Аннотация: Неболньшой автобиографический рассказ с элементами халкаливана
Вечер на рейде
По ногам здорово тянуло. Заболеть я не мог принципиально - не имел права. Августовская ночь, играя в шахматы пешками тускло светивших фарватеров, распадалась на части под ударами мощного носового прожектора.
На завтра обещали туман. Это вполне могло означать, что мы можем не прийти к сроку - судоходство на это время замирало и теплоходы, повинуясь самой деликатной из сихий, послушно якорились. Я хорошо помню такой случай, произошедший без малого год назад. Тогда мы встали посреди реки часов на пять.
Это было ранним утром. В ночь накануне спал я на удивление хорошо - случай редкий, ибо сон на воде меня, как правило, игнорировал. Проснулся я от звуков местного радио: "Уважаемые пассажиры, работники ресторана приглашают на завтрак первую смену. Приятного аппетита!". Дальше запел Петр Лещенко. Обычно я с нетерпением ожидал это оповещение - за малосонную ночь желудок особенно сводило, а ужинали мы часов в шесть вечера. Я был неподдельно рад, что принадлежу к первой смене - в этом было что-то привилегированное, усмешистое. Однако, сохраняя внутреннее достоинство, нарочно опаздывал, заходя в обеденный зал, когда большинство пассажиров уже орудовало столовыми приборами. Теперь же радиограмма застала меня врасплох. Чувства смешанные, но в обоих случаях положительные - спать и есть не хотелось. Впрочем, в положительности второго я, скорее, усомнюсь.
Встаю. Точнее, свешиваю ноги с койки. Хорошо - каюта у меня одноместная - как номер в гостинице - роскошь! Не надо стесняться, никто не мешает, можно не тушить свет и читать хоть всю ночь. Одним словом - преимуществ больше, чем недостатков. На отнесение же к категории излишеств умывальника, теплой воды, двустворчатого шкафа, моей фантазии явно было недостаточно.
Откуда-то с палубы, из невидимых, но пожилых уст, доносилось безусловно знакомое:
Споемте, друзья, ведь завтра в поход.
Уйдем в предрассветный туман...
Глянул в окно - растерялся. Недавний сон до конца еще не рассеялся и я сначала даже не понял, что произошло. Смотрю и ничего не вижу. "Туман" - соображаю через несколько секунд. "Туман?" - повторяю. Никогда бы не подумал, что такое вообще возможно. Конечно, читал в книгах что-то вроде: "на расстоянии вытянутой руки ничего не было видно...", но никогда не верил в правдивость таких изречений, прощая авторам тягу к патетичности. Про ожидавший меня завтрак я вспомнил лишь когда, кое-как одевшись, оказался на палубе. Ощущение такое, точно находишься внутри исполинского шелкового кокона - тихо, безветренно, настораживающе. Вокруг меня никого не оказалось, хотя я чувствовал чье-то присутствие. Проверять не спешу - руку вперед не выставляю. Для начала свешиваюсь через борт - руки неприятно скользят по росистой деревянной окантовке - воды не видно. Вообще. Даже нет намека на ее присутствие. Причем, я примерно помнил, на каком уровне она находилась со вчерашнего дня - метра четыре вниз. Конечно, свешивался я по-разному, но все же. Шарю в кармане, достаю коробок спичек и неколеблясь приношу его в жертву естествоиспытанию, после чего где-то внизу гулко булькает. Вода все-таки есть - уже хорошо. Второй эксперимент, при удачном исходе, должен был подтвердить мои опасения. Так и оказалось - на расстоянии вытянутой руки действительно ничего не было видно. Вообще. Даже довольно заметной в это время суток широкой полоски обручального кольца. Да, утро занялось. Тогда мне показалось, что можно вот так запросто взять и вбить в туман гвоздь, а потом на него еще что-нибудь повесить. Неожиданно рядом со мной возникла и проплыла мимо фигура пожилого пассажира.
- Замечательная погода, правда? - спросил он откуда-то сзади.
- Да... - поворачиваясь, неопределенно протянул я. - Только прохладно.
Наверное, это он пел тогда про вечер на рейде.
