Про капитана третьего ранга Николая Ильича Ходунова коллеги говорили: вот Николай Ильич орел у нас. Ума бы ему поболе - стал бы давно уж начальником ОРСО.
И ошибались, что в принципе немудрено. Судьи-то кто, товарищи? те же пресловутые кап-три Баранов, Козлов и Коняев? Или вот тот же капитан-лейтенант Лопатин... на полном серьезе, принимая свежую судоводовскую роту по списку - спросивший зачисленного по целевому набору эстонца:
- П А Э О Я... что за фамилия... вы что, не русский что ли?
Но Лопатин сука хоть боксер был хороший, в одиночку брал за вахту пять-десять самовольщиков. А каплей Ефтеев? Пиджак, роту в порядке не мог держать, хоть там и были совсем уж дятлы* бессмысленные. Там в роте было и воровство, и прочая хрень. Однажды шли от дятлов в роту наши кадеты Зайцев, Китуся и Юдин, в руках держа настоящую запрещенную вплоть до отчисления рулетку, а тут Ефтеев навстречу: Что это у вас, товарищи курсанты? Прибыли-убыли не моргнув глазом ответил - Лото, товарищ капитан-лейтенант. А вот я вам блядь щас дам лото! - озлобился Ефтеев. Но пронесло, он про рулетку и не знал вообще. А могло бы выйти совсем плохо, политруки в то время свирепствовали.
А Николай Ильич сознательно, как мне теперь кажется, всеми силами сживался с таким имиджем: чтобы казаться недалеким, исполнительным служакою, не хватающим с неба звезд, но между тем вполне надежным. Как умному человеку, ему в начальники ОРСО попросту не хотелось, несмотря на положенное звание и прочие кажущиеся ништяки этого якобы завидного положения. Капитан третьего ранга Ходунов просто заебался от службы и честно, добросовестно дотягивал лямку до пенсии. При этом командиром он также был добросовестным и по-своему честным, но достаточно жестким, две роты факультета вел строго, хоть и без лишнего фанатизма.
Меня, правда, он невзлюбил с самого начала и уверенно вел к отчислению. Тут еще дело в том, что я на него карикатуры рисовал по малолетнему фрондерству, а он их скрупулезно собирал и подшивал в специальную папочку - потом для меня это, кстати, вылилось вызовом на суд офицерской чести, хоть до поединой дуели дело, конечно, не дошло.
Смех один вышел.
Судьями на этом самом суде офицерской чести были те же пресловутые Козлов, Баранов и Коняев.
- Гы, Ильич! Это ты что ли? Да блять пиздец как похож!
Впрочем, будучи человеком по-своему справедливым, он не шил мне лишнее лыко в строку, хотя и любой мой проступок фиксировал на бумаге. Не успел он просто c моим отчислением: по ряду личных причин оставил нашу роту на четвертом курсе, чтобы успеть сделать выпуск до пенсии... ну и я, само собою, берегся по мере сил.
Той же справедливости ради отмечу - карикатуры мои он собирал не из чувства личной обиды: он просто считал меня скрытым диссидентом, не заслуживающим заграничной визы (по негласным правилам, на нашем факультете, в отличие от других, могло визироваться не более половины курсантов) и не скрывая подбирал на меня материал. Меня же, считавшего себя верным коммунистическим идеалам и несомненным патриотом Отечества, это буквально бесило... что и порождало дальнейшие конфронтации. Ну да не в этом дело, зла на него я не держу и во многом был сам виноват.
Он, кстати, тоже ко мне относился без злобы - просто видел во мне досадную помеху его беспорочной службе. Вдруг за рубеж убегу, а ему отвечать. Но тем не менее, у меня было ТРИ служебных карточки - потому что на одной и даже на двух не умещались все взыскания, которые он сумел на меня наложить за четыре года, несмотря на все мои ухищрения. Было их у меня 17 штук - лишь у курсанта Фединга только было столько же, хотя ему на все про все двух карточек хватило, но у него при этом три "безличности"** числилось, так что тут он меня крыл как бык овцу. Впрочем, по распределению мы с ним шли ноздря в ноздрю и вместе были назначены в Новоталлинский порт.
