Аннотация: Повесть опубликована в журнале "Эдита". В 54 года мужчина начинает жизнь сначала, он решает жить так, как будто ему снова 19. Получится ли у него исполнить все свои юношеские мечты?
С ЗЕМЛИ ЕЩЁ НИКТО НЕ УБЕЖАЛ
НАЧАЛО
1
Мне пятьдесят четыре сегодня, и это мой девятнадцатый день рождения на свободе.
Последний был аккурат на совершеннолетие.
По логике вещей я вообще не должен был оказаться за решеткой.
Воспитанный парень с длинными волосами и в очках - типичный ботаник.
Такие ребята обычно пользуются авторитетом в классах для умников, но это была обычная школа на окраине города, не слишком престижная.
Я учился в классе, где лучше быть сильным, чем умным.
Поэтому я занимался еще и боксом, но больше мне нравились книги, особенно биографии великих людей, но времени на чтение почти всегда не хватало, ведь к концу школы я наскреб на электрогитару... Получив аттестат отличника, как мечтала мама, я поступил на "архитектору и дизайн", на бюджет.
В общем, вероятность того, что такие ребята, каким был я, окажутся в тюрьме, объективно мала.
Но, как говорила моя бабушка и народная мудрость, от сумы да от тюрьмы...
Возможно, в моей жизни и не было бы этой длинной черной полосы, если бы мне не вздумалось в тот вечер пригласить моих друзей и девушку в ночной клуб.
Клуб находился в подвале или, как было написано у входа, на нулевом этаже супермаркета.
Назывался он "Пещера Мавра", и в этой пещере люди бесновались до утра.
Нас было за столиком пятеро. Я, Анжелика, мой лучший друг Олег и Мишка с Максимом, с которыми мы вместе занимались боксом.
Максим был тоже с девушкой, не такой красивой, как Анжелика, но довольно миловидной и стройной. А Олег и Мишка пришли одни, надеясь подцепить кого-нибудь на танцполе.
В клубе было шумно и душно. На Анжелике было серебристое платье, с длинными русыми волосами она напоминала в нем русалку, плавность ее движений завораживала.
В свете софитов она двигалась, будто плыла.
Мы выпили немного.
Первый тост, конечно, за меня.
Так бы мы пили и танцевали до утра, и ничего бы особенного не случилось, в худшем случае кого-то бы сильно развезло. Но звезды на небе в ту ночь сошлись иначе. За соседним столиком отдыхал с друзьями сын местного олигарха Арсений, к моему и его несчастью.
Не знаю, что они там отмечали, но он был порядком навеселе, когда подошел к нашему столику и схватил Лику за руку.
- Пойдем потанцуем, - потащил ее на танцпол.
- Отпусти меня, придурок! - она вырвала руку.
- Что ты сказала? - грозно спросил он. - Ты знаешь вообще, с кем разговариваешь?
Выпятив грудь, он сделал шаг вперед.
Конечно, я не мог не встать на защиту любимой девушки.
- Давай вали отсюда, - толкнул я его обратно к друзьям-мажорам.
Сын местного олигарха, явно, не привык к такому обращению.
- Ублюдок, - выкрикнул он, выкатив пьяные глаза и двинулся на меня, как обезумевший бык.
Отца у меня никогда не было, но это обстоятельство совершенно не тяготило меня. Мне было даже не особенно интересно, кем он был.
Но теперь вдруг слово, брошенное наугад, попало в цель в моем расплавленном алкоголем сознании, и я не заметил, как мы оба оказались на полу, и я наносил обидчику удар за ударом...
Что-то упало, разбилось.
Нас растащили в стороны, но магнит судьбы, притягивавший наши звезды друг к другу в ту роковую для нас обоих минуту, был сильнее.
Обидчик еле стоял на ногах, когда я одним ударом отправил его в нокаут.
