Ноет сердечко девичье, встречи ждет. Не знает задремавший отец, что луна все поднимается в небо, стремится свое место занять. Что уходит прочь, тихо ступая босыми ногами на скрипучие деревянные половицы, дочка его единственная, Светланушка. Свет жизни его, самая большая драгоценность.
Всхрапнули кони на заднем дворе, ножки босые быстрее побежали. По травке, по дорожке, через калитку. Туда, где сердечко быстрее бьется, туда, где душа поет.
Отбросил Григорий одеяло - сжалось отцовское сердце. Душа ушла в пятки, а перед глазами, как на Яву, мужчина тот стоит. Черноволосый, черноглазый. Да пальцем грозит и брови свои презрительно гнет.
И чувствует отец - пришла в его дом беда. И догнать нужно, вернуть Светланушку. Да только кони у его врага быстрые, длинноногие. Как он шаг пройдет, так они - версту проскачут.
И нет сил догнать их. И нет средства...
Пролог
Как легко стать хорошим! Надо на
время отнять у людей какую-нибудь
примитивную, но неизбежную потребность.
А потом, барственным жестом, вернуть.
И любовь к тебе станет искренней
и неподдельной.
Сергей Лукьяненко
Солнце на рассвете показалось Светлане приторно-сладким и тягучим, словно янтарный мед. Оно поднималось в небо медленно, как томная девица - княжна, дворянка... или, может, боярская дочка.
Светлана раньше никогда не завидовала девицам, с утра валявшимся в постели - ей всегда нравилось просыпаться перед рассветом, чтобы успеть умыться, одеться и заплести мягкие волосы цвета солнечных лучей в толстую косу - предмет лютой зависти всех прочих деревенских девиц. И так, наведя красоту, выйти на крыльцо и встретить солнце. А с ним и новый день. Чудесный, ясный, искрящийся в неизбежных весенних лужицах. Светящийся добрым ласковым светом. Впрочем, таким было все, что окружало Светлану.
Но в это утро никто не вышел встречать на крылечке солнце. Девица лишь чуть приподняла голову с мягкой белой подушки и мысленно попросила у солнышка прощения за свою леность. Но, тем не менее, не встала.
Все предыдущие дни напоминали сон, а проснуться не было ни сил, ни желания. Светлана могла бы отдать всю свою жизнь, лишь бы увидеть этот сон снова... и, если нужно, отдала бы душу за его воплощение.
Но ни черти, ни бесы не пожелали появиться пред нею, размахивая пухленьким контрактом, ожидавшим лишь ее подписи. И Светлана, невнятно что-то простонав, натянула одеяло себе на голову.
Спустя минуту, под толстым одеялом сделалось душно. Девица, отогнув его край, высунула нос. А потом, отчаявшись поспать еще немножко, и всю голову тоже. Лучик обиженного столь пренебрежительным к себе отношением солнца пакостливо прицелился и уставился в Светланину переносицу.
Чихнув, девица сощурилась, погрозила солнышку кулаком и сползла с кровати.
Кажется, сон и не думал пропадать. Он продолжался. И на глазах девушки заблестели слезы - так легко и тепло сделалось на ее душе. Словно там поселился маленький мягкий котенок. Он свернулся клубочком и тихо мурлыкал. Но, конечно же, это был лишь стук ее сердца. Крохотного влюбленного сердечка.
На подушке лежал букетик. Засохший за ночь, загубленный из-за простой прихоти - не ставить его в воду, а положить рядом, - но ничуть не обиженный, он распространял вокруг себя чудесный аромат. А, едва только солнышко переметнулось на подушку, словно расправился, и понятно стало, что стоит лишь поставить его в воду, как цветочки вновь раскроются, чтобы радовать всех. И Светлану тоже. Пока же букетик принялся с новыми силами наполнять комнату запахом поля, бездумной сумасшедшей радости и свободы. Свободы, впервые изведанной Светланой.
И именно из-за свободы жизнь ее теперь напоминала сон. Девица порхала над землей, не видела ничего вокруг и думала только о Нем.
Такова любовь. Самое противоречивое чувство в мире. Чувство, заставляющее совершать немыслимые, странные, отчаянные поступки. На протяжении всей истории человечества оно толкало людей на войны, заставляло идти через огонь, переплывать океаны, отдавать за любимых самое дорогое, ибо нет в свете ничего ценнее и дороже любимого человека.
