После той ночи в "Берлине" и вплоть до приезда в славный город на Эльбе, мы так и не поговорили с Петером. Не представилась возможность, мы были слишком заняты или что-то подобное? Или же мы просто избегали разговоров о личном? Не знаю. Я в принципе не был чем-то особенным занят, сидел дома, пописывал статейку, а точнее - обзор литературы по теме, так как к тому времени у меня ещё не накопилось достаточно результатов, и шеф предложил "накатать что-нибудь", так, в копилку. Пусть, мол, будет, это же лучше, чем ничего. Да и полезно, в конце концов, - заставляет тебя вычитать всё имеющееся в журналах, уже исследованное по теме. Мне было скучновато, ну да ладно. Я также часто ходил ту неделю в Универ, потому как, несмотря на наш домашний вайрлес, бесплатный доступ к журналам был, конечно, закрыт.
Вот, что меня искренне порадовало здесь: качай статьи, сколько хочешь, Университет оплачивает твою в них искреннюю заинтересованность. Я уже стал подзабывать, как это, когда видишь статью на сайте, а скачать не можешь, извините, мол, платите двадцать евро-баксов-фунтов-что угодно. Вечерами я сидел в библиотеке, благо она работает до десяти-одиннадцати вечера, или ночи?.. сидел-строчил на лаптопе, среди книг. Иногда спускался вниз, к ресепшену, купить бутерброд-шоколадку или дешёвенький разводной кофе. Мне запомнилась та неделя... Наверное, потому, что я работал, тупо-скучно рыл статьи и также их читал, но работал и не отвлекался на что-либо. Ирка попрощалась со мной и уехала в Мск, к своим. Пожелала хорошо провести время, сказала, что только в десятых числах вернётся, когда лекции начнутся. Универ как-то резко опустел, весь интернационал разъехался кто куда. Поздно по вечерам я возвращался домой, шёл снег, щёки и нос покалывал мороз, небо было на удивление чистое, звёздное, высокое.
Я решил не забивать себе голову переживаниями и сконцентрироваться на работе. Посмотрим, думал я, как у нас сложится с Наташкой, как мы съездим на Рождество, и что вообще будет потом. Иногда мне кажется, мы слишком усердствуем в решении проблем, может, надо дать себе и другому человеку время. Может, Наташка права, что не торопится. В то же время я порой представлял себе, как это будет, если мы с ней станем... парой. И как это будет, если... ну, если мы будем вместе год, два, три. Мы, наверное, изменимся. Господи, а может мы даже поженимся?
Аккурат под Рождество приехал Володя, помните такого? Калининградец. Позвонил мне, мы уже вещи упаковывали, сказал, у него выдался внеплановый выходной, и он может зайти "погостить вечерок". Я с радостью согласился, назвал ему адрес, объяснил, как добраться. Парень приехал, как надо, с водкой, а с меня как с хозяина полагалась закусь, так что я, не глядя, занялся разогреванием жареной картошки с луком. Ещё колбаски там всякой, помидорчиков... Ну, вы меня понимаете.
В доме водился Ян, сидел за компом в гостиной, Петер куда-то смылся, не помню уже, а вот к Нассрин, слава тебе господи, пришёл парень. Тот самый непалец, Амуз, они, оказывается, подружились в Универе, и он стал к нам частенько захаживать. В тот вечер я стоял у плиты, в ожидании Володьки и приятственного разговора на отечественном, а Амуз как раз спустился от Нассрин сварить чаю. Прикольно он его варил, по-непальски. Сейчас научу. Берёшь кастрюлю, заполняешь молоком и ставишь на огонь, потом, когда молоко будет горячим, кидаешь пару щепоток чёрного чая и аккуратно помешиваешь. Затем сахара по вкусу и шафрана. Он добавлял ещё что-то, антибактериальное, и как я не уговаривал его, что здесь, в немецкой холодрыге, никакая гадость не выживет, кроме самих немцев, он всё равно поступал по-своему. Осторожничал, ну его право. Чай получался вкусный кстати, только я обычно не добавлял сахара, иначе сильно сладко.
- Слушай, Амуз...
- Да?
Я убрал картошку с огня, боясь, что она пригорит.
- Какие у тебя планы на Рождество-Новый Год?
- Хмм... - он смешно нахмурился, раздумывая, и пока он молчал, помешивая чай, я объяснил ему, в чём дело.
- Видишь ли... Мы завтра уезжаем, а Нассрин ехать с нами отказалась. Я просто беспокоюсь, что ей тут будет одиноко, одной-то. Если у тебя есть компания или там что... Может, она хоть с вами побудет?
Амуз понимающе закивал и уверил меня, что что-нибудь придумает. Я вздохнул с облегчением: пристроил нашу мусульманку. У них с Амузом, как я понимаю, не любовные, а чисто дружеские отношения, но кто его знает, вдруг...
Наташка, вредина, отказалась приехать ко мне в субботу, чтоб "переспать ночь" и выехать утром в воскресенье, так что она должна была подойти прямо к машине. Я сначала думал, мы на поезде поедем, недалеко же да и для студентов бесплатно, но Ян сказал, что довезёт нас сам, что, мол, его "Форду" простаивать зря. Прямо перед отъездом я отправил шефу черновик статьи, пусть смотрит, правит, оставляет комменты, он трудоголик и наверняка после утки в овощах и домашнего пирога сядет за ноут. Я о нём почти и не горилл, верно?.. Но сначала о Володьке и его водке, это поважнее будет. У Амуза как всегда убежал чай, он как всегда заохал, хватая тряпку, в этот момент снизу позвонил Владимир, и я пошёл открывать.
Володька был прикольным парнем, по виду сразу скажешь - скромный и интеллигентный, разве что не в очках.
- Проходи, - улыбнулся ему. - Привет. Молодец, что приехал.
Он поёжился от холода:
- Спасибо. Жесть просто, там всё замело! Как вы завтра по трассе поедите?
- Разувайся. Не знаю, это у Яна спроси...
- А? - переспросил, снимая куртку.