В обеденном зале, не смотря на то, что я опоздал минут на пятнадцать, было довольно людно. Зал находился в кормовой части и имел окружную форму с расположенными по периметру высокими окнами. Разумеется, за ними было то же самое - та же непролазная сырая белизна. Здесь туман был менее привлекателен - сказывался искусственный блеск оконных стекол, отражавших желтоватый свет потолочных ламп. Да и вид завтракающих мало располагал к возвышенному настрою. Можно сказать, он ему даже препятствовал. Судя по их виду, вопрос: "Ребята, кто-нибудь из вас заметил, что творится снаружи?", был бы уместен. После чего они, возможно, стали бы оглядываться и выискивать глазами что-то необычное. Но потом, разочаровавшись, ответили бы, что это просто туман. Хорошо. А кто-нибудь придал этому несложному погодному капризу несколько большее значение? Допустим.
К чему я все это рассказываю? А к тому, что когда я кричал "человек за бортом" меня никто не слышал. Я как в потемках, на ощупь искал воображаемый красный стенд со спасательными жилетами. Но что толку - я только слышал ее крики и всплески воды, и не мог понять откуда они доносятся - ничего нельзя было разобрать. Спотыкаясь и падая бежал в рубку сообщить, что кто-то упал за борт. Женщину спасли. Она оказалась в умат пьяной. У меня остался осадок. С тех пор туман вызывает у меня предубеждения.
Проснувшись, я не без волнения обнаружил, что вчерашние прогнозы более чем подтвердились. Означало это, что на месте мы простоим минимум несколько часов. И как следствие - экскурсионная программа будет урезана - придется сэкономить на и без того скудных достопримечательностях Мурома.
Кофе был еле теплым. Есть не хотелось. По все той же причине смотреть было некуда - так я обычно любовался приземистыми деревушками, мирно пасшимися на сочных берегах вместе с одинокостоящими коровами, разновеликой ребятней, махавшей нам вслед, а подле них резвились, почему-то всегда рыжие, лохматые собаки. Почерневшие и от воды тощие опоры покосившихся дощатых купален и лодочных причалов, вертикальными штрихами без спросу влезали в общую картину, навивая тоску. Но и она была необычной, легкой, формальной. Взгляд на этом долго не задерживался и продолжал скользить по отражавшимся в речной глади склонам. Красиво. Вы видели когда-нибудь лес горчичного цвета? Не бледно-желтого или светло-коричневого, а именно горчичного? Я думал, что такого цвета в природе нет. По крайней мере, в отечественной.
За столиком напротив сидела миниатюрная барышня. Мило. Теперь, по все той же причине, ей было суждено заменить мне привычный заоконный вид. К тому же, она мало ему уступала. Знаете, есть такие женщины, тайно вмещающие в себя чудные многообразные картины. Вот я невольно представил ее запускающей воздушного змея с разноцветными шелковыми лентами. Почему змея? Честно говоря, я не знаю. Просто змея. А вокруг луг, цветы... Вот она в белом платье стоит на пристани под сенью крошечного кружевного зонтика. Моя ли это фантазия или это так очевидно? Честно говоря, я не знаю. Вот она с веселым криком убегает от набегающей волны, щекочущей ее смуглые икры. Откуда берутся эти образы? Из книг, журналов, фильмов? Что их провоцирует? Ее глаза, осанка, руки? Или это называется вдохновением? Вот она сидит и ни о чем не догадывается. И вряд ли стоит говорить ей, где я ее видел, а то еще не поверит и тогда я разочаруюсь. И не знаю в ком именно, а просто разочаруюсь. Сам по себе.
Из ретранслятора доносилась La Cumparsita в современной обработке - интересно, как бы на это отреагировал Родригес? Мне вообще интересно, какие чувства могли бы испытывать знаменитые и давно ушедшие авторы, слыша свои произведения, доносящимися из небольшой пластмассовой коробочки радиоприемника. Что бы это могло быть: удивление, страх, смятение, настороженность? Но, наверняка, каждый из них был бы польщен - что, в конечном счете, и перевесило бы.