Если бы дело было не в особой расстановке звезд на небосклоне, возможно, ничего бы непоправимого не случилось, и через какое-то время мы оба бы забыли об этой пьяной драке, но мой обидчик при падении очень неудачно ударился головой о ножку перевернутого стула, и из клуба его увезли в больницу, а меня - в отделение милиции.
Его папаша сделал все, чтобы мне впаяли срок по максимуму.
2
Самое ужасное в колонии строгого режима это подъем в пять утра, особенно если ночью тебе снилось, что ты на свободе.
Первое время мне часто снилась Лика.
Время от времени я получал письма от нее, но они приходили все реже и реже. Всего четырнадцать писем.
Я храню их все кроме последнего, которое, прочитав, разорвал на мелкие кусочки. В нем Лика просила у меня прощения, писала, какой я замечательный и сообщила, что выходит замуж за хорошего парня из другого города.
Как бы то ни было, она поступила честно со мной.
Честно говоря, я бы и не хотел, чтобы она ждала меня двадцать лет, хотя даже не знаю...
Там, на свободе, где каждый следующий день не похож на предыдущий, время не тягучее, как здесь, но все равно двадцать лет - огромный срок и там, и здесь.
Огромный...
Я думаю так, если у тебя есть время - учись, даже если не уверен, что тебе пригодятся твои новые умения и знания. Хуже, если понадобятся, а их не будет.
Обязательная работа в швейном цехе не отличалась особым разнообразием - изо дня в день прокладывать нитками по ткани дорожку пунктиром, бесконечную, как путь к свободе.
Прекрасно понимая, сколько мне будет лет, когда я выйду и что архитектора из меня уже, скорее всего, не выйдет, но нужно будет искать пропитание, я решил получить специальность для жизни и выбрал профессию столяра.
Не сказать, чтобы она особенно мне нравится, но успокаивает гораздо больше, чем убегающие и путающиеся нитки.
Монотонная работа в столярной мастерской действовала на меня как анестезия, но потом становилось еще тяжелее...
Тот случай, когда звезды снова выстроились не так, как хотелось бы мне, произошел именно здесь.
Я оторвал глаза от рабочего стола, почувствовав, что за мной наблюдают.
Надо мной стоял светловолосый верзила внушительной комплекции.
Я молча продолжал свою работу.
- Ничего тяжелее авторучки в руках не держал, - прокомментировал он то, как я управляюсь с фрезером.
- Разве что боксерские перчатки, - ответил я.
Верзила расхохотался.
- Я не ослышался? Боксерские перчатки? В первый раз вижу боксера-интеллигента такого. А ты как на ринг выходишь, прямо в очках? А, Профессор?
- На ринг я выхожу вот так, - я нанес ему короткий и резкий удар под дых.
От неожиданности и боли он согнулся, как складной ножик.
В дверях показался надзиратель, и, разогнувшись, Верзила вернулся к своему столику, шипя, что я еще пожалею.
Как ни странно, он не пытался взять реванш и больше никогда не называл меня Профессором.
3
Единственным местом, где я находил спасение от захлестывающих меня обиды и злости была маленькая часовня.
По воскресеньям к нам приезжал из села старый батюшка отец Андрей.
Он казался мне по-настоящему мудрым человеком.
Общаясь с закоренелыми преступниками, он умудрялся никого не осуждать, общался со всеми спокойно и ровно, и в этом не чувствовалось снисхождения к чужим грехам и порокам.
- У каждого свой путь к спасению, проходит время, и скорбь оборачивается радостью, разочарования - смирением, а обиды - прощением. Извалявшись в грязи, начинаешь ценить чистоту, - объяснял он как-то нам фразу "неисповедимы пути Господни".
Закоренелые убийцы и воры слушали отца Андрея с по-детски открытыми ртами.
В тюрьме меня прозвали Боксер, а позже сменили погонялу на Библиотекарь.
Не знаю, каким чудом я попал в библиотеку. Предполагаю, постарался отец Андрей, к мнению которого прислушивался даже наш начальник колонии - брутальный строгий малый с неожиданно визгливым голосом.