- Говоришь по-немецки хоть малость?
- Неа, - покачал головой, улыбнулся и вручил мне пакет с припасами.
- Ясно, - я прошёл на кухню, к Амузу. - А по-английски?
- Ну, разве что немного, - застеснялся Володя, и я махнул рукой. - Амуз, это мой земляк, Владимир... Это Амуз, хороший парень, он из Непала.
- О, Непал!.. Приятно познакомиться.
- А?
- Володь, скажи: "Найс ту мит ю".
- Ой, точно, - спохватился он. - Найс, найс.
- Ту мит ю, - добавил я.
- Найс ту мит ю!
- Тьфу, блин, - рассмеялся я. - Как ты тут живёшь уже... неделю? Две? Три? И не понимаешь даже по-английски?
- Я понимаю, - в шутку обиделся Володька и присел у стола. - Просто говорить не могу. Как собака.
- Понятно.
Мы разговорились, истребили мою картошку с колбасой, все дела. Засели на кухне. Я даже как-то и не замечал раньше, почему мы всегда на кухне... Есть же гостиная, места навалом, а я гостей, хоть их и не шибко много, всегда держу на кухне. Что за дела? Уже позже пришла в голову мысль... Это просто по привычке. Я когда был маленький, ещё в детсад ходил, мы жили с мамой-папой в однокомнатной квартирке, все спали в одной комнате. Потом пошёл в школу, мы переехали в другую квартиру, но тоже однокомнатную, правда, чуть больше, просторней. Я уж не буду говорить, чего я наслушался в одной комнате с родителями, это и так понятно, суть в ином. У меня комнаты не было своей, никогда. Остаться одному можно было разве что на кухне, и поэтому когда приходили друзья, там мы и заседали. С чаем или чем покрепче. В принципе... Так было не только у меня. Мы полмолодости, ну, по крайней мере, полстуденчества провели на кухнях, играя на гитаре, покуривая, попивая всякую ерунду, болтая на разные темы. Вот сейчас думаю об этом и осознаю... Это ведь как маркёр эпохи - Кухня. Цой там пел. Помните его "На кухне"?.. "Ночь, день, Спать лень, Есть дым, Чёрт с ним". Да все рокеры там были. А Шевчук? "Зажгу на кухне свет, Из века сундука, Где крылья много лет, Искали седока, Достану разомну, Пристрою на спине"... Гребенщиковское: "И мы несем свою вахту в прокуренной кухне...". Мы тоже там сидели. Просто-напросто жили на кухне, всё самое важное происходило там. Поэтому когда мы пригубили водку, а зашедший Ян удивился, чего мы как сироты за кухонным столом сидим, я рассмеялся. И пригласил его посидеть с нами, выпить. Только предупредил, что мы будем в основном по-русски говорить, так как водка и так как мы с Володей встретились.
- Вы давно друзья? - поинтересовался Ян после первой стопки, и я не знал, что ему ответить, нет, говорю, если честно, мы видимся второй раз в жизни. Он не поверил, посмеялся.
Мы просидели, наверное, часа три, если не больше, за окном стало совсем темно. Володя рассказал, как он ходил в моря, как его ждала всё это время девушка Оля, рассказал про отца и деда, оба тоже моряки. Говорил, как его отец в детстве сильно мечтал о мотоцикле, настоящем, крутом, как в кино, и Володькин дед, отец отца то бишь, взял-таки да привёз ему мотоцикл откуда-то из-за рубежа. Самое интересное началось при осмотре судна, когда нужно было строго-насторого проверить всех и каждого, прежде чем отпустить наконец экипаж домой, на калининградскую землю. Был там один чувак, говорил Володька, таможенник, приставучий, жесть просто, он Володькиного деда и так и этак мучил, словно чувствовал: тот везёт что-то нелегальное, что-то с Запада. А может, тут не в чутье дело, может, ляпнул кто? Но найти это что-то никак не получалось, и в итоге судно стояло несколько часов, все тупо ждали, да когда же эта бестолочь уже успокоится и отпустит всех по домам. Не тут-то было. Таможенник не нашёл мотоцикл и уже уставший спросил наконец Володькиного деда:
- Слушай, - говорит. - Знаю, у тебя что-то есть. Но найти, ну не могу, хитро ты спрятал, голова. Открой секрет, отпущу, нехай с тобой.
Ну, Володькин дед, добрая душа, и "открыл секрет". Они с друзьями подвесили мотик над платформой, прямо на судне, и включили освещение, таким образом, что мотик оказался как бы на самом видном месте - голову только задери - но как бы и между ламп, то есть в темноте. Хитро! Таможенник покачал головой, посмеялся, поглядел наверх - и правда, вот же он, висит, родимый, только глазам больно смотреть от яркого света ламп. Ну, и что вы думаете он сделал? Эта сука? В общем, не получил Володькин отец долгожданного дорогого подарка, забрали прямо с судна.
Временами я переводил Яну, что рассказывал Володька, тот улыбался и качал головой. Спрашивал, как жилось при Советском Союзе, за железным занавесом и вообще. Я-то сам ничего сказать не могу, просто не помню этого, поздно родился, а Володька, хоть и ненамного старше меня, знал очень много по отцовым-дедовым рассказам. Так что он утверждал, опять же с их слов, что в Калининграде этот самый занавес не особо-то и ощущался. И западные джинсы-жвачки-кассеты и прочее были нормой. А как иначе? Это же порт в конце концов. Почти всё мужское население - моряки, так они жили, так зарабатывали деньги, а жёны и дети ждали дома.
- Правда, были казусы, - посмеивался Володя. - Мне мама рассказывала, как пришла в школу в новых джинсах, отец ей привёз, и на джинсах, сзади, на кармане, был американский флаг...
- Ооо!.. - закивал я, уже представляя, какая была реакция.
- Так в школу не пустили, сказали, мол, пока не отпорешь, вообще не приходи сюда.
- Ну, да. Флаг врага на заднице - это очень большое преступление.
Володя посмеялся, я перевёл пьяным языком Яну, тот тоже получил удовольствие.
