Фёдорович закрыл боковую дверь в гараже, подпер её лопатой и пошел в дом.
В доме было тепло и уютно. Вымыл руки, вытер о тряпицу "для рук" у рукомойника, прошел и сел за стол.
- Что Мишка-то хотел? - жена Татьяна села рядом.
- Ты думаешь, - он сам знает? Что все сейчас хотят? "Захотел - получил" - другого на уме и нет.
Фёдорович смотрел в окно.
...Ночью выпал первый снег, он закрыл землю аккуратно, что вселяло надежду на то, что трёхдневные морозы не успели ничего плохого натворить с подземным миром.
Всё-таки пришлось закрывать цветы - лилии, которые "по кой-то" Татьяна понасажала вдоль всего дома и которые были последние годы главной её "головной болью" и предметом для любопытства всей живности вокруг.
Даже Дик, случайно оказавшись в огороде, стремился первым делом подбежать к ним и "поздороваться". Видимо, - столбы у него пользовались меньшим уважением, чем предмет постоянной опеки и гордости Татьяны.
У Дика и Татьяны, вторым по значимости в их жизни, были розы.
Характер интереса Дика к питомцам Татьяны вызывал у той иногда агрессивные желания, направленные против, добродушного по всем меркам, пса, живущего своей жизнью и по своим законам, но они противоречили мнению Татьяны.
Федорович, когда его с гневом подзывала Татьяна, чтоб показать темные, похожие на ожоги, пятна на листьях любимцев, и высказывала намерения о наказании пса, пытался защитить Дика и говорил: - "Что ты? Может, заболели чем? Может, что-то не хватает в организме?"
Получая в ответ: - "Ага! Этим не хватает, а другим хватает?" - он, мысленно соглашаясь с Татьяной, отвечал: - "Ну и что! В деревне вон, - сколько народу, а болеют все разным", - уходил, оставляя Татьяну наедине со своими мыслями и питомцами.
...Он любил снег. Вот почему-то любил и дождь, и снег! А почему любил?
По молодости как-то подумал об этом - почему, - бросил. Нравится и нравится. Раньше, иногда, даже специально уходил на рыбалку, чтоб под дождем посидеть. Так просто ни встанешь, ни сядешь под дождём, - люди кругом, а на рыбалке можно.
...Дождевик становился грубым, как фанера, дождь по нему колотит, так ребятишки малые стучат по животу своими кулачками, смешно...
Да и когда рассердится дождик - тоже смешно. Шумит, шумит, нагородит невесть что, и успокоится. Что шумел? Что хотел?
- Может рюмку выпить, а? - Федорович повернулся к Татьяне.
- О! Спросил! Нашел, кого спросить! Вправду говорят, что к старости у мужиков и мозги тоже сохнут. Посмеши народ-то! Посмеши! Посмотри на часы и насмеши. Нас, вон с Пушком, посмеши", - Татьяна метнула взгляд на Пушка, сидящего на печке.
Фёдорович посмотрел на Пушка. Тот, явно недовольный, что печка была холодная, лежал, втянув голову, положив её на лапы, и смотрел на Фёдоровича.
- Давай, печку протопим, что ли? - он продолжал разглядывать кота.
- Давайте, деньжищи отдадим за газ, котел поставим, мусора из дровенника натащим, сядем у печки и смотреть на неё будем. Давайте, давайте....", - Татьяна уже стояла около стола и перебирала чистые тарелки.
- Где она? - Фёдорович отошел от печки.
- У соседей! "Где она?" Не знаешь!
... Где всю жизнь была, там и стоит, разлюбовь ваша, разлучница хренова. Платочек повязала и стоит, ждет кавалера.
Фёдорович подошел к буфету, за спиной звякнули тарелки.
... Этот буфет делал его батя.
Фёдорович видел, что то "здесь", то "тут" в нём проглядывали "косяки" в батиной работе, но берёг его и дорожил им.
Да и то, - батя был молодой, когда его делал. Старался. Да к старанию надо бы и умение. А умение... Его, хоть зови, хоть не зови, оно само только со временем и через больную спину входит.
В левом верхнем шкафчике стоял графинчик из розового стекла, рядом "лафетничек" на высокой ножке и "соточка" без ободочка.
Он взял граненую "соточку" и поставил на буфетный столик.
- Дай что-нибудь..., - он сделал вид, что повернул голову.
- Своими руками? Да ни в жись, - Татьяна хлопнула дверью.
Фёдорович осторожно открыл графинчик. За спиной опять хлопнула дверь.