Вот только любовь застилает людям глаза, заставляя забыть о прочем мире. И миру приходится перестраиваться, учиться жить без них.
Но думают ли об этом влюбленные? Конечно же, нет!
Светлана, спроси ее в тот миг кто-нибудь, что такое любовь, ответила бы лишь два слова: "Чудо" и "Илья".
И пускай волшебство этих дней немного затмевалось отказом отца благословить их союз, ничего это не меняло. Ведь Илья, ее любимый, настаивал на свадьбе. И предложил ей убежать. Этой ночью.
Ждать осталось не долго.
Как романтично - едва луна на небо выйдет, встанет ровно посерединке, спустится Светлана в сад, выйдет через заднюю калитку... и там он будет ждать ее...
Света закрыла глаза и вновь погрузилась в мечтания, в их мир, где птицы пели о любви лишь для них, где луна светила влюбленным, где звезды задумчиво подмигивали им, где цветы и деревья завистливо глядели на их поцелуи.
Подвязывая косу алой ленточкой, девица смутно отметила, что отец ни в коем случае не должен помешать им. Лучше ему и вовсе не знать ни о чем до свадьбы.
А потом он смирится. Ведь Илья такой хороший! И папа тоже поймет это. Но позже...
А пока будут цветы в полях, свобода, луна и любовь...
Ни словом, ни жестом не выдала в тот день своего смятения Светлана. Лишь, чтобы не продолжать эту пытку - не врать более любимому отцу - спать ушла в вечером раньше обычного.
Глава 1
Да, ни словом, ни жестом не выдала себя Светлана. А только отец ее, Григорий, все равно заметил в ней некую рассеянность. Неуловимо изменилось что-то в ее больших прекрасных глазах. А все оттого, что был он мужчиной внимательным. И привычки дочери, что для мужчин совсем не характерно, знал очень хорошо.
Был Григорий невысок, скорее в ширину больше, чем в длину. Волосы его светлые, точно выцветшие под солнцем. Глаза темные, усталые, но цепкие, словно у голодного волка. Нос большой, с горбинкой, рот широкий, зубы крупные, подбородок, выдающийся вперед. А значит - упрямый. И сильные руки, в мозолях, за него говорили, как много этот человек работает, чтобы содержать единственную свою дочь в комфорте и удобстве. Оттого и жили они не плохо.
Сошедшиеся на переносице густые брови делали его и без того суровый вид вовсе угрожающим. Был Григорий нелюдим и неразговорчив. И лишь дочка могла бы увидеть, что на душе его скребут кошки. Да только Светлана, признать нужно, всегда собой занята была. И, хоть отца она любила, другие дела казались девице куда как более важными.
Люди в деревеньке все не переставали удивляться, насколько дочь с отцом друг на друга непохожие. Да и как только у Григория такая красавица родиться могла? Мать Светланина, к слову сказать, тоже красотой не блистала, а в последние годы и вовсе болела она постоянно, съедала ее болезнь изнутри. Так и померла она. Молодая еще, а с виду - уж старуха совсем. Измотала ее жизнь, вот и перестала она с болезнью бороться, смерти отдалась. А Григорий с тех пор еще больше работать стал, еще усерднее. И хоть знали все, что жена его не была любимой, а все равно заботился он о ней. Словно за дочку благодарил.
И жизнь его вся дочери отдана была. Не было для него ничего в мире дороже.
Впрочем, вернемся к нашей истории.
Удивило Григория такое событие: Светлана, по обычаю дом в чистоте содержавшая и еду ему готовившая, в тот памятный вечер, на стол поставила лишь кринку, наполовину молоком заполненную. Словно в насмешку, издеваясь. Ведь пришел он в тот день особенно уставшим.
Нужно заметить, что случилось подобное уже не в первый раз. Как-то причиной такого поведения послужил отказ пустить Светлану поглядеть на бродячий цирк, приехавший в соседний город.
Тогда, помнится, до смерти боявшийся печи, котелков и кастрюль, мужчина изрядно похудел, прежде чем сумел помириться с дочерью и та вновь принялась за готовку...