И все-таки я к ней подсел. Сразу скажу, что понятия не имею зачем. Точнее - никакой очевидной причины к тому не было. Скорее, так - на спор с самим собой. Знаете, иногда говоришь себе, к примеру: "вот если я сейчас позвоню, то тогда все будет хорошо" и ловко связываешь в голове эти две, не относящиеся друг к другу, вещи. Стоит только преодолеть себя, закрыть глаза, сделать шаг. А будешь ли потом об этом жалеть, что чаще всего со мною и происходило, - дело второстепенное и сразу в голову не приходит. А если и приходит, то уж точно в ней не укладывается. Так и я: "если я сейчас к ней подсяду, то тогда у нас с Катей все наладится". Не глупость ли? Теперь - да, но тогда для меня это было более чем важно. Вообще, я склонен сожалеть о содеянном, и если бы не спасительная непродолжительность этого унизительного во всех отношениях чувства, то я наверняка заполучил бы какое-нибудь звучное психическое расстройство.
Так вот, я подсел.
- Жаль, Шуйского нет князя, - говорю.
- Кого?
- Князя Шуйского. Из Бориса Годунова...
- Со мною муж...
Разговор скончался - агония его была страшна. На черта мне сдался ее муж? При чем тут муж?! Да и она - при чем здесь она?! Я страшно, даже для себя, в сердцах выругался. Я встал и поспешно удалился на свое место. Дико. Будь я старше, то смотрелся бы еще более экзотично. Может, для кого-то и ничего... Допускаю. А так - какой-то мужик взял и подсел... Пожалуйста, представьте это со стороны: обеденный зал, разгар трапезы, танго, полуседой хмырь подсаживается к моложавой брюнетке и с ни с того ни с сего спрашивает у нее про Шуйского! И что - мне же не знакомиться надо было! А она сразу про мужа! Ладно - черт с ним! Я же говорил, что буду потом сожалеть! И что мне оставалось еще делать, унять неприятные чувства, как не подсесть к другой или с позором уйти прочь.
Так вот, я подсел.
- Жаль, Шуйского нет князя...
- Кого?
- Князя Шуйского. Из Бориса Годунова...
Она, слегка обернувшись, окинула ровным взглядом ближайшие столики.
- Действительно. Шуйского нигде не видно.
Стоит ли мне передавать вам свой восторг?! Ту неожиданно нахлынувшую на меня палитру долгожданных впечатлений?! Но внезапно все это исчезло. Только теперь я, собственно, и увидел, к кому подсел. Это была Катя. Честно - я испугался. И не потому, что сделал глупость и она могла бы подумать, что я это все нарочно устроил, нет. Мне стало страшно от того, что я ее совсем не узнал. Вам приходилось разговаривать с кем-нибудь посторонним, а потом с ужасом замечать, что он внезапно превратился в хорошо знакомого человека? Как на черно-белой фотокарточке: "...и потом при красном свете представало в черном цвете, то, что ценим мы и любим, чем гордится коллектив..." Поразительно. Сколько раз я хотел вот так просто ее увидеть, не говоря уже о том, чтобы набраться смелости и что-то сказать. А тут - ни с того ни с сего. Я не видел ее около года. Мы жили в разных концах огромного города и встречались настолько редко, что еще чуть-чуть и стали бы забывать лица друг друга. Что, впрочем, и произошло. Голос же оставался неизменным - звонил я часто, и разбуди меня среди ночи - я смог бы его отличить от тысячи других. Пусть даже и они не выговаривали бы букву "р". И теперь - за десятки километров мы встречаемся на борту парохода на второй день плавания, идем по одной и той же экскурсионной программе... Это было слишком невероятно.
- А ты постарел.
- Или сделался старше?
- Тебе идет.
- Спасибо. Ты тоже молодец...
Что я мог еще сказать? Я не стал при ней удивляться столь неожиданной встрече. Скорее, я хотел выглядеть по возможности более равнодушным. Забавная иллюзия сохранения достоинства. Откуда мне знать, получилось ли у меня?