- Вот всё говорят, что надобно в "свойскую" разрезанную дольку чеснока класть. Всё только собираюсь так сделать. А так и не попробовал, - подумалось, глядя на наполненный до краёв стаканчик.
- Сядь за стол-то. А то готовы уже и на одной ноге с "графиней" своей целоваться.
Капуста вон стоит.
Фёдорович, осторожно перешел к столу, сел. Еще раз посмотрел на стаканчик, набрал воздуха и опрокинул его в рот.
"Одноглотошный!" - вспомнилось, как этот стаканчик называл батя.
Он взял щепоть капусты и с наслаждением стал его жевать.
- Давайте, давайте! Вилки уже нет. Руками давайте! Песню ещё затяните.
- Капуста хорошая в этом году. Это правильно, что тмин и укроп в неё кладем.
Это правильно, - подумал Фёдорович и взял ещё одну щепоть.
Татьяна сидела за столом и смотрела на него.
- Что этот баламут - Мишка, хотел-то? Приперся "ни свет, ни заря", баламут, мужика сглазил, чтоб повылазило ему...
- Пойду я на скамеечку, покурю, - Фёдорович встал.
- Сходи, сходи! Посмеши народ.
- Печку-то затопи. Я вернусь скоро.
... Смахнув рукавицей снег с лавочки, протоптав и утрамбовав дорожку вдоль неё, Фёдорович сел, достал сигареты и закурил.
Взгляд уперся в красную раковину таксофона на столбе напротив.
- Вот ведь, пацаны! Давно бы еже уперли бы эту хреновину на пруд кататься на льду. Как бельмо в глазу. А не снимешь. Государевы денежки потрачены. Что козе под хвост, что сюда.
Воруют! Даже не скрывают, что воруют. А по всей стране? Ещё и в красный цвет красят, чтоб все боялись их, - он смотрел на телефон и размышлял о том, что "если раковину положить "на спину" - получится неплохие санки, чтоб кататься с горки.
Но пацаны всё реже бегают на горку. Все реже встретишь где-то в лесу лыжню. Новое время! Эта "хреновина" висела здесь уже невесть сколько, так и не ставшая никому нужной, напоминая всем, что где-то есть власть, что чем-то она занимается, что помнит о нём - Фёдоровиче и якобы заботится о нём. Заботиться ли? Нет, конечно! А вот, что она есть - напоминает этим красным кулаком!
Не те пацаны сейчас! Не те! Да и власть... Сама для себя - мы сами для себя.
... В школе, помнится, учили "на зубок" - "от первобытно - общинного, к рабовладельческому, к ..." потом Райкин над этим смеялся... А по сути, строй один - человеческий - кто-то сверху, а кто-то их обслуживает снизу. А меняются только условия жизни одних и других.
И всё! Поэтому, как был "рабовладельческим" - так и остался.
Балабол - Витька и тот догадался: - " Вы", - говорит, - "нам бы жирафа привезли, мы бы его на воспитание всей деревней взяли. Всё польза и нам и жирафу. А не эту красную скорлупу от съеденного кем-то яйца себе бы оставили".
... Где столько жирафов-то набраться на всю страну-то?
...Фёдорович перевел взгляд с "акта выполнения госпрограммы" на дорогу.
Явно, что к нему, шел Витька - школьный товарищ.
Мишка своим внедорожником раскидал ещё пушистый снег, продавив тонкий лед на лужах, и Витька шел по колее, осторожно обходя их.
- Вспомни чёрта - он и тут! Вроде, осторожно идет и голову пригнул, как конь в возу - трезвый, - подумал Фёдорович.
... - А я тебя далеко заприметил. Что рано-то? Здорово! Дай курнуть, - Витька сел, протянув руку к сигарете.
- Ага! Не знаешь что ли - "ни докуришь - ни...". На целую, - он протянул пачку и зажигалку.
- Не! Целую не надо, мне только разик "жаднуть" - не выкидывай. А ты чё в рань-то. Зуб болит что ли? - Витька закрыл колени полами полушубка.
- С чего взял?
- А вроде как - "выхлоп" от тебя! Запашок вроде как зубными каплями.
- Два.
- Что два?
- Два зуба болят.
- А у меня уже и не болят. Нету. Нету зубов - и проблемы нету. Ты вот, - свои ещё трешь. Вроде с мальства вместе и в армии вместе, и едим всё одинаково, а зубы разные. Отчего так? Значит нутро разное, - Витька взял протянутый "чинарик" и затянулся.
- Слова разные говорили всю жизнь, вот и зубы разные. Зубы ведь не только жевать, но и язык прятать. Не работали они у тебя - вот от безделья и сгинули.
