Празднество вошло в самую замечательную фазу, когда все гости уже находились немножко навеселе, но никто еще не был изрядно пьян: настроение - существенно выше нормы, весь вечер еще впереди, а значит, веселье, зажигательные танцы, задорные, а то и откровенно смелые тосты, стройные крики 'Горько!' под звон бокалов.
Татьяна Владимировна, новоявленная теща, довольно грузная женщина с улыбчивым мягким лицом, тяжело поднялась и постучала ребром ножа по выпуклой стенке бокала, пытаясь навести за столом хоть какой-то порядок.
- Минуточку внимания!
Несмотря на ее призывы, кое-где все еще продолжались разговоры, и теща беззлобно прикрикнула:
- Дорогие гости, внимание на меня, пожалуйста - потом договорите. Очень важный момент. Самый главный подарок.
Она выжидательно обернулась к мужу, и тот послушно протянул ей маленький пестрый сверток.
- Дорогая доченька! - начала было она.
- Мам, вы ведь уже подарили нам телевизор!
- Ай, детка, что телевизор? Пусть даже дорогой, пусть даже плазменный, и пусть даже у нас с отцом такого никогда не будет. Это все мелочи. А вот тебе наш самый главный подарок!
На этих словах Татьяна Владимировна развернула сверток и продемонстрировала гостям... чудовищно-пестрые семейные трусы, чуть более длинные и широкие, чем положено, в жутких аляповатых бантиках на малиновом фоне. Все это 'великолепие' венчал огромный гипюровый бант, прицепленный к резинке, с завлекательными ленточками, вьющимися кольцами. Трусы были невероятно смешны и откровенно ужасны в своей нелепости.
За столом раздался безудержный хохот. Теща и сама хохотала так, что никак не могла произнести заготовленный заранее текст. Очаровательная невеста в пене белых кружев в припадке смеха закрыла лицо ладошками, рядом с нею содрогался от хохота жених.
Отсмеявшись, Татьяна Владимировна продолжила, не без труда произнося слова - мешала улыбка от уха до уха:
- Прошу учесть - это не трусы, как кое-кто мог подумать, а противоугонное устройство.
Едва было смолкший хохот разразился новыми раскатами. Теща смеялась вместе со всеми, в уголках ее глаз даже сверкнули слезы, и она, не стесняясь, вытерла их пухлыми пальцами с нежно-розовым маникюром.
- Шутки шутками, - сквозь приступ смеха сказала она, - но в таких трусах его никто никуда не уведет. В таких трусах, доча, он будет весь твой! Специально у портнихи заказывала, между прочим. В продаже таких днем с огнем не найдешь.
Гости отсмеялись, и о подарке забыли. Забыли о нем и молодожены. Однако выбрасывать подарок матери рука не поднялась, и молодая супруга, аккуратно свернув 'противоугонное устройство', засунула его в шкаф, поближе к остальному белью.
Вадим поправил галстук, чтоб узел был ровно посередине и, довольный отражением, вышел из квартиры.
Еще недавно его все в жизни устраивало: работа не бей лежачего, зарплата, пусть не слишком высокая, но как за ничегонеделание - очень даже приличная. Не хватало одного - просыпаться по утрам с любимой женщиной. Исправив последний пункт, заметил, что остальные перестали удовлетворять. Вернее, работа по-прежнему устраивала его целиком и полностью, а вот с зарплатой дело обстояло куда хуже.
Раньше Вадим жил с родителями в просторной трехкомнатной квартире. Там у него имелась своя, отдельная, комната, в которую без особого приглашения никто не смел входить. Родители у него были вполне лояльными и современными людьми, никогда не позволяя себе вмешиваться в дела сына, а потому совместное с ними проживание Вадима нисколько не настораживало. Напротив, он чувствовал себя там на редкость уютно и вольготно: не нужно было заботиться о питании и чистом белье. Наверное, потому и зарплата вполне устраивала. Хватало и на приличную одежду, и на развлечения.
После свадьбы же все изменилось самым кардинальным образом. Во-первых, стыдно здоровому мужику вести жену в отчий дом, на родительскую шею. Пришлось снимать квартиру - очень недешевое нынче удовольствие. А для отдельной жизни, оказывается, нужна не только квартира. Родители с обеих сторон подарили самое-самое важное для современного человека: шикарный телевизор и супер-навороченный ноутбук. Остальное пришлось приобретать самостоятельно: подушки, постельное белье, холодильник. И, самое для Вадима неприятное, посуду. Оказалось, что одной кастрюльки, пары тарелок и чайника катастрофически мало для семьи. И двух кастрюль тоже оказалось мало. И одна сковородка не спасла положение. В общем, прорва.
Деньги, подаренные на свадьбу, закончились фантастически быстро. Не менее быстро исчезала зарплата, и Вадим удивился: как он раньше умудрялся вполне пристойно существовать на эти деньги. Нужно было срочно что-то решать.
С великим сожалением пришлось расстаться с любимой работой. Раньше Вадим Бахарев работал менеджером проектов в скромной российско-немецкой фирмочке. Именно менеджером проектов, а не продаж. Потому что поставляли они на российский рынок оборудование для пищевой промышленности, в основном для кондитерских фабрик. Было то оборудование немыслимо дорогим - хваленое немецкое качество априори не может быть дешевым. Потому-то и назывались Вадимовы обязанности проектами: потому что одну сделку можно было готовить года два-три, зато процент с этой сделки давал очень ощутимый навар как руководству фирмочки, так и Вадиму, единственному наемному работнику крошечной компании.
Одновременно Бахарев вел несколько проектов, держал под контролем все кондитерские фабрики не только своего региона, но и ближайших к нему. И все равно свободного времени оставался еще вагон и маленькая тележка. Сначала Вадим тратил его впустую - болтал по телефону, смотрел фильмы по Интернету, читал все, что под руку попадало. Позже задумался - сколько времени теряется напрасно. Занялся самообразованием. Прежде всего, серьезно взялся за английский. Пару-тройку часов в день разбирался самостоятельно, а дважды в неделю посещал индивидуальные занятия с преподавателем, 'ставил произношение'. Кроме того, проштудировал основы маркетинга и даже замахнулся на менеджмент - чем черт не шутит, глядишь, когда-нибудь пригодится. А нет, так все равно лишним не будет.
Теперь хвалил себя за осмотрительность - пригодились и языковые навыки, и маркетинговые познания. Менеджмент, правда, пока оставался невостребованным, но Бахарев верил - придет когда-нибудь и его час.
Уже второй день Вадим работал менеджером проектов международной компании 'Макнот'. Вроде та же должность, практически те же обязанности, но за весьма более ощутимое материальное вознаграждение. Занималась фирма 'Макнот' продвижением на российский рынок стоматологического оборудования и сопутствующих ему товаров. В последнее время мировая стоматология шагнула далеко вперед, и теперь не только частные клиники, но и самые обычные районные уже не могли обходиться без технологических новинок. А кроме дорогостоящего оборудования прекрасно продавались разнообразные зубные пасты 'Макнот' и щетки той же фирмы. В общем, благодаря настойчивой рекламе и моде на голливудскую улыбку компания процветала, чего нельзя было сказать о прошлой фирме Вадима.
Обещанная зарплата волновала воображение, в будущем перед Бахаревым открывались блестящие перспективы карьерного роста. Одно плохо - новый коллектив. И, похоже, порядки здесь царили не самые приятные. По крайней мере, за вчерашний день Вадиму не удалось познакомиться ни с кем, кроме непосредственной начальницы.
Наталья Петровна Чуликова произвела на него самое благоприятное впечатление. Высокая, худоватая, если не сказать жилистая, дама в возрасте 'за тридцать', смотрела на него приветливо и даже сверх того: не скрывая больших ожиданий в профессиональном отношении. Темные блестящие глаза светились мягким, почти материнским взором:
- Добро пожаловать в 'Макнот', Вадим Алексеевич!
Узковатые губы шоколадного цвета растянулись в приветливой улыбке. Подчеркнуто-деловой, застегнутый на все пуговицы коричневый жакет, белая блузка с кружевным жабо, строгая перламутровая брошка в пару к таким же клипсам. Кремовая узкая юбка длиной чуть выше колена открывала красивые ноги в элегантных 'лодочках' на шпильке. Короткая стильная стрижка призвана была омолаживать холеное лицо, но вместо этого открывала чрезмерно широкие скулы Натальи Петровны. В целом же Чуликова выглядела вполне приятно и презентабельно, как и следовало выглядеть заместителю директора крупной международной компании.
Как позже узнал Вадим, директор российского филиала, Владимир Васильевич Шолик, крайне редко вырывался из многочисленных командировок к возглавляемому коллективу, а потому ответственной за работу филиала считалась именно Наталья Петровна. Бахареву она сразу понравилась - обаятельная, благожелательная и в то же время деловая, не какая-нибудь пустозвонша.
В отличие от начальницы, остальные сотрудники на него произвели несколько гнетущее впечатление: кто здоровался с ним весьма прохладно, а кто и вовсе проходил мимо, скользнув по новенькому в лучшем случае равнодушным взглядом.
В кабинете со стеклянными стенами стояло четыре стола. Два из них были заняты молодыми женщинами, один - парнем приблизительно того же возраста, что и Вадим. Ни один не проявил желания поделиться с новичком какими-то тонкостями работы. Одна из девиц, представившаяся Ириной Кондратьевной, махнула на компьютер:
- Все там, разбирайтесь.
На ознакомление с содержимым компьютера ушел весь первый день. Впрочем, самое основное, базу данных, Вадим обнаружил без труда. Теперь следовало поближе познакомиться с марками и техническими характеристиками оборудования и сопутствующих им товаров.
Ближе к обеду в кабинет заглянула дамочка неопределенного возраста с болезненно отечным лицом. Увидев за столом Вадима, неприятно усмехнулась. Не дойдя пары шагов до стола Ирины Кондратьевны, намеренно громко поинтересовалась:
- О, у нас свежее мясо?
Эта ее реплика с издевательской интонацией сопровождала Бахарева весь день. На вопрос Юли, как новая работа, как сотрудники, отделался дежурным 'Нормально' - зачем волновать жену? Ей сейчас волноваться никак нельзя, от ее спокойствия и хорошего настроения зависело здоровье их первенца.
