Курсант Вашество, по природной склонности к распиздяйству, долго у нас не проучился. Когда его академическая задолженность превысила военный бюджет страны, курсант Вашество был отчислен из училища и, наоборот, зачислен в доблестные ряды Советской Армии. Служба его проходила на оккупированных территориях, откуда он вынес неисчислимое множество армейский историй, веселых и не очень. Записывал я за ним уже потом, по памяти, так что за точность изложения не ручаюсь, да и не передать тут простыми словами его восхитительную манеру травли.
- Разрешите попробовать?
- Попробуешь когда женишься.
(разговор на военной кафедре)
Ну, поскольку я уж замуж разок сходил, все же попробую рассказать.
В уездном городе N, расположенном когда-то на окраине единого и могучего, а ныне в свободном и независимом государстве Балтии, располагался небольшой воинский городок.
В городке жили злые русские, жестоко поправшие национальную вольность не скажу какого великого малого народа. А то опять напомнят о великорусском шовинизме и хищной руке Москвы, протянутой к белым прибалтийским сиськам.
Конечно, они там не просто жили, а ежечасно готовились к агрессии и порабощению других свободных европейских народов, потому что не те времена были, чтоб запросто так сесть на коней и поехать всех порабощать. Требовалась некоторая подготовка, но, в общем, вопрос только во времени был.
Располагался военный городок за высокими стенами, за крепкими воротами, впрочем, построенными задолго до того, как злые русские нагло попрали национальные идеалы этого самого самобытного народа. Более того, построили их в те далекие времена, когда коренные обитатели этих мест о национальной идее и слыхом не слыхивали, жили себе под сенью двухголового орла и питались репою и горохом. Не выросли тогда еще национальные идеалы. Хорошие были времена, оттого и постройки крепкие были, на века. Ну и, понятно, когда русские пришли порабощать, первым делом они забрали эти постройки себе, а местных повыгнали вон.
От железных ворот со звездочкой тянулась аллея вековых неохватных вязов к просторному плацу, где каждый день в положенное время оккупанты предавались своим нечестивым забавам: маршировали с оружием, пели песни свои неблагозвучные, а то и развод караулов осуществляли. Потому что без плаца нельзя.
На этих вязах и базировались настоящие туземные вороны, которые плевать хотели на всех оккупантов. Ну, плевать они, может, и не плевали, а вот гадили им на головы со всей своей ущемленной национальной идейностью.
По торжественным дням либо по случаю приезда Высокого Московского Начальства, личный состав военного городка строился на плацу, произносились пламенные лозунги, солдаты кричали "Ура!" и всячески демонстрировали свою готовность и далее порабощать свободные народы Европы на выбор вышестоящего начальства. Напуганные вороны кружили над плацем, орали что-то на чуждом нам языке и срали, срали, срали - на честь и достоинство русской армии, на парадные офицерские фуражки, на начищенные штыки непобедимой и легендарной, на яркое золото оркестровых труб, на вверенную государством матчасть и развернутые знамена. Конечно, это подрывало боеготовность и рождало крамольные мысли.
И тогда оккупанты нанесли ответный удар.
Приказом командира части был организован карательный отряд в составе выслужившего все сроки и занятого подготовкой к пенсии старшего прапорщика и двух солдат-первогодков. Прапорщик получил под расписку малокалиберную винтовку и изрядный запас патронов, а первогодки - старую плащ-палатку.
Прапорщик был орел бывалый, он и Венгрию усмирял, и Чехословакию брал на штык: ворошиловский стрелок, сталинский сокол, таких сейчас не делают уже. Он бил ворон влет с обязательным перерывом на обед и адмиральский час, а трупы павших борцов за свободу солдаты сваливали на плащ-палатку и таскали к близлежащей помойке.
Сначала поголовье ворон резко сократилось. Но вскоре летучие твари освоили фигуры высшего пилотажа и противозенитный маневр, что невероятно затрудняло прицеливание, а там и научились выставлять боевое охранение, которое отслеживало перемещения карательного отряда по территории и своевременно подавало общий алярм. Гниющие трупы павших товарищей Сопротивление использовало в качестве протеиновой добавки к обычному помоечному рациону. Кормились теперь вороны под покровом ночи, когда товарищ старший прапорщик сладко спал, сдав грозное оружие в оружейную комнату.
Видя бесплодность своих усилий, прапорщик сократил время послеобеденного отдыха и потребовал увеличения боезапаса. Теперь на территории военного городка выстрелы звучали непрерывно, а проклятые твари все плодились и плодились наперекор теоретику Мальтусу и прочим вейсманистам-морганистам.
От перенапряжения сил прапорщик заболел, слег и умер, так и не дождавшись пенсии, выслуженной годами беспорочной службы. Это ж вам не десант на Братиславу, тут никаких нервов не хватит.
Но, как известно, нет таких крепостей, которые не развалили бы большевики. Вязы, как рассадник чуждого элемента, приказано было убрать.