- Я бы хотел съездить в Россию, - сказал Ян. - Поглядеть, что и как.
- Приезжай! - разулыбался Владимир...
- Виза, все дела.
- Ишь ты, - кивнул ему я. - Вы здесь, в ЕС, совсем страх потеряли, в Париж ездите на выходные, в Барселону, в Венецию вечерком винца попить, никаких виз, никаких границ, единая валюта. Одно государство. Ну... что поделаешь, России ещё далеко до этого, да и вряд ли когда-нибудь отменят визы.
- Ты что, - улыбнулся мне Владимир. - В России дикие люди живут, зачем отменять? Посмотри на меня, если русским отменят визы, что станет с Европой?
Я посмеялся.
- Да обидно, знаешь, - сказал, разливая по новой. - Все ругают Запад, хая почём зря, а сами рвутся сюда, как чумные.
- Ну, ругают оттого, что завидуют, - пожал плечами Володя, закусывая нарезной колбаской, тем, что ещё от неё осталось. - Дураку же понятно, что здесь лучше.
- Не знаю, - пожал я плечами, - быть может...
- А как у вас с языками? - спросил Ян. - Ну, вот если я приеду в Москву, например, или вот... в Кёнигсберг, люди вообще говорят по-немецки или хотя бы по-английски?
Я помолчал, размышляя. Потом решил перевести огонь на Володю.
- Володь, говорят у вас... люди?
- Хм, - задумался он. - Если честно, не могу сказать. Молодёжь говорит. Но... - он поморщился, - это опять же зависит... В общем, не все и далеко не бегло. Как повезёт.
Я вздохнул. Перевёл Яну, он кивнул, словно бы беря на вооружение. Надо признать, это действительно отличие... Здесь говорят не "как повезёт", а очень многие. Позже я ездил в Берлин, провёл там месяц и за всё время я встретил только одну женщину, которая совсем не могла говорить по-английски. Остальные свободно или же достаточно хорошо изъяснялись на инглише, если я хотел именно на нём поболтать, чтобы развить навыки.
Мы заговорили о прошлом, о временах Советов, о ГДР и прочем. К тому времени я ещё не побывал в Берлине, не видел остатки Стены, Стены, которая некогда разрезала город на части, переплетала колючей проволокой само сердце страны. Не фотографировался на фоне этих бетонных останков, не трогал их, покрытые графии, шершавые, старые. Не гулял ночью по мемориалу холокоста, ощущая дикий холод и почти страх внутри, среди этих тёмных лабиринтов, из которых, как мне показалось на тот момент, просто нет выхода. Ещё не видел Рейхстага, а точнее Бундестага, не был там внутри, и не был на крыше, с которой так чудесно виден город. Не гулял по улицам, один, не ездил в метро и на двухэтажных автобусах... В общем, просто не прочувствовал ту атмосферу, неповторимую атмосферу большого города, города-столицы, живущего вчера и сегодня, своими воспоминаниями и своим будущем. Тогда ещё Берлин не поглотил меня, не влюбил в себя настолько, что стало даже страшно. Я не знаю, отчего он произвёл на меня такое сильное впечатление тогда, в первый раз, в первый визит. В мире много стран и много столиц. Чем плох Париж? Или Лондон. Почему именно Берлин? Почему не Нью-Йорк... хотя там я не был... Быть может оттого, что Берлин подобен Петербургу, и ты чувствуешь, что он весь живой. В любом случае, я не могу это объяснить, он большой. Он разный. Он старый и новый. Он безумный. И, как сказал мне один знакомый, тоже русский, кстати, "Берлин похищает сердца".
В общем, спишем на мистику.
За окном всё темнело и темнело, и Ян, кажется, совсем позабыл про своё обещание сильно не пить сегодня, так как завтра со сранья за руль. Но это я виноват, я начал говорить о Советах, о Мск, а потом, продолжая тему столиц, спросил у него про Берлин. Может быть, тут-то всё и началось? Мой пьяный мозг слушал рассказы Яна, запечатлял всё это, я живо представлял картинки, и потом, когда приехал в Берлин, мне начало казаться, что я уже был там? Не знаю.
- Там были заставы, - говорил Ян. - До падения Стены. Пропускные пункты, мне отец много рассказывал, потому как он жил в западной части Берлина, а в восточной у нас были родственники. Визу давали на выходные, далеко не всем и не всегда. Можно было несколько часов простоять в очереди, а потом тебе говорили: нет, мол, вы не внушаете доверия. Проверяли всё. Абсолютно всё, что у тебя было с собой, одежду, даже стельки в ботинках. Конечно, многое зависело от того, кто проверял...
Для тех, кто не в курсе, поясню. Берлинская Стена была построена в 1961-м, как решение отгородить восточный Берлин от западного. Те, кто жил в западной части, а также иностранцы могли навестить родных в ГДР, но нужно было сначала получить визу, а восточным жителям пересечение границы вообще воспрещалось. Потом я читал, что при попытке пересечь Стену и сбежать на Запад погибло что-то около сотни человек, а по другим источникам - тысяча. Не хилый разброс, но я думаю, что нам никогда и не узнать правды. Я представил тогда, как бы выглядела Москва, раздели её подобным образом, что я из одного района свободно не могу поехать к бабке с дедом, в другой. А они совсем не могут приехать ко мне. Наверное, у вас возникает вопрос, как именно они погибли, те перебежчики? Ну... Давайте будем думать, что упали. Со Стены. С высоты трёх метров.
Девятого ноября - особенный день для всей Германии. И не только оттого, что Стена палав 1989-м, и люди из западного и восточного Берлина пошли навстречу друг другу, но и потому что это означало объединение Германии как таковой. Когда с сердца страны сняли колючую проволоку, каждый немец действительно поверил, что теперь свободен и смог вздохнуть спокойно. Если вы хотите понять Германию, просто прочувствуйте это событие. И при возможности погуляйте по Берлину. Только... в одиночестве, наедине лишь со своими мыслями. И не надо кричать мне о нашей Великой Победе в войне, о том, что Стена была необходима. Если вы не в состоянии отделить политики государства от беды одного маленького человека из толпы, который родился и потом жил за реальной бетонной Стеной, мне не о чём с вами разговаривать.