Однако фраза эта не отпускала Вадима до самого вечера, пока не уснул. Едва проснувшись, первым делом вспомнил именно издевательские слова неприятной отечной бабы. Размер ожидаемой зарплаты по-прежнему волновал воображение, но внутри поселилось крайне противное ощущение близких неприятностей.
Двухмесячный испытательный срок Бахарев выдержал с блеском, и во многом благодаря поддержке Чуликовой. Наталья Петровна была чрезвычайно внимательна к новому сотруднику, помогала не только советом, но и делом - порой подбрасывала особо 'жирные' проекты. Продажи шли хорошо, благоприятно отражаясь на зарплате. Огорчало лишь предвзятое отношение к новенькому в коллективе.
Впрочем, о чем это он? О каком коллективе в их случае можно было говорить? В головной конторе 'Макнот' каждый был сам по себе. Никто ни с кем не делился ни информацией, ни, тем более, заказами. Ладно, пусть бы так - все понятно и оправданно, ведь от этого непосредственно зависел размер зарплаты, а не ради ли нее здесь все выкладывались. Но никакая зарплата, на взгляд Вадима, не могла оправдать неблагожелательную атмосферу в компании. Успехи одного вызывали в остальных чувство острой зависти. 'Увести' клиента из-под носа коллеги считалось не подлостью, а доблестью. В общем, порядки еще те.
И во всем этом царстве зависти и враждебности был один светлый человек - Наталья Петровна. По возрасту она была не намного старше Вадима, по крайней мере, так ему казалось. Однако называть ее следовало только по имени-отчеству. Раньше Бахарев был убежден, что в западных компаниях друг друга принято называть сугубо по именам, без учета возраста. 'Макнот' в этом отношении сильно отличалась от других компаний: здесь даже самых молодых сотрудников величали строго по имени-отчеству, будто Вадим вдруг попал в какую-то пьесу о жизни купцов - иной раз так и хотелось оглянуться: а где же камеры, где софиты? Поначалу это сильно коробило, но постепенно Вадим привык, перестал обращать внимание, хотя иной раз и спотыкался на особо неудобоваримых именах. Например, за несколько месяцев работы бок о бок он так и не научился без запинки выговаривать имя ближайшего соседа по офису, чей стол находился от него на расстоянии вытянутой руки. Звали того Владимир Константинович, и именно на отчестве Вадим непременно заикался. Возможно, не столько от сложности, сколько от злости, что к своему же ровеснику вынужден был обращаться, словно к великому начальнику.
Иной раз ему доводилось обедать в обществе Чуликовой. Не сказать, чтобы ему это слишком нравилось, но определенно не вызывало неприязни. Конечно, начальство - оно и в Африке начальство, в смысле, и за обеденным столом, и тем не менее общество Натальи Петровны не казалось ему обузой. Обаятельная, исключительно приветливая, благожелательно настроенная и готовая в любой момент помочь собеседнику словом и делом, она неизменно вызывала в нем чувство благодарности.
Но постепенно он стал замечать в ее глазах не только благожелательность начальницы к подчиненному, но и что-то, выходящее за рамки приличий. Наталья Петровна вроде не делала ровным счетом ничего такого, что могло бы насторожить Бахарева, однако иногда ему казалось, что порою в ее взгляде сквозит что-то хищное. Словно требовательность ее каким-то таинственным образом стала относиться не к его профессиональным данным, а лично к нему, к Вадиму. Хотя на самом деле она все так же приветливо улыбалась и давала дельные советы отеческим тоном.
Теперь при разговоре с нею он старался смотреть не на собеседницу, а чуть в сторону. Однако чувство некоторой опасности нисколько не уменьшалось - напротив, становилось только сильней. Вадим начал избегать совместных с нею обедов. Сам себя за это ненавидел - человек сделал для него столько хорошего, а вместо благодарности получает от ворот поворот. Убеждал, что ему это только кажется: ну в самом деле, чем Наталья Петровна Чуликова, заместитель - да что там, практически директор! - российского филиала крупной международной компании, могла угрожать благополучию рядового сотрудника фирмы 'Макнот' Вадима Бахарева? 'Подсидеть' его она не может - сама стоит не на одну ступеньку выше него. Подставить? Наверное, может, но зачем ей это? Претендовать на него в личных планах - это уж и вовсе наипервейшая глупость!
Ну в самом деле - кто такой Бахарев, и кто такая Чуликова? Он - обыкновенный менеджер проектов, ничуть ни более успешный, чем тот же Владимир Константинович, сосед по офису. Молодой, симпатичный - да. Подающий надежды? Возможно. По крайней мере, самому Вадиму хотелось бы так думать. Но и все, больше, как бы ни исхитрялся, ничего о себе придумать не мог. И Наталья Петровна. Во-первых, должность и зарплата несопоставимы с Бахаревскими. Во-вторых... Да зачем вообще может быть нужен такой женщине женатик с беременной супругой на руках? Абсурд! На нее посмотреть - картинка, а не женщина! Стройная, ножки - закачаешься! И она об этом наверняка знала, потому что буквально ни разу Вадим не видел ее в брюках, и тем более в джинсах. Только узкие, подчеркивающие стройность бедер, юбки. Правда, слишком оголять ноги она себе не позволяла: корпоративная этика, и все такое. Да и в ее возрасте мини-юбка выглядела бы крайне крикливо и вызывающе. А со вкусом у Натальи Петровны был полный порядок.
Вот разве что лицо чуть подкачало. Собственно, само-то лицо вполне ей подходило: и под фигуру, и еще больше под должность. Однако если оценивать ее сугубо как женщину, то скулы казались слишком широкими. Но в том-то и дело, что Вадиму не было ни малейшего дела ни до скул Натальи Петровны, ни до лица, ни до нее самой. У него была Юля.
Бахарев не считал себя крепким семьянином. Пока что он ощущал себя всего лишь начинающим. Однако это вовсе не говорило о том, что Вадим не намерен в ближайшее же время стать крепким.
Юльку он любил. Настоящее ли это чувство, или нет - он даже не пытался разобраться. В принципе, он бы, может, и до сих пор числился холостым и независимым, если бы не определенные обстоятельства. Не то, чтобы он так уж ценил свободу. Просто ему и в голову не приходило, что их с Юлькой отношения требуют перехода в иную плоскость. И так казалось все хорошо, даже замечательно - зачем что-то менять?
Однако менять пришлось. Когда Юлька объявила ему о беременности, Бахарев ни минуты не раздумывал - жениться или нет. И об аборте даже мысли не возникло - какой аборт, товарищи, это же его ребенок! Так, разве что грустно вздохнул о потерянной свободе, когда никто никому ничего не был должен. Но в загс отправился почти смело. По крайней мере, Юлька даже не догадалась о его волнении.
Вместе со статусом пришлось сменить адрес и работу. Нельзя сказать, что все эти перемены прошли для Вадима гладко и незаметно. Иной раз начинал вдруг психовать ни с того, ни с сего, но видя, как Юлькины губки наливаются обидой, тут же брал себя в руки: он теперь нес ответственность не только за себя, но и за жену. Больше того - еще и за нерожденного младенца.
Юлькина некогда точеная фигурка потихоньку расплывалась. Сначала радости Вадима не было предела - довольно скромная грудь новоявленной жены вдруг приобрела приятную округлость. Но вслед за грудью округлился и животик. Нельзя сказать, что для Бахарева это стало неожиданностью, тем не менее огорчило его не на шутку. Если в первые недели после свадьбы животик был хоть и кругленьким, но все же ладненьким, аккуратненьким, то уже скоро из милого своеобразного украшения превратился в нечто мешающее, вызывающее в нем глухое раздражение. Раздражение Вадим тщательно скрывал, успокаивая себя тем, что это ненадолго, стоит потерпеть еще совсем чуть-чуть, пару-тройку месяцев, и все пройдет, Юлька снова станет такой, как прежде. Если только не превратиться в подобие своей матери.
Еще его раздражала резко возросшая Юлькина обидчивость. Вадим старался не обращать на нее внимания, давил в себе недовольство, но нет-нет, да ловил себя на мысли, что характер жены изрядно испортился за несколько месяцев семейной жизни. Что же будет дальше?
И тем не менее Юльку он любил. Ей стало тяжело пылесосить и мыть полы. С тяжким вздохом Бахарев включал пылесос, но жену в лени не обвинял: понимал - работа у нее нынче такая, беременная. Тут же прощал повышенную обидчивость и слезливость. И уже не злость к ней испытывал, не раздражение, а искреннюю жалость: маленькая моя, бедная моя, тебе тяжело... Юлька радовалась этому, как малое дитятко. Ластилась, улыбалась, а в глазах плескалось такое безграничное счастье, что Вадим готов был разом простить ей все нынешние недостатки, а заодно и будущие.
Нельзя сказать, чтоб Наталья Петровна была недовольна жизнью. Карьера задалась - эта аксиома даже не требовала подтверждения. Некогда доставшуюся при размене с родителями малосемейку удалось обменять на вполне приличную двухкомнатную квартиру. Пусть не сразу, пусть за это удовольствие пришлось выложить практически все, что удалось скопить за пять лет напряженного труда, но вот уже четыре года Чуликова проживала в нормальных условиях, куда не стыдно было привести мужа.
Беда в том, что приводить оказалось некого. Однажды она чуть было ни вышла замуж, да подруги отговорили: кто ты, и кто он. Ты, дескать, скоро в люди выбьешься, отдельная жилплощадь, пусть и 'однушка', зато своя. Приличная зарплата опять же. А он кто? Ни на что не годный прихлебатель.
Прихлебатель со временем превратился в весьма преуспевающего бизнесмена, и Наталья Петровна уже не раз пожалела о скоропалительном разрыве отношений. И рада была бы их возобновить, да только тот быстро утешился, и даже нашел ей замену. Жена, правда, замухрышка - Наташа видела ее пару раз. Так, ничего особенного. Светленькая, полноватая. А главное - росточком чуть выше супермаркетовского турникета. Это она, конечно, сильно утрировала, но все равно - терпеть не могла коротких женщин. А мужчин тем более.
Зато та, короткая, родила прихлебателю двоих детей. Наталья Петровна как-то столкнулась с ним на очередной презентации. О, как тот хвалился своими отпрысками! Даже фотографии в лицо тыкал - и не лень было за ними в бумажник лезть? А главное, о своей короткой отзывался с такой гордостью, будто она у него как минимум Нефертити. Даже поблагодарил, гад, за то, что Наташа его бросила. Сволочь.