Что послужило причиной такого поведения в этот раз - Григорий догадался довольно быстро.
Что, как не мужчина, два дня назад приходивший свататься к Светлане?
Хлопнула дверь, впустив в избу прохладный вечерний ветерок. Потянуло лугом и травами.
Григорий подскочил с лавки, опрокинув на себя котелок с горячей жидкой кашей. Каша полилась с рубахи на штаны, со стуком крупными каплями стекала на пол. Весь дверной проем скрыла темная фигура. Высокий мужчина, скорее даже парень, ровесник Светланы. В глазах его не было ни капли тепла, только презрительно кривились густые темные брови. Длинные волосы цвета воронова крыла перевязаны золоченым шнурком. Весь в дорогих одеждах. И улыбается холодно, язвительно. Да все на Светланушку глазом темным, опасным косится.
И сам он - словно соткан из тьмы. Да веет от него чем-то зловещим...
- Отдай мне Светлану. - Заговорил он, и не подумав поклониться, как то обычаями приписывалось. Даже головы не склонил. Так и глядел своими черными глазами, словно бы сквозь Григория, прямо на стену. - Отдай мне ее.
Испугался отец, перекрестился.
А мужчина взял - да и исчез. Не корчился, правда, в адских муках, как чертям положено, но ведь исчез, в воздухе растворился!
А Светлана - что? Григорий думал, что она перепугается, заревет, упадет перед отцом на колени, прощения будет просить... Да только та молча стоит, глядит на папу укоризненно. И мелькнул в ее взгляде адский огонек.
Именно этот огонек и заприметил отец в ее глазах этим вечером, еще до того, как за стол сел.
И понял, что околдовали Светланушку. Что помутился ее рассудок, позабыла она все, забилось отчаянно в ее груди крохотное сердечко...
В ужасе подскочил Григорий с лавки, принимаясь взволнованно метаться из стороны в сторону. Кругу на третьем, споткнулся он, опрокинул со стола кринку, разлилось молоко, да покатилась глиняная посудина к самому краю. Остановилась. А потом, когда казалось, что все будет хорошо, пошатнулась, свалилась на пол и раскололась на кусочки.
- На счастье. - Решительно пробормотал Григорий, скорее убеждая себя, чем просто делая вывод. Нахмурил брови, переступил через осколки, намереваясь продолжить свой вояж по комнатке, и тут в голове его появилась замечательная идея. - Вот завтра отведу Светланушку к знахарке, что в деревушке неподалеку живет. Она быстро девице ум вернет!
На том и порешил. Прилег на лавку, глаза закрыл. И сон навалился толстым тяжелым одеялом, закрыв глаза и уши. И только тревога осталась с ним в этом странном сне.
И не знает, что Светланушка в этот самый час у окошка своего стоит, глядит в небо, луны ждет. А та все никак до серединки неба не доплывет, рядышком-рядышком, а до серединки еще далеко. Ноет сердечко девичье, встречи ждет. Не знает задремавший отец, что луна все поднимается в небо, стремится свое место занять. Что уходит прочь, тихо ступая босыми ногами на скрипучие деревянные половицы, дочка его единственная, Светланушка. Свет жизни его, самая большая драгоценность.
Всхрапнули кони на заднем дворе, ножки босые быстрее побежали. По травке, по дорожке, через калитку. Туда, где сердечко быстрее бьется, туда, где душа поет.
Отбросил Григорий одеяло - сжалось отцовское сердце. Душа ушла в пятки, а перед глазами, как на Яву, мужчина тот стоит. Черноволосый, черноглазый. Да пальцем грозит и брови свои презрительно гнет.
И чувствует отец - пришла в его дом беда. И догнать нужно, вернуть Светланушку. Да только кони у его врага быстрые, длинноногие. Как он шаг пройдет, так они - версту проскачут.
И нет сил догнать их. И нет средства...
...Или есть?
Ошарашенный своей догадкой, схватил Григорий острый нож, с каким порой на охоту ходил. Да и побежал прочь от дома, в лес. Темный глухой лес. Туда, где, как говорят в деревне, живут злые ведьмы. Туда, где нечистая сила властвует. Туда, куда приходят только те, кому нечего терять, потому как, если верить старикам, никто оттуда еще прежним не возвращался...
