|
|
||
Познакомился я с Софьей Михайловной и её внучкой Ирочкой благодаря пишущей машинке. Приобрёл я эту машинку некоторое время тому назад в надежде, что мои рассказы, отпечатанные как полагается,--строчка через два интервала,-- наконец-то найдут себе дорожку к сердцам (или чему там ещё) редакторов, не того, так другого, и, наконец-то, будут опубликованы. До этого мне удалось протолкнуть только один, нет, даже не рассказ, а вроде как очерк, но дальше дело не пошло. И я решил, что суть проблемы
в пишущей машинке, ибо все мои опусы, предлагаемые редакциям, были написаны от руки.И вот она у меня, мечта моя и надежда, не очень, конечно, новенькая, но зато недорогая. Как раз в самый раз для моих занятий.
Научился я печатать одним пальцем, все вечера допоздна проводил за этим занятием, и всё ни в какую! Не принимают. То говорят... а собственно говоря, какая разница, что говорят? Не принимают--и всё тут.
И как это ни горько, но понял я, что литература--не моё дело, и решил от машинки избавиться. И деньги, пусть и небольшие, обратно получить, и, главное, пресечь свои литературные попытки. Подвести черту, так сказать. Объявление в газету о продаже даже собирался давать и знакомых всех просил, что если кто услышит, что кому-нибудь нужна машинка, то пусть дадут мой телефон.
И телефонный звонок--как раз по этому поводу--не заставил себя ждать. Интеллигентный старушечий голос справился, я ли это, и не продана ли ещё моя машинка. Да, говорю, продаётся. Можете прийти посмотреть. И сообщаю свои координаты.
-А!--радуется она,--так мы ведь с вами совсем близко друг от друга живём, рядом, что называется. Три блока всего между нами! Мы на углу Парсонс и 41й...
-Да,--говорю,--это не более пяти минут ходу, приходите...
-А можно, я приду с Ирочкой, с внучкой своей? А то хоть и близко, да мне одной уже трудно, возраст...
-Да, конечно, пожалуйста, можете с внучкой.--(Даже интересно--какая она?)
И вот они у меня в условленное время (с опозданием на полчасика). Старушка, Софья Михайловна, совсем старенькая. Согнутая, седая вся, естественно, и волосы редкие-редкие--череп розовый сквозь них светится. Очень уж старa, а вот глаза--совсем не выцветшие... А Ирочка, внучка её... Не понравилась мне внучка с первого раза. Красивая даже, это если объективно, ничего не скажешь, но красота её какая-то экзотическая. Не в моём это вкусе. Горбоносенькая брюнетка с почти сросшимися широкими восточными бровями. И волосы её... ну, на две-три женские персоны хватило бы. Одна часть их вниз, другая--вверх, и по сторонам ещё разные выдумки. А глаза
тёмные, немигающие, недобрые... Да ещё и густо подведенные коричневыми тенями. И яркий, плотно сомкнутый рот. Яркий от природы и нешироко раскрываемый при разговоре, не только из-за явной несловоохотливости, но и из-за несколько неровных зубов. Сразу облик её потянул за собой целую вереницу литературных, исторических и даже оперных образов. И "роковая" красавица романтиков, и жрица какой-нибудь финикийской Астарты. Клеопатра, быть может, или кто-нибудь из персонажей Верди. А может, Далила или даже сама Кармен!Возраст? Как-то, во второй уже визит, я спросил её о нём. Невзначай будто. Девчонка ведь. Так нет, не ответила. Отвела мой вопрос движением руки, остановила меня в моей бестактности.
-Ну, двадцать, наверное...--я дипломатически попытался нейтрализовать свою неловкость, и она сделала движение бровями, принимающими мою "прозорливость".
"Ну, двадцать--не двадцать, голубушка, а, пожалуй, все двадцать два или даже двадцать три...--прикинул я про себя.-- Что-то ты, милая, рано начала отсчитывать свои годишки назад..."
Да, так я несколько отвлёкся.
Машинку я им показал, и Софья Михайловна тут же пошутила, что как ни стара машинка, но она, Софья Михайловна, всё же старше её.