Мы ещё не успели закончить вторую бутылку, пришёл Петер. Поглядев на нас, он посмеялся и покачал головой. Потом подошёл, и я, пьяным голосом, познакомил его с Володькой, который уже почти что спал на столе, Петер запустил пальцы в волосы Яна.
- Ууу... И как мы завтра поедем, а?
- Нормально поедем, - кивнул тот. - Где ты был?..
- В библиотеке сидел.
- По-моему, ты слишком усердно учишься...
В деталях потом не помню, что было, помню, я уговорил Володьку уж остаться, переночевать у нас, а завтра утром мы его разбудим в семь, как миленького. Постелю, говорю, тебе на диване в гостиной. У нас очень, ну просто очень, удобный диван. Его смущала только одна вещь:
- Они что, - спросил меня в коридоре, - геи?
Я устало усмехнулся. Как же меня, ёпрст, задолбал этот вопрос. Сколько можно спрашивать, неужели люди сами не видят...
- Что "а"? Иди давай, держи тебе подушку... Укроешься пледом. Я с ног валюсь.
- А ты?
- Не понял.
- Ну, в смысле... - замялся Владимир. - Ты тоже, что ли??
- Гей? - догадался я. - Или лечь вместе предлагаешь?
- Да... То есть, тьфу, блять, нет!!!
Я рассмеялся, качая головой. Всё-таки я трезвее тебя, подумал тогда.
- Нет, - говорю. - Я - нет. Давай вали спать, уже ночь. И не боись, они не будут приставать, они смирные, спи себе спокойно.
- Окей... Спокойной ночи, - зевнул, поглядел всё ещё настороженно и пошёл в гостиную.
- Давай, сладких снов, - усмехнулся я.
В семь мы, конечно же, не встали.
Нас разбудила Наташка. Точнее, сначала нас пыталась разбудить Нассрин, но это... это как бы не считается, потому что стук в дверь кончиками пальцев, тише жужжания комарика, и робкое: "Алекс, уже утро..." не лезет ни в какие ворота с двумя бутылкам водки на троих и прекрасно проведённым вечером. Наталья же вошла с сумкой, прямо с утреннего мороза, Нассрин открыла ей дверь, поглядела на это сонное царство, на незнакомого парня, дрыхнущего в гостиной, поняла, что мы вчера бессовестно напились, и начала всех будить.
Когда я проснулся, все уже почему-то встали, Петер суетился у плиты, быстро готовя завтрак и одновременно разговаривая по телефону с отцом, как я понял.
- Ага... Да... Ну, мы немного проспали, слушай, мы часа через два-три будем. Угу. Нет, сразу домой, нам же надо вещи оставить, а потом уже пойдём погуляем. Ой, это было бы здорово, передай спасибо маме. Ага. До скорого. Пока.
Наталья помогала ему, делая тосты, и посмеивалась надо мной, сонно прогуливающимся вокруг. Наконец, не выдержала и шлёпнула меня кухонным полотенцем по заднице, я обиделся и пошёл в душ приводить себя в порядок. Ян разогревал машину на улице и, как я слышал из ванной, болтал о чём-то с Гансом, кажется о ценах на бензин... Когда я закончил банные процедуры, все уже сидели за столом и пили кофе с завтраком.
- Алекс, ну ты медленный... - покачала головой Наталья.
- Я сова просто, - улыбнулся я. - Сейчас. Джинсы натяну.
Когда мы все говорили по-немецки, Наталья называла меня Алексом, а не Сашей или там как-то ещё, просто потому, что так звали меня немцы да и все вокруг. Но потом, в процессе, когда она то и дело роняла "Саш", "Сашка", Петер обратил внимание и спросил разрешения называть меня также, мол, это как-то приятнее и роднее. Я усмехнулся и пожал плечами, да пожалуйста.
Мы по возможности быстро покончили с завтраком, хотя я, обуваясь, всё ещё допивал кофе, заботливо сваренный Яном. Наталья меня немного потрясла, но я объяснил ей, что не являюсь человеком, пока не выпью минимум две кружки крепкого кофе утром.
Когда сели в машину, было уже одиннадцать, частично солнечный день, солнце проглядывало из-за белых туч, и валил снег. Было холодно, морозно. Я успел слепить снежок и кинуть осторожно Наташку.
- Ааа! Ну, Саша! Я же буду вся мокрая...
- Ну, прости. Мне захотелось.
Мы подбросили Володьку до центра города, всю дорогу к моему неудовольствию он дрых у Наташки на плече, а она, вот же а, совсем этому не противилась. В то же время стоило мне в шутку схватить её за коленку или прижаться, сразу начинала возмущаться. Ну, что за дела, честное слово...
Самыми трезвыми и серьёзными были, конечно, Ян с Петером. Ян установил навигатор на приборной панели, и спокойно себе ехал сквозь снег, ни о чём не заботясь. Петер рассказывал нам про Гамбург и про то, какие у нас там планы.
- Мы сначала домой поедем, отдохнём немного, вы обустроитесь. Мама приготовит обед как раз. А потом, я думаю, можно погулять, м?
- Да, - улыбалась Наташка, - здорово.
- Ну, отлично тогда.
Весь город покрыло снегом, люди расчищали дорожки у себя перед домами, закрывались от белых хлопьев шапками, капюшонами, некоторые даже зонтами. Володька тепло попрощался с нами, пожал руки, пожелал хорошо провести время и вынырнул куда-то на улицу, побежал в сторону площади.
- Хороший парень, - сказал Ян, снова выруливая на дорогу.
- Да, не плох, - согласился я. - Прикольный.
- Где вы его нашли? - спросила Наташка, и я принялся объяснять, и в общем мы продолжили тот же разговор, что был вчера, только в другом составе и без водки.