Как Наталье Петровне хотелось в отместку ему вытащить из сумочки целую пачку фото: смотри, милый, это мы с мужем на Фиджи, это - на Тенерифе, а это - на Берегу Слоновой Кости. А-ха, надоели ему слишком комфортные условия, решил изобразить из себя африканского аборигена в естественных условиях.
Берег Слоновой Кости - это, конечно, из области запредельных фантазий. А вот Фиджи с Тенерифе - запросто. И отдыхала, и фотографии имелись. Но - без мужа. А потому хвастать особо было нечем.
Подруги, подтолкнувшие к неверному решению, с диком скандалом отправились в отставку. Наташа была уверена - от зависти испортили ей жизнь, мерзавки. Чувствовали, какая сила скрыта за неброской, в общем-то, внешностью прихлебателя, а потому настропалили ее против него. Сами-то судьбы свои устроили, обе замуж вышли. Причем, ни за каких не бизнесменов, за таких же прихлебателей. И детей нарожали с удовольствием. В общем, всем хорошо, одна Наталья теперь страдает.
Одной оно и в тридцать несладко. А в тридцать восемь? Ого... Совсем, мягко говоря, паршиво. Ни квартира не радует, ни евроремонт, ни машина. Тоска. Придешь вечером домой - зачем, спрашивается? Кто тебя тут ждал, кто звал? Слова доброго никто не скажет. Да что там - хоть бы поругаться с кем! Никто не возмутится: сколько можно давиться полуфабрикатскими антрекотами? Разве что сама.
Можно подумать, она от хорошей жизни на коллег засматриваться стала. А где ей еще искать себе пару, как ни на работе, если в офисе она пропадает по десять-двенадцать часов? И где ей еще пропадать - не пойдет же она одна в ресторан. Разве что по улицам шататься до ночи, но тоже как-то... несолидно. Да и машина на стоянке заржавеет. Нет, улицы, как и рестораны, отпадали.
Оставалась или работа, или поиск жениха через средства массовой информации. Пару раз Наталья Петровна купила газетку, где печатались брачные объявления. Исплевалась, пока читала. Все сплошь придурки. Или требования предъявляют чересчур завышенные - два высших образования, одно из которых непременно филологическое, второе желательно поближе к коммерции, да чтоб природу любила и экстремальные виды отдыха - например, спуск по Ангаре на байдарке во время бурного таяния снегов, да чтоб пяток его несовершеннолетних наследников обожала, как собственных. А-ха, щ-щас! Или какие-то сирые-убогие выдвигали основным требованием к кандидатке непременное владение отдельной жилплощадью. Квартирка-то у нее имелась, но и от жениха тоже хотелось чего-нибудь получить - если уж она своего ненаглядного прихлебателя прогнала, так почему теперь должна принимать на постой чужого мужика без гроша в кармане? А то еще и вовсе кретины попадались, облекая свои объявления в идиотские стишки типа: 'Если одиночество тянет грузом, Если хочется есть от пуза, Если хочешь иметь мужика - Отзовись, покажи бока!' Попадались и более романтические четверостишия, но Наташу и они не устраивали - по ее глубокому убеждению, нормальный мужик должен изъясняться сугубо прозой. А дешевой газетной романтики ей даром не надо.
Но что в наше время газеты? Неактуально, прошлый век. И она попробовала найти мужа через Интернет. Регистрировалась на форумах, знакомилась, вдохновлялась, чувствовала, как за спиной распускаются крылья... Однако первая же встреча в реале доказала: больше, чем на разовую постельную сцену, партнер явно не рассчитывал.
Дважды Наталья Петровна набиралась отваги и отправлялась в разрекламированные брачные агентства. Тратила немалые деньги на портфолио для потенциальных женихов, запасалась надеждой и... В принципе, нельзя сказать, что все ее старания оказались напрасными. Она получила вполне официальные приглашения посетить США, Канаду и Бразилию. Все бы хорошо, но все, как один, женихи перешагнули на седьмой десяток. Был еще финн, но тому и вовсе семьдесят шесть стукнуло.
Вот и выходило, что кроме как на работу, рассчитывать Наташе было не на что. Тут как раз и место освободилось - сотрудница вышла замуж, да в Питер укатила. Везет же некоторым. Как было не воспользоваться возможностью?
Собеседования Наталья Петровна проводила самолично. В первую очередь, конечно, цель преследовала матримониальную. Но при этом хотелось еще, чтобы польза для фирмы вышла. То есть соискатель обязан быть хорош собою и при этом ни в коем случае не дураком, чтоб не пришлось Наташе за избранника краснеть - хватит, накраснелась. Ну и, само собой, чтоб росточком ее величие не оскорблял. Еще хорошо б помоложе - зачем ей сверстники? У тех, того и гляди, со дня на день проблемы среднего возраста начнутся - оно ей надо? Нянчись с ним потом. Да и болячки пойдут... Нет, в конце концов, хозяин - барин. Что она, помоложе, поновее себе не выберет? А уж с квартирой ли, без... С семейными ли проблемами - дело двадцатое. В конце концов, живет она не на вокзале: единственное, чего не хватало уютной ее квартирке для полного комфорта - это мужика. А если вдруг кандидат обременен наличием жены-детей - тоже не беда. В конце концов, жена - не стенка, подвинется, как миленькая. Еще умолять будет, чтоб детей ей оставили. Что ж, Наташа - человек с понятиями, не распоследняя сволочь какая-нибудь. Да оставит она ей детей!
Эксперимент по отбору женихов длился четвертый год. И опять прокол. Нельзя сказать, что Наталья Петровна уж совсем никаких успехов на этом поприще не достигла. Результаты были. Некоторые. А вот мужем квартирка пока еще похвастать не могла - по-прежнему встречала хозяйку темная и неприветливая. Вот всегда так - когда до вершины успеха остается такая малость, непременно происходит сбой в программе.
А ведь Наташа так старалась, так карабкалась к этой вершине! Легко ли в наше время женщине пробиться самой, да еще и исключительно благодаря разуму? Она знала точный ответ на этот вопрос: нет, не легко. Больше того - невозможно! Если оперировать одним разумом. Но у нее-то, у Наташи Чуликовой, в свое время хватило ума, чтобы понять - одним разумом женщина добьется только увеличенной нагрузки на работе. А оно, это увеличение, обычно не сказывается ни на зарплате, ни тем более на должности.
Нравится, не нравится - кто ее спрашивал? Таковы правила игры. Не нравится - не играй. А уж коль вступила в борьбу - все средства хороши. Кого-то подставить, кого-то подсидеть, где нужно - вспомнить о принадлежности к женскому полу, где не нужно - напрочь об этом забыть. Вот так, не мытьем, так катаньем, Наталья Петровна и стала тем, кем была: заместителем генерального директора российского филиала международной компании 'Макнот'.
Последняя ступенька далась ей тяжелее всего. Шолик, генеральный директор, оказался в этом плане кремнем. То ли чересчур крепкий семьянин, то ли, напротив, полностью профнепригоден. Как ни старалась Наталья Петровна, а воспользоваться помощью Шолика для смещения с должности его заместителя не удалось. Пришлось действовать более тонко: выбивать командировку в Америку, и на месте подбираться к директору департамента по работе с восточно-европейским сектором. В общем, хлеб свой Наташа ела не даром - ей за него пришлось еще как потрудиться. И напрасно Шолик защищал старого зама - в конце концов вынужден был согласиться с решением вышестоящего начальства.
Так неужели теперь, после трудов праведных, она не заслужила себе хоть какой-то дополнительной льготы?! Неужели какая-нибудь сволочь, какой-то лузер, не умеющий преодолеть самой низенькой преградки, посмеет осуждать ее за то, что она пользуется служебным положением ради решения личных проблем? Если и найдется такой смельчак - очень быстро отправится на биржу труда. Ей, Наталье Петровне Чуликовой, не нужны подчиненные, ставящие под сомнение действия высшего руководства. Хочется посплетничать - пожалуйста. Наличие завистников только подтверждает, что есть чему завидовать. А вот открытых выступлений против себя Наталья Петровна ни от кого не потерпит.
Эх, чего там... Было время - она предпочитала кандидатов в мужья, не обремененных наличием супруги. Как показала практика, они весьма активно откликались на ее призывные взгляды. Один был - так вообще у-уух! Хорош, сволочь. До сих пор обидно, что с крючка сорвался. Во всех отношениях хорош. Но...
Его устраивала и высокая зарплата, и перспективы карьерного роста. Устраивала и сама Наташа - по крайней мере, ей так казалось. Однако как только она дала понять кандидату на руку и сердце, что, мил человек, пора бы уж и честь знать, то есть прямиком отправляться в загс, энтузиазм избранника как-то резко устремился к нулю.
Обжегшись несколько раз на холостых подчиненных, Наталья Петровна решила, что куда полезнее для достижения цели сосредоточить внимание на женатых соискателях. Коль уж человек один раз не испугался жениться - во второй раз сделать это ему будет куда проще: свобода все равно осталась в прошлом, чего по ней плакать-то? Вопрос будет стоять лишь о том, чтоб поменять существующую подругу жизни на новую. И тут у Наташи, по ее мнению, шансы были невероятно высоки.
Что такое жена? Это застиранный халат и непричесанная голова. По ее стойкому убеждению, любой нормальный мужчина должен испытывать к супруге как минимум некоторое раздражение. А стало быть, предложение о смене надоевшей партнерши на новую должно было вызвать у него только взрыв бешеного оптимизма.
Отбор кандидатов на освобожденную ее же волевым решением вакансию (сам виноват, у него была возможность не только остаться в фирме 'Макнот', но и стать мужем ее без пяти минут директора) Чуликова проводила придирчиво. Оценивала одновременно деловые качества и те, что интересовали ее как женщину. Неженатым сразу давала от ворот поворот - это уже пройденный этап. Слишком молодые ее не интересовали, а если человек не расстался со свободой до тридцати, то и после вряд ли согласится ее потерять. Вот лет тридцать, тридцать пять для нее подошли бы как можно лучше. Разумные, перспективные, с превосходными внешними данными - ей ведь еще и родить хотелось успеть, стало быть, будущий муж должен передать наследнику отличные гены.
Представительниц женского пола она, естественно, отвергала сразу. Услышав по телефону женский голос, даже на собеседование не приглашала. Ее интересовали исключительно мужчины.