Но тьма и хаос, смерть и мучения - ничто не пугало теперь Григория. Он бежал вперед, словно за ним гнался сам дьявол. Бежал, ломая молодые деревца, топча цветы и травы. И остановился лишь, повалившись без сил на колени. И только тогда поднял голову в небо, едва проглядывавшее между темными верхушками старых уродливых и страшных деревьев. Небо показалось ему темным и пустынным. И только одна маленькая звездочка светила ему своим мягким добрым светом.
И он, воздев к ней руки, попросил у Бога прощения за то, что намеревался сделать.
А потом, пошатываясь на усталых ногах, обошел крохотную полянку. Нашел старый гнилой пень, воткнул в него нож. После чего, перекрестившись, перекатился через него.
В глазах полыхнул белый огонь, спину выгнуло в судороге. Сладкой и болезненной. Словно кто-то размял затекшие мышцы. Словно тело его принимало верные, правильные очертания. Словно было создано оно не для того, чтобы быть человеком.
Так, будто он, Григорий, рожден был серым ночным странником, вечно преданным лишь одному хозяину - Луне.
Удлинялось лицо, меняясь, делая его неузнаваемым. Рот как-то вдруг наполнился зубами. Стало их поразительно много, все острые, словно тот нож, что удобной вырезанной из дерева рукоятью направлен сейчас был к небесам.
Темнота леса таяла под его взглядом, и слышал он, как далеко-далеко, в полуверсте отсюда, тихо дрожала в своей норке перепуганная совой мышка.
И сделалось на миг Григорию легко и свободно. Потому что душе его, кажется, было тесно в человеческом теле. А резвые сильные лапы, острые клыки, чуткий нюх, уши, новое зрение... Все это словно возродило его, сделало вновь молодым, здоровым. И он поднял морду к ночному небу.
Было оно все так же пустынно. Только маленькая одинокая звездочка улыбалась волку сверху и дарила свой мягкий белый свет. Григорий хотел сказать ей спасибо. Спасибо за то, что она помогла ему решиться на этот, казалось бы, безумный поступок. Он открыл пасть, но из горла вылетел лишь хриплый неоформленный в слова звук.
Словно сам себя испугавшись, волк заметался по поляне, но потом успокоился, даже ухмыльнулся. И, подняв повыше нос, уверенно втянул в себя запах конского пота. Так, повинуясь своему новому проводнику, побежал он из леса прочь, вслед за беглецами. Ночь так коротка, а ему следует проделать немалый путь! Они ушли довольно далеко. Кони их быстры, молоды, сильны... Впрочем, Григорий торопился не из-за этого. На самом краешке его сознания билась тревожная мысль:
"Если кто-нибудь выдернет из пня нож до того, как я вернусь, быть мне навеки серым"...
Помотав головой, Григорий постарался отогнать эти мысли прочь. Он заставил себя остановиться и оглядеться вокруг. Лес редел, все больше и больше света проникало сквозь кроны деревьев, ранее стоявших так близко, что невозможно было угадать, которому из них принадлежит тот или иной зеленый листочек.
Вскоре лес и вовсе остался позади. Проселочная дорога. Пустынная. Ночью едва ли кто-то осмелился бы ехать по ней. Ведь идет она прямо рядом с лесом... А значит - ни к чему бояться. Можно смело бежать, не жалея лап, не смыкая глаз. Пока не настигнет, не поймает. Он будет преследовать их, пока не победит...
Оглянулся на миг.
Оказывается, не так уж далеко убежал он от деревни - еще можно различить во тьме, как пылает в единственном окошке свет. Кажется, он позабыл загасить лучину...
"Но да ладно, ничего плохого не случится". - Так подумал Григорий, торопливо отворачиваясь от родной деревушки. Подумал, словно хватаясь за тоненькую ниточку. И только сердце его точно знало: кое-что уже произошло. И это переменит всю жизнь, привычки, вещи и его самого.
И с этими мыслями, волк просто для проформы ткнулся носом в песок - и без этой процедуры ему было вполне понятно, в которую сторону направился похититель его дочери. Тряхнув лохматой головой так, что зазвенело в ушах, Гриша недобро улыбнулся кому-то неведомому, словно бросая вызов.