Спилить их, увы, было невозможно - не выпускала советская промышленность двуручных пил такой богатырской длины. Но армейский ум думает долго, а действует быстро.
И вот однажды из капонира выполз армейский гусеничный тягач. В открытом люке механика-водителя скалилось белозубой нерусской улыбкой узкоглазое лицо. Отчего из разных азиатов получались лучшие механики-водители и наводчики непобедимых мехкорпусов Красной Армии - хрен его знает, загадка. Впрочем, в нашей армии и зайца маршировать выучат.
На вяз накинули толстый трос, тягач взревел и окутался сизым дымом.
Вороны дружно взлетели и выразили устный протест. По броне густо потек едкий помет. Сквозь рев двигателя и заполошный крик ворон как-то вдруг донесся гулкий басовитый вздох.
Трос лопнул, со страшной силой ударил в броню, подпрыгнул и свился у гусениц издыхающей гадюкой. Хорошо еще, не убило никого.
Ну, некоторые товарищи офицеры, конечно, чуть не обделались по такому случаю, но в целом честь русского оружия никто не уронил. Завели двойной трос, зацепили повыше, механику велели люк закрыть от греха, а то потом не отпишешься за этого чурку.
Дело пошло веселей. Тросы стонали, но держались. Тягач, зарываясь в газон, мало-помалу продвигался вперед. Тело гигантского дерева изогнулось в последнем усилии, земля вокруг ствола вспучилась, обнажая могучие корни...
В это время тягач преодолел газон и начал выползать на бетонку. Траки судорожно царапнули бетон, соскользнули - и силою распрямившегося дерева, словно из рогатки, тягач подбросило и ударило о ствол. Мотор чудом не заглох и продолжал плеваться синим дымом, но уже как-то вяло, без куража.
Подбежавшие офицеры пытались открыть люк - тщетно. От удара корпус перекосило, люк заклинило намертво. Сквозь смотровую щель мелькали безумные глаза азиата. Живой еще, радостно подумали офицеры. Не подвел, сука нерусская, под монастырь, живой. Поскрипим еще погонами.
Люк, правда, пришлось вырезать. У нас только сказка скоро сказывается, а люк вырезать - дело непростое, это вам не грыжа. Сначала кувалдами долбили, вгоняя несчастного азиата в состояние анабиоза. Потом тягач в ремзону поволокли. Там уже решили - автогеном. Увидя языки пламени рядом со своим лицом, чурка и вовсе свихнулся. Правда, тихо сидел, бормотал только что-то по-своему. Может, молился, а может и зарезать грозил - разве поймешь.
Не зарезал никого, обошлось. Правда, его потом два дня по территории ловили. Сиганул из еще дымящегося люка, как чертик из табакерки.
И что вы думаете, наши отступились? Хрен!
Потому что было, граждане, в Советской Армии страшное и секретное оружие - Дембельский Аккорд. Сейчас оно, конечно, запрещено наряду со стратегическими наступательными вооружениями, а тогда еще было, было, поверьте старшему товарищу.
И вот вызывает командир части будущих дембелей и говорит им: ну что, чудо-богатыри, под какую музыку уходить в запас будем? Под "Юный Октябрь впереди..." или под "В лесу родилась елочка..."? А пацаны уже пряжки почти в кольцо согнули и ждут лишь момента распрямить их молодецким ударом об пол с зычным дембельским кличем: Хватит прогибаться!.. брюки форменные ушили так, что без мыла не натянуть, за сапоги со шнуровкой и кисточками умельцу из второй роты кило конфет и две бутылки одеколона уплачено, дембельские альбомы с героическими фотками и душещипательными стишками писарь-первогодок уж месяц ночами клеит...
А дома ветреные подруги спешно выводят мандавошек и думают в сладком счастливом ужасе: а если кто ему про Ваську расскажет? про Петьку вряд ли, с ним у меня всего два раза было, а про Ваську точно... убьет ведь!
Не бойся, девочка. Не убьет. Ну отмудохает по почкам, не без этого, а потом упьется вусмерть и тебя же и приголубит, никуда не денется. Так уж заведено у нас на Руси, не нам менять. Потому что женские органы обладают страшной притягательной силой, как говорил классик, автор книжки про Кыша и Двапортфеля.
Все это знает отец-командир. А еще ему ведомо, что Дембельский Аккорд только два раза в году стреляет. И то, если правильно его зарядить.
Словом, велит командир проявить солдатскую смекалку и уничтожить этот рассадник орнитонационалистической заразы.
Закручинились тут добры молодцы. Стали чифирь варить, одеколон пить, духов-первогодков кошмарить. А напившись и накошмарившись, придумали.
Вяз, братцы, он ведь только снизу толстый. А там, где заканчивается собственно ствол и начинаются ветви - вполне ничего, пилить можно. И отпилили.
Наверное, и посейчас торчат вдоль аллеи опустевшего военного городка голые пятиметровые обрубки, вызывая у аборигенов страх и ненависть к давно ушедшим оккупантам. Научили мы их свободу любить.