Аннотация: Да что тебе говорить, ты сам всего навидался, я вас, солдатиков, сразу вижу, глаза у вас другие... Как ни сложись жизнь после, а метина эта, тоска смертная, на дне таится...
Садись, милок, в ногах правды-то, говорят, нету. Да и стоять тебе трудно, я вижу. А за соседа нашего не беспокойся, он на свою нижнюю полку только ночевать приходит. У него рядом, в следующем купе, друг едет, так они весь день в карты играют. Дорога-то длинная... Уж я еду-еду, а она все не кончается. Хорошо, что вот теперь тебя Бог послал, мы с тобой и почаевничаем, и поговорим.
Да ты не стесняйся, бери пирог-то, бери смелее, хоть и два дня назад печеный, а все еще хорош. Матушка моя, покойница, Царство ей Небесное, своим хлебным хитростям меня обучила, пироги хоть неделю ешь, все не черствые, да душистые. Она у нас на всю округу славилась. В войну на весь колхоз хлеб пекла, все бригады в полях его ели, да нахваливали. Как сейчас помню, ночью глаза открою, темно, только коптилка масляная горит, а мамушка уже тесто, что с вечера поставила, подбивает. Несколько раз за ночь вставала к нему, все квашню уталкивала. А утром, чуть свет займется, у нее уже и булки на столе большом выкатаны, подходят, и печка греется. У нас в доме большая русская печка посреди избы стояла, теперь и не увидишь таких-то, а раньше вся жизнь вокруг печек шла. Да... От запаха хлеба и проснусь, бывало. Мамушка меня баловала, всегда от первой буханки самую хрустящую корочку отрежет и мне даст. Когда с маслицем, а когда и просто солью крупной посыпет... Ничего вкуснее в своей жизни, кажись, и не пробовала. Теперь вон чего только не купишь, гляди, а я вкус тех корочек до смерти не забуду...
Ты ногу-то больную протяни свободно, не боись, никому тут не помешаешь. Старые раны с годами на погоду болеть начинают... Как за сорок лет повернет, так все болячки и выходят. Ты осколок-то свой под коленом ведь с войны носишь, а беспокоить он тебя стал только в последнее время, верно? Стареете вы оба с ним, он хоть "рубашкой" и оброс, а труднее вместе жить становится...
А чего ты, сынок, удивляешься, ничего особенного в этом нету, просто вижу, да и все. Особенно афганские раны... Я не одна такая, а коль Бог нас вот тут вместе свел, может и помогу тебе, если захочешь, конечно. Полечу колено-то...
Не веришь... Ну ладно, ехать нам долго, расскажу тебе, как все случилось со мной, как жизнь моя переменилась, когда война эта Афганская пришла...
Матушка моя не только хлебом славилась, но и тем, что людям помогала, лечила она болезни всякие. Травницей была, заговоры знала, да кости вправляла, как ее мать и бабушка, такая же. Они и передала ей талант свой. Помню, как люди разные к нам в дом приходили и приезжали, кто местный, а кто издалече. Никому она не отказывала, раз Бог привел. А денег... нет, не брала за лечение, грех это. Так, кто чего даст - хлеб, сметаны плошку. Говорила, что нельзя не взять, если дают, потому как люди с этим даром вместе болезнь оставляют. А нет, так и так лечила... Ну и семье какое-то подспорье в войну. Голодно жили, мужики все на фронте, кто постарше - в поле, а младшие все на ней... Мал-мала, да и еще меньше...
Да... Видеть-то я все это видела, только ни к чему не приглядывалась, маленькая да глупая была. Война кончилась, папка мой живой с фронта вернулся и жизнь полегче стала. Я в пионерках ходила, в комсомол поступала. А как школу закончила, так сразу замуж выскочила. Мы с мужем среди первых на целину подались, новые земли осваивать. Сын у нас родился, Васенька, потом дочка, Еленка. Только муж мой рано помер, шофером он работал, авария случилась. Осталась я, значит, с двумя малыми детками на руках. Очень я Семена моего любила... Только горюй не горюй, а жить надо. Детей поднимать. Они еще ничего не понимали, только плакали, не хотели в круглосутках оставаться, когда я по вечерам еще полы в конторе мыла. Но ничего, выкарабкались... Замуж я больше не пошла ни за кого, не могла я мужа своего забыть, однолюбкой оказалась. Сватались ко мне не раз, ты не смотри, что я теперь-то вся в морщинах, да седая, молодая я красивая была, да сильная, а седина рано насела... На двух работах работала, чтобы в доме все, как у людей, чтобы детки мои ни в чем не нуждались. Отпуск всего два раза за все эти годы брала, тогда только родителей и видела, да потом на похороны приехала. Все казалось, что впереди еще много времени, а его-то и не осталось совсем. Сначала папа помер, а через полгода и маму схоронили. Она и не болела вроде бы ничем, а тихо так угасла, как свечка догорела... Сын мой, к тому времени, училище военное закончил, лейтенантом стал и куда-то в Ленинградскую область служить уехал, дочка в педучилище районном на учительницу училась, там и замуж вышла. И осталась я одна... совсем одна. Только тогда поняла я, как же мамушки моей мне не хватает, столько у нас с ней недоговоренного осталось, столько слез не выплакано... Опять стала я на двух работах работать, чтобы время пошло быстрее, да и детям каждый месяц переводы слала, хоть и взрослые они, да ведь молодым всегда не хватает.