Рождественская ярмарка началась и в нашем городе, так что людей было полно. Везде установили прилавки, продавали разное, сладости, ёлочные игрушки, зимние вещи, всякие платки-шапки-носки и прочее. Играла музыка. Так что когда мы выпускали на холод Володю, я услышал незабвенное "Я мечтаю о белом Рождестве" ирландской некогда известной группы и словил пару снежинок языком. Ян включил негромко радио, чтобы мы могли нормально, не повышая голоса, разговаривать, и в машине понеслось: Аббовский "Хеппи Нью Ер", старые рождественские песни и почему-то Майкл Джексон. Петер попросил остановить "на мгновение" машину, и Ян сказал, качая головой:
- Мы так никогда не доедем!
- Сейчас!.. - пообещал Петер и вылетел из машины в сторону прилавков со сладостями. Он принёс нам арахис в сахаре, марципаны и красные яблоки в глазури. - Ну, вот, теперь я верю, что скоро Рождество!
Я тогда подумал, что это какая-то сказка. Как в кино, про американцев. Ёлка, ярмарка, яблоки в сахаре, разноцветные палатки, везде огни, веселье, карусели, парк аттракционов. Шум, гам, грог, глинтвейн, пунш. Визг, хохот, вспышки от фотоаппаратов. Посетите Рождественскую ярмарку, если представится возможность, яркие тёплые воспоминания на всю жизнь.
Мы ехали где-то два часа из-за трафика на дорогах и снегопада. Но зато не скучали, потому что успели вспомнить свои прошлые праздники, кто, как и где отмечал Новый Год и Рождество. Наташка, оказывается, практически всё время в Питере сидела дома, потом ходила с друзьями по городу, потом снова домой, и в принципе на этом всё и заканчивалось. Я обычно, выпив с родителями под бой курантов, мчался с друзьями на площадь, потом мы начинали активно отмечать, и просыпался я где-то в первых числах января у кого-то дома... Или на даче... Петер и Ян всегда отмечали Рождество с родителями, потому что, мол, это семейный традиционный праздник, а Новый Год где попало. В клубах. Или сначала в ресторанах, потом в клубах. Всё равно, какая разница, напивались, веселились, позже мало, что помнили, праздничные дни выпадали из жизни, оставляя сладкий осадок.
Гамбург встретил нас ещё большим снегопадом, но зато и солнца было тоже больше. Помню огромный вокзал с арками, мосты через Эльбу и множество машин. Люди суетились, спешили на поезда или же с поездов, сбегали по лестницам в метро, благо оно тут близко. Мы остановились ненадолго, чтобы снять денег с карты и оглядеться вокруг. Первое, что мне пришло на ум при виде Гамбурга - Индустриальный. Большой. Просто огромный, город-государство. Ветреный. Высокие дома из красного или тёмного, почти что коричневого кирпича, типично в немецком стиле. Очень стильный город. Жизнь здесь кипела даже по воскресениям, как я узнал позже.
- Это второй по величине город в Германии, - Петер встал рядом со мной, пока я глядел вверх, куда-то на крышу вокзала. - После Берлина, - он улыбнулся, я тоже, ему в ответ, потом уронил сигарету и посмотрел себе под ноги. - А это наш герб, - объяснил Петер. Мы, оказывается, стояли на крышке люка, на ней была изображена крепость и написано: "Вольный город Гамбург". Я усмехнулся.
- Классно.
Недалеко от вокзала начиналась одна из центральных улиц, уже заполненная ярмарочными палатками, музыкой и запахами выпечки.
- Там Сант-Паули, - показал в сторону Петер. - А в том направлении, если идти по этой битком набитой улице, Мёнкебергштрассе, - Ратхаус. Там ещё есть чудесный ресторанчик и СтарБакс, можем вечером зайти кофе попить. Да и вообще устроить шоппинг. Ты не против, Наташ? Ян, тебя не спрашивают... - улыбнулся. - У нас будет шоппинг!.. "ХМ", "Пимки", "Манго", "Марк О`Поло", "Пассаж", ничего не знаю!
Ян рассмеялся и шутя схватился за голову.
- ...А там городская библиотека. Да, рядом. О, кстати, в том направлении иранский ресторанчик, знаю там одного парня, правда, сам никогда не был... В общем... Поехали домой, а то я не перестану рассказывать до вечера!..
Пока они суетились у машины, какой-то негр подошёл ко мне попросить "монетку на билет", повторял "битте-битте", жалобно морщился... я, конечно, знал, что он врёт про билет и все дела, но решил, что лучше отдать ему, чем тупо бросать в фонтан или Эльбу на манер "хочу сюда вернуться".
- Держи, приятель, - улыбнулся, протягивая ему евро.
- Год блесс ю, мэн, - разулыбался он, моментально перейдя на английский, типа "Храни тебя Бог, чувак".
- Спасибо, - кивнул я, садясь в машину. - И тебя тоже.
Я сразу понял, что без карты тут будет трудно. Ну, или без Петера под рукой. Хотя... с другой стороны, в таких городах, как Гамбург или Берлин заблудиться вообще невозможно, везде указатели, карты, постеры, горящие неоном вывести, да и просто - люди вокруг, готовые показать, рассказать и довести тебя, куда угодно. Куда захочешь. Наконец, метро. Тихое-е... Ничего не гремит. Наталья мне потом сказала: "Вот, блин, у нас бы так, чтоб уши не закладывало", и я кивнул.
Мы довольно быстро потом добрались до дома Петера, тихая улочка, спокойный райончик, как раз для его родителей. Небольшие уютные домики в три этажа стоят боком друг к дружке, вычищенные дорожки, аккуратные заборчики по колено. Чисто символически. Дом Петера был белый, тоже в три этажа, как и тот, где мы жили с ним и Нассрин, старый, но не настолько, чтобы чувствовалась сырость, всё-таки не 1906-го года же. Дверь приоткрылась, видимо, его отец услышал, что мы подъезжаем, или в окно смотрел, и на улицу выбежала собака - жёлтый ретривер, Макс.
