Аннотация: Участник внеконкурса СК-4 "Время учителей"
"Поклоняться Проппу стали еще в незапамятные времена, такие незапамятные,
что никто и не помнил, что это за Пропп такой и зачем ему следует поклоняться".
(Михаил Глебович Успенский. "Там, где нас нет")
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ, РАЗДУМЧИВАЯ
Иваныч, хозяин родовой усадьбы Неугомоновых, сидел в горнице у окна и задумчиво озирал январские сумерки. Место это - окошко и столик при нем - было любимым, давно насиженным и уютным. Уж, поди, лет десять прошло, как Иваныч опрыскал его приворотом Гутенберга, а потому мысли сюда притягивались наособицу - о высоком, широком, далеком и глубоком.
Сегодня хозяин выбрал мысли под настроение, под легкий снежок и несильный мороз - о широком.
Многоборье велико - много боров-то! - но конечно.
То бишь размеры его конечны, хотя и не окончательны.
Скажем, горный орел одолеет его пролета за три, ежели с ночевками.
А вот жареный петух справится только за 38 раз. Цифра строгая, проверенная, а потому не прописная. Ох, как много птиц на этом деле загубили! Да не просто так, а по указу князя Жупела, не к ночи будь помянут! Будимир, герой былинный, узнав о таком-то варварстве над петухами, долго в ту пору печалился и, братьев поминая, кур не топтал.
С другой стороны, в одной устарелле сказывают, что древний птах Птеродактиль одолел ширь многоборную за один раз. Заговорил ветер, оперся на него крыльями - и одолел! Подвиг сей, много позже, попытался было повторить Змей из рода Горынычей, по прозвищу Полиглот. Но старания его оказались напрасны - толст оказался. Да и поговаривают, лень ему было.
Иваныч вздохнул, подлил себе духмяной, на брусничном листе, заварки, потрогал самовар - горячий еще! - и призвал следующую мысль. Чтобы, значит, пришла она своим чередом, ладком да вовремя! Остальные мысли защебетали, возмущаясь, но хозяин дал им укорот строгим взглядом и продолжил думать.
А что касаемо размеров Многоборья, то вот же оно, доказательство! - Иваныч, чтобы закрепить мысль в голове, взмахнул рукой в сторону окошка, - Кольцевая дорога!
Хозяйский взгляд скакнул за стекло наружу, привычно перемахнул забор и стал оборзе... обозрета... Нет, лучше так - обхаживать да оглаживать широкую, утоптанную и уезженную, гладь белой дороги.
Кольцевой-то люди окрестили ее не по глупости, а по доброте душевной. Чтобы дорога, хоть бы и в мыслях, чинно охватывала родимую сторонку кольцом, а не какой-нибудь кривулей!
А и то сказать, не сможет путник объять взглядом простым, не волшебным, Кольцевую дорогу целиком (взгляд стал растерянно озираться). Не сможет, но смиренно измыслит: вот течет река-дорога из далекого Оттуда в неведомое Туда - и наоборот, из Туда в Оттуда!
Взгляд удовлетворенно кивнул и вернулся.
Хорошо подумалось, решил Иваныч, и повернулся к остатним мыслям - поблагодарить да отпустить с Богом.
Глядь, непорядок! Растолкав мысли о широком, вперед прорвалась другая компания - да поболе первой! Из кучи новичков вперед выступила мысль набольшая и стала требовательно колотить себя в грудь.
- Ладно-ладно, - махнул рукой хозяин, - о далеком, так о далеком. Вроде, к месту.
Опять же, если думать не вдоль Кольцевой дороги, а поперек, то и вправду думка получается не широкая, а далекая.
В разных местах от Кольца отрываются и бегут вглубь Многоборья пути-дорожки, от малых недорослей, тропочек, и до самых больших и сильных, прозываемых Радиальными. У такой дороги, проще говоря, Радиалки, силушки немерено, как у зверя Индрика! А потому несется она неудержимо, рассекая поля-равнины, скачет на ходулях-мостах через реки и овраги, пробивает могутным лбом кряжи, хребты да отроги. И так до самого центра - Ступицы.
Иваныч поскреб темя. Мыслить о центре мира было затруднительно и туманно - уж больно устарелла устареллая...
Тьфу ты, блин косой, короче, давно это было!
Сказывают, в стародавние времена в срединном месте Многоборья народился город. Сам народился, никто не заставлял - место больно удобное, чистый чернозем. И люди там проживали степенные, солидные, но деловые. И заглавные у них были выборные старейшины, которые не сидели сиднем, а ходили везде да указывали: где строить, что делать, и кто виноват. Ступали они гордо и важно, оттого и нарекли город Ступицей.
А как обстроились мало-мальски, призвали ведунов да колдунов, самых сильных, и повелели им новому городу кровь отворить. Мол, кровь городская - это деньги народные, особливо у купцов. Покрутили кулаками под носами у чародеев: у города отворить, а не у народа - не перепутайте, ироды, зельями обкуренные!
Судили-рядили семь дней и семь ночей.
Иваныч хмыкнул. Нет бы, по-простому сказать - неделю. Опять же, сколько устарелл цифрами "семь" набито, и не сосчитаешь! Может, взаправду-то, пропьянствовали кудесники пару деньков и разродились. Да не простым заклинанием, а целым трактатом. По прозванию "Марксова копилка".
Читали трактат на площади, прилюдно и нараспев. Слов народ не разобрал, но кожей и нутром почуял - вот она, настоящая волшба! Разноцветные слова вылетали из чародейских ртов, взлетали к небу и лопались, наподобие шутих. Красота!
А когда под конец прозвучало "товар-деньги-товар", дрогнула под обувкой земля, и