Поощрения мои, кстати, вполне уместились на одной карточке - но были сука рублевые... от главного замполита и от начальника училища, тут уж я постарался, прогнулся, они тоже считались по балловой системе и упорно тащили меня вверх, не давая Ильичу утопить меня окончательно.
Мы Николая Ильича, честно говоря, боялись и ненавидели, считая, как большинство кадетов и офицеров, тупым бездушным служакою. Понимание пришло позже - и я думаю, что причиной ненависти попросту были наша молодость и свойственные ей глупость и распиздяйство. Не самый и плохой был командир Николай Ильич Ходунов, свойственной многим дослуживающим срока офицерам подлости в нем не было, теперь я могу сказать это совершенно честно и свободно. Но сознаваться ему хоть в малейшем проступке было нельзя - сразу все в дело шло. Не верь, не бойся, не проси.
А вот другие роты от него и вовсе плакали навзрыд. Заступая дежурным по училищу, он ебал суточные наряды до судорог, до непроизвольной дефекации на посту, снимая наряды целыми составами за плохо побритый подбородок, за нечищеную бляху ремня, за помятую форму, за легчайший мусор на палубе, за грязь в сортире... ловил прибывающих из увольнения и самоходов курсантов десятками... устраивал ночные газовые тревоги и построения "папа, хочу слоников"... то есть для всех, кроме своих, был сукой первостатейной и крайне изобретательной. Для своих же был просто сукой, что в общем-то тоже немало.
Однако наблюдатели как-то упускали из виду вполне очевидный для нас, курсантов его рот, факт: эти изысканные в своём издевательстве репрессии обычно обрушивались на роты тех командиров, которые незадолго до этого совершили какие-то активные служебные действия по отношению к его подопечным: с наряда там сняли или поймали по прибытию из самоволки.
Память у Ильича была хорошая, и в таких случаях он бывал нетрадиционно изобретателен, зол и беспощаден.
Вообще своих офицеров в Макаровке кадеты традиционно зовут - ПАПА, но только и именно своих ротных командиров. Чужого офицера папой никогда не назовут.
Ходунова же все училище звало - Папа Джованни. С совершенно непередаваемой интонацией.
Внешне он был крепким, молодцевато подтянутым, хотя и довольно массивным: статным, но не толстым... как я сейчас понимаю - по-своему красивый этакой зрелой мужской красотой старого солдата, особенно когда был в мундире: а вот в гражданском его сила и стать как-то терялись, и, честно говоря, выглядел он в партикулярном платье как мелкий питерский жулик. Лицом он походил то ли на штатного работника сигуранцы, то ли на итальянского растлителя малолетних - мордатый, усатый, с маслянистыми темными глазками и чувственными губками под ниточкой усов... собственно за свойственную, по курсантским понятиям, мафиози внешность он прозвище и получил.
Тонкие, но густые, ровно подстриженные и тщательно ухоженные черные усы, иногда слегка завиваемые им через палец на кончиках вверх, были его тайной любовью и, следовательно, слабым местом.
Однажды старшина старшего курса Петька Прудников доебался до меня, стоящего дневальным на тумбочке. Прудников был из отслуживших полный срок, к тому же на дизельной подлодке, а это у многих сильно ушибает сознание, условия там все же очень тяжелые, и три года жизни отдай и не греши. Сам он, вспоминая про свою службу, мог рассказать только: А вот как пошла у нас приборочка... тут мы трапочку в руки и пидорасим до упора 500 квадратных метров... словом, Петра Михалыча служба побила сильно, но все ж не сломала... а старшиной он был неплохим, честным и в отношении младших курсов палку особенно не перегибал.
А еще были у Петра Михалыча Прудникова усы. Нет, УСЫ. Даже - УСИЩА. Жесткие, темно-коричневые, почти черные, густые как медвежья шерсть и прямые, отходящие от носа почти горизонтально... ну просто пиздец что за усы, буквально щетка полотера. Он еще стриг их по линии верхней губы, ровнехонько так. А сам-то он был довольно невысоким, щуплым даже, с непропорционально большой головой... отчего казалось, что усы его как-то вперед перетягивают. За глаза его младшие так и звали - ПЕТЬКА-ТАРАКАН.