- М-макси!.. - Петер словил его как раз в тот момент, когда пёс перепрыгивал символический заборчик с радостным потявкиванием. - Приве-е-еет!.. Знакомьтесь, ребята, это Макс, он добрый и не кусается. Старый уже. Скоро девять лет. Макс, это Наташа, осторожней, она девочка... Так. Это Ян и Саша, с ними можешь делать всё, что хочешь. Да, вот так, лапами, да.
Мы смеялись, гладили собаку, Ян открыл багажник, чтобы достать чемоданы, мне сразу бросился в глаза желтый и в наклейках, Петера. Мельком я вспомнил, как он приехал, и как мы познакомились, когда я вышел искать его по квартире в футболке с "Лед Зеппелин". Появился отец Петера - Гюнтер. Ему было где-то шестьдесят, то есть возраста моего деда, высокий, с меня ростом, худой, он чем-то отдалённо напомнил мне Ганса, лётчика. Такой же поджарый, подтянутый, строгий и седой. Только лицо другое, более эмоциональное, что ли, живое. И седые отросшие волосы собраны в небольшой хвост, как у рокеров, или у байкеров... Ещё усы. Густые. И брови вразлёт, глаза серые, темнее, чем у Петера, и проницательные. Так, думаю, ну и кем работал этот Гюнтер?
Гюнтер вышел, вежливо улыбаясь, поздоровался, пожал нам руки. Он был с тростью, такой... тёмно-красной, под дерево, а может и правда дерево, не в курсе, и в сером пиджаке. Трость ему, в принципе, нужна для отмазки, подумалось тогда. Он наверняка быстрее меня бегает, если понадобится.
- Это мой отец, - сказал Петер, немного смутившись, но сдерживая радость. - Пап, это Наташа, Наталья... Это Саша. Они из России, я тебе уже говорил. Это Ян... О нём я тебе почти ничего не говорил, но придётся.
Упс, подумал я и мельком глянул на Яна. Тот даже не смутился, просто вежливо улыбнулся Гюнтеру, пожал его крепкую сухую руку. Гюнтер тоже улыбнулся - нам с Натальей очень тепло, Яну - очень сдержанно. Мысленно я пожалел парня.
Потом на пороге появилась мама... Маму Петера звали Ивон, небольшого роста, немножко полная, но ей чрезвычайно идёт, белокурая и очень улыбчивая. Добрая, первое, что пришло мне на ум, когда увидел. Глаза очень красивые - большие и голубые, светлые. Вот, откуда взялся этот непонятный цвет глаз Петера, догадался я. Намешали. Надо бы позже у Натальи спросить, как у биолога, как там цвет глаз передаётся по наследству... У меня у обоих родителей глаза голубые, и у меня тоже, так что тут ничего интересного.
Ивон тоже со всеми нами познакомилась, быстро пригласила войти, а то замёрзнем. Помню, где-то за моей спиной Петер объяснял отцу, чего мы так припозднились: говорил, мы были "блау зайн", пьяными, то бишь. Блин, думаю, Петер, не позорил бы перед родителями. Своими же. Я хотел произвести какое-нибудь более-менее пристойное впечатление.
Ивон прежде всего показала нам наши комнаты, так как мы "очень устали с дороги". Я пытался возразить, что мы не особо-то устали, вёл-то машину Ян, но она, конечно, не слушала. Изнутри дом казался очень большим... просторным... светлым... Очень тёплым и уютным. Занавесочки на окнах, деревянная мебель, паркет с короткими мохнатыми ковриками, тут же рядом собачья миска с какими-то галетами и плошка с водой. На стенах, на бежевых обоях, фотографии и небольшие картинки маслом.
- А, это я рисовал, - улыбнулся Петер. - Давно уже... Мама всё никак не снимет.
- А зачем снимать? - удивилась Наташка. - Красиво же... Я не знала, что ты рисуешь.
- Я тоже не в курсе, - обернулся я. - Вообще-то.
Петер смутился.
- Да ладно вам. Это было давно и не правда.
- А, по-моему, самая что ни есть правда, - подал голос Ян.
- Верно, - кивнула Наталья. - Не смей снимать.
- Когда-то он обещал мне большой пейзаж для гостиной... - усмехнулся Гюнтер.
- Папа!.. Какой пейзаж. Я уже не помню, как кисть в руках держать...
- Проходите-проходите!.. - снова засуетилась Ивон. - Петер, не задерживай, дай людям отдохнуть, идти с отцом поговори.
- Мам, они не просто какие-то люди, они мои друзья... Пап, я сейчас приду, только Яна обустрою. Пойдём...
- Хорошо!.. - крикнул Гюнтер из гостиной...
Петер взял Яна за руку и повёл на второй этаж, в свою комнату. Нам с Натальей тоже выделили комнату на втором этаже, довольно большую, с огромным окном, батареей, столиком, шкафом и главное - двуспальной кроватью!
- Если вам что-то понадобится, - говорила Ивон, - не стесняйтесь, говорите.
- Спасибо большое, - поблагодарил я искренне, присев на кровать.
- Спасибо, - улыбнулась Наталья.
- Ой, да что вы. Давайте, оставьте вещи, я покажу вам быстренько, где тут у нас что, туалет-ванная.
Мы быстро осмотрелись, всё запомнили, снова поблагодарили и, вернувшись к себе в комнату, а точнее - в спальню, блаженно упали на кровать. Потом в комнату, с предварительным стуком, конечно, заглянул Петер.
- Ну, как вы? Валяетесь?
- Ага...
- У нас сегодня будет поздний обед, - он поглядел на часы и усмехнулся. - Обалдеть, как время летит. Я к вам забегу, когда всё будет готово, - подмигнул.
- Окей, - улыбнулся я ему, - спасибо.
- Да не за что, - отозвался, уже убегая. - У нас ещё спецзадание украсить ёлку!..
- Ух ты... - Наталья повернулась ко мне. - Ёлка. Как здорово-то.
Я кивнул. Да...
- Я уже и забыла, когда мы последний раз ставили ёлку... Дома.
Я нахмурился, вспоминая.
- Мы последние годы ставим просто ветки. В вазу.