Можно сказать - она не изменилась. Как-то она даже жила у меня несколько недель. За это время я здорово к ней привязался. Запомнил некоторые из ее повадок и пристрастий. Так, например, она не любила и не умела готовить (на что же я мог еще обратить внимание в первую очередь?!). Она отучила меня класть ключи на стол и спускать в раковину остатки кофе. Странно, я проделывал это на протяжении уже двадцати лет. Казалось, выработалась целая привычка, а отказался за считанные минуты. За это время моя жизнь претерпела достаточно изменений, но не скажу, чтобы я был против. Наконец-то обо мне кто-то думал по-иному - не как о ..., не знаю точно. Просто по-другому. Представьте, вы протираете полку от пыли и не поднимаете при этом стоящую на ней вазу. Лень, или до нее сложно добраться - что одно и то же. И если эту самую вазу убрать, то на ее месте останется нетронутая каемочка. Так вот - она подняла вазу и протерла под ней. И что самое главное, поставила ее на место.
- Никогда бы не подумала, что мы вот так встретимся.
- Это хорошо.
- Почему?
- Если бы мы заранее договорились, то ничего бы не состоялось.
Что я мог еще сказать? Сколько раз она перезванивала и говорила, что сегодня не получится. Она пыталась объяснить, но я всякий раз ее прерывал. Какая теперь разница?! Сердился ли я? Сначала - да. Потом - тоже. А что мне оставалось делать? Разве это было чем-то нормальным, имело свои, всем понятные, закономерности, тупо упиралось в одно и то же следствие? Иногда мне казалось, что таким образом она просто меня избегает. Но эти мысли просуществовали во мне недолго, равно как и моя злоба. "Когда тогда?" - спрашивал я. "Я тебе обязательно позвоню" - торопливо отвечала она. Меня долго занимало это промежуточное слово "обязательно", неожиданно вырвавшееся из цепких объятий целого предложения и ставшее главным, начальным его звеном. Тогда я чувствовал в этом сочетании какую-то, очевидную лишь для меня, издевку. Но, как ни странно, она действительно звонила. Просто так - спросить как у меня дела. Был ли я доволен - нет. Но это, во всяком случае, было лучше, чем вообще ничего.
- Ты здесь один?
- Нет.
- А с кем?
- С собой...
Что я мог еще сказать? Она прекрасно знала, что я терпеть не могу подобные вопросы. Какая разница?! Хотя, наверное, есть. Женское самолюбие или что-то в этом роде. Не важно. Сейчас уже многое ощущается не столь болезненно - значит, я расту. Так им и надо!
Когда мы жили вместе, она была немногословной. Украшало ли ее это вожделенное для многих мужчин обстоятельство - вопрос спорный. Но что знаю точно, так это то, что поживи с ней кто-нибудь другой - он принял бы иную болтушку за мечту всей жизни. Знаете, в чем разница между пулеметом и снайперовской винтовкой? В первом случае, перспектива еще раз посмотреть на себя в зеркало звучит более-менее правдоподобно. Во втором - нет. Второй - про нее. Не скрою - было за что, и где-то я даже чувствовал себя польщенным. Приятно, когда красивая женщина называет тебя животным и беспомощно бьет, нет, точнее, семенит в твою грудь крошечными детскими кулачками, и при этом ты совершенно четко представляешь, что будет дальше. От этого, собственно, и приятно. Сейчас же мы, с виду, должно быть, напоминали старых знакомых. Для меня это кощунственно. Что до нее - я так и не узнаю. Да и надо ли?
- У меня есть все твои книги. И последняя тоже.
- Что я должен на это сказать?
- Скажи, что ты приятно удивлен.
- Я приятно удивлен.
Что я мог еще сказать? Мне очень нравилось, что она говорила "книги", а не "книжки". Не люблю людей, которые позволяют себе произносить что-то вроде: "Сегодня я прочитал одну любопытную книжку...", не говоря уже про всякие "книжицы" и "книжонки". По мне так - либо читаешь книгу, настоящую книгу, либо пробегаешь глазами черт знает что - листовую сочлененность. Не нравится - не читай! Приговор: уничтожить вышеперечисленные слова путем многократного повторения. Глупо, да? Я люблю, когда со мной не соглашаются - в этом есть свой здравый смысл. А еще она не выговаривала букву "р". Ну да ладно.