И вот он до меня доебался, по зрелому размышлению хуй знает зачем, видно просто попался ему под горячую руку***.
- Так! Дневальный!
- Я дневальный.
- Отчего вы не побриты?
- Как же это не побрит, товарищ старшина... начисто все.
У меня кстати тогда борода и не росла почти - поздно начал ее брить, не успела загрубеть и оттого частого бритья не требовала. Этакий юношеский пух.
- А вот под носом у вас что? Грязь?
- Гы... товарищ старшина... так это усы (усы мои кстати пздёвые были совсем по малолетству, для понтов отрощенные).
- Смотри на меня и запоминай, карась****. Во всем училище имени Макарова усы есть только у меня (самодовольно погладив свою щетку) и у капитана третьего ранга Леонида Порфирьевича Голубова. А у тебя, да и у всех остальных - не усы, а... так, трамплин для мандавошек. Запомнил?
- Так точно. Трамплин для мандавошек.
- Немедленно сбрить и доложить.
- Прошу прощения, товарищ старшина - по Уставу не запрещено, а даже поощряется. Сбривать отказываюсь.
- Оооо... да ты, карась, наглый. Снимаю тебя с вахты. О происшествии доложить командиру роты.
А вот это он зря сказал. Ой зря. Ну да за язык его никто не тянул.
Я вызвал подмену и снялся с вахты - сука, полчаса всего стоять оставалось. Кто стоял на тумбочке - знает это тяжелое, тягучее такое ощущение: два раза по четыре часа в сутки стоять столбом, и ни поссать, ни покурить... нелегко в общем, если службу нести по чесноку. Ночью еще можно присесть и покурить в кулачок, а днем плохо совсем и спать хочется хуже чем ночью, а офицерье так и шныряет мимо...
А я ведь почти полностью отстоял свое, отмучался - и нако хуй, завтра опять заступать. Обидно.
Буквально через минут двадцать командир роты прибыл в расположение. Он чему-то улыбался в усы и вообще настроен был благодушно. Тут я его и поймал.
- Товарищ капитан третьего ранга, курсант 621 группы Власов, разрешите доложить.
- Докладывайте, Власов.
- Полчаса назад снят с вахты старшиной Прудниковым, о чем приказано доложить вам лично.
- Гммм.... сняты с вахты... а за что?
- За отказ сбрить усы, товарищ капитан третьего ранга.
- Ну вы мне, Власов, голову не морочьте... как же это Прудников велел вам сбрить усы, когда он сам усатый... да вот и у меня, например, усы.
- Разрешите доложить, товарищ капитан третьего ранга. У вас не усы.
- К-как это у меня не усы?
- Разрешите доложить, товарищ капитан третьего ранга. Во всем училище усы только у старшины Прудникова и капитана третьего ранга Леонида Порфирьевича Голубова, а у вас, извините - не усы, а трамплин для мандавошек. Так Прудников сказал.
Капитан третьего ранга Ходунов машинально встопорщил усы, дернулся было их погладить, но тут же убрал руку.
- Хммм... он так и сказал? этими словами?
- Так точно, в присутствии дежурного по роте.
- Ну вот что, Власов. Позовите-ка ко мне в кабинет Прудникова, а сами вставайте на вахту.
А я позвал, я не гордый. С тумбочки вообще-то плохо слышно... но как он орал! как он размазывал Прудникова в полное говно... вышел Прудников из кабинета на подгибающихся ногах и, злобно зыркнув на меня, прополз в свой кубрик.
А я еще раз понял и затвердил: на службе пизди мало и по Уставу. А коль уж пиздишь не по Уставу - фильтруй базар: усы, они не только у тебя растут.
Кто-то скажет - подставил я Прудникова по полной. Ага, подставил - но подставил красиво, грамотно, чисто и в полном соответствии с его приказом. Сам напросился.
А ты не быкуй, не на подлодке чай.