- Поймаю. - Пообещал он сам себе. И хотел бы добавить к этому что-нибудь грозное... Да только устал. Слишком устал, чтобы думать. Лапы его были способны лишь бежать. Быстро, неумолимо. По влажной земле, по свежим следам.
Догнать, отобрать, спасти...
Григорий в какой-то момент отчетливо осознал, что не успеет, что слишком отстал. Но даже мысли о том, чтобы бросить это дело, в его голове не возникло. Он летел серой тенью, задыхаясь, щуря слезящиеся от ветра и пыли глаза.
И вот след оборвался.
Это было так неожиданно и странно, что волк, не сумев вовремя остановиться, пролетел еще десятка три локтей, прежде чем плюхнуться на брюхо и проехать так еще парочку. Глаза его закрылись, и с минуту волк так и лежал. Не шевелясь, вдыхая горькую дорожную пыль. Точно зная, что по этой дороге коляска не проезжала. Следы ее обрывались так внезапно, словно кто-то спустил с небес руку и поднял коляску вместе с конями и сидящими внутри людьми. А потом просто перенес их в другое место. Впрочем, увезший Светлану парень не слишком-то был похож на человека, к которому благоволят небесные боги... Проще было поверить, что перед ним разверзлись врата ада, помогая осуществить бегство.
Шевелиться не хотелось. Ныли усталые лапы, пыль клокотала в горле. Хотелось сесть, уткнуться головой в колени, обхватить голову руками и заплакать... Вот только рук у Григория теперь не было, лишь четыре серые лапы.
Но, благо, плакать можно и так, не вставая, лежа голым ободранным брюхом на сырой холодной земле. Плакать от отчаяния, усталости и злобы. А потом задрать морду к небу и по-волчьи выть, прижав уши к голове, зажмурив глаза, выливая все чувства в леденящую кровь мелодию. Именно так. Чтобы все знали о его горе! Каждый листочек в бескрайнем темном лесу, прозванном живущими рядом людьми Чертовым, каждая пылинка на этой длинной как жизнь дороге, ведущей на север, каждый колосок в широком поле, этой ночью показавшемся Григорию настоящим океаном, весь люд, каждая земная тварь, злая или добрая.
Пусть знают!
А, наплакавшись, побрел волк назад. И обратная дорога показалась ему вдвое длиннее. Подгибались от усталости лапы, и не было сил идти. Не было смысла.
Одинокая звездочка исчезла с небес, оставив его в полном одиночестве встречать солнце. И Григорий знал, что вот-вот забрезжит на востоке солнечный свет. Сперва, конечно, появится всего один крохотный лучик, но небо сразу же окрасится в нежно-розовый цвет, польщенное явлением такого высокого гостя. А чуть позже, когда солнце поднимется немного выше, небеса сделаются едва ли не белыми - такого прозрачно-голубого цвета, что глаз просто не способен найти различия.
Но волка происходящее не радовало. Он, шатаясь, брел вперед, не находя в себе сил даже для того, чтобы удивиться, какой огромный путь успел проделать ночью. И лишь когда в его родной деревеньке запели петухи, и перепуганные лесные птицы, истерично молотя в воздухе крыльями, взметнулись с деревьев ввысь, Григорий добрел до маленькой полянки, где прошлой ночью обернулся волком.
Отчего-то, при солнечном свете показалась она ему еще более зловещей, чем ночью. И на сердце тяжелым грузом легла тоска.
А после оно тревожно сжалось, когда носа его достиг знакомый запах.
Коляска была здесь!
Они возникли на северном краю поляны, остановились ровно посередине, примяв некогда сочную зеленую траву и пару солнечно-желтых одуванчиков, к утру совсем засохших и побледневших. Стояла коляска не больше минуты - на влажной земле остались не слишком глубокие следы от колес. Да и кони, чудесные сильные вороные кони, едва успели переступить с ноги на ногу, как экипаж вновь двинулся в путь, сделав по полянке круг и исчезнув там же, где появился. За время остановки из коляски выходил лишь один человек. Мужчина, от которого пахнет опасностью, властью и тьмой. Он сделал всего несколько шагов, после чего вернулся и сел в коляску, продолжив свой путь.