Я был из числа тех, кто на вопрос "привлекались?" отвечал положительно. Хотя на самом деле - ерунда - пятнадцать суток - административное нарушение. Разумеется, никакой уголовщины. Но зато как звучит - при-вле-кал-ся. Необычное слово. Сколько идейного смысла, какие невообразимые картины влечет оно за собой, вырастая из-за спины подобно пестрым крыльям и вознося над суетливым общественным мнением, когда один лишь ты знаешь его подлинное значение. Кто-то сочтет тебя героем, мучеником, борцом. Кто-то - не сочтет и вовсе за человека. Кому какое дело? Но это я так - к слову.
Завтрак давно закончился и нам пришлось выйти - зал подготавливали к следующему нашествию варваров, уже томившихся в своих каютах, на магистралях коридоров, на безликих и скользких палубах. Да, - первая смена - невзрачная, на первый взгляд, роскошь. Ее преимущества осознаешь только в процессе жития на воде. И тогда она приобретает поистине, я бы даже сказал, целебные свойства, экономя нервы, желудочный сок и все остальное с этим связанное. Так что, имейте это в виду при выборе, если таковой произойдет и вас насильно не определят к какой-нибудь из двух каст.
Назло всем прочитанным книгам, ее каюта располагалась в противоположном конце судна. Единственное, что нас роднило помимо моих воспоминаний, так это общая палуба. Но разве этого мало?
- Это моя, - сказала она, останавливаясь напротив двери в каюту.
- Хорошо устроилась.
По дороге я уже прикидывал, что мог бы запросто проникнуть к ней через окно, приветливо выходившее на палубу, будь у меня на то дозволение. Впрочем, и без него можно было вполне обойтись. Что мы, чужие?!
- Хочешь зайти?
- Позже. Сразу не удобно как-то.
Она засмеялась.
- Ты совсем не изменился.
- Ты же говорила, что я постарел.
- Это снаружи.
- А внутри?
- А внутри - нет.
- Это комплимент?
- Еще какой!
- Тогда до вечера.
Что я мог еще сказать? Я подождал, пока за ней закроется дверь. Что я чувствовал? Судьба неожиданно преподнесла мне долгожданные, да к тому же, даровые билеты, которые я все это время тщетно пытался купить с рук. Но не смотря на это, особой радости я не испытывал. В происходящем было больше закономерности, чем везения. В случайности не верю - я это заслужил и теперь принимал как должное. Хотя с самого утра я и помыслить не мог о чем-то подобном. Все произошло настолько быстро, что у меня не было времени для осознания случившегося. Раз - и ты уже у другом месте, точно проснулся в движущемся рейсовом автобусе и даже не пытаешься поначалу связать мелькающие за окном виды. Почему-то обязательно в это время должен идти дождь. А потом объявляют остановку, и ты сразу понимаешь - твоя. Вскакиваешь, бежишь к выходу, и вот тебя уже встречают, целуют, берут под руку. По тугим изгибам чужого зонта порывисто стучат капли. Тогда все и проясняется. Но наступает ли с этим освобождение? Не просочится ли в голову еще какая-нибудь злополучная мысль, способная поставить под сомнение все прежние доводы здравого смысла? Мне надоело сомневаться! Может ли что-то произойти без малейшего контекста, предубеждения, разночтений?! Нет! К черту нерешительность! Избавлялись от этого в разные времена по-разному, но неминуемо история заканчивалась в лучших традициях - благородной, полной трагизма смертью. У кого не получалось, тот навлекал на себя позор и разочарование окружающих. Иными словами - я боялся все испортить, веря в единичность и неповторимость. Категорическую недопустимость второго шанса. Противоречу ли я сам себе? Безусловно! А что еще мне остается?!
Как оказалось - неожиданность была слишком велика. Нужной тары под нее у меня не оказалось, а нести ее на руках я не мог осмелиться. Но надо же было что-то делать! Что я теперь мог - с гордостью отказаться? Да и от чего? Кому от этого будет хуже, как не мне?! Все эти мысли загнали меня к себе каюту, где я не без изящества набрался.