Накануне на исповеди я говорил о той грани отчаяния, за которой, наверное, начинается ад и на которой я почти оказался.
4
Моими лучшими друзьями стали книги. Время от времени их привозили пачками из УФСИН, проводившего благотворительные сборы б/ушной и просто ненужной дома литературы для заключенных.
Подозреваю, что к нам попадали не все пожертвованные законопослушными гражданами книги.
Во всяком случае среди них никогда не оказывалось чего-то вроде про Соньку Золотую Ручку, Бони и Клайда и кровожадных детективов - всего того, что будоражило бы лишний раз наши криминальные наклонности.
Вся литература была более или менее пристойного и часто даже нравоучительного содержания.
Не попадали к нам и любовные романы и всякая "клубничка". Зато классики хватало с избытком.
Лично я не согласен с тем, что всякая хорошая книга лечит.
Читать в заключении Достоевского, не считая "Идиота", Солженицына и тем более Гроссмана - то еще в кавычках удовольствие, тем более зимой.
Если меня просили выдать что-нибудь для души, я предлагал обычно Сэлинджера, Даниэла Киза, Кена Кизи или Мопассана, а из поэтов Уильяма Блейка, Рильке, Пастернака и Бродского.
Сам я читал также много книг по психологии, но, признаюсь, от них у меня только еще большая путаница в голове, потому что они противоречат друг другу и в основном построены на алгоритмах. Сделаешь так - получишь это, сделаешь этак - получишь то.
Я как-то спросил отца Андрея, что он думает о психологии, и он сказал, что она, действительно, помогает решить некоторые проблемы, особенно Православная психология, но хоть "психо" и значит "душа", психология - наука о психофизических процессах, а не о душе, что гораздо шире и глубже и вообще непостижимее.
Да, духовные книги тоже были в нашей библиотеке. В основном их привозил отец Андрей.
Вряд ли на воле я смог бы почитать столько книг...
5
Раз в неделю в библиотеке собирается клуб любителей книг - человек двадцать-тридцать. Мы обсуждаем прочитанное, в основном, исторические романы, и часто, довольно бурно, но обычно обходится все же без драк.
Мы делаем историю. Истрия делает нас.
Когда каким-то людям приходят в голову какие-то идеи, и они делятся ими с другими людьми, тогда начинается самое интересное.
В каждый момент времени мы находимся на невидимых развилках.
Никто не знает, что было бы, если бы Гитлер поступил в Венскую художественную академию, если бы Ньютон не сел однажды под яблоней, а выбрал бы какое-нибудь другое дерево, если бы Михайло Ломоносов не решился вдруг идти пешком в Москву, а остался преспокойно жить в своей деревне.
Один-единственный поступок порой меняет судьбу, историю, культуру, меняет все. Все, что и составляет в конечном итоге вкус жизни - измени один-единственный компонент, и он будет уже другим.
В детстве мне нравились фильмы, в которых герои отправляются в прошлое, чтобы изменить будущее.
Некоторые то же самое пытаются сделать и в реальной жизни, переписав историю под себя.
Иногда мне тоже хочется переписать свою личную историю, но если бы мне это удалось, я был бы уже не я, а какой-то совсем другой человек.
Я глубоко убежден, что хоть все мы рождаемся с разным набором генов, никто не появляется на свет с призванием быть преступником.
По сути, уголовный кодекс во многом повторяет космический кодекс, хоть и написан бюрократически-головотяпским языком.
Как-то в нашем книжном клубе я случайно услышал такой разговор...
К нам приехала выступать какая-то богемная гоп-компания, чтобы, так сказать, чуть-чуть облагородить наши заскорузлые души.
Возглавлял ее брутальный малый, какой-то бывший военный с сильным голосом, гитарой за спиной и кучей рифм в голове, которые он декламировал нам со сцены.