Из всего потока приглянулись трое. Один, невероятный красавчик, оказался недостаточно квалифицированным в области продвижения на рынок оборудования, к тому же английский знал на уровне шестого класса общеобразовательной школы. А жаль...
Второй, тоже вполне достойный соискатель, не имел на пальце обручального кольца. На всякий случай Наташа поинтересовалась как бы вскользь:
- А что у вас с семейным положением?
Тот недобро усмехнулся:
- Не дождутся!
Ах, раз так, то и ты, голубчик, не дождешься. Не про тебя эта вакансия - Наталье стольких трудов стоило оставить для себя этот резерв. Как ни обидно, но пришлось распрощаться - сразу видно, безнадежен. Еще пара-тройка лет - на него уже и посягать-то никто не будет, а он носится со своей свободой, как школьница с девственностью.
Третьим был Бахарев. Чуть-чуть не вписывался в возрастные рамки, очерченные Натальей Петровной. Ну да где тридцать, там и двадцать девять - невелика разница. Куда хуже было то, что семейный стаж у него ограничивался всего несколькими месяцами. Она не знала наверняка, когда мужики начинают испытывать раздражение замызганным халатом, но догадывалась, что не в первые же месяцы супружества. И это был существенный минус. Однако остальным пунктам Бахарев соответствовал на все сто: и опыт работы, и свободное владение языком (как английским, так и русским - с клиентами тоже нужно уметь разговаривать). И внешние данные тоже вполне. Не настолько хорош, конечно, как первый, но... ничего, очень даже ничего. По крайней мере, ей не пришлось бы краснеть перед прихлебателем, если бы они случайно где-нибудь столкнулись. Она решилась сделать ставку на него. А малый семейный срок мог даже сыграть ей на руку: возможно, в ближайшее время они решат завести потомство, и тогда... Тогда Наташины шансы резко возрастут: ну какой нормальный мужик сможет от нее отказаться, если дома беременная баба в засаленном халате и с присущими в этом положении капризами? А рядом - Наталья. Вся такая ухоженная, стройная, интеллигентная... В самом деле, с Бахаревым у нее имелись неплохие шансы!
Идти домой не было ни малейшего желания. Дома Юлька, там нужно улыбаться, изображать из себя счастливого человека, а сил на это у Вадима не оставалось совершенно. Все силы забирала работа. Вернее не столько работа, сколько...
Эх, если б не Юлькина беременность - все было бы проще. Конечно, главная проблема от этого не стала бы меньше, и все-таки бороться с ней было бы не так тяжело. В моральном плане появилась бы какая-то отдушина, возможность почувствовать себя живым человеком, а не роботом.
До дома осталось минуты три ходьбы, не больше. И опять придется натягивать на лицо улыбку счастливого идиота и не снимать ее до ночи. Нет, дома Вадим и в самом деле был счастлив. Или почти счастлив. Вот если бы не...
Все бы ничего, если бы только он хоть где-нибудь мог позволить себе расслабиться. Дома - нельзя, там Юлька. Ее беременность как раз вошла в фазу максимальной обидчивости - чуть только не так скажи, или не то, и слез не оберешься. Как дитя малое, честное слово. Иной раз хотелось прикрикнуть на нее, чтоб кончала придуриваться и становилась той Юлькой, которую он знал и любил. Но вместо той, веселой и взбалмошной, нынче была капризная избалованная кукла с огромным выпирающим животом, с вечно надутыми губками и глазками, готовыми в любой момент наполниться горючими слезами.
Эту Юльку, как ни раздражала его порою ее чрезмерная обидчивость, он тоже любил. Но не мог чувствовать себя с нею свободным и расслабленным. Приходилось постоянно пребывать в напряжении, контролировать каждое свое слово, каждый жест - как бы ненароком не обидеть. Хуже всего, что он никак не мог предвидеть, что именно может оскорбить чувства будущей мамочки. Как ни старался, а пару раз за вечер приходилось умолять Юльку о прощении неизвестно за что.
Не в силах идти дальше, Бахарев свернул к соседнему дому и присел на скамейку чуть поодаль подъезда. Хорошо, что сейчас не лето, иначе этот финт ему бы не удался из-за бабушек-старушек, вечно занимающих все лавочки в округе.
Он даже не стал стряхивать мягкий холмик свежевыпавшего снега, так и сел на него. Тот забавно хрустнул под тяжестью. В лицо летели мелкие колючие снежинки, Вадим морщился, уворачивался от них, но продолжал сидеть. Вот еще немножко, еще хоть чуть-чуть. Приятно было отбросить все эти 'нельзя': здесь, на скамейке под чужим домом, все было можно. Почти все. Можно хмуриться, не опасаясь, как бы кого не возмутила твоя недовольная физиономия. Можно тихонько, в пол-голоса, выматериться себе под нос:
- Твою мать! - ни к кому конкретно не обращаясь, лишь выражая глубоко отрицательное отношение к окружающему непотребству.
На работе расслабляться тем более нельзя. Сожрут, и косточками не подавятся. Не коллектив - гадюшник. И главное - каждый прекрасно знает, что происходит, и всех это безумно забавляет.
- Твою мать!!!
Весело! Им всем весело! И хоть бы кто-нибудь задумался, что может оказаться в точно таком же положении.
По всему выходило, работу нужно срочно менять. И как он, идиот, сразу не догадался, чего она добивается? Надо же, еще радовался - какая замечательная начальница: чуткая, заботливая, благожелательная. Особенно учитывая окружающие новичка равнодушные, а то и откровенно злобные лица, Чуликова казалась ему едва ли не ангелом.
Подумать только - даже первые ее хищные намеки принял за проявление душевного благородства! Она его то по головке погладит, то, стоя на его спиной и склонившись к монитору, нежно на плечико облокотится. Или в кафешке за обедом невзначай прохладную свою ладошку поверх его руки положит. Вадиму же во всем этом виделась лишь дружеская поддержка: не робей, мол, я всегда рядом, в случае чего и помогу, и подстрахую...
Собственно, он и до сих пор еще не на все сто процентов был уверен в хищности натуры Чуликовой. Но процент этот неумолимо подбирался к сотне. Если и оставалась еще какая надежда на то, что он слишком превратно понял все ее намеки и ухищрения, то таяла она с каждым последующим днем.
Обиднее всего было то, что Наталья Петровна ему изначально очень даже приглянулась. Такая вся ухоженная, стройная, симпатичная. Скулы разве что резковаты, но это так, мелочи. А вообще, по большому счету, Вадиму бы очень хотелось, чтобы спустя годы Юлька выглядела так, как Наталья Петровна. Чтоб такая же была стройная, ухоженная, симпатичная. Говорят, беременность женщину красит. Как же! Ни тебе талии, ни тебе бедер, ни тебе груди - бесформенный бочонок. И даже лицо изменилось, опухло, что ли. Даже усики проявились. Пусть светленькие, но обозначились. Или не усики, а просто рыжина какая-то над губой проклюнулась? И на щеках та же рыжина, особенно под глазами.
И все-таки, несмотря на все метаморфозы, это была его Юлька. К счастью, беременность - временное состояние. Вот родит малышку, и все будет, как прежде.
Малышку... Вадим почему-то самоуверенно ожидал сына - как же, настоящий мужик первым делом должен вырастить сына, посадить дерево и построить дом для собственного дитяти. Сначала, дурак, расстроился, когда УЗИ показало, что будет девочка. Несколько дней ходил, как в воду опущенный - как будто девочка свидетельствовала о его недомужестве, что ли. Вроде плохо выполнил свою работу. Потом за субботним обедом в гостях у Юлькиных родителей тесть в прах развеял все его страхи:
- Дочь - это подарок небес, поверь мне!
Он улыбался зятю так искренне, так одобрительно, что Вадим немедленно ему поверил.
- Я тоже в свое время сына хотел. И что? Девка родилась! Только в то время никаких УЗИ не было - кого родит, того и принимай. Представляешь мое разочарование? После девяти-то месяцев ожидания! У тебя хоть время есть свыкнуться, смириться. А для меня это был удар.
Бахарев покивал согласно - уж он-то понимал тестя, как никто другой.
- А потом оказалось - лучше девки никого быть не может. Пацан что? Отрезанный ломоть. Он твой, только пока без тебя обходиться не научится. А дочка... Дочка - это навсегда.
- Так ведь наследник... - неуверенно возразил Вадим.
- Дурак ты, паря. Ты что, лорд английский? Или американский магнат? Или наш, русский, олигарх? Что ты можешь оставить в наследство, кроме своей фамилии? Ровным счетом ничего. А фамилия... Мне в свое время тоже обидно было. И сейчас обидно - получается, я последний Мамонов. Ну и что? Других Мамоновых на земле навалом. И ты не один Бахарев - наверняка другие имеются. Так что не пропадет фамилия, не бойся. Зато девка у тебя - ювелирная работа! И, между прочим, народом проверено: мужики всегда хотят сына, но в результате всегда больше любят дочь. Радуйся, дурачок. А сын, может, вторым номером пойдет - еще ж не вечер!
Теперь Вадим ждал появления дочки с неменьшей радостью, чем сына. Никакой он не бракодел, не недомужик, а ювелир - это тесть правильно сказал. Кто может лучше разбираться в этом вопросе, как ни отец, вырастивший дочь и выдавший ее замуж?
Если бы только не Чуликова, он был бы сейчас самым счастливым человеком в мире. Потому что Юлькины обиды, перемены в ее внешнем виде - это все такая ерунда по большому счету! А главное - абсолютно временное явление.
В отличие от Чуликовой. Эта не отстанет, пока своего не добьется. А своего она не добьется никогда. Значит, никогда и не отстанет. Выход один - уволится. Но на что они с Юлькой будут жить? Той рожать вот-вот, а это тоже расходы: говорят, когда-то давно женщины в Советском Союзе рожали совершенно бесплатно. Но нынче все эти россказни выглядели совершенно неправдоподобными байками. Хоть бесплатную медицину еще никто не отменил, а каждому известно, что придется расстаться с энной суммой, если хочешь, чтобы жена рожала в нормальных условиях, чтобы дите родилось живым-здоровым, а то как бы невзначай чего не случилось...
А уж после появления на свет малышки денег вообще понадобится прорва. Пеленки-распашонки, кроватки-коляски, питание, мази-притирки, ванночки-горшочки. И памперсы, памперсы, памперсы. Так о каком увольнении можно говорить? Где еще он найдет такую зарплату?!