Николай Ильич Ходунов так учил нас, желторотых, знакомиться с девушками на танцевальных вечерах:
- Прежде чем пригласить девушку на танец, нужно подойти к ней и представиться по форме: курсант такой-то. Выяснить у девушки, как ее зовут, сколько ей лет, где учится, кто ее родители и... (ладонью стряхивая с рукава несуществующую пыль)... и что она вообще тут делает! Главная ваша задача, товарищи курсанты - не намотать на винт, хы-хы. Нельзя рассматривать женщину только как инструмент удовлетворения ваших низменных потребностей.
Впрочем, кадетам из старшей роты отеческое внушение Николая Ильича не помогло, о чем мы тут еще вспомним не без ехидства.
Куда идешь ты на ночь глядючи, курсант?
У этих женщин что ни слово, то обман.
Вот ты в метро... вот едешь вниз...
Не провожай ее, оставь, авангардист!
Еще не знаешь, что тебя сегодня ждет,
Куда тебя твоя подруга заведет -
Наверняка там мама ждет
И девушка тебя пить чай не позовет.
И на Гражданку, на Ульянку, в Озерки
Их провожали моряки...
И возвращались парни по ночам пешком
И пробиралися в училище тайком,
И проклинали ту любовь,
И зареклись ходить на эти танцы вновь.
А было у капитана третьего ранга Николая Ильича Ходунова - хобби. Не то, которое по советскому анекдоту, восемнадцать сантиметров в диаметре, а настоящее, интимное, личное, лелеемое почти как усы.
Командир безмысленных маслопупов, капитан третьего ранга Щапков говаривал, восхищенно покачивая головою: вот Николай Ильич, конечно, мудак, тут спору нет... но зато у него дома аквариумов чуть ли не тридцать штук разных, и все красоты неописуемой...
Так оно и было. А Щапков (ябедно), между прочим, заходил к Ходунову на поллитру занять до получки, они оба на Ржевке жили тогда недалеко друг от друга. Специально потом выяснил. Да чего еще от маслопупов ожидать, у них там, по слухам, кое-кто и под хвоста баловался.
Все свое свободное от службы время Николай Ильич Ходунов посвящал аквариумам. Он досконально знал особенности поведения скалярий в брачный период, способы сохранения молоди гурами, запросто мог вылечить прихвостовую сыпь у вуалехвостов, да и вообще был крупным для тех времен специалистом по аквариумному содержанию экзотических рыб, тогда ж еще книжек не было никаких, все передавалось из уст в уста.
А еще бы он не - командир роты полторы сотни курсантов держал в жестком кулаке единовременно, а тут рыбки какие-то. Тьфу.
И вот пошли как-то, в преддверии праздника 23 февраля курсанты Юдин, Лукашов и Зайцев купить себе пожрать чего-нить дополнительно к положенной пайке. Мы тогда еще в Стрельне учились, аккурат у нынешней резиденции Президента. Пошли же они на горку у Леншоссе, где ныне в бывшей школе размещается филиал некого невнятного северного пароходства, Бог уж весть зачем - а в наши времена там были макаровские физкультурные классы... а рядом как раз магазинчик был небольшой, сейчас его тоже нету, и еще были служебные квартиры преподавателей в отдельно стоящем на горке двухэтажном домике.
У курсанта денег - кот начихал, сами знаете. Купили они себе, скинувшись по двоегривенному, пряников каменных неугрызаемых по 30 коп. за кило, рассыпных папирос с десяток, сахару немного к вечернему чаю и на сдачу - целых полтора что ли кило вышло измятых бочковых килек пряного посола. Если кто помнит - по цене в 11 полновесных советских копеек за килограмм была бочковая килечка: дешевле жраки на развес в СССР тогда не было просто, разве что еще десятикопеечные сахарные подушечки, но в Питере они бывали совсем уж редко, больше по областям и провинциям.
По двоегривенному - ключевое слово. Будь хоть у кого-то из пацанов на пару копеек больше - купил бы себе попросту у ларька кружку пива (22 копейки за пол-литра). И этой истории уже не случилось бы.
Но тут несколько сложнее случай был.