С ним была еще парочка других каких-то творческих личностей, которые тоже читали со сцены стихи, хоть и не так выразительно и громко.
Кажется, ребята отрабатывали какой-то грант.
После концерта военный стал жаловаться своему товарищу на каких-то там бюрократов, которые мешают ему открыть какой-то там военный музей.
- Головотяпство! - провозгласил он. - Оправить бы всех головотяпов в колонию, чтоб не мешали творческим людям. Захочешь сделать что-то хорошее, а кругом эти... головотяпы.
- Нет, - возразил второй. - Головотяпы нужны. Без них было бы скучно...
6
Все эти тридцать шесть лет, конечно, можно было бы расписать подробно, рассказать про каждого заключенного и каждого надзирателя.
Но я слишком долго жил во всем этом, чтобы снова вязнуть в этом болоте, огороженном колючей проволокой. Мне хочется рассказать вам совсем о другом, но даже если я пишу о любви...
Любовь, как птица в клетке из колючей проволоки, умудрялась петь свои песни и здесь, хоть, конечно, летать не могла. Нет, пожалуй, я сравню ее не с птицей, любовь в колонии - циничная расчетливая стерва, но иногда ей отчаянно хочется чистоты и романтики.
Некоторые заключенные переписывались с девушками с воли, которых находили через объявления в разделе "знакомства". Пару раз в колонии даже играли свадьбы, что давало осужденным некоторые преимущества, например, в виде дополнительных дней для свиданий.
Да, втайне я эгоистично надеялся, что что-то у Лики не сложится с тем хорошим парнем и их свадьба отложится, а лучше сорвется вообще.
Я перечитывал иногда ее письма и чего-то ждал...
Как-то перед ужином ко мне подошел один парень. Он сидел за непредумышленное убийство.
- Тебе после ужина кое-что передадут с воли, - тихо бросил он мне в столовой и заговорщицки добавил. - От девушки. Лови через стену у медпункта.
Наверняка, вы догадываетесь, куда я поспешил, наспех проглотив ужин.
Надзиратель был поблизости, и расспросить подробности, а главным образом, как Анжелика вышла на этого парня, не было возможности.
Гораздо важнее было другое: Анжелика не забыла обо мне.
Я думал о ней и о том, что, возможно, случится чудо и я выйду на волю по какой-нибудь амнистии и все будет снова как раньше, когда над забором огромной стрекозой пролетел квадрокоптер, слепо направляясь на меня.
Я поймал его.
Стрекоза принесла мне пачку чая. Я открыл ее, надеясь найти внутри письмо или что-то памятное, как вдруг меня схватили сзади за руки, скрутили их за спину, повалили на землю.
В коробке оказался кокаин, и мне добавили еще пятнадцать лет.
21+15 равняется вечность.
Вечность за колючей проволокой...
Того типа перевели куда-то в другую колонию, хотя, подозреваю, за всем этим стоял Верзила... Тем более, он не пытался отомстить мне иначе.
7
На моей памяти пару заключенных пытались бежать.
Один из них делал подкоп в производственной зоне. За этим занятием его и поймали.
Другому удалось перемахнуть через забор, но и его вернули обратно.
Лично мне никогда не лезли в голову мысли о побеге. Зачем?
С Земли еще никто не убежал, и значит все равно так или иначе придется нести наказание за все, что в этой жизни натворил.
8
Материнские письма летели ко мне, как птицы с воли в клетку.
С каждым новым письмом почерк ее все больше становился похож на рябь на воде.
Последнее письмо от мамы было написано чужой рукой.
В нем она просила меня быть счастливым несмотря ни на что. Говорила, что молится за меня. Она не дожила несколько дней до своих семидесяти пяти и месяц до моего освобождения.
Я сумею быть счастливым, мама, я смогу.
9
Что такое три с лишним десятилетия, я по-настоящему осознал, когда снова очутился в городе своего детства и юности.
По улицам его по-прежнему сновали красные трамваи, и рельсы, по которым они с веселым стуком тащились от остановки к остановке, как будто пролегали между прошлым и будущим.