- Это да! Я - прямой человек. Правду завсегда "в глаза" скажу.
- Не правду скажешь, а как видел или, как думаешь, - то и скажешь. Так и говори. А то - "правду он скажет". Знать бы - какая она правда-то! У каждого - своя!
У раба - своя, у надсмотрщика - своя, у плантатора - своя, у его жены - своя.
- Заве-е-ел! Так не бывает! Куда смотришь, как видишь - там и правда!
- Всё бывает - "и рак свистит - и корова летает"!
- Отвали, Сенька! Вон - столб стоит - не правда что ли?
- Неправда! Земля столб держит. Вон - "земля столб держит", - передразнил Фёдорович Витьку, махнув так же и в туже сторону, как и Витька.
... - Ладно! Ну, тебя!
Мишка что ли уехал? - Витька перевел разговор на "другое".
- Он! ...Хороший парень! ... Только какой-то...! ... Или они сейчас все такие?
- Конечно, твои - ангелы, чужие - черти! Знакомая песня! - Витька почему-то не принял предложение "мировой", - Сегодня-то, чем уж он успел не угодить тебе?
Вроде ещё петухи молчали, а ты уже - кукарекаешь и кудахчешь...
- Иди ты! Куда шел и иди!
- К тебе шел. Пошто "лаешься-то"? Итак почти не видимся. Лается тут!
Одни мы из класса остались. Взял манеру, как что, так лаяться...
... Они сидели, смотрели на красное пятно на столбе напротив, каждый думал о чем-то своем.
- Давай сигарету-то, - Витька первым нарушил молчание.
- Разбудил с утра Мишка-то, - Фёдорович протянул ему сигареты, - ему ехать в город, а колесо спустило. Припер свой компрессор, орет - " Не работает, сука! Опаздываю! Час кручусь вокруг! Замерз! Дай насос".
Даю насос. А он: - "Фёдорович, ты что, - меня угробить решил? Я сломаюсь на этой палке! Дай компрессор!" Дал.
Он ушел. Вскрыл я компрессор-то. А там, знаешь, есть такой обратный клапан, а он - просто кругленькая резиночка. То ли от времени, то ли специально так делают, чтоб вещь долго не работала, то ли от холода, только она, эта резиночка - клапан, свернулась там и сбилась в сторонку. Движок-то компрессор крутит, а компрессор-то сам на себя воздух-то и гоняет. Вхолостую значит. Вот такая, казалось бы, маленькая хреновинка, а работа всей конструкции насмарку.
Я взял пробойничек подобрал диаметр и из старой велосипедной камеры вырубил новый клапаночек, "точь в точь". Взял и вазелином его - еще советским - без запаха, чуть обдал. Вставил, включил, зажал шланг, четыре атмосферы нагнал, выключил. Готово.
- А Мишка что? - Витька щелчком "стрельнул" окурок через дорогу.
- "Спасибо, Фёдорович, я поехал. Вот твой компрессор. А это дерьмо выкини, будь другом. Я сегодня другой куплю. Будешь выкидывать скажи ему - "предатель". Скажи, что гад он!"
... Вот так и сказал, - Фёдорович достал и закурил сигарету тоже.
- Ну..., - Витька ждал продолжения.
- Что "ну"? Я же тебе сказал - "то ли от времени, то ли специально так делают, чтоб вещь долго не работала, то ли от холода, только она, эта резиночка - клапан, свернулась там и сбилась, а движок крутится, а компрессор гоняет поршень...", - Фёдорович "послал" свою сигарету вслед за Витькиной.
- Ну...?
- Что "ну"? Вот что "ну"? Вот сломается у тебя нога - сам вроде здоровый, а нога сломана - давай тебя в "инвалидный дом" из дома, или сразу под холмик.
Неужели понять не могут - "Ну, с кем не бывает!" Почему же сразу на помойку.
Возил, возил с собой, наверняка, тот не раз и не два выручал его. А тут оплошка вышла у напарника и - "Выкинь его. Предатель. Сволочь. Гад." Что-то тут не так!
- И что? Тебе не нужен, Мишке не нужен - давай продадим. Обмоем. Вмиг купят. Мишка дрянь не купил бы. Повезло, - Витька весь подался к Фёдоровичу.
Фёдорович повернулся к Витьке, долго смотрел на него, потом оттянул вниз нижнее веко и сплюнул.
- Ну, и..? - Витька сплюнул тоже.