Ты пироги-то ешь, не стесняйся... А вот я тебе еще чайку подолью, повеселее пойдут!
Ну так вот я и говорю, все, вроде бы, в колею вошло, да тут большая беда-то и случилась - война эта Афганская, будь она неладна, проклятая! Сынок мой там с первых дней почти оказался, в аду этом. Да что тебе говорить, ты сам всего навидался, я вас, солдатиков, сразу вижу, глаза у вас другие... Как ни сложись жизнь после, а метина эта, тоска смертная, на дне таится.
Да... Я прямо сама не своя стала, как узнала, что он там. Проснусь, бывало, ночью и лежу, прислушиваюсь к чему-то, как будто расслышать пытаюсь, как он там, живой ли? Молиться тогда начала, все Бога просила хранить моего сыночку... Да видно поздно я спохватилась, не услышал он мои молитвы... В ту страшную ночь, аккурат, вижу я сон - как будто сынок мой, маленький еще, в одной рубашонке, бежит ко мне по дороге, смеется. Я ему руки навстречу раскинула, присела - вот-вот подхвачу, прижму его к сердцу... Только не добежал он, споткнулся... смотрю, а у него вся головенка-то в крови... кровь на рубашку капает, смотрит он на меня такими взрослыми глазами, тоска в них не детская... а потом начал он отдаляться от меня, все быстрее и быстрее! Проснулась я от своего же крика, вся подушка от слез мокрая и поняла, что случилось что-то страшное с моей кровиночкой.
Еле-еле я утра дождалась и побежала в военкомат. Военкомом тогда зять моей подружки работал. Стала я его просить, чтобы узнал он хоть что-нибудь о моем сыночке. Тот сначала и слушать не захотел, придумки, говорит, это ваши бабьи все, не мешайте работать, идите себе домой, мы тут важными делами занимаемся. Только я не ушла, весь день сидела в коридоре перед его кабинетом, а сама все просила про себя кого-то, чтобы я и вправду глупой бабой оказалась, чтобы сон мой не сбылся. Уже вечером, когда все работники по домам ушли, позвал он меня к себе в кабинет и стал куда-то звонить. Долго звонил, я уже и прислушиваться перестала, а потом положил трубку, отвернулся к окну и говорит: "Бери, тетка Настасья, завтра билет до Ташкента, через несколько дней Василий там в госпитале будет, раненный он, вертолет их сбили..." Свет у меня померк перед глазами. Очнулась я на диване, он мне в лицо водой брызжет, глаза перепуганные, врача, говорит, вызвал. Только я врача дожидаться не стала, побрела домой, там в сумку вещички покидала, у соседки денег заняла, своих-то немного оказалось, да на станцию...
Не помню, как я до Ташкента добралась. Билетов не было, лето уже началось, люди в отпуска ехали, детей на каникулы отправляли. Так я на перекладных, где стоя, где сидя - на третий день добралась таки. А город-то большущий, госпиталей много! Стала я Васеньку искать, а его нет... Все глаза выплакала, все ходила и ходила из одного госпиталя, в другой. Ночевала на вокзале. Только через неделю привезли его. Не хотели меня к нему пускать, тяжелый он, сказали. В сознание все не приходил. Косточки-то переломанные ему еще в Афгане доктора сложили, а голову разбитую, уже в Ташкенте, доктор знаменитый оперировал. Только Вася в себя так и не пришел после операции. Прорвалась я к этому доктору, упросила пустить меня к сыночку, плакала очень. Посмотрел он на меня посмотрел, а потом махнул рукой. Распорядился чтобы дали мне халат чистый и разрешил остаться в палате, рядом с сыном.