Многое ушло безвозвратно. Здесь была парикмахерская на углу, а теперь "Все для кальянов", а там, где сегодня распластался на четверть улицы супермаркет, был сквер, кафе "Мороженное" и магазин спорттоваров, где мама купила мне боксерские перчатки.
Помню, это был один из самых счастливых дней в моей жизни.
А там, через дорогу, был книжный. Я бывал в нем довольно часто.
Мне нравилось бродить среди книг, открывать страницы наугад.
Под каждой обложкой - послание тому, кто откроет, как бутылку с запиской со дна океана.
Первым делом на свободе я зашел в старый тир. Каким-то образом он уцелел, свидетель моей прежней жизни.
Я выиграл здесь ненужного мне бурого плюшевого медведя и подарил его незнакомому мальчонке, расплакавшемуся от того, что из раза в раз промазывал мимо цели. Мама утешала его, но у медведя вышло лучше.
Подмигнув парнишке, я вышел на улицу. Теперь можно было жить дальше, хоть и я плохо представлял себе, куда мне идти...
10
На месте нашего старого одноэтажного домика, как гигантский гриб, вырос особняк, похожий на тот, в котором жил тот парень, который поломал мне жизнь...
В окнах горел свет, и я осторожно нажал кнопку домофонного звонка.
- Что вам? - спросил женский голос.
- Мы жили здесь, точнее, на этом месте, раньше, - сказал я.
- И что вы хотите теперь?
Через минуту тяжелая дверь ворот отворилась. Седой высокий пожилой мужчина смотрел на меня.
Я надеялся, что в этом чужом незнакомом доме осталась хоть какая-то частица моего больного прошлого.
В руках у нового хозяина была моя старая электрогитара и боксерские перчатки. Он протянул все это мне.
- Я купил эту землю шесть лет назад, все по закону, по документам, дом давно уже снесли и рядом другие дома, так что ничем не могу вам помочь, только... - он достал из кармана бумажник.
- Нет, спасибо, не надо, - поспешил я отказаться. - Гитары и перчаток достаточно вполне.
11
Первое время я жил в хостеле "Очаг", где душ и туалет были хронически заняты, и мечтал о съемной квартирке или хотя бы комнате.
Сдавать мне жилье не спешили.
Безработный и только что с зоны - о таком постояльце мечтают не все.
Хозяйку "Очага" Марину, разведенную женщину без предрассудков, не слишком волновало мое прошлое, скорее даже, наоборот, вызывало сострадание, боюсь, даже жалость - то чувство, вызывать которое у окружающих мне хотелось меньше всего.
- Ты напоминаешь мне какого-то актера-иностранца, - как-то за нашим извечным чаевничанием сказала мне Марина. - Если бы встретила тебя на улице, ни за что бы не сказала, что ты...
Она слегка смутилась, проглотила слово "с зоны", но все было ясно итак.
Двухъярусные койки у стены - в каждой комнате могут жить по восемь человек одновременно, кроме номера "люкс" с просторной кроватью на двоих и складным креслом в углу.
Две обычные комнаты для мальчиков и одна для девочек.
Девочек в хостеле обычно немного, а сейчас всего одна - иногородняя студентка Даша. Она учится в сельскохозяйственном вузе, как всегда и мечтала, на заочном отделении, приезжает только на сессии и всегда останавливается в этом хостеле, где чувствует себя как дома.
Хотя Даша говорит, что везде чувствует себя как дома.
"Может быть, это даже и плохо", - добавила она как-то при этом.
Таких, как она, называют ласковым "солнышко". Ей везде хорошо, и там, где она, всем вокруг хорошо.
У Даши легкая, скользящая походка, одежда в стиле "унисекс", длинные волосы, заплетенные в мелкие косички, и карие лучистые глаза.