- Ага. Мы тоже.
Помолчали, лёжа и расслабляясь, потом Наталья спросила:
- Что... голова болит после вчера?
Я тихо посмеялся.
- Нет. Просто гудит немного. Вообще я хорошо переношу алкоголь...
- Ага, я заметила.
Ах, так...
- Наташка.
- Что? - улыбнулась.
- Не ехидничай. Бутылка водки на троих это даже не серьёзно.
- Даа-а? - протянула, издеваясь, я попытался её поймать, но она выскользнула. Встала с кровати, потянулась. - Две. Бутылки. Ты лгун.
- Чо-орт. Откуда ты знаешь?
Наталья пожала плечами.
- Если б вы их ещё выкидывали вовремя, цены бы вам не было, - и показала мне язык. - Ладно, я пойду схожу в туалет и заодно разложу щётки-полотенца и всё такое.
- Давай... - ответил я, по-прежнему лёжа на спине, и закрыл глаза.
- Не усни!
- Угу...
Я уснул. Было так хорошо, мягко, тепло, незнакомые запахи, близость Наташкиного тела... Ну, то есть в скорости близость. Так что я не смог устоять и заполз под одеяло. Не помню, сколько спал, разбудили меня чьи-то руки. Сначала руки прошлись по спине, потом пальцы проникли в волосы, и я услышал голос:
- Саша, вставай!
Это был Петер, без сомнения. Я ещё пытался сделать вид, что сплю, но на кровать вдруг запрыгнул Макс, и испуг помешал притворяться дальше.
- Да ладно, - улыбнулся я, потягиваясь под одеялом. - Я люблю собак. У нас тоже был пёс... Давно правда.
- Какой?
- Боксёр. Полосатый, - зевнул и специально добавил: - Купированные уши и хвост.
Петер нахмурился.
- Изверги, - сказал.
Я усмехнулся. В Германии собакам ничего не отрезают. Во всяком случае, это редкость - пёс с купированными ушами или хвостом.
- Слушай... Я проспал обед?
- Не переживай, мы тебя накормим. Просто будить было жалко, - Петер вздохнул и улыбнулся, снова присев на кровать, Макс суетился у его ног, отчаянно виляя хвостом. -Ты так хорошо спал... Там всё ещё горячее, не волнуйся, мама сейчас кофе варит.
- Ой, кофе, это было бы так здо-орово...
- Ещё бы.
- Слушай, - я потянулся и сел на постели, приходя в себя. - Я себя чувствую виноватым.
Петер удивился.
- Что такое?
- Проспал обед. Я такой наглый, - посмеялся, выбираясь из-под одеяла.
- Эх, Саша. Мы ж сюда не пахать, а отдыхать приехали, брось ты это дело. Макс! Не вертись!..
Я посмеялся над Максом, потянулся.
- Слушай... На улице уже темнеет, обалдеть, сколько времени? - оглянулся на Петера.
- Не знаю, - он беззаботно пожал плечами. - Пять, кажется... Или шесть.
Я вздохнул.
- Накормишь меня?
- Нет, - подмигнул, - голодным оставлю. Пойдём, конечно, все до сих пор сидят за столом...
Пока мы спускались по лестнице, Петер рассказал, что завтра утром в гости приедет его кузина, двоюродная сестра то есть, Ирма, с мужем Матиасом, так что у нас будет возможность практически со всей семьёй познакомиться. Я улыбнулся и сказал, что только рад этому.
Все сидели за большим столом в гостиной и пили чай-кофе. Я заизвинялся, Наталья подмигнула мне и шлёпнула ладонью на стул рядом с собой, Петер засуетился с тарелками, вилками-ложками, а Гюнтер, улыбаясь, поинтересовался, что же я теперь буду делать ночью, раз выспался. Я пожал плечами:
- Конечно, опять спать, Хер Шнайнер.
- Гюнтер, - махнул он рукой и улыбнулся в усы.
- Гюнтер, - кивнул я.
По левую руку от меня сидел Ян. Наверное, Петер специально посадил его подальше от отца, чтобы лишний раз не накалять обстановку. Вот, как хотите, а напряжённость всё-таки чувствовалась, особенно на контрасте, как Гюнтер говорил со мной и как - с Яном. Хотя, с ним он практически не разговаривал. У меня сложилось впечатление, что отца Петера просто уговорили пригласить Яна... Или же уговорили не отказываться. Короче, Хер Шнайнер не был в восторге, но чисто немецкая вежливость и гостеприимство не давали ему показать это слишком уж явно, в то время как опять же чисто немецкая гордость не позволяла отнестись к Яну теплей. Зато Фрау Шнайнер, Ивон, то и дело спрашивала Яна о чём-то, улыбалась, и, в общем, пыталась разрядить обстановку, как и любая женщина на её месте.
Говорили о разном, о погоде, о трафике на дорогах, где Яну бы самое место вставить словечко, но он всё больше помалкивал. Гюнтер много спрашивал об Университете, ну и, конечно, о России, как же без неё. Там где интернационал, там всегда самые первые вопросы - о стране и политике. Меркель, Путин, Медведев. Я долго разглагольствовал о том, что Путин равно Медведев и разницы в этой замене неваляшками никакой, Гюнтер кивал. Шутил про Меркель. Ивон хмурилась и грозила ему пальцем, он посмеивался, как старый, заядлый революционер. Бунтарь. В процессе разговора выяснилось, что я не ошибся, и что Гюнтер действительно интересуется мотоциклами. Так что его седой хвост сыграл свою роль. Он рассказал, что летом в Гамбурге проходит байкерский фестиваль, заранее пригласил нас приехать-посмотреть.
- У вас уши заложит, - предупредил Петер. - Я чуть не умер, когда был в прошлом году. Такой грохот!.. Невозможно.