"Что он здесь потерял?" - мелькнула в голове Григория мысль. Тревожно отозвалось на нее сердце. Следы мужчины вели к старому гнилому пню.
Ножа в нем уже не было.
Мир поплыл перед глазами, закололо сердце, зазвенело в ушах. И откуда-то сверху навалилась тьма, обрывая тихий, полный отчаяния стон, более всего похожий на скулеж маленького потерявшегося щенка. Одинокого и испуганного.
Григорий забылся в тревожном, темном, как сама ночь, сне. И только порой испуганно пищал. И осторожные лесные звери обходили его стороной. Только к вечеру сделался его сон спокойнее. Черты сгладились, спокойствие вернулось в его грудь, дыхание сделалось глубоким и размеренным.
Разбудил его крохотный любопытный лосенок, ткнувший широким шершавым носом Григория в шею. После чего шумно выдохнул. Наверное, он ни разу в жизни не видал еще волков и подумал, что эта лохматая туша - не что иное, как неизвестная ему разновидность съедобных кустов. Или, может, решил, что волк попросту мертв. Как бы то ни было, но когда Григорий со стоном раскрыл свои мутные сонные глаза, потянулся и перевел на незваного побудчика вполне уже осмысленный взгляд, лосенок заметно струхнул. Отскочил сажени на две, вытаращил на Григория глазенки и недоверчиво потянул носом - как же так, мол, просчитался? Совсем живой зверь оказался, живее не бывает.
- Привет! - буркнул волк и со смаком почесался.
- Не ешьте меня, дяденька! - внезапно забормотал лосенок испуганным дрожащим голосом, отчего-то низким и немного хриплым - как у подростка. Но, главное, на вполне понятном Григорию языке. А ведь был тот язык даже отдаленно не похож на человеческий!
В изумлении он вновь прикрыл глаза, окончательно переставая что-либо понимать. Ко всему прочему вдруг разболелась голова.
Пролежал он, не шевелясь, минуты полторы. А после, собравшись с мыслями, открыл пасть, дабы уверить своего неожиданного собеседника в полном отсутствии у себя аппетита. Как назло, аппетит тут же появился. Он поскорее захлопнул пасть и перевел на лосенка взгляд.
...А малыш-то подрос. Ноги длиннющие, голова огромная. Настоящий ночной кошмар, которого смело можно было бы считать гигантом даже среди его сородичей... а вот глазки маленькие и очень-очень злые. Впрочем, нет. Это был совсем даже не его новый знакомый - сам лосенок вскоре обнаружился оживленно болтающимся в ногах кошмарного монстра.
- Ты зачем ребенка обидел? Не зверь и не человек! Я всегда говорила, что не место вам на этой земле! - так начал ночной кошмар, после чего угрожающе пошел на Григория, тут же припомнившего известную мудрость: "Где дитя, там и его мамочка".
Тут же сделались ясными мотивы столь агрессивного поведения монстра. Мамаша защищала дитя...
Вот только безопаснее от этого понимания не сделалось.
Мамаша же тем временем решила, что хорошего помаленьку и пора им сердечно расстаться.
Не тратя время на пустые разговоры, Григорий решил согласиться, что, и правда, слишком засиделся уже в гостях. После чего подскочил на лапы, покачнулся и дал деру, с места взяв такую умопомрачительную скорость, что у лосихи, в мгновение превратившейся в крохотную точку и растаявшей вдали, кажется, отнялся язык. дал деру, с еешил согласиться, что и правда слишком засиделся уже в гостях. с
Бежал, впрочем, волк не долго. Остановился, едва только выскочив на небольшой, бурно цветущий пустырь, тянувшийся саженей на семь и соединявший между собой Чертов лес и родную деревеньку Григория.
Торопливо попятившись и занырнув обратно в чащу, он задумался.
Жизнь его в качестве волка, кажется, не заладилась с самого начала. А значит, следовало приложить все возможные усилия для возвращения себе человеческого облика.
Все свои надежды он тут же возложил на легендарную бабу Клаву - знахарку из соседней деревушки - "Большой Чемодановки". Кто, как не она, сумеет помочь?
Так, наметив себе цель, Григорий дождался наступления темноты, поприветствовал появившуюся на небе одинокую звездочку и направился в путь.