Огнем пылала душа Бауглира,
Яростью зверя, добычи лишенного:
Прорвали западню Тургон могучий,
Финголфина сын, и сыны Феанора,
Ибо Хурин средь бури неколебимо
Возвышался, отважный.
...На миг задержала
Горсть храбрецов безжалостных орков
Вал нахлынувший, и тыл прикрыла.
Тургон же грозный восстал во гневе,
Путь проложил себе лезвием пылающим
Сквозь вражьи отряды.
...Семь родов
Увел с собой вождь, дружину бессчетную
Чрез темные долы и дикие горы,
От врагов сокрылся - и речь о нем более
Не ведется в песни о детях Хурина,
Но сделал он Моргота победу неполной, Мечты о мести в ничто обратил.*
* * *
Алое и черное. Алые отсветы очага, черные тени возле. Алое вино в черном ободе чаши. Серебряная прядь в черных волосах. Серебряная вышивка по плечам платья. Серебряная нить давнего шрама - через пол-щеки, от угла рта.
Он не хотел брать ее на битву, хотя и знал, что оружной она не уступит прочим родовичам. Но он не мог сказать ей "нет", и слово, непроизнесенное, умирало на полпути от гортани к губам. Уже поэтому она знала, что останется, как бы ни боялась разлуки. Недостойно было бы ставить его перед таким выбором.
Ожидание само стало их полем битвы - ее, и дочери, и Нинквэндэль. Бродить по гулким, враз опустевшим комнатам было слишком страшно, а работа валилась из рук. Никогда еще этот дом не пустел - так.
Алое и черное. Алые отсветы очага, черные тени возле. Алое вино в черном ободе чаши.
Русые с рыжиной косы, перехваченные на затылке, узкие плечи, повязка на правой кисти. Он навсегда запомнил, но никому и никогда не смог бы рассказывать...
- Строй! Держать! Шаг! Шаг! Как попытка удержаться стала отступлением...
Как уходили через топи - задыхаясь, оскальзываясь...
Как Эхтелиндо уронил левую руку, и щиты сомкнулись перед ним - льдинами в полынье, - оттесняя назад...
Как без звука канул в темную вязкую жижу Олтамир, и едва удержали Ириона, рванувшегося к нему...
Как снятые щиты обращали в носилки...
Как каркнул над головами приказ - "Мертвых оставить!.."
Алое и черное. Алые отсветы очага, черные тени возле. Алое вино в черном ободе чаши.
Черные волосы, падавшие прежде на спину, теперь острижены коротко - едва до плеч. Гибкость сменилась морозной ломкостью: он не пришел, не успел, опоздал, это стоило времени, победы, стоило - всего, почему...
Сорванное горло саднило так, что едва дышалось. Руки сами тянулись к мутной трясинной водице, удерживаемые усилием воли: нельзя, отравлено, смертельно. Аматиро, хитлумец, еще вчера сказал.
Кто-то совсем рядом бредил, просил пить. Занималось утро: красно-серое, горячечное.
- Ангродовы гати, - донеслось со спины. - Два перехода до воды.
Алое и черное. Алые отсветы очага, черные тени возле. Алое вино в черном ободе чаши.
Тонкая, высокая, завитки волос - как цветы из темного золота: осторожно приникла к плечу мужа. Теперь можно думать только о нем. Теперь можно - не отпустить.
Слипшиеся потускневшие волосы собраны в косу - тугая, она все равно кажется неряшливой. Золото, заплетенное каким-то случайным шнурком, едва достигает лопаток, концы прядей то ли опалены, то ли и вовсе оборваны. Ссадина во всю скулу запеклась бурой коркой - там, где навершье кистеня сорвало нащечник.
Глорфиндэль, прикрывавший отход через топи.
Все-таки жив.
Алое и черное. Алые отсветы очага, черные тени возле. Алое вино в черном ободе чаши.
Усталый даже со спины, по-птичьи легкий, с руками, знающими резец и шлифовальный круг лучше секиры и щита. Он не мог не увидеть, но и жить с увиденным - как? И даже руки любимой не снимут этой тяжести с сердца. Белое пламя все еще бьется, отраженное, во взгляде. И лицо - белое.
Далеко, слишком далеко впереди неумолимо редела горстка воинов, отделивших знамя Верховного короля - лазурь и серебряные звезды - от проклятого ожившего огня. Слишком далеко: меньше полусотни шагов. Не отводя взгляда от врагов перед собой, он видел, как они падают, один за одним. Двое последних - разом, и даже спиной к спине не с кем встать... И перекрывший лязг, грохот, сумятицу голосов не крик - то ли стон, то ли выдох:
- Toronya!..
Алое и черное. Алые отсветы очага, черные тени возле. Алое вино в черном ободе чаши.
Широкий подол метет плиты пола, складками ложится вокруг колен, расплавом течет между пальцами. Темные кудри, выбиваясь из заколок, падают по обе стороны от лица, непохожего ни на материнское, ни на отцовское - каковы эти лица теперь. Дитя-ожидание. Дитя-надежда.
Уходили все - отец, муж, брат, остальные родовичи. Кто из них, ушедших, сказал накануне: "Очень нужно, чтобы нас ждали. Так легче будет вернуться..." Вот - вернулись: сюда ли, за Море ли. Все, кроме одного. Айменель, звавший его братом, мертв. Итильдира мертвым не видели.
- Не горюй, - тяжелая рука отца ложится на одно плечо, узкая ладонь матери - на другое: вперекрест. - Рано. Время еще не вышло.
Алое и черное. Алые отсветы очага, черные тени возле. Алое вино в черном ободе чаши. Не только он сам - тень, падающая позади него, кажется тяжеловесной. Черные волосы попятнаны сединой. Крупные, сильные руки едва заметно вздрагивают: слишком многих он не сумел привести домой, слишком огромной потерей - крахом! - обернулась попытка, слишком ясной делается теперь судьба.
Казалось, город пригасил огни и умолк, не дожидаясь ни приказа, ни просьбы.
Высокую фигуру почти не было видно в густой ночной темноте. Отпустив знаменосца и прочих, король ждал. Ждал, пока войско минует привратную площадь.
В прошлом белое, иссеченное одеяние почти не покрывало кольчугу: впору не чинить, сразу в огонь бросить. Впрочем, таким оно и в темноте не слишком выделялось.
Когда поток идущих иссяк, со стороны Дороги Короля появилась еще одна фигура. Приблизилась, коснулась руки.
- Пойдем...
Алое и черное. Алые отсветы очага, черные тени возле. Алое вино в черном ободе чаши.
Дыхание чуть сбивается, но плечи - ровно, спину - прямо, голову вскинуть. Косы от висков заплетены неловко, но тщательно. На миг замереть на пороге - на тот миг, когда его уже услышали и узнали, но еще не успели обернуться ему навстречу.
Он не осуждал старшего. Он сам поступил бы так же, случись ему выбирать между всем отрядом, цельностью отступления, безопасностью Города - и одним воином. Дорога лежала между отвесных скал, прямая и светлая, как древко секиры.
Дорога домой.
Алое и черное. Алые отсветы очага, черные тени возле. Алое вино в черном ободе чаши.