Как увидела я мою кровиночку, чуть в голос не завыла... В гипсе весь, голова перебинтована, лицо желтое - краше в гроб кладут, прости меня Господи! Села я на пол, рядом с кроватью, прижалась к его руке головой, да так и просидела до ночи. Только потом и заметила, что не один он в палате-то. Трое их таких было, все тяжелые, все без сознания. Мальчики совсем! Сердце мое кровью обливалось на них глядючи, а помочь не могла ничем. Пол в палате мыла, судна выносила, научилась белье им менять. Спала там же, раскладушку на ночь ставила. Только какой там сон - забудусь на чуточку и подскакиваю, бегу, дыхание слушаю, живы ли?
На третью ночь сморило меня, как провалилась в забытье. Опять вижу я тот же сон, только в конце вижу, что поворачивается ко мне сыночек и говорит: "Мама, помоги мне... только ты мне помочь можешь..." Я кричу: "Да как же я могу тебе помочь, сыночка, как?" А он повернулся ко мне еще раз и говорит: "Спроси бабушку..."
До самого утра я потом пролежала в потолок глядючи, все думала о том, что во сне увидела. Я снам-то своим давно доверять привыкла. Ни разу еще не было такого, чтобы сон мой не сбылся, с детства так было. Я и разгадывать их сама научилась. Даже и не разгадывать, а просто просыпаюсь утром и знаю, что тот или другой сон значил. Поэтому знала я, что сон в ту ночь очень важным был и должна я сделать все, как Вася мне сказал. Вот только, как спросить бабушку, то есть маму мою? Уже три года прошло, как похоронили мы ее рядом с папой. Вспомнилось мне в ту ночь многое. Как лечила она людей, как много знала она. Так мне хотелось время это вернуть, все до мелочи у нее выспросить, да перенять!
А с рассветом поняла, что надо мне ехать к мамушке моей. На кладбище ехать, а там... как получится. Поцеловала я мальчиков моих, перекрестила каждого, а потом Васе прошептала, что еду я к бабушке, как он мне сказал, помощи просить. За три дня обернусь.
Ну, не устал еще меня слушать? А то я за дорогу-то намолчалась, совсем уж тебя заговорила. Смотри, если что, прямо скажи...Ну ладно...
В этот раз мне повезло. В аэропорту сразу билет до С. купила, потом на автобус ночной успела и ранним утром сошла на остановке в нашем селе. Обошла его по околице, чтобы знакомых никого не встретить, не до них мне было, и пришла на кладбище. Разрослось оно за три года, да и не удивительно. Молодежь в город подалась, а старики выстарились, мрут один за другим. Солнце уже поднялось над лесом, птицы на ветках пели, дню радовались. Березки, которые мы с сестрой посадили у родительской оградки, вытянулись, не узнать. Могилки травой поросли, давно здесь никто не был. Поздоровалась я с родителями, бабушке с дедушкой за соседней оградкой поклонилась, попросила прощения за то, что не приезжала долго. Хоть и говорила я с мамой частенько в мыслях, а тут заново принялась рассказывать про жизнь свою. Рассказывала, траву дергала, листья сухие собирала, вроде как легче мне так было. А все не могла приступить, к тому, за чем приехала.
Долго я так сидела, уже солнце в зените на небе застыло, жарко стало. Только тогда нашла я слова, чтобы о главном заговорить. Встала я на колени перед крестом деревянным на мамушкиной могиле, обняла его, прислонилась к нему лбом и стала просить помощи. Стала просить маму и бабушку, чтобы помогли они Васеньке, ведь он и не жил еще совсем на свете. Ведь и не любил еще никого по-настоящему, детей своих не нянчил. Разве может человек родиться только для того, чтобы сложить свою голову ни за что, ни про что. Просила я прощения за то, что раньше не пришла... Много чего еще говорила, сейчас и не упомню...
Только вдруг почувствовала я, что крест деревянный другим стал, таким, будто я лбом в мамины руки уткнулась. Когда в детстве, бывало, обидит меня кто, или коленки расшибу, прибегу вот так к маме и уткнусь лбом в ее теплые руки. Она меня по голове погладит и все плохое, как рукой снимет.
Подняла я глаза и вижу - стоят передо мной три женщины. Одеты во все белое и на голове белые платочки повязаны. Стоят, смотрят на меня и улыбаются. И вижу я, что ближняя ко мне - мамушка моя... Только молодая, лицо чистое-чистое, просто светится все. Рядом с ней бабушка стоит, я ее такую и не видела, а третья, понимаю, моя прабабушка. Смотрят они на меня молча, только знаю, что рады они за меня, что правильно я поступаю.