Но если в одном помещении собирается много мужчин и одна красивая девушка, есть большая вероятность того, что хотя бы один из них положит на нее глаз, и не факт, что он окажется порядочным человеком.
Отношения между мужчиной и женщиной были запрещены на территории хостела. Исключение составляла сама Марина.
У нее был приятель, лет на десять моложе ее.
Я знаю, почему-то уверен, что этот субъект совершенно не любит ее, а пользуется ее добротой, материнской заботой, нелегко заработанными деньгами и уютным пышным телом. И не потому, что Марина не заслуживает любви - как раз наоборот. Но ты можешь быть самым прекрасным в мире человеком, из этого не следует, что тебя не обманет какой-нибудь негодяй.
Марина - сильная, но доверчивая женщина, иначе давно бы погнала от себя этого прохвоста.
Их охи будили постояльцев по ночам с периодичностью раз в неделю, чаще всего в пятницу. Остальные шесть дней в хостеле царили целомудрие и порядок, за исключением некоторых случаев.
Как-то вечером, казалось, не предвещавшим ничего, кроме спокойного сна, в хостел ввалился один из постояльцев. Звали его Ашот.
- Слушай, красавица, давай с тобой пойдем в ресторан, - доносился до меня из коридора его нетрезвый голос. -В хороший ресторан. Думаешь, у меня нет денег на ресторан?
Я вышел узнать, что происходит.
Даша тщетно пыталась скрыться в своей комнате для девочек со словами "Некогда мне ходить по ресторанам, завтра экзамен".
- Давай после экзамена сходим, - увязался за ней постоялец.
- И послезавтра экзамен, - отметила Даша. - Сессия у меня, понимаете?
- Хочешь сказать, что я старый для тебя? - не унимался постоялец и схватил ее за руку.
Даша вскрикнула.
- Эй, отстань от девчонки, - окликнул я его.
- А твое какое дело? - огрызнулся он в ответ.
Из хозяйской комнаты вышла Марина.
- Что здесь происходит? - перевела взгляд с меня на Ашота и все поняла. - Я, кажется, ясно говорила, не подходить и близко к Даше и не приходить сюда в таком состоянии. Иначе вызову полицию.
- Полицию, полицию... - передразнил ее Ашот. - Вызывайте... Да кому она нужна, ваша Даша? На женщину не похожа. Разве так должен выглядеть нормальный женщин?
Ночью меня разбудил крик Даши. Я бросился в ее комнату.
Ашот забрался к студентке в кровать и пытался стащить с нее одежду.
С размаху я ударил негодяя по лицу.
В коридоре послышалось шлепанье и зажегся свет.
По лицу Ашота стекала струйка крови, и кулак мой тоже был липким и красным, а в глазах потемнело.
Мне показалось вдруг на мгновение, что я увижу сейчас лицо Анжелики и ... не хочу называть его имени.
Из далекого прошлого в настоящее меня вернул голос Марины.
- А ну пошел немедленно отсюда! - вытаскивала она из тумбочки вещи негодяя, бросила их к порогу. - Выметайся! Немедленно!
- Потише, хозяйка, - размазывал Ашот кровь по лицу. - Ночь на улице. Куда я пойду?
- Выметайся! - повторила Марина. - Иначе звоню сейчас же в полицию.
- В полицию это мне звонить надо, - смачно шмыгнул Ашот, роняя из носа пятна крови.
- Вот там и разберутся, кому надо, а кому и не надо звонить в полицию, - оставалась непреклонной Марина. - Кстати, знаешь, сколько лет дают за попытку изнасилования?
- Да не собирался я никого насиловать, - схватил свои вещи Ашот.
- Вот в полиции и разберутся...
В полицию Ашот, конечно, звонить не стал, но через несколько дней в хостел нагрянула какая-то комиссия, нашли какие-то неувязки с документами.
Дескать, дом не переведен из жилого фонда в нежилой, и Марина вообще не имеет права оказывать такого рода услуги.