- А это - мужик пришел в зоопарк. Ходит вокруг клетки с обезьяной. Туда пойдет, сюда пойдет, только обезьяну станет рассматривать, а она к нему поворачивается, и веко так вниз оттянет и смотрит. Мужика это "задело" он к служке, что там ходил: - "А что это ваша обезьяна, стоит мне подойти к ней, впялится в меня и веко вниз тянет?" А тот говорит: -"Да Вы, гражданин, не обращайте внимания, она себя экстрасенсом считает и всем дуракам так показывает." Обидело это мужика - пошел он на рынок и купил двое ножниц и вымя коровье с титьками. Ножницы в руки, вымя в штаны и опять в зоопарк. Бросил одни ножницы обезьяне, а другие себе. Одел на пальцы - обезьяна повторила, взял,- обстриг себе волосы на голове - обезьяна тоже, расстегнул рубашку и на груди - обезьяна тоже, достал коровью титьку и отстриг - обезьяна посмотрела внимательно на мужика и...- хоп - веко вниз тянет.
- Ты мне уже его рассказывал, когда в армии служили, - улыбнулся Витька.
- Помню, когда ты гусеницы танку нашему покрасил, - Фёдорович тоже улыбнулся.
- А чё! Ты же помнишь, команда была - "чтоб как с завода". А помнишь к нам тогда трактор "ЧТЗ" привезли, так у него гусеницы синие были, я и подумал...
- Насмешил ты тогда. Полк неделю на нас пальцем показывал. "Батю" тогда насмешил...
- Да! "Батя"! Герой. Тогда уже полковником был. Пацаном всю войну прошел. Пожалуй до маршала дослужился?
- Вряд ли! Помнишь в лицо без оторопи по первости и не взглянешь.
- Так два раза горел в танке. Первый раз на Курской. Что ты хочешь? Живой хоть остался и то - дело.
- Генералом может и стал. А маршалом вряд ли.
... Это болота гатить - любой сгодиться, а на коврах гадить - лоск в лице нужен.
- Ну, скажешь! А Кутузов! Тот вообще одноглазый!
- Так я и говорю - "Страну спасать - не в душу ей ... гадить". "Спасать - любой хорош, а койку мять - с тем, кто пригож".
Фёдорович опять посмотрел на столб с телефоном.
- Ты, Витьк, что ко мне-то шел? - он опять достал и протянул сигареты Витьке.
Тот тоже посмотрел на столб и засмеялся: - А ты мне и скажи, что я к тебе-то шел. Заговорил меня, - я и забыл. Вот память-то!
- Оно так! Мы с тобой, как те два старика на лавочке. Один говорит: - А помнишь, дружище, как за девками бегали? - А другой отвечает: - А как же. Ещё как помню! Только вот по кой хрен мы за ними гонялись - забыл! - Фёдорович засмеялся, Витька тоже.
- Ладно, вспомню, - приду. Давай пойду я. Смотрю, печку-то протапливаете иногда. Я тоже. Без печки как-то одиноко в доме, - Витька показал глазами на дымок из трубы.
- Топим иногда. Тепло от неё какое-то другое. Пойду и я тоже. Не март, а мы тут сидим, - встал и Фёдорович.
... - Ты что так долго? Сказал на минутку, - Татьяна сидела за столом, перед ней стояла швейная машинка.
- Да-а-а! Витька заходил.
- А что в дом-то не прошли. На улице не март, чай! Что хотел-то?
- Да-а-а! По делам! Сказал, что еще зайдет к вечеру или завтра.
... Тань! А вот почему первый снег под ногами не скрипит. Никогда раньше не замечал, а сегодня заметил. Дик так и не вышел из конуры. Старый уже. Не пришлось бы, зимовать с ним в доме? А?
- А то места не хватит? К телу, наверное, помягче кладет, ластится. Земле-то, наверное, не "без разницы", что на всю зиму-то к телу-то. Вот и не скрипит, - мягкий, теплый, к телу льнет. А Мишка-то чё хотел-то?
- В город поехал. Компрессор подарил.
- Так у нас вроде есть уже?
- Если считать тот - первый, который я из "зиловского" сделал, то пять уже их у нас.
- Солить, что ли, их будем?-Татьяна подняла голову.
- Пусть лежат! Может тому же Мишке и понадобится. Оно ведь в жизни по-разному бывает!
- По-всякому! - согласилась Татьяна, сняла очки и отложила рукоделие, - а Пушок-то "гостей намыливает", даже "мурчал" что-то...
Фёдорович аккуратно вытер руки и повесил тряпицу на место.
- Подстыл, поди, на улице-то, - Татьяна опять надела очки.
- Нет. Светло на улице. Снежок молодой, глупый. С солнышком там болтают.
...А Витька домой пошел и я пошел.