До вечера я спал - еще одна неожиданность, впрочем, довольно относительная. Вечер для меня начался часов в пять. Тумана не было и в помине. Это вполне могло означать, что теплоход все же пошел и я пропустил намеченную экскурсию с увлекательным походом в город. Так лучше. Чувствовал я себя неважно, но более преободренно, чем накануне - удивительное свойство моего организма - легкое, обнадеживающее похмелье.
Приводя себя в порядок, я понял, что на ужин не пойду. Тем более, мы точно не договаривались - что, понятно, не было основной причиной. Мне хотелось, чтобы она, вопреки своим справедливым ожиданиям, а таковые, я надеялся, у нее были, ошиблась и не увидела бы меня. Ребячество, конечно, но в этом было нечто неуловимо спасительное и одновременно жалкое. Иного выхода я не представлял.
Я принялся лежать. Оставалось меньше часа до приглашения, а пока по радио транслировали спектакль по неизвестной мне пьесе. Сюжет показался пресным, отрывками пародируя "Милого друга" Мопассана, но будучи непоправимо далеким от него как идейно, так и морально. Как ни странно, но я опять чуть не уснул. Пришлось прилагать значительные усилия.
В дверь постучали. Я крупно вздрогнул, как от выстрела, и почему-то сразу подумал, что это она. "Если спросит, скажу, что мне не здоровится".
- Войдите.
- Извините, я могу пропылесосить, а то вы в обед спали, а мы, знаете, во время экскурсий убираемся. Так что у вас сегодня не убирали. Полагается убрать.
Я не понял толком, причем здесь обед и экскурсия, кроме того, что я и то и другое проспал.
- Пожалуйста. Я могу не вставать?
- Можете, можете. - тараторила она, неуклюже втаскивая во внутрь жуткое орудие обеспыливания. Торопливая речь уборщицы необоснованно сочеталась с ее крейсерскими габаритами - обычно так говорят тощие, сухие, пологогрудые. На этой же можно было пахать и покорять межпланетные пространства. Причем, одновременно.
Надсадно заревел большущий синий бочонок пылесоса, поглотив робкие звуки радиоспектакля. Мощный стан уборщицы, в белом, похожем на больничный, халате, монотонно сгибался и разгибался, продвигаясь таким образом ко мне все ближе. "Странно, что она начала от двери, а не от окна". Неожиданно около моей головы звякнуло, и через мгновение ее огромная рука выудила из-под щуплого пристенного столика пустую бутылку. Глупо, но мне стало стыдно. Ее упреждающий взгляд усилил мое чувство - еще одно выразительное проявление моего сценического похмелья.
- Не позволено.
- Извините, - прошептал я.
Трофей она уволокла с собой, победоносно виляя бесформенным крупом и таща следом пылесос. Вскоре каюту вновь наполнили голоса героев неизвестной мне пьесы. Чей-то тенорок визгливо возмущался: "Как ты могла со мною так поступить?!". На что ему отвечали: "А что мне еще оставалось делать?!" Интересно, а в жизни это действительно звучит так нелепо или тому виной превратности сценического искусства и чьей-то выдумки? Или сама жизнь так уж органично примитивна, что вконец приевшись, замечаешь всякую мелочь, впрочем, нисколько ее не прибедняющую? Много вопросов, слов, мыслей. На самом же деле, все значительно проще. А именно - стало прохладней и я залез под шерстяной зеленоватый плед. Очень захотелось горячего чаю, а вслед за ним - всего остального. Дошло до того, что я было попытался подняться, и не исключено, что смог бы его даже заварить, но мой организм, исчерпав все удивительные антипохмельные свойства, начал проявлять себя с неприглядной стороны, заставляя хозяина нервничать. Теперь у меня было все как у остальных - классическое сотрясение мозга - на что пояснения не требуются. Пить я никогда не умел. За кипятком же надо было выходить в коридор, где располагалась специальная ниша с двумя кранами, надписи над которыми гласили: "кипяток" и "кипяч. вода". На такой подвиг я не был способен, а кипятильника с собой не оказалось, и я впервые в жизни об этом пожалел.