- Пожалуйста, давайте все решим по-хорошему, - умоляюще посмотрела она на старшего в их группе, торопливо сунула ему в карман крупную купюру.
-Ладно, - примирительно сказал он. - Но обратите все же внимание на меры противопожарной безопасности.
12
Найти работу с моим незаконченным высшим и отсутствием стажа в мои-то годы оказалось непросто даже на вакансии из рубрики "не требуются навыки". Я пытался устроиться курьером, таксистом, двориком, разносчиком пиццы, а также помощником повара в японский ресторанчик.
Там меня, как ни странно, едва не взяли. Их менеджера по персоналу интересовал только один вопрос, люблю ли я делать суши, и это, на мой взгляд, совершенно правильно.
Я уклончиво ответил, что хотел бы научиться делать суши, но прежде никогда не пробовал. В сущности, это было правда. Но узкоглазый брюнет с сомнением покачал головой и ответил привычной скороговоркой "мы вам перезвоним".
Да, еще я подавал свое резюме из нескольких строк в ремонтные мастерские, строительные фирмы, охранные агентства - в общем, в десятки контор. Оно заинтересовало только одно коллекторское агентство.
По телефону они зачем-то спросили мой вес и рост и за что я сидел. Примерно 185 и 90 и "за пьяную драку" их устроило и меня пригласили на собеседование.
У менеджера по персоналу был взгляд тюремного надзирателя.
- Почему вы хотите работать у нас?
Он сложил руки палец к пальцу пирамидкой на столе.
- Потому что мне нужна работа.
- Что ж... Зато честно, - усмехнулся он. - Стаж работы, так понимаю, у вас нулевой.
- К сожалению, это так... Всю свою жизнь, я провел в тюрьме.
- В общем-то тоже жизненный опыт. Как вы представляете себе нашу работу?
Я представлял ее себе довольно смутно.
- Коллекторы выбивают долги из должников.
- Выбивают пылесосы, - возразил сотрудник коллекторского агентства. - Наша же миссия в том, чтобы бороться с халявщиками.
Слово "миссия" не слишком вдохновляло, я по-прежнему весьма приблизительно представлял себе свою будущую работу.
Вопрос был даже не в том, что делать, а как это делать.
Мне предстояло звонить, напоминать, а иногда нужно было как бы случайно нагрянуть к должнику, хоть это и запрещено законом. В некотором смысле я должен был являть собой его уснувший голос совести.
Хотя гораздо эффективнее, проинструктировал меня менеджера по персоналу, давить на другой рычаг - страх. Издревле он действует безотказно.
Люди боятся ответственности, позора, неудобств, неудач, много чего боятся, и важно в каждом конкретном случае надавить на нужный рычаг.
При этом давить на него нужно с решимостью хирурга при операции - жалость совершенно неуместна.
- Многие люди, я говорю о наших должниках, совершенно не думают о завтрашнем дне, - по-видимому, сотрудник коллекторского агентства любил пофилософствовать. - Считают, что можно всю жизнь жить на халяву и не по средствам. Вот в том и заключается наша, можно сказать, миссия - наставить таких халявщиков на путь истинный. Вы брали когда-нибудь кредит?
- Кредит? Никогда, - помотал я головой.
- И правильно. Можно сколько угодно рассуждать о том, что весь мир сегодня живет в долг, но любой долг так или иначе нужно отдавать. Вот я, например, никогда не беру кредиты.
Я не имею права осуждать своих, точнее, банка, должников, ведь я прекрасно понимаю, что это такое, когда хочется всего и сразу, и как трудно этому противостоять.
Но работа есть работа. Я приступил к ней на следующий день аккурат в 9.00
Сложнее всего коллекторам иметь дело с теми, кто самоуверен и юридически подкован.
Распознав в телефонном собеседнике хама, я снова чувствовал себя боксером, только отправить наглеца в нокаут надлежало не кулаками, а словами.
Гораздо сложнее мне было разговаривать, когда я слышал голос растерянный и грустный.