- Нет, пан сотник, на этом аэроплане стоит синхронизирующая шестерня, поэтому ничуть не опасаюсь. Да и 'максим' надёжный, недавно установили, жаль только что патронов много не взять.
- А сколько можно?
- В ленте двести пятьдесят.... Однако пора лететь, пан сотник.
- Ну и добре.... Ещё нужна помощь какая?
- Если можно, пусть ваш шофёр подсобит.
- Это можно. Петря, подсоби пилоту.
Викентьев вкратце объяснил Петре, что от того требуется, тот согласно кивнул и подбежал к пропеллеру. Подпоручик влез в кабину, осмотрелся, махнул рукой в перчатке, и Петря крутанул пропеллер. Двигатель кашлянул, и нехотя поворчав, ровно загудел. Аэроплан, постепенно ускоряясь, побежал по полю, казалось, ещё немного, и он врежется в деревья, но метров за сто до них 'ньюпор' оторвался от земли и начал плавно набирать высоту. Сделав круг над городом, аэроплан улетел на восток.
- Как думаете, пан сотник, быстро помощь подойдёт? - тихо спросил Ваврик.