А потом прабабушка моя и говорит: "Не кручинься, дочка, это еще не горе... Желание твое, заветное самое, исполнится. Но только одно. Если только за сына просишь, поправится он... Подумай хорошенько, этого ли ты больше всего на свете хочешь?"
Чуть не закричала я в ответ: "Чего ж еще-то? Только бы сыночка мой поправился, я бы ему свою жизнь, что осталась, до последней капельки отдала, только бы он жил!" Да только застряли эти слова у меня в горле... Увидела я палату госпитальную и мальчиков в ней раненных. Они за это время мне как родные стали. Как же я смогу выпросить жизнь одному и бросить других? А потом и другая картина у меня перед глазами открылась - сколько же их еще в этом госпитале в муках и страданиях... а сколько же их всего, раненных... а сколько еще будет...
Подумала я подумала и поняла, что просить мне нужно совсем другое. Попросила я прощения у них за то, что глупая раньше была и судьбы своей не видела. Попросила я их, чтобы передали они мне Дар свой и Силу для помощи людям. Поклялась я, что никогда не использую Дар этот во вред кому бы то ни было.
Склонила я перед ними голову и стала ждать. Что-то легкое коснулось моей головы, будто птица крылом задела, а потом свет яркий залил все вокруг, да такой, что зажмурилась я, а только и с закрытыми глазами могла его видеть... И так мне хорошо стало, так покойно и радостно, что засмеялась я тихонько и открыла глаза...
Рядом со мной никого... Все то же старое кладбище, тихое, заброшенное. Поклонилась я опять родным могилкам и пошла назад к автобусу. Какое-то время на душе у меня праздник был, а потом тревога стала подбираться, да мысли всякие: "Что же там, такое странное, случилось-то? С чем же это ты мать к сыну возвращаешься? Ничего во мне не изменилось, ума не добавилось. Я такая же, как и прежде. Померещилось мне все это, разморило под жарким солнцем от усталости, да в сон потянуло". Такая меня досада разобрала, что всю обратную дорогу я ругала себя за бабью дурь.
Приехала я назад, а там все по-прежнему. Доктор сказал, что все, что возможно, он сделал. Тело Васино пошло на поправку, переломы срастаются, а вот почему сын мой в сознание не приходит, не знает.
Опять целый день просидела я у кровати сына и все думала о том, где же это он там в своем бессознании затерялся? Почему не слышит меня, почему не возвращается к жизни? Не знаю, как уж это произошло, но показалось мне, что свет в палате померк, как туманом серым затянуло все вокруг. В то же время продолжала я слышать, как сестрички в коридоре разговаривают и чувствовала, что сижу я все на той же табуретке больничной, не сплю вроде... Потом вижу - вдалеке рубашонка белая сквозь туман показалась... это же Васенька мой, такой же, как в том страшном сне, только теперь он идет устало, еле ножки переставляет. Я кричу ему: "Сынок, родненький!" Нет, не слышит... И вспомнилось мне: однажды в детстве упал он с дерева и сильно голову разбил. Кровь прямо глаза залила, а Вася вскочил на ноги и, со страху-то, побежал не ко мне, а в другую сторону. Еле я его поймала, да успокоила... Вот ведь и теперь он, один-одинешенек, бредет в другую сторону, потерялся... Потянулась я к нему через тот серый туман между нами... не руками потянулась, а сердцем... любовью материнской, светом тем чудным, что недавно увидела...
И слышу вдруг шепот: "Не плачь, мама..." Ох ты, батюшки! Васенька мой в себя пришел, смотрит на меня... а у меня все лицо мокрое, в слезах.
С того дня пошел он на поправку, слава тебе, Господи!
А я стала, с Божьей помощью, потихоньку другим помогать. Сначала не понимала толком, что и делаю. А потом и знания появились - что-то, как будто, вспомнилось, что-то придумалось-привиделось, книжки нашлись, люди похожие... Так и живу... От одного солдатика к другому - кто ко мне приедет, а к кому и сама еду. Сейчас вот - племянницы моей сын из Чечни вернулся. Она мне письмо прислала, приезжай, говорит, тетя Настя, помоги. И не раненный вернулся, а только не в себе, вроде...
Заговорила я тебя совсем, смотри, уж и ночь за окном. А вот и сосед наш пришел, значит спать пора ложиться. Ну, утро вечера мудренее...