А посему придется терпеть Чуликову. В конце концов, может, он все-таки ошибся на ее счет? Просто слишком много вокруг недоброжелателей и косых взглядов, никто не хочет понять, что ее поведение вызвано всего лишь моральной поддержкой перспективного новичка, и не более.
Взбодрившись, Бахарев встал и резвым шагом направился домой. В сугробе на скамейке осталась характерная округлая вмятина.
Бороться со слезами не получалось. Почему все так, почему? Ему - Новый Год, вечеринка в кругу сотрудников, веселье, приятное общение и вообще все прелести жизни. А Юльке только обиды, слезы, надоевший до оскомины телевизор в съемной квартире и толстый-толстый живот, не позволяющий даже спать нормально. К зеркалу и вовсе подходить не хотелось: жуткая громадина с пухлыми губами и щеками, с набрякшими мешками под глазами никак не могла быть Юлькой Мамоновой. А вот Бахаревой, выходит, могла... Даже ресницы, и те стали какие-то короткие, и тушь на них ложилась отвратительно. А ведь раньше были такие пышные. Пусть не по-настоящему длинные, но вполне нормальные. По крайней мере, раньше Юльке не приходилось из-за них злиться. Одно радовало: противные пигментные пятна стали понемножку светлеть. Подумать только - как мало, оказывается, нужно для счастья! И бедняжка опять разрыдалась.
- Ну Юль...
Просительный тон не помогал. Кто бы знал, как Вадиму хотелось рассказать, объяснить ей, что ему меньше всего на свете хочется идти на эту дурацкую вечеринку. Что куда с большим удовольствием он бы остался дома, в обществе своей обидчивой и слезливой, не слишком красивой - временно! - жены, а все эти вечеринки послал бы далеко-далеко, для уточнения адреса даже нецензурным лексиконом бы воспользовался. Да будь у него хотя бы малейшая возможность избежать этой обязаловки, он бы...
- Юль...
Его ладонь, мягко прикоснувшаяся к пухлому плечу жены, немедленно была сброшена. Словно не женщину погладил - кобылку необъезженную.
- Юль, ты хочешь, чтобы меня уволили?
Как он хотел, чтобы она сказала 'Да!' Но даже в этом случае не смог бы написать заявление 'По собственному желанию'. Только став мужем, понял смысл слова 'долг'. А значит, даже получив индульгенцию от жены, все равно не посмел бы бросить работу. Ибо он теперь - кормилец. И никто не обещал ему, что это будет легко.
Юлька неуверенно помотала опущенной головой. Нет, ей не хотелось, чтобы Вадик остался без работы - на ее декретные они долго не протянут. Но при чем тут работа, если речь шла всего лишь о вечеринке?
- Вадюш... Ну Вадинька... Я не хочу, чтобы тебя уволили. Я хочу, чтобы ты остался дома. Неужели я прошу слишком много?
Попытки удержать обильное слезотечение помогали слабо. Она старалась, она очень старалась - злилась на себя, что стала такая 'мокрая', готовая реветь по любому поводу и даже без него. Но ничего не помогало: нервы, что ли, совсем никуда не годными стали? Неужели она останется такой до конца жизни? Вадик же ее бросит - кому нужна такая жена? А слезы все равно текли по щекам вялым дождиком.
- Юль...
Кто бы знал, как ей были приятны его крепкие, уверенные объятия! Только в них она теперь чувствовала себя в безопасности. Но... Почему, ну почему нельзя сделать так, чтобы он каждую минуточку был рядом?
Она зарылась носом где-то у него под подбородком и притихла. Вадим ласково гладил ее по спине, и чуть покачивался из стороны в сторону, словно убаюкивая маленького ребенка.
- Больше всего на свете я хотел бы остаться дома. Да и 'Крепкий орешек' сегодня, вторая часть, самая моя любимая. Я бы с куда большим удовольствием посидел перед телевизором. Но нужно идти - явка обязательна, никакие отмазки не катят. Я пытался объяснить, что у меня жена беременная, что я должен быть с тобой. Порядки драконовские!
Он едва сдержался, чтобы не стукнуть кулаком - стучать-то пришлось бы по Юлькиной спине. Нервы уже не выдерживали. Каждое утро шагал на работу, как на голгофу. Вечеринка же вообще выбила его из колеи - надо же до такого додуматься: устраивать сборище накануне Нового Года в офисе, да еще и с обязательной явкой сотрудников, и без сопровождения официальных половин. Причину Чуликова огласила при всех:
- Не все сотрудники женаты. Если кто-то приведет жену-мужа, другие будут чувствовать себя не в своей тарелке. Повторяю еще раз для тех, кто присоединился к нам в текущем году, старые с правилами знакомы: вечеринка корпоративная, проводится на средства компании, а потому компания считает себя вправе диктовать условия. Условия предельно просты: вечеринка для всех сотрудников, то есть явка строго обязательна. Чтоб потом не было требований о повышении зарплаты: я на вечеринки не хожу, так что компания на мне сильно экономит. Повторяю: явка строго обязательна! Исключения только для пребывающих в отпуске и на больничном. Посторонние не допускаются, даже если являются членами семьи сотрудника. Вопросы есть?
Сказано это было таким тоном, что любому мало-мальски здравомыслящему человеку стало понятно: ответом на вопрос будет злобный рык. И теперь независимо от того, хотелось ли Бахареву идти на вечеринку, или он предпочел бы целый вечер проваляться на диване, с небывалым интересом наблюдая, как Брюс Уиллис в очередной раз расправляется с бандидами-террористами, единолично спасая аэропорт и кучу народу в самолетах, Вадим был вынужден идти на дурацкую вечеринку, смотреть на надоевшие до колик в животе рожи и фальшиво улыбаться в ответ на их фальшивые улыбки.
Хорошо, что жена в этот момент не видела его лица, иначе ее непременно напугал бы его перекошенный от ярости рот.
- Юль, обещаю тебе: как только смогу улизнуть - тут же сбегу, ни минуты лишней не останусь. Ты мне веришь?
Не без принуждения оторвав ее от себя, заглянул в зареванную отекшую мордашку. Юлька смотрела на него так доверчиво, что Вадиму немедленно стало стыдно, словно он лгал ей, пытаясь безнаказанно выбраться из дома с какой-то постыдной целью. Губасто-щекастая, в рыжих отметинах мордашка неуверенно кивнула и едва слышно прошептала:
- Верю...
Умом понимала - он должен уйти, эта проклятая вечеринка - часть его работы. Но сердце понимать отказывалось, заранее оплакивая горючими слезами одинокий вечер накануне праздника, когда практически все телепередачи посвящены празднованию наступающего Нового Года. Всем вокруг будет весело, а ей, несчастной, забытой, позаброшенной, придется реветь в подушку.
- Верю, - ответила она едва слышно - в горле пересохло от волнения, говорить было трудно.
И в самом деле верила. Но независимо от веры что-то гаденькое точило изнутри: а ну как найдет себе на вечеринке зазнобу? Ничего удивительного - жена-то стала не слишком симпатичная, да и в близости уже отказывает, опасаясь за здоровье младенца. А там все веселые, красивые. А от выпитого станут еще веселей, еще красивей. И беззаботней. И смелее. Забудут о тех, кого бросили дома. Решат, что все можно...
Вадик, конечно, не такой, но... Кто знает, как он поведет себя, когда жены не будет рядом? А если какая-нибудь стройная смазливая, на все согласная кокетка начнет ему строить глазки - что тогда? Устоит ли, удержится ли Вадик на краю? Останется ли верным-благоверным? Или, как и большинство из них, не устоит перед соблазном? Недаром ведь говорят, что все мужчины одинаковые...
Что там мама говорила о противоугонном устройстве? Доверие - штука хорошая, но подстраховаться никогда не помешает. Вадику - не слишком хлопотно, если он ничего дурного не задумал, а ей, Юльке, такое облегченье. Ну подумаешь, полежит, посмотрит киношки, передачки праздничные. Не слишком приятно в одиночестве-то, зато она будет знать, что ее Вадик останется ее и только ее Вадиком, что никто на него не посягнет, никто его не уведет.
Деликатно выбравшись из объятий супруга, Юля прошла к бельевому шкафу, порылась там. Вытащила маленький сверток: через целлофан проглядывала пестрая до невозможности ткань.
Виновато улыбнувшись, протянула Вадиму:
- Я тебе верю. Но чтобы мне было совсем-совсем спокойно, надень это, и иди.
Тот вытряхнул из кулька жуткие в своей нелепости трусы с кружевным бантом, как у какой-нибудь дореволюционной институтки...
Бахарев с недоумением разглядывал уродливые малиновые трусы. Надо же, а он и забыл про них. За свадебным столом тещина шутка действительно выглядела забавно, но это же была всего лишь шутка! Не может же Юлька воспринимать ее всерьез?!
- Юль, - с мягким укором произнес он, стараясь не обидеть жену. - Мне не до шуток. Я действительно не хочу туда идти, но выбора мне никто не оставил. Хоть ты не издевайся.
Но та даже не улыбнулась. Смотрела на Вадима серьезно, даже требовательно.
- Вадюша, я не шучу. Я хочу, чтобы ты надел эти трусы.
- Но это же уродство! Ты что, издеваешься?!
- Вадь, ты ведь не собираешься ни перед кем раздеваться, правда? Тогда в чем проблема? Кроме меня, тебя никто в этом уродстве не увидит. А мне наплевать - я тебя любого люблю, хоть в трусах, хоть без трусов. Хоть в таких дурацких - я-то знаю, что это просто противоугонное устройство, а на самом деле ты такие не носишь. Какая тебе разница?
Покрутив в руках проклятые трусы, Бахарев посмотрел на Юльку, вложив во взгляд немую мольбу. Она прекрасно поняла его, но красноречиво покачала головой:
- Нет, Вадюша, не выйдет. Хочешь идти - иди. Но только в этих трусах.
- Да не хочу я идти, не хочу!
- Вот и отлично, сиди дома.
- Не могу! Мне надо. Это как работа, понимаешь? Никого не интересуют мои желания. Рабочий день специально сократили - но не просто так, нам не подарили эти полдня. А теперь вроде как отработать надо - их просто перенесли на вечер, вот и вся разница. Это просто работа...
- А что тебе мешает работать в дурацких трусах?