Курсанты Юдин, Лукашов и Зайцев вскладчину и заранее купили себе по случаю праздника бутылку водки и тщательно ее припрятали на территории в надежде втихаря выпить вечерком под килечку и пряники. Хлеба, понятно, решили с ужина принести: карманных денег на хлеб уже не оставалось, а как без хлеба-то?
Кильку им по тогдашнему обычаю советской торговли завернули в старую газету, приличный такой по объему кулек получился.
А тут вдруг, невзначай как-то, Николай Ильич Ходунов совершенно неожиданно заступил на праздник в наряд дежурным по учебному городку, вместо какого-то другого заболевшего что ли офицера. И вот, радостно спускаясь с горочки с кульками килек и пряников наперевес и предвкушая вечерние абдоминальные увеселения с непременным алкоголем по 170 граммов на брата, как в песне... совершенно нежданно и негаданно натолкнулись вышеперечисленные кадеты на своего командира роты.
Облом. Пауза.
Тут кстати надо сказать, что носить жраку в расположение строго запрещалось и каралось жестко.
Скорее всего из-за крыс, чтоб не допустить их проникновения в жилые помещения: крыс там, на территории учебного городка в Стрельне, было совсем уж безумное количество, Бог уж весть чем они питались. Но бегали - сотнями.
А уж про выпивку и вовсе не говорю - в лучшем случае грозила "безличность" (выговор от начальника училища с предупреждением об отчислении).
- Слышь, корефан, пойдем пива выпьем, я перевод из дому получил. Сегодня - угощаю.
- Не, брат, я еще месяц на безличности. Прости, не могу.
- Курсанты - стой!.. раз-два. Что это вы там несете?
Наглый по жизни курсант Зайцев, по кличке "Прибыли-убыли", однако, перед лицом начальства не растерялся.
- Несем людям радость, товарищ командир. Рыбок вот купили, решили аквариум завести.
Тут, понятно, Николая Ильича аж заколдобило. Заинтересовался.
- Вот как? любопытно. Позвольте посмотреть.
И из-под деликатно отвернутой мокрой газетки укоризненно глянули на капитана третьего ранга мертвые печальные глаза сотни или двух (что уж там вышло по весу) невинно убиенных балтийских килек пряного посола.
Разом.
Как в душу высморкались.
Лукашов и Юдин изо всех сил сдерживали лезущий наружу смех и тянулись во фрунт. Прибыли-убыли старательно, не моргая, глядел честными блекло-голубыми глазами в суровое командирское лицо.
Нет, ничего им на это не сказал тогда Николай Ильич, не стал терять лица. Отвернулся просто, крякнул и махнул рукой - проходите, мол.
Но злой шутки не простил - и с этого момента он начал неуклонно собирать на Леху материал на отчисление, несмотря на Зайкину ОЧЕНЬ мохнатую лапу, и кабы не перевелся Зая от греха на судовод, отчислил бы его Ходунов несомненно. А ты не глумись над святым-то.
Папина рука, могучая рука!
Сколько сделала ты в жизни для меня!
Если б ты могла мозги вложить в меня -
В бронзе бы отлил тебя!
А Юдина и Лукашова потом уже убили, одного в Афгане, а другого соратники позже мочканули за совместно уворованную часть социалистической собственности.
Николая же Ильича Ходунова уже в девяностых что ли кто-то из отчисленных им из его новой роты бойцов ебнул ночной порою ломом по голове. Судоводы - они ж суки тупые и злобные, хуже них только механики. Убить не убили, но покалечили сильно. Полгода, говорят, в коме лежал.
Заю, впрочем, и с судовода вскорости отчислили, да ему как с гуся вода: отряхнулся да подался в зарождающийся криминал. Сейчас и вовсе в персональных врагах Президента УСА числится, скрывается где-то у басмачей.
Обновил бы стаканчики-то, а то уж в горле пересохло.
Примечания:
*дятел, курсантск. - курсант Радиотехнического факультета ЛВИМУ.
**безличность, курсантск. - выговор от начальника училища с предупреждением об отчислении.
***после выхода в свет воспоминаний Вани Ляха выяснилось, что у Прудникова эта доебка была своего рода дежурной хохмочкой.
****карась, морфл. - пренебрежительное обращение к младшим по курсу.