Радиоспектакль внезапно поперхнулся и из эфира выплыл спокойный мужской голос: "Уважаемые пассажиры, работники ресторана приглашают на ужин первую смену. Приятного аппетита!". И еще раз.
Потом снова постучали.
- Войдите.
- Время процедур.
- Что?!
- Я пришла вам сделать укол.
На пороге стояла миловидная барышня в белом халате. В руках у нее был пластмассовый коричневатый поднос. Со своего места я не мог разглядеть его содержимого.
- Какой укол?
- Самый обыкновенный. Вам что, никогда не делали уколов?
- Я чем-то болен?
- А по-вашему, я стала бы делать укол здоровому человеку?
- Пожалуй, нет.
- Вы сегодня совсем странный! Ну да ладно - я вас прощаю.
- Сегодня?! Что, мы уже виделись?
- Если будете хулиганить, я все расскажу доктору. А вы знаете, что он очень строгий. - говорила она, ставя поднос на столик рядом со мной.
Я был уверен, что это какой-то удачно спланированный розыгрыш. Может, я стотысячный пассажир? Или вместе со мной путешествует кто-то из друзей - все-таки второй день и я его мог просто не заметить, и он придумал укорить меня таким образом? Я решил подыграть.
- Больше не буду - честное слово!
- Вот и замечательно. Переворачивайтесь на живот.
Это было уже интереснее.
- Расстегните ремень.
- Извольте.
Мощным, но аккуратным рывком она приспустила штаны. Снизу сделалось прохладно. В воздухе запахло спиртом. "Здорово подготовились" - не без удовольствия подумал я. В ее движениях подспудно чувствовался профессионализм. Я почувствовал, как медленно заносилась ее рука со шприцем. "Сейчас кто-то войдет, она рассмеется и все встанет на свои места..." Но никто не входил, на места ничего не становилось, а она резко воткнула иглу. От неожиданности я вскрикнул.
- Вы что, сдурели?!
- Прекратите истерику! Вы не у себя дома, а в общественном учреждении!
- Какого черта вам надо?!
- Это вам надо! Вас сюда доставили, не меня!
- Куда сюда? Кто?!
- Прекратите издеваться! Стыдно, товарищ! Стыдно повышать голос на женщину! Я, можно сказать, душой за вас болела, а вы...
Она схватила поднос и, всхлипнув, выбежала, хлопнув за собой дверью. Я остался неподвижно лежать со спущенными штанами. Не успел я опомниться, как в дверь снова постучали.
- Можно...
Это был Катин голос.
- Как ты себя чувствуешь?
- Все хорошо, спасибо.
- Ты ее опять обидел.
- Сама виновата. Нечего лезть со своими процедурами.
- Но ведь это только тебе во благо.
- Ладно. Проехали.
- Какой же ты упрямый!
- Долго мне еще тут валяться?
- Я говорила с врачом - еще пару дней.
- Черт знает что!
- Потерпи. Все будет хорошо, вот увидишь!
Как и предполагалось - через пару дней меня выписали. За мной приехала Катя. Я хорошо помню грязный больничный дворик, сплошь покрытый скользкой листвой. Мне казалось, что те вещи, которые она мне привезла, уже пропахли лазаретом и лекарствами. Почему-то я стал отличать эти два запаха. Странно - по идее, все должно было быть наоборот. Голова практически не болела - мне здорово повезло - так сказал врач, с участием частника пожимая мне руку. А еще я узнал, что у меня третья группа крови и донором пригласили местного дворника. Может, после этого во мне откроются какие-нибудь непредвиденные способности или я стану писать на социальные темы? Какая была связь между головой и переливанием, я так и не понял. А может, было что-то еще? Спрашивать я не стал. Мать всегда говорила, что тактичность меня погубит.
Катя улыбалась. Ее бледная руча крепко сжимала разноцветный зонтик. С неба накрапывало - в таких случаях всегда идет дождь - говорят, это добрая примета. Пусть так оно и будет - мне очень даже кстати. Пусть у нас с ней все будет хорошо.
Сейчас мы поедем ко мне домой. Она взяла меня под руку. Я слышу, как по тугой кроне зонта все сильнее стучат капли. Это добрая примета. Пусть у нас все будет хорошо.