Юлька подбоченилась, и стала похожа на пузатую сахарницу: в огромном цветасто-розовом халате, до предела натянувшемся в районе живота, с руками-ручками, упертыми в бока. На лице ее не было и тени улыбки.
- Если у тебя в мыслях нет ничего дурного, ты их оденешь. И ничего с тобой не произойдет. Трусы как трусы, чуть ярче, чем обычные.
Бахарев с отвращением посмотрел на трусы, приставил их к себе, примеряя:
- Ну да. Смотри, какие длиннющие.
- Ничего, теплее будет - мороз вон на улице. Все, разговор окончен - одевай и шуруй на свою вечеринку.
Тяжело вздохнув, он подергал неуместное для мужских трусов кружевное украшение:
- Давай хоть бант отрежем - ну позорище ведь!
- Никто тебя с этим позорищем не увидит. Одевай и иди, ты уже опаздываешь.
- Да не буду я это надевать! - психанул Бахарев и отшвырнул трусы куда-то в угол. - Я тебе даю честное пионерское слово. И все, я пошел.
Не оглядываясь, чтобы в очередной раз не напороться на Юлькины слезы, резво прошагал в прихожую. Зашнуровал высокие ботинки, застегнул дубленку. Казалось бы, можно идти. Но как-то не по-человечески получилось. Обычно Юлька выходила его проводить, если не спала. Чмокала на дорожку, и даже крестила украдкой, словно бы передавая под опеку Всевышнему. А тут уже замок щелкнул, и никто не выходил помахать ему ручкой.
Вадим не выдержал, заглянул в комнату. Юлька сидела на краешке кресла, скукожившись, и тихонько плакала, зарывшись лицом в раскрытые ладони.
Ее слезливость переходила разумные границы. Хотелось прикрикнуть на нее, заставить бросить дурную привычку. Бахарев нахмурился, приготовившись провести воспитательную беседу с разбаловавшейся сверх меры супругой. Только было открыл рот, как понял: не может он на нее кричать. Даже не слишком громко - все равно не может. А тихонько укорять - бесполезно, пробовал.
В бешенстве сорвал с себя дубленку, едва не вырвав пуговицы 'с мясом'. Путаясь пальцами в длинных шнурках, снял ботинки. Вихрем ворвался в комнату. Не присаживаясь на диван, стащил брюки вместе с плавками. Вместо них, скривившись от отвращения, натянул 'противоугонное устройство'. Потом снова брюки. Пару минут потерял на пристраивании идиотского банта - то он вылезал поверх ремня, то грыжей оттопыривался под ним. Молча выскочил в прихожую, оделся-обулся и, даже не обратив внимания на стоящую в коридоре Юльку, ушел в ночь.
Зима, как всегда, нагрянула неожиданно для городских служб. В самом деле - откуда снег в декабре, с какой радости? В России ж живем, не на северном полюсе. Ан нет, каждый год выпадает и выпадает, проклятый! И всегда без официального предупреждения.
Изношенным до предела автобусам невмоготу было бороться со снежными заносами на нечищеных дорогах. Маршруточники тоже устроили забастовку, что ли, или цену себе набивали - на промозглом ветру, беспомощно уворачиваясь от колкого снега, пришлось проторчать на остановке двадцать пять минут, пока появилась первая. Одна радость - почти пустая. Не слишком-то народ рвался из дому накануне праздника, да еще в такую погоду.
Пока ждал маршрутку, Бахарев продрог до костей - под брюками-то ровным счетом ничего, если не считать 'противоугонного устройства'. Даже похихикал про себя, вспомнив Юлькины слова. Точно, хоть чуть-чуть, а все же теплее - вон, ноги почти до колена защищены от ветра. Оставалось пожалеть, что объемный бант был только один, и тот на поясе: если б портниха не сэкономила на гипюре, он бы сейчас так не замерз.
Прибыв к месту назначения, первым делом залил в себя пятьдесят граммов 'для сугреву'. Показалось мало, махнул еще рюмашку. Приятное тепло разлилось по желудку, постепенно распространяясь на все тело. Вадим облизал прилагающийся к рюмке ломтик лимона, скривился и расслабился. Что ж, возможно, новогодняя вечеринка - не такая уж плохая задумка. А вторую часть 'Крепкого орешка' он смотрел уже сотню раз.
Огляделся вокруг. Надо же - покидал в обед обычный офис, а вечером словно ошибся адресом. Вроде все то же, а совсем другое. Когда только успели подготовиться? А главное - кто? В офисе никого не оставалось, даже Чуликова уехала. Впрочем, чтобы Наталья Петровна, да собственными ручками, собственной спинкой корячилась? Наверняка бригаду какую-нибудь пригласила. Кто бы так высоко подвесил гирлянды? Да и елка украшена профессионально, сразу видна рука дизайнера.
И народ вокруг такой нарядный. Вроде все те же лица, что каждый день с утра до вечера. Однако те же, да не те. Те - хмурые, неприветливые. Усталые и раздраженные. Эти - сияющие, улыбчивые. Некоторые так даже откровенно красивые.
Та же Чуликова, например. У-ух! Хороша, зараза! Разрумянившаяся то ли от мороза, то ли от выпивки. Глазки блестят. Не от мороза, конечно. И улыбка такая искренняя-искренняя: куда обычной Наталье Петровне с этой равняться. И платье... Бахарев не слишком хорошо разбирался в женских тряпках, но это наверняка было выдающимся: темно-серое, искрящееся, струящееся, все в каких-то подрезах-разрезах, со сногсшибательным декольте, открывающим потрясающе красивую спину. Эх, с такой начальницей и Снегурочку вызывать не нужно.
Опоздавшему, как водится, настойчиво предложили штрафной стаканчик. Кабы не две предыдущие рюмочки, Вадим начал бы отказывать, манерничая. А тут... можно сказать, душа уже разогретая, сама просит. С Юлькой-то в последнее время практически никуда не выходили, а если и случалось, так приходилось из солидарности обходиться без спиртного. Последние месяцы она едва переносила алкогольный дух.
Нельзя сказать, что Бахарев так уж трепетно относился к выпивке. Собственно, он вообще никогда раньше за собой такой тяги не наблюдал. А тут как-то все сошлось: и на Юльку разозлился, даже не поцеловал перед уходом, и продрог в дороге. Ну и, само собой, праздник. Кругом все сверкает огнями, переливается. Мишура, серпантины, колючие звездочки бенгальских свечей. Запах елки и мандаринов, фыркающее брызгами шампанское в высоких фужерах, ледяная водочка с непременным полукружьем сочного лимона на ободке тонкостенного стаканчика. Люди: нарядные, улыбчивые, все такие приветливые, какими Вадим ни разу не видел их за четыре месяца работы в компании. Тосты: примитивные и затейливые, принужденные и изящно-тонкие, пошловато-юморные и претенциозные. Зажигающе-ритмичная музыка, многократным эхом отдающаяся от стен, в прах разбивающая дурное настроение. Одним словом, праздник. Новый Год.
От дурного настроения не осталось и следа. Теперь уже Вадиму не казалось, что корпоративная вечеринка накануне Новогодья, да еще и с обязательным присутствием сотрудников, с непущанием жен-мужей и прочих родственников, как настоящих, так и будущих, а равно с ними на всякий случай и прошлых - дурная затея. Отчего же? Очень даже уместная. Потому что настоящий Новый Год Бахареву предстояло провести в компании беременной жены, слезливой, обидчивой и непьющей, а так же ее родителей. В принципе, Вадим против них ничего не имел: теща, Татьяна Владимировна, душа человек, тесть отличный мужик. Но Новый Год все-таки хотелось бы отпраздновать повеселее. Наверное, не зря народ придумал, что как встретишь Новый Год, так его и проведешь. Провести целый год с Юлькой - пожалуйста, очень даже здорово, и дай Бог не один, а как минимум пятьдесят. Но это что же, и теща с тестем будут постоянно толкаться рядом?
А раньше, до женитьбы, Новый Год был для Бахарева настоящим праздником. То собирались у кого-то из друзей на даче - застолье получалось не слишком подготовленным и сытным, зато водки всегда имелось в избытке, а про компанию и вовсе говорить нечего: все свои, все такие родные, такие дорогие. Выйдешь на крылечко перекурить - а там деревце все в мишуре: за неимением елки наряжали яблоньку. Игрушки из города не везли - слишком хрупкие, пустое хлопотное занятие. А мишуру свернул, утрамбовал - легкая, и места практически не занимает. Где нужно вытащил, встряхнул - как новенькая. И так почему-то на душе приятно было, что у них не банальная елка, а новогодняя яблонька - ни у кого такой нет.
Последние же два года праздновали в ресторане. Тоже хорошо. Совсем не так, как на даче, но все равно здорово. Шикарная обстановка, все вокруг сверкает, народ сплошь незнакомый: нарядные, румяные с морозца дамы, солидные джентльмены. Правда, уже к двенадцати часам от солидности обычно ничего не оставалось, но все равно было здорово: музыка, танцы, благородный коньяк в пузатом бокале. А рядом Юлька. Красивая. Даже нет, не столько красивая, сколько... Ну почему же - и красивая тоже. Но кроме красоты было в ней что-то магнетически-притягательное. Рядом с нею невозможно было смотреть на других женщин - они все настолько сильно проигрывали Юльке в привлекательности, что будто вообще переставали существовать.
Юлька, она... Она такая... С самого начала такая. Бахарев посмотрел - и пропал. Правда, понял это несколько позже. А сразу просто почувствовал себя мужиком. Не мужчиной - этаким рассудительным ответственным джентльменом, готовым в любой момент предупредительно открыть перед дамой дверь, подать ей руку для опоры, или отодвинуть стул. Рядом с Юлькой он почувствовал себя мужиком. В чем-то неотесанным, в чем-то вообще далеким от цивилизации. Неандертальцем, одним словом. Диким и грубым мужиком, у которого мозг прикрыт не черепной коробкой, а тканью брюк.
Правда, мужичью сущность приходилось тщательно скрывать, чтоб не спугнуть ненароком девчонку. Однако держать себя в рамках приличия оказалось очень нелегко. И вовсе не потому, что Бахарев от природы уродился таким, невоспитанным мужланом - во всем была виновата именно Юлька, это из-за нее он перестал чувствовать себя человеком.
Однако постепенно дикость не то чтобы стала исчезать, она просто растворилась в других чувствах и ощущениях. Бахарев стал испытывать уже не только первобытное влечение, но и определенную духовную привязанность. Желание защитить, помочь, уберечь от невзгод хрупкую рыжую белочку стало превалировать над животной страстью.
А Юлька действительно была похожа на маленького бельчонка. Не только цветом волос. Скорее, это сходство ей придавала излюбленная прическа: два высоких хвостика, как ушки, торчали в разные стороны. От этого Юлька казалась озорной и быстрой. Да что там казалась - она на самом деле была такой. Веселой, шустрой, грациозной белочкой.
Куда только все это подевалось? Ни веселья, ни стремительности движений, ни тем более грации. Вместо белочки теперь была... Кто? Если продолжать сравнение с фауной, то, пожалуй, нынешнюю Юльку можно было сравнить разве что с ленивцем. С обожравшимся ленивцем. Та же неспешность движений, та же 'грациозность'. И, пожалуй, та же забавность - несмотря на безудержную медлительность, этот зверек вызывал неизменную улыбку. Так же и на Юльку невозможно было смотреть без улыбки.
Вроде и раздражали кардинальные перемены, происшедшие в ней, и в то же время с каждым днем в Бахареве росло чувство родства, единения с нею. И - почему-то жалость. Вадим пытался давить в себе эту жалость, как чувство, унижающее любимую. А та никуда не уходила. Больше того - сильно спорила по поводу унижения. Разве можно обидеть любимого человека искренней жалостью? Глупость какая. Вадим смотрел на жену, и его заливала волна умиления: маленькая, бедная девочка! Ее, совсем недавно такую хрупкую, раздуло до неузнаваемости. Как она, должно быть, переживала из-за своей временной некрасивости. Бахареву вновь и вновь было жалко ее, такую смешную и неуклюжую, слезливую до неприличия. И, жалея, тянулся к ней: погладить, поцеловать, успокоить... Пожалеть.
Однако теперь, очутившись на вечеринке без нее, почему-то обрадовался. И из-за радости своей чувствовал стыд и неловкость. Разве Юлька виновата, что стала такой? Это природа, ничего не поделаешь - дети тяжело достаются. Вот родит, и снова превратится в бельчонка. Наверное.
Впрочем, какой из нее теперь бельчонок? Скорее, мама-белка. Погрузневшая, захлопотанная. Нет, прежней Юльке уже не стать...
Наверное, именно того и стеснялся. Ту, прежнюю Юльку, он демонстрировал друзьям с гордостью, как свое высшее достижение в жизни: смотрите, какая женщина посчитала меня достойным себя! Пусть не женщина - женщинка. Совсем еще молодая, в чем-то наивная, но - богиня. Он взял эту высоту, покорил.
А теперь привел бы ее в новый коллектив, где никто не знал ту богиньку, которой Юлька была еще так недавно. Разве они бы поняли, что на самом деле она совсем не такая? Разве разглядели бы под рыжими одутловатыми щеками нежную бархатистую кожу с легким румянцем? Увидели бы под выпирающим животом ее тонкую изящность? Нет, никто бы не оценил. Лишь скривили бы недовольные гримасы: фу, Бахарев, какой у тебя дурной вкус!
Хуже всего было то, что Вадиму было стыдно за свой стыд. Он ведь должен любить Юльку любую, и он в самом деле испытывал к ней такие нежные чувства, что порою был готов расплакаться вместе с любимой. Но при этом все же стеснялся. Это ощущение оказалось столь противным, что с ним немедленно нужно было что-то делать. А что является самым лучшим лекарством, приносящим мгновенное облегчение? Каждый знает - водка. Холодненькая, в стильном стаканчике с толстым дном, с ломтиком лимона на закуску...
Испытанное средство справлялось с задачей на 'отлично'. Стыд пропал, как пропали и мучительные мысли о том, как же Юлька одна, поздним вечером, у телевизора, вся в слезах и соплях. Сейчас Бахарев не думал ни о чем. Он просто пил, изредка закусывал чем-нибудь хитро свернутым, красиво уложенным, и даже не чувствовал вкуса. Отчего-то в этот вечер с легкостью находились интересные темы, никто не оставался в стороне и в одиночестве. Сослуживцы, еще утром казавшиеся напыщенными болванами, теперь воспринимались исключительно положительными и интересными людьми. Все такие веселые, благожелательные. А главное - понимающие. Как Вадиму не хватало этого ощущения!
Наталья Петровна выглядела в этот вечер фантастически великолепно. В ее глазах, обычно серьезных и требовательных, в этот вечер играла откровенная лукавинка. Она будто превратилась в маленькую девочку, подзуживающую подружек на мелкое хулиганство: а ну-ка, кто смелее? а вам слабо? Она то и дело цепляла кого-нибудь, но цепляла настолько беззлобно, что не обижалась даже мишень ее насмешек. Это выглядело не придирками и оскорблениями, а хоть и меткими, но определенно дружескими и беззлобными подколками.
В разгар веселья она взглянула на часы и запричитала на французский манер:
- О-ля-ля! Время-то, время! Вадим Алексеич, вам когда велено дома быть?
- Чего? - переспросил тот.
- Дома, говорю, когда надо быть? Жена до скольки гулять позволила?
Посторонних ушей вокруг хватало. Взгляды присутствующих оказались прикованы к жертве насмешки. Но одними взглядами, увы, не обошлось: к этому моменту все были уже изрядно навеселе, палец покажи - от смеха под стол закатятся. А тут такие провокационные вопросы. Народ откровенно подхихикивал и с нетерпением ждал ответа.
Ну разве Бахарев мог ответить: 'Вот еще полчасика покантуюсь, и домой, к жене под крылышко'? Расхорохорился, плечи расправил:
- Я сам себе хозяин. Что хочу, то и делаю.
Чуликова не удержалась:
- А как же жена?
- А что жена? Жена должна сидеть дома.
Сказал, и даже гордость некоторую почувствовал. Эх, правильно этот вопрос у мусульман поставлен: женщина должна знать свое место. Мужик в доме хозяин, он всему голова. И нечего тут, понимаешь!
Что 'понимаешь', что 'нечего', он уже не соображал. Вместо него соображала водка. Он сам себе, он не подкаблучник. Юлька сидит дома со своим пузом, вот и пусть сидит, ждет кормильца. В конце концов, может он хотя бы раз позволить себе расслабиться? Что страшного произойдет, если он посидит в компании сослуживцев? Он же не каждый день себе это позволяет? Да и законный повод у него имеется - Новый Год, вот!
Попался, мальчик. Аки дитятко неразумное, аж смешно. На голый крючок, практически на 'слабо'. Наталья чувствовала, что выиграла битву. А может, и всю войну. Дело за малым.
Вокруг полно было подчиненных, но по большому счету их мнение Наталью Петровну тревожило мало. Кто что подумает, кому что не понравится - их проблемы. У нее была своя позиция, свой взгляд на мир. И свои установки. Вернее, цели.
Еще вернее - цель у нее была одна, самая важная. Ибо что может быть важнее для женщины, чем востребованность? Не в профессиональном - сугубо в личном плане. Сколько можно? Она полжизни строила карьеру, откладывая исконно женские устремления на потом. Все думала - успеется. А потом оглянулась...
На зеркало она не пеняла. Не из особой мудрости, просто пенять было не на что: Наташа себе нравилась. Даже в тридцать восемь - все равно нравилась. Не каждая тридцатилетняя выглядит так, как она практически на пороге сорокалетия. У замужних на себя вечно времени не хватает: уборки, готовки, стирки-глажки, пеленки-распашонки. С детьми погуляй, уроки проверь, сопли подотри. А потом еще мужика в постели ублажи - когда уж за собой поухаживать?
У Чуликовой же с этим проблем не было. Карьера выстроена. Пусть пока еще не до конца, но до определенных высот она добралась. На достигнутой ступеньке стоило передохнуть, расслабиться и бросить силы на второй фронт, личный. А потом, через пару-тройку лет, можно будет снова кидаться в бой - в конце концов, Шолик тоже не навечно пост генерального директора присвоил. Но это еще нескоро, пока об этом думать рано.
А вот о личной жизни позаботиться самое время. Особенно теперь, когда цель так близка. Конечно, принимая Бахарева на работу, Наталья Петровна не догадывалась об интересном положении его супруги. Если бы знала - возможно, подождала бы другую кандидатуру. А может, так даже лучше. Придется проверить на практике, как беременность супруги влияет на верность мужа. Если что, если вдруг - вдруг! - с Бахаревым не сложится, в следующий раз нужно будет между делом как бы вскользь задать вопрос о детях: планируете ли в ближайшее время, или уже настрогали необходимое количество? И пусть кандидат думает, что ее волнует лишь работоспособность нового сотрудника: не будут ли его отвлекать от работы семейные хлопоты.
Впрочем, все эти 'вдруг' следовало немедленно отбросить в сторону. Никаких 'вдруг', хватит. Сколько можно искать? В конце концов, она довольна выбором. Разница в девять лет - а, ерунда. Даже лучше. Зачем ей старый муж? Выглядит она превосходно - сама никак не нарадуется. Так что вместе с Бахаревым они будут смотреться отлично: оба высокие, молодые, энергичные. Нет, в самом деле - из них выйдет замечательная пара. Кстати, Наташа даже не станет капризничать, отказываясь принять фамилию мужа: Наталья Петровна Бахарева звучит куда громче и солиднее, чем Чуликова. Созвучие с фамилией известной актрисы ее всегда дико раздражало: каждый непременно считал своим долгом уточнить: 'Как-как? Чурикова?' Как будто Наташа не выговаривала букву 'р', ей-богу!
В самом деле: Наталья Бахарева - отлично звучит. Просто великолепно! 'Наталья и Вадим Бахаревы'. Надо будет поменять табличку на двери в кабинет. О, и не забыть заказать новые визитки. Хлопот, правда, не оберешься со сменой фамилии. Всем знакомым сообщить, деловым партнерам и просто полезным людям. А еще... У-уу, фигня-то какая! Это ж нужно будет загранпаспорт менять. И поди потом на новое имя визу получи. Штатовскую. Ага, измучают с отказами. Докажи им, посольским, что она осталась такая же надежная во всех отношениях, как и раньше, что это только фамилия новая... Нужно будет привлечь руководство из головной компании. Им там, в Америке, будет проще. Но вообще, конечно, со сменой фамилии геморрой предстоит конкретный. Как бы не пришлось переоформлять купчую на квартиру. А диплом? Как-то раньше она не интересовалась этим вопросом, главным казалось найти мужа. Теперь, когда он конкретно нарисовался на горизонте, вопрос о документах показался невероятно важным и сложным.
У Натальи Петровны даже настроение испортилось. Ну в самом деле, что за бюрократия? Столько возни из-за такой ерунды! Где взять время на все эти переоформления? Это же наверняка придется идти в Бюро Технической Инвентаризации - именно там сосредоточена вся информация о владельцах недвижимости. А в БТИ всегда такие огромные очереди. У-уу, хоть замуж не выходи! Ну да ничего не поделаешь. Придется отправить кого-нибудь из сотрудников, чтоб очередь заняли да полдня там отстояли, а Наталья подскочит, когда нужно будет.
Правильно, так и сделает. Зря она, что ли, начальница? И во все остальные инстанции подчиненных будет отправлять. К паспортистке, в институт - чтоб диплом поменять. А может, диплом и не нужно? Все равно. Как-нибудь справится. Остальные же справляются, и ничего. Чем она-то хуже? Ерунда все это, глупости. Сейчас главное - Вадима не упустить. Имя, кстати, тоже хорошее. Не подкачало, как и фамилия. А ведь мог оказаться каким-нибудь Павликом или Толей. Имя 'Анатолий' вызывало в Чуликовой содрогание. Слышалась за ним какая-то 'тля', обжорливая и безмозглая. А 'Вадим' - вполне приличное имя. Взрослое, самостоятельное. Вообще-то 'Влад' было бы еще лучше. Неважно даже, от 'Владислав' или 'Владимир' - одинаково претенциозно: 'Влад' - значит 'Владеющий'. Обладатель, хозяин. Одним словом, большой человек.
Нужно будет уговорить Бахарева поменять имя. А что? Вместе веселее будет заниматься этой бюрократией. Кстати, отличная идея. Будет у нее муж - 'Влад Бахарев', о как! Не было, не было никакого, а тут вдруг бах, и сразу такая удача: 'Влад Бахарев'. Класс! И то, что он значительно моложе самой Натальи - плюс. Даже нет: огромный плюсище! Не будет выпендриваться. Раз она во всех отношениях старше, будет беспрекословно ее слушаться. И правильно: она мудрее. Все расскажет, все подскажет. Всему научит. Да и куда легче перевоспитать человека в двадцать девять, чем в сорок. Нет, все-таки ей с ним определенно повезло. Как там Апина говорила? 'Я его слепила из того, что было'. Замечательно сказано. Было б из чего лепить, а добиться нужного результата - дело плевое. Если, конечно, представляешь перед собой конечную цель. А уж Наталья-то Петровна - человек креативный, знает, к чему стремится.
Вечеринка тем временем достигла того момента, когда каждый друг другу друг, товарищ, брат и где-то даже капельку любимый. У всех, как одного, румянец на щеках, задорный блеск в глазах. И каждый чуточку растрепан.
Музыка заглушала голоса, и потому собеседникам приходилось интимно шептать что-то друг другу на ушко. Вернее, конечно, кричать - шепот вообще невозможно было услышать, однако у стороннего наблюдателя складывалось стойкое ощущение некоторой близости одного присутствующего другому.
Наталье Петровне тоже пришлось практически прикоснуться губами к уху Бахарева.
- Ты действительно не торопишься?
Собственно, ее меньше всего на свете волновало, спешит ли Вадим куда-то или нет. Это теперь не ему решать. С этого дня только Наташа будет ему указывать, когда куда спешить, а когда можно расслабиться. Ей просто нужно было что-нибудь сказать ему именно ради вот этого несколько обманчивого чувства близости, интимности. Во-первых, самой уже давно хотелось острых ощущений. Во-вторых, продемонстрировать окружающим, что кавалер занят прочно, на века. Ну и в третьих - пусть привыкает. Она теперь всегда будет рядом.
Как нельзя кстати быстрый бухающий ритм сменился на плавную мелодию. Наталья и без того практически обнимала Вадима, якобы в ожидании ответа, а тут и вовсе прижалась и начала раскачиваться в медленном танце. Бахареву ничего не оставалось, как раскачиваться с нею вместе. Он что-то ответил, но Наталья Петровна не расслышала: в отличие от нее, Вадим не стал шептать ей в ухо, просто прокричал несколько слов в пространство. Но кого волновал его ответ? Она добивалась совершенно иного...
Атмосфера не позволяла остаться равнодушным. Все вокруг ревело, шумело, мигало, плясало. Запах елки смешался с множеством ароматов, и теперь уже из него нельзя было вычленить что-то одно. Да и так ли важно: елка, мандарины, духи, туалетная вода, легкий перегар, сыр, салями, и снова мандарины, или еще что-то? Пахло праздником.
Он не чувствовал, что перебрал. Все виделось сквозь какую-то дымку, очертания предметов и лица окружающих словно бы мерцали в мареве: то чуть ярче, то, напротив, словно покрывались полупрозрачной органзой несуществующих занавесей. Бахарев не воспринимал это, как серьезное опьянение. Ему просто было хорошо, спокойно и даже уютно здесь, в обществе еще утром враждебных сослуживцев. Объятия Чуликовой оказались не только приятны, но и в некоторой степени волнительны. Одна его рука лежала на спине начальницы, вторая - чуть ниже талии. Он чувствовал под ними хрупкое, но тем не менее сильное тело. Пальцы не утопали в мягкости, как он привык с некоторых пор. И прижиматься ему приходилось не к одному огромному животу, а ко всему телу: при желании Вадим мог чувствовать упругость груди Натальи Петровны, чувственный изгиб ее бедра.
А желание у него было... Возникло сразу, как только Чуликова задала ему какой-то дурацкий вопрос - Вадим даже не помнил уже, о чем она его спросила. Ее губы обожгли, заставили встрепенуться весь организм, и что-то резкое пронзило его от уха до самого... В общем, до самых брюк. И уже не ухо горело, опаленное губами чужой женщины, а что-то горячо и настойчиво пульсировало там, внутри, требовало выхода...
Мыслей не было. Ни хороших, ни плохих. Мозг умер. Нет, неверно. Он переместился. Точнее, временно передал полномочия другому органу, что сейчас пульсировал и рвался в бой, требовал своего. И думал сейчас не Бахарев, а тот, нижний мозг. Потому что...
Потому. Просто потому, и все. Юльку он теперь любил только душой, ведь иначе любить никак не мог - она довольно рано обеспокоилась здоровьем будущего малыша, а потому доступ к любимому телу, пусть и такому нынче грузному, был для Вадима перекрыт пару месяцев назад. И впереди ждало еще столько же. А что будет потом, после родов, он вообще не мог себе представить. Наверное, после родов тоже не сразу... А когда? И что делать, если...
Нет, ради любимых он бы, не задумываясь, пошел в огонь и в воду. И если для их благополучия требовалось некоторое воздержание... что ж, он готов. Вот только... кому это надо? Особенно когда так близко... Когда вот же, прямо под руками... И даже не нужно спрашивать разрешения - слишком явно его ладони ощущали жадную, голодную дрожь...
В то же время он чувствовал, как хищные пальцы Натальи Петровны пытаются преодолеть тонкую ткань рубашки, преграждающую путь к телу Вадима. Чуликова прижалась к нему настолько тесно, что он без труда ощущал не только ее выпирающую грудь, но и впалый животик, и ноги, казалось, опутавшие Бахарева оковами. В ее объятиях он чувствовал себя спеленатым младенцем. И в это же время - хозяином положения, властителем чужих тел и душ...
Да что там чужих? Зачем ему чужие, зачем другие? Когда вот она, та, которой хочется обладать немедленно, сию секунду. Начальница, не начальница - какая разница? Потому что хочется. Ее. Сейчас. Только ее. Сейчас. Ее одну. Наталью. Сейчас. Петровну. Немедленно!
Бахарев забыл, что они не одни. Его руки хаотично метались по ее обнаженной спине, то и дело норовя скользнуть внутрь, на запретную территорию. Ладони мяли струящуюся ткань платья, собирая ее в складки, стремясь снять его, содрать. Однако то ли ткань была слишком гладкая, то ли Наталья Петровна успевала резко одернуть платье, но раз за разом попытки Вадима проваливались. Не соображая, что творит, он яростно целовал ее практически оголенное плечо. Целовал, буквально вгрызаясь в ее кожу, почти кусал...
Внезапно все прекратилось - Чуликова резко вырвалась из его объятий. Стояла по-прежнему рядом, и смотрела на него, не отрывая взгляда. Она не произнесла ни звука, но ее глаза говорили куда красноречивее слов. Они кричали, звали, требовали продолжения. Еще никогда в жизни Вадиму не доводилось видеть таких глаз. Вернее, такого откровенного желания, жажды, страсти. Голода. Грудь ее, аппетитно обтянутая мерцающей в полусумраке тканью, вздымалась часто. Тщательно уложенная в начале вечера короткая стрижка растрепалась. Губы жадно хватали воздух, ровные белые зубки светились в полуулыбке.
Молчаливое созерцание длилось несколько бесконечно долгих мгновений. Чуликова взяла Вадима за руку, взгляд ее хищно сверкнул, и она повела его куда-то. Бахарев не сопротивлялся. В эту минуту он готов был идти за ней на край света. Потому что такой взгляд не может обманывать. Слишком много обещаний в нем было, откровенных, зазывных...
Едва втащив жертву в свой кабинет, Наталья тут же захлопнула дверь и для надежности провернула замок. Все видели, как она волокла к себе Бахарева - ну и пусть, так даже лучше. Чтоб у мальчика завтра иллюзий не осталось насчет мнимой свободы.
Толкнув Вадима на дверь, набросилась на него хищницей. Хотелось разодрать рубашку в клочья, хотелось продемонстрировать будущему мужу, как неудержима она в сексе. Однако в последнюю минуту все же решила соблюсти хотя бы некоторые приличия: в конце концов, время еще детское, почему бы им после всего не выйти к остальным и не сообщить радостное известие о том, что начальница в ближайшее время планирует поменять фамилию? Да и есть наверняка захочется - Наташа всегда после секса испытывала просто дикий, животный голод. А потому рубашку расстегнула почти аккуратно. Правда, одна пуговица все-таки отлетела, но это уже не Наташина вина - жена не позаботилась пришить покрепче.