Ещё Гюнтер интересовался фототехникой, и пока он рассказывал о своих плёночных фотоаппаратах, я как раз вспомнил, что Петер упоминал отца и "Научную фотографию". Наташка, конечно же, начала выспрашивать про микроскопы, Гюнтер с большим удовольствием, положив ногу на ногу и потягивая кофе, пояснял. Что да как. Я упомянул, что тоже снимаю, на Кэнон, но я ещё совсем ламер, и моя самокритика тоже понравилась Гюнтеру. Потом я схитрил и свернул в сторону подводной фототехники, в которой я, естественно, ещё тот лох, но тут вмешался Ян, как дайвер, а я на это и рассчитывал. Поняв, что штука удалась, я улыбнулся, а Петер чуть тронул меня ногой под столом. Он всё просёк и, улыбаясь, покачал головой. Вот оно! Контакт налажен, теперь дело за Яном, показать, какой он профи в дайвинге и вообще умный парень.
Ивон принесла мне чай с вареньем, и пока Ян с Гюнтером с упоением обсуждали фоторужья и объём кислорода, спросила меня о моих родителях, чем они занимаются, как они и вообще. Я с удовольствием рассказал. Так в принципе и прошёл остаток дня, а когда совсем стемнело, мы включили лампы и принялись наряжать ель.
Большая зелёная... Живая. Как же она напомнила мне детство. И игрушки - стеклянные разноцветные шары, гирлянды из звёздочек, плюшевые конфеты. Дождик, конфетти. Я даже загрустил. Успокаивало лишь то, что это Рождество - католическое, оно в декабре и мои родители будут, наверное, сидеть дома и смотреть телевизор, как и в любой другой день, обычный. Это не праздник для них, другое дело - Новый Год. Я подавал Наталье игрушки, придерживал гирлянды, Ивон с Яном советовали, что и как лучше повесить, а Петер суетился у старенького проигрывателя. Вы не поверите, что там было. Винил. Настоящий. Я удивился, откуда он берёт пластинки, а он позже показал мне несколько магазинчиков в Гамбурге, где их свободно можно купить, сколько хочешь. Он поставил Элвиса, затем квиновское "Боже, спасибо, это Рождество". Фред запел "О, моя любовь... Мы делили слёзы... надежды и страхи... Год был тяжёлым, но сейчас Рождество...", и Наталья включила гирлянду.
- Свет!.. - зашептал Петер.
Я потянулся к выключателю, щёлкнул, и комната озарилась мириадами разноцветных огней. А Фред продолжал петь. "Кэн ит би Кристмас? Лет ит би Кристмас. Эври дэй...".
Поздним вечером Эльба тихая, тёмная, только на том берегу слышен шум - что-то грузят, перевозят, переворачивают. Логистика. Петер решил прогулять Макса, а я в это самое время стоял-курил на крылечке, ну, в общем, мы и пошли гулять вместе. Сначала просто болтали о разном, он ещё рассказывал о своих родителях и о районе, делился воспоминаниями, что где было, на какой улочке. Когда мы дошли до небольшого парка, или аллеи, сложно сказать точно, Макс ходил вокруг по снегу, принюхиваясь к чужим следам, а Петер остановился и кивнул мне на скамеечку между двумя фонарями.
- Я здесь первый раз поцеловался, - улыбнулся он. - Я был школьником.
Я улыбнулся в ответ, посмотрел - и действительно, удобно поставлена скамейка, вроде и в самом центре аллеи, и в тоже время за деревьями её сразу не разглядишь, особенно если летом. Приятное место. Уютное.
Петер шёл, перебирая в пальцах тонкий максовский поводок. Что повадки, что намордники - всё бутафория, потому что люди заводят спокойных собак, да и сами псы привыкают к человеческому обществу ещё с младенчества, потому совершенно без стресса для себя и для окружающих ездят в метро, трамваях, сидят в кафе.
- А ты когда поцеловался первый раз?
- Хм... - я задумался. - Тоже в школе. В седьмом классе, если быть точным.
- Ух, да ты ранний, - усмехнулся Петер. - Макс, не беги туда! Машина!..
- Да нет, что ты, - я покачал головой. - Это был совсем невинный поцелуй... Мы сбежали с урока, - с ОБЖ, как сейчас помню, - я, один мой друг и одноклассница, Таня.
Замечательная была Таня. Они потом уехали в Питер, и я её больше не видел.
Мы шли в сторону реки, Макс с досадой, как мне показалось, гавкнул на кого-то, а потом, вернувшись к нам, затоптался вокруг. Петер вынул из кармана лимонного цвета мячик и, помахав им, играя, бросил по дорожке, где нет машин. Макс с радостью кинулся вслед.
- Блин, он как щенок, - тихо рассмеялся Петер. - Он уже такой старый, морда вся в седых волосах.
- У нас говорят: что старый, что малый. Всё одно.
- Наверное, - вздохнул Петер. - Знаешь... я так рад, что вы приехали.
Мы начали спускаться к реке, по каменной лестнице, которая была, конечно же, не скользкая, ибо её расчистили старательные дворники. Я почувствовал, как холодный ветер гладит лицо, услышал, как тихонько плещется река.
- А мы так рады, что ты нас пригласил, - подмигнул Петеру. - И кстати, у тебя замечательные родители...
- Спасибо, - кивнул он, заматывая шарф получше. - Да, они хорошие. С возрастом, правда, они стали гора-а-аздо лучше, чем были.
Я усмехнулся.
- Какой ты добрый.
- Нет, правда. Осторожно, смотри, тут камень... Темно, блин, фонарь, что ли, лишний не могут поставить?..
Я улыбнулся про себя: дааа... Вот, проблемы у человека: лишний фонарь. На нашей улице в Мск хоть один бы поставили и то радость.
- ...Длительное время я был на них зол и обижен, - продолжал Петер. - И, думаю, у меня была довольно веская причина.
Мы пошли вдоль реки, тишина и мороз. И падающие снежинки.
- Ну, в конце концов, вы помирились, и это хорошо, - улыбнулся я.
- Да... - вздохнул он. - Кстати, а как ты со своими?
- Лучше. Я написал маме, - и очень рад этому...
- Молодец.
- Если б не ты, - решил сознаться я, - я б на самом деле, может, и не написал бы. Ну, не так скоро.