-Да, не новенькая, конечно. Со стажем. Поэтому и недорогая. Если подходит вам, то можете забрать, но... Мне бы ещё один-два рассказика достучать... А так как я только одним пальцем печатаю, то это... ещё денёк-другой. Или вот так: машинку можете забрать и сегодня, но тогда я к вам, Софья Михайловна, обращусь уже как клиент--вы ведь печатаете
?-Нет, я ещё не пробовала, но полагаю, что научиться этому несложно. Я собираюсь освоить машинопись. У меня много накопилось материала, и я собираюсь публикации его посвятить всё своё время. Оставшееся. Так что машинка очень нужна, да и поскорее.
-Да вы ведь ещё и печатать не умеете. Хотя вот Ира...
-Нет, нет... Ирочка этим не станет заниматься.--(Ира утвердительно и со значением кивнула головой).--Я сама собираюсь, печатая своё, освоить машинку. Человек всему может научиться. А Ирочка вообще отстраняется от всего русского...
-Да, я и мыслю по-английски.
-И давно вы уже в Штатах?
-Я вот уже около полугода, а Ирочка...
-Бабушка! Это не имеет значения!
-Да, да... Я молчу, Ирочка... Ой, прости, Патриция. Ей--это обращаясь ко мне--не нравится её имя, вот и выбрала... Да, да, молчу... Так как же быть? Мне необходимо первый рассказ отпечатать. Я уже носила в газету, так там принимают только машинописное... А сколько ерунды, я вам скажу, печатают... Сколько совсем, мягко выражаясь, слабого...
-Да, вы правы...--Однако! Очевидно, всех нас, берущихся за перо, толкает на это и своеобразная реакция на то, что печатается. Нам кажется, что мы, я, во всяком случае, так чувствовал, лучше можем. Вот и эта старушка... И ей показать себя хочется.
-Знаете что? Вы мне дайте ваш рассказ, и я его отстукаю внеочерёдно. Своё потом. Только уж это будет не сразу: ведь я только одним пальцем... Прямо сегодня начать могу.
-Ну, что ж. Премного вам благодарна. Рассказ совсем небольшой--несколько страничек всего, только вот мне ещё надобно его просмотреть. Так что уж как-нибудь на днях.
На том мы и порешили, и я пошёл их провожать.
Дошли мы до их дома, и Софья Михайловна говорит:
-Может, зайдёте к нам? Живём мы небогато, но гостю всегда будем рады.
Я глянул на Иру, то бишь Патрицию--она была подчёркнуто безразлична.
-Ну, что ж. Разве что на несколько минут...
И лифт поднял нас на шестой этаж.
Да, живут они, что называется, не ахти. Мебель явно подобрана с улицы, и что это? Я повёл носом.
-Да, да... Я сейчас проветрю... Мы ведь не одни живём. И хотя наши домочадцы народ воспитанный, но, знаете, когда их шестеро...
На меня глядели весьма заинтересованно несколько пар зелёных крыжовин.
-Ирочка--Софья Михайловна осеклась, взглянув на внучку--Патриция принесла их ещё котятами... И мы их не выпускаем. Совсем. Мало ли что может с ними случиться... Любим мы их. А вам они нравятся?
Я кивнул из вежливости, подумав, что хорошего понемножку. А тут их шестеро. Чистенькие, ухоженные. Но какие-то необычно вёрткие. Повышенная нервозность в них какая-то. Не лень кошачья (притча во языцех), но вот-вот готовая сыпануть искрами наэлектризованность. Смотрят тебе прямо в глаза и норовят почистить твои брюки--пройтись глянцевым боком своим, поделиться, верно, своей заряженностью.
-Так они у вас, наверное, парами подобраны? Того и гляди, потомство принесут, целая ферма кошачья будет. Управитесь ли вы с этим народцем?
-Не будет у нас котят.--Это Ира-Патриция, и на мой немой вопрос:--Они все однополые. Самочки.
"Ну и ну,--думаю,--такая забава. Ну, да Бог с ними, с этими кошками..." И стал рассматривать фотографии, висящие на стенках. Они большие, под стеклом, и вне сомнения являются предметом Ириной гордости. Хорошо она получается на фото. Ещё красивей, чем в жизни. Фотогенична очень, и как ей этого не сознавать? Прямо примадонна из Ла Скала или из Метрополитэн оперы.
-Да, здорово вы на фото выходите... Я тоже хотел бы вас сфотографировать. Я хоть и не профессионал--там, в Союзе, моей специальностью была гидроакустика--но я фотолюбитель со стажем, да и здесь работаю в фотолаборатории. И мне интересно было бы, да и собрание ваших портретов пополнится. Как вы на это смотрите, Патриция?
-Ну, что ж. Можно. Только вот когда?
-А вот Софья Михайловна рассказ свой отредактирует...
-Да, вы правы. Это где-то в среду, о'кей? Как, бабушка, будет готово к среде?
Бабушка закивала.
-Да, вот ещё хотелось бы, чтоб это платье на вас было...--Я показал на фото.--Да и вот это, пожалуй...
-Вам они нравятся?
-Очень. Если это не слишком сложно, покажитесь, пожалуйста, вот в этом... Просто потрясающее
!-Могу. Я сейчас.
И она, включив свет в другой комнате, прикрыла за собой дверь.
-А вы знаете, откуда у Ирочки--Софья Михайловна посмотрела на закрытую дверь--такие красивые и дорогие платья? А она их покупает в Красном Кресте за бесценок. Красному Кресту богатые дамы дарят, жертвуют иные свои тряпки, часто совсем неношеные, а Крест продаёт. За доллар можно купить нечто совершенно изумительное...
Но тут вошла Ира, то есть Патриция. В чёрном платье, на высоких каблуках--ну совершеннейшая патрицианка! Она прошлась по комнате, покачиваясь и рисуясь как манекенщица, и... Что сказать вам? Восторг в моих глазах был совершенно искренен. Этакая Галли Курчи или Мария Каллас, в молодости, конечно... Правда, я не видел никогда изображений ни той, ни другой. Может, их
внешность и не соответствовала их певческим данным. Но эта... Эта заставляла предполагать в себе нечто необычное. Я наговорил комплиментов, не без этого, и в скорости мы простились, договорившись о следующей встрече.Ира (тьфу, Патриция) пришла без бабушкиного рассказа. "Не готов. Принесу на днях". Зато она принесла большую сумку, а в ней платья. Целых три.
-Ну, в каком сначала? Выбирайте.
-Да вот в этом, пожалуй...
И она, удалившись в туалет, вышла через минуту. Да, она умела выходить!
-Скажите, Патриция, а вы никогда не мечтали о кино, сцене? И не поёте ли вы?
-На всё отвечу: нет. Нет ни способностей, ни тяги к этому. Я вообще не люблю быть на людях. Я по натуре отшельница.
-Как? Совсем?
-Ну, как сказать... Но жить, к примеру, на необитаемом острове согласилась бы. На небольшом и уютном...
-Но вы бы взяли, конечно же, кого-нибудь к себе в этот уют? Ну хотя бы одного, единственного?
-Не будем об этом. Так какая же поза будет первой?
-Да вот эта!--и я щёлкнул первый кадр.--Вот так... А теперь попробуйте... Нет... Левее немного... А музыку вы любите? Классическую?
-А чего это вас так всё интересует?
-Хочется вникнуть в образ. Вы думаете, что фотограф просто себе нажимает на спуск. А он ведь тоже художник, вернее, должен быть им. Тогда только и может что-то интересное получиться... Но если не хотите...
-Отчего же. Сказать могу. Мои родители были музыканты. Это вам что-нибудь говорит?
-Значит, любите музыку?
-Ненавижу. Всякую. Люблю полную тишину.
-Бывает.--Я снова щёлкнул.
-Я люблю звёздное небо, и иной раз мне кажется, что я инопланетянка.
-А вы похожи. Ну, на тех, что я видел здесь в фантастических фильмах.
-Явно инопланетянка, ибо на людей смотрю я как на совершенно чуждых мне. Боюсь? Нет, просто отстраняюсь. Аномалия? Вы находите? Ну, в этой Америке столько всего, что и не знаешь, что нормально, а что и нет.
-А у меня вот спор был с одной женщиной-врачом. Я что-то такое против гомиков сказал, так она мне ответила: раз их так много, значит, в этом есть какая-то правда. Не отклонение от нормы, а тоже какое-то качество природы или что-то в этом роде... Тут я и говорю ей: вот у вас подрастает сын. Хотели бы вы, чтобы он в этом, так сказать, "качестве природы" нашёл своё счастье? Она не нашлась что ответить мне на это.
-Нет, правы не вы, а та женщина.
-Как! И вас не убедит мой довод? Вот у вас будет сын...
-Никогда никакого сына у меня не будет.
-Ну, ваше дело. Но гипотетически...
-Гипотетически? Он сам должен был бы определить себя сексуально, выбрать себе "счастье", как вы говорите. Я бы нисколько не вмешивалась.
-Ну, хорошо. А природа? Весь живой мир? Ведь это только человек, оторвавшийся от природной запрограммированности, что ли, способен на такие извращения. Я бы сказал, богопротивные... Возьмите мир животных...
-Вы заблуждаетесь. И в животном мире тоже такое есть. Вот мои кошки, вы видели их, они--лесбиянки.
-Да?! Эти котята...
-Котята? Да им почти по пять лет...--Она остановилась, как сказавшая лишнее.--Да. Не удивляйтесь. И никто их не "совращал", не учил этому.
-Но они у вас в таких условиях... И я не понимаю.
..-Всё не может быть всем понятно. Ко многому надо прийти.
-Ну, хорошо. А теперь наденьте вот это, в складках. (Ну и ну! Бывают же такие... Ведьма какая-то...).
-Вот вы сейчас подумали, что я ведьма. А я ведьма и есть. И бабушка моя несколько.
-А по какой же вы магии специализируетесь? По белой или по чёрной?
-Нечего иронизировать. Была белая, а сейчас подключаюсь и к чёрной.
-И можете вы что-нибудь... этакое?
-Могу. Вот я имела недавно неприятный разговор с одним юристом. Я к нему обратилась со своим делом, рассказала всё, а он... Он сразу же предложил мне... с ним... Негодяй такой! Воспользоваться моим положением и шантажировать! Ничего, он ещё пожалеет!
-Скажите...--Я невольно стал говорить с Патрицией с большей почтительностью: ведьма!--Скажите, пожалуйста, а вы, ведьмы, и в самом деле что-то в этом можете? Ну, насолить, испортить...
-Насолить, испортить! Да он уже получил своё! Мне только жаль будет, если он не догадается о причине... Будет искать какие-то объективные объяснения. Ну, ничего. Пусть на врачей потратится. Он уже не мужчина.
-А старый он?
-Да уж не молод. Лет шестидесяти.
-Так, может быть, это ему уже и не нужно?
-Ну да! Не нужно. Знаете, они какие! Я уже не первое такое предложение имею. И все они были за шестьдесят, и даже за семьдесят.
-Здесь, в Америке, это, надо полагать, от высокого жизненного уровня. Там, в России...
-А при чём же здесь я?
-А у вас такая зажигательная внешность. Очень вы, простите, яркая. Не захочешь, а вспыхнешь. Это не комплимент, это в порядке объяснения...
-Ваши объяснения весьма меня радуют.--Она сделала презрительную гримаску.--Ну, хорошо. Там у вас ещё много кадров?
-Да вот с десяток... И, не обидитесь ли вы... Может быть, я вас сниму... Ну вот хотя бы без этой блузки?
-Ещё чего! Ну, нет. И не упрашивайте. Я совсем не из моральных соображений, я вообще чувствую себя выше всего этого, да и фотографироваться обнажённой мне не внове. Но сегодня--просто не хочу. Как-нибудь, может быть, в другой раз.
-Ну да. Как-нибудь... Поди жди, когда это вам может...--Я не мог найти слова повежливей "заблагорассудится", и конец моей фразы повис в воздухе.--Плёнку бы сегодня кончить... и проявить...
-Ну, так вас устроит?--Она спустила блузку с плеч, открыв декольте до сосков. Лифчика на ней не было.
-Ну, давайте хоть так...--Я щёлкнул два раза.--А теперь опустите руки... Не держитесь за блузку, не улетит она.
Она, рассмеявшись, опустила руки. Блузка её упала на пол. Груди её были маленькие, почти совсем детские, с дразняще крупными изюминами сосков. Я снова щёлкнул несколько раз.
-Ну, а теперь...--Я просительно склонил голову к плечу.
-Ну и настырный же вы... Да нет, можете не отворачиваться. Мне всё равно.--И она быстро и ловко выскользнула из оставшегося на ней. Она была хороша. Вся будто выточенная из янтарного бруска, тщательно и филигранно. Этакая древнеегипетская статуэтка, вышедшая из рук большого мастера.
-Вот хорошо! Так и стойте.--Я щёлкнул, но перевести затвор не удалось. Это был последний кадр в аппарате.
-Ну вот! Уговорил, раздел, и на тебе! Ну что, будете перезаряжать?
Я кивнул, но, увы, в запасе была только плёнка с низкой чувствительностью. Я усердно, даже несколько ожесточённо, рылся в коробке с кассетами, но... нет! Я был нескрываемо огорчён.
-Мне всё казалось, что ещё одна, даже две, должны были быть. Но... но я сейчас установлю дополнительный свет--лампы у меня есть, это недолго...
Патриция глянула на часы.
-Знаете... Уже поздновато. Давайте в другой раз. Не огорчайтесь: я обещаю прийти к вам ещё, и в ближайшие даже дни. И рассказ принесу, да и меня саму заинтересовало, чтоб вы меня так сняли: я хочу сравнить с теми фото, которые у меня уже есть. Это работа моего...
-Бойфренда?
-Нет, как раз гёрлфренд. Подружка? Нет, это не то. Это больше гораздо.--И, одеваясь:--Да что тут непонятного. Это так естественно... Да, я лесбиянка.
Я несколько оторопел, но понимающе кивнул.
-Ну, о'кей. Я побежала. Обещала бабушке быть к восьми, а уже девять.
В следующий свой визит, а состоялся он через два дня, Патриция опоздала на час. Пришла, запыхавшись, и долго сидела, отдыхая в кресле.
-Да, набегалась. Разные покупки надо было сделать.--И она стала вытаскивать приобретённое: несколько цветных драпировок, разные безделушки и цветы.
-Да, цветы. Хочу, чтоб вы меня с цветами запечатлели. Я объясню сейчас как. Да, имейте в виду: сегодня командую я.
-О'кей. Командуйте. Я весь внимание и послушание. И плёнки хватит.
И она стала принимать различные позы: и древнеегипетские, статичные, с замершим, устремлённым в пространство лицом и скованными членами. И явно какие-то "карменистые": и с веером, и с цветами, которые она то держала в руках и даже в зубах по-испански, то, ложась, укладывала их рядом с собой в какой-то особый порядок, явно заранее ею обдуманный. Может, это было из ведьминской каббалистики... И на груди разложит, и по животу--она была обнажена, конечно--и даже один цветок вздумала устроить между ног. Я не удержался и скривился.
-Что, не нравится так?
-Ну, Патриция, это же несколько пошловато... Но мне не жалко кадра... Нате вам. А не устали ли вы? Отдохнёте, может быть, немного?
-Да, пожалуй... Недолго...--И она, хрустнув в суставах, по-кошачьи потянулась.
Я присел рядом и, приблизив своё лицо к её лицу, ощутил свежее дыхание её полуоткрытого рта...
Последовавшее было весьма банальным, и вряд ли описание его могло бы быть интересным. А потом
...Потом она отодвинулась от меня и стала задумчиво рассматривать потолок, изучая будто марсианские каналы его трещин. Зная её сдержанность и немногословность, чувствуя её характер, я молчал, хотя вопросы к ней так и вертелись у меня на языке. Через минуту-другую она, не проронив не слова, приподнялась, села и потянулась за своей одеждой. Я глядел на неё искоса, стараясь понять хотя бы одно: её отношение к происшедшему.
По всей видимости, она была недовольна. Чем, кем? Мною, не поразившим, может, её искушённость? Собой, уступившей моменту? А может, она поступила против своих лесбийских убеждений?.. Как спросить её, так спросить, чтоб ответила мне? Я потянулся к ней рукой, провёл пальцами по её позвоночнику. Она дёрнула кожей, как лошадь, сгоняющая муху. Содеянное было ей явно неприятно.
-Что это вы так, Патриция?--я не решался обращаться к ней на "ты".--Я не понимаю...
-И не старайтесь. Какая самонадеянность! Вам кажется, что между нами что-то произошло такое, что даёт вам право касаться моей спины. Но ничего не было. Слышите, ничего между нами и не могло быть.
-Да, но всё-таки...
-Я к мужчинам питаю неодолимое отвращение, и эта... слабость моя...
-В слабости женщины её сила...--Я попробовал пошутить.
-Когда я сюда приехала, вернее, в скором времени по приезде, мне пришлось быть с мужчиной, спать с ним,--подчеркнула она,--но это вынужденно. Присцилла, так зовут мою гёрлфренд, убедила меня, что это единственный выход для нас. А что бы она сказала на это, сегодняшнее...
-А вы ей не рассказывайте. Вы что, перед ней во всём должны отчитываться? Или как перед священником в грехах...
-Не стану я вам объяснять. Да если бы и объяснила, вы бы всё равно не поняли...
-Лестного же вы мнения о моих умственных способностях...
Она махнула рукой, как бы отстраняясь от прений. Но тут я не выдержал и вспылил:
-Но, в конце концов, я не насильник, и ни к чему вас не принуждал. Я вас не обманывал и не обольщал. А вы разговариваете со мной... безобразно... Грубо. Я никакого повода не давал для такого неуважительного...
-Вы правы. Но я не столько на вас сержусь... Я на себя... На свою слабость...
-Но, простите... Ведь я у вас не первый. Вы ведь уже имеете опыт. И не только как лесбиянка. Вы сами сказали... ну, хотя бы про того старика...
-Да, старик... Он обещал меня удочерить. Я в этом ничего не понимала, и мой английский был не тот, но Присцилла, она ведь коренная американка и несколько старше меня... Красивая? Очень... Да, так она сказала, что это для нас самое наилучшее--просто редкий шанс. Что ему недолго осталось, и его деньги, а
он очень богатый был, достанутся мне, то есть нам...-Ну, и...
-А он умер раньше, чем мы ожидали, не успев оформить нужные бумаги...
-И ваша жертва оказалась напрасной?
-Не совсем. Он оказался порядочным человеком, и в завещании не забыл меня. Сорок тысяч мы получили.
-Тоже неплохо... Совсем даже...
-Да! А если б удочерил, то мы с Присциллой до конца дней своих были бы обеспечены. А эти деньги... они быстро ушли. Мы с Присциллой снимали шикарную студию около... Да и ни в чём себе не отказывали.
-Но ведь вы имеете какую-то профессию, я как-то раньше не спросил вас об этом, или вы учитесь?
-Да, я училась... Но я не имею права на работу. На хорошую, приличную работу... Я ведь нелегальная эмигрантка... Да что вы из меня тянете! Для чего вам это?
-Да не тяну я из вас. Можете не рассказывать. Но вообще очень интересно. Расскажите о...
-Ничего я вам больше рассказывать не буду. Ни к чему это.
-Да я никому... Ни-ни. Чего вам меня бояться?
-Вовсе я вас не боюсь. Я даже того лойера не испугалась. Это я к нему ведь обращалась по поводу гринкарты... как ускорить. А он, как это по-русски... сволочь, вздумал меня шантажировать... Депортируют меня, видите ли. Принудить меня хотел к...
-Ну да. Это тот самый, который уже больше не мужчина. А скажите, можете ли вы наоборот? Вот вы этого юриста как бы кастрировали вашей магией, как вы утверждаете. А восстанавливать мужские способности вы можете? Вот тот старик, который чуть не удочерил вас...
-Н-не знаю. Не пробовала. Да и для чего мне это нужно? Я мужчинами никогда не интересовалась и не собираюсь. Это сегодня... какое-то состояние, непонятное мне...
-Состояние аффекта?
-Может, и так... Я хочу сказать, что старик тот мне никак не был нужен, ни со способностями, ни без них. И если пришлось быть с ним рядом, в постели, то уж лучше с таким, каким он был... А деньги, всё своё состояние, он завещал--ну, помимо тех сорока тысяч--своему церковному приходу: он ведь совершенно одинокий был.
-А как вы узнали друг о друге? Как познакомились?
-Это всё Присцилла. Она сама сначала с ним была, ещё до нашего знакомства с ней...
-Так почему же он не удочерил её? Ведь вы говорите, что она тоже красивая.
-Она ещё красивей меня, и лет восемь назад...--Патриция задумалась, прикидывая.--Ну да, восемь... Она была совсем девчонка, но...--она улыбнулась чуть презрительно--у неё не было одного качества, столь, видите ли, необходимого этому старикашке. Он, представьте себе, хотел удочерить только virgin, девственницу. Такое втемяшилось в его старую голову! Маразматик. Спать-то он спал с Присциллой, и кроме неё, надо полагать, и другие были. Но удочерить... Ни в какую! Подавай ему саму невинность! А тут Присцилле встретилась я, совсем ещё наивная. Мы ведь с мамой моей приехали сюда по гостевой визе, и остались. Так мама через два месяца заболела лейкемией, и в
месяц её не стало. А у тётки моей, к которой мы приехали, я жить не захотела. Почему? И просто это, и сложно... Да и к чему это рассказывать? Не захотела, и всё. Вернуться домой? К моему отцу? Ни за что! Про это не расскажешь. Я и так много лишнего вам наболтала... Так на чём я... Ну, да. Так познакомились мы с Присциллой, и она, как это говорится в России, взяла надо мной шефство. И мы полюбили друг друга. И она, узнав, что я ещё "нетронутая", познакомила меня с этим Филом, ну, с этим старикашкой. Хоть спасибо ему за его сорок тысяч--было всё-таки нам на что жить.-А где она сейчас, ваша Присцилла?
-Сейчас она в Калифорнии. Уже второй месяц. Дай Бог, чтоб всё получилось!
-Скажите... И вы, кроме того старика... Неужели вы никого из мужчин до сегодняшнего дня... Ведь если это так, то я...
-Если вам это доставит удовлетворение, то да, вы первый... это если по-настоящему. И последний. А что до моей "невинности", то полагаю, что сорок тысяч--неплохая плата за неё. Не каждой удаётся...
-Да, ничего не скажешь.--(Хоть и цинично, но вполне логично).--Он ведь такой старый был, как вы рассказываете. Как же он сумел?..
Она кольнула меня своим немигающим взглядом, в котором явно читалось, что ответа на вопрос я не получу.
Мы уже стояли в дверях, как Патриция вдруг спохватилась:
-Да! Рассказ. Имела бы я от бабушки.--Она расстегнула свою сумку.--Вот бабушкино сочинение. Надеюсь, вы разберёте её почерк.
-Нет, ничего... Почерк разборчив. Только я не очень быстро... Вы ведь знаете...
-Ладно, как сможете. А потом позвоните--я зайду. И фотографии к тому времени, наверное, будут готовы? О'кей?
Я проводил её до лифта. Лицо её, чуть оживившееся было во время её рассказа, опять было холодно и замкнуто, как её глянцевая сумка.
Я честно в тот же вечер решил засесть за машинку, но позвонил мой приятель Алик:
-Давай,--говорит,--мотай к нам! Приехал из Кливленда Сева, и всего на два дня. Сейчас он у меня, и мы ждём тебя. Давай, квикли!
Севу Финкельберга я последний раз видел года четыре тому назад, перед его отъездом, и встретиться с ним мне было чрезвычайно интересно. И прошлое вспомнить: мы ведь добрый десяток лет проработали вместе, да и любопытно было послушать про его американские успехи. А они, говорят, у него были... Отложил я печатание на следующий вечер, и это обстоятельство внесло
в мою историю некоторые дополнительные штрихи. Ибо останься я в тот вечер дома--может, мой рассказ в чём-то был бы иной.Утром, в лаборатории, меня ошарашило необъяснимое: вся плёнка оказалась пустой. Плёнок у меня, ну, на которых Патриция, было две. Так вот на первой, на которой в начале были другие объекты зафиксированы--все они получились. А дальше, где должна была быть Патриция, да и вторая плёнка, целиком посвящённая ей--всё было пусто. Начисто. Как будто какая-то нечистая сила постаралась... Я ведь не новичок-любитель, да и никогда у меня такого не было. Весьма странно и крайне неприятно. И напрасно старался, да и как я ей, Патриции, объясню всё это... Тьфу ты, дьявол! Как это могло получиться?
Через несколько вечеров рассказ Софьи Михайловны был готов. И скажу: совсем ничего рассказ--выше моих ожиданий. Между прочим, он напечатан в "Новом...", где старушка с тех пор стала постоянным автором. И я позвонил им, бабушке и внучке.
-Да, готово.
Софья Михайловна очень обрадовалась моему сообщению и просила меня зайти к ним. Она уже выходила сегодня за покупками, и ей трудно ещё раз...
-Патриция? А Ирочка уехала... Улетела, вернее... На следующий день после визита к вам. Она пыталась дозвониться до вас, что-то ей надо было... по поводу фотографий, но вас не было дома... Как она вернулась тогда вечером от вас, то вскорости был звонок от её подруги, ну, той, которая уехала в Калифорнию... И Ирка моя прямо утром на самолёт. В эту самую... как её... Сейчас посмотрю... В Санта-Монику. Это около Лос-Анджелеса... Так вы зайдёте?
Софья Михайловна засуетилась, не зная, куда меня посадить. Наконец от кошек было очищено одно кресло, и я устроился на краешке его. Что это у них не так? А... Фотографии сняты со стен. Увезла с собой, наверное. Только одна осталась... Да! А это что?
На столике стояла сверкающая абсолютной новизной пишущая машинка. Вот это да!
-Не удивляйтесь. Мы давно присмотрели её, да не решались... А тут Ирочка мне на радостях денег дала на это... С привозом на дом. Вы уж не обижайтесь, пожалуйста. Меня бы и ваша устроила, да так уж получилось... Почему она улетела? А у неё там Нэнси, подруга закадычная... Ну, знаете, просто не могут друг без друга... Присцилла, вы говорите? Так это она и есть. Присцилла она такая же, как Ирка моя--Патриция. Помешались совсем девчонки. Имена у них слишком простые, видите ли. Не нравятся им... Да, так вот этой самой Нэнси-Присцилле здорово повезло: её у-до-че-рил один тамошний миллионер. Да, официально оформил. Немолод он, конечно,--семьдесят семь ему...-- "Не всякому, видно, нужен "полный комплект", подумал я.--Так что эта Нэнси теперь наследница больших денег. И, представьте себе, она обусловила право держать при себе свою лучшую подругу... Это мою Ирку! Видели ли вы когда-нибудь такую привязанность?.. Да, большое спасибо вам за мой рассказ. Сколько я должна вам?
-Ну, что вы. Это такая мелочь...
-Нет-нет. Вы трудились... Ну что бы такое вам подарить...
-Ну, знаете... Может, у вас есть для меня фотография Иры? Ну вот вроде той, что на стене...
-Есть. Как раз есть. Все она поснимала, с собой увезла. Одну только, вот что на стене видите, оставила. Эту мне. А вот эту...-- Она подала мне большой жёлтый конверт.--Эту вот--вам. Я ещё говорю ей: ну зачем ему, вам то есть, твоя фотография? Он ведь два вечера снимал тебя. А Ирина усмехнулась и говорит: если попросит--то вот, отдай ему, вам то есть. Потому что у него ничего не получилось.
Вот это да! Вот это мистика! Я вытащил из конверта фото. На меня в упор немигающими своими, тёмными, странными и прямо таки магическими глазами глядела Ира-Патриция. Но во взгляде её, обычно однозначно-недобром, почудилась мне, помимо иронии, какая-то задоринка, что ли... Знай, мол, наших!
Ну и ведьма! Неужто она смогла стереть себя с плёнки? И зачем ей это надо было? Я заморгал глазами и тряхнул головой в надежде на какое-то прояснение.
-А вы как, Софья Михайловна? Остаётесь в Нью-Йорке?
-Обещали и меня к себе взять. Ну, не жить вместе с ними, а где-нибудь поблизости. Я-то ведь с целым отрядом,--и она кивнула на своих "домочадцев".
И я подумал, что у Софьи Михайловны нет оснований сомневаться в их обещании. Ну, ради этих кис хотя бы... Не оставит Патриция их.
А машинка моя продаётся. Если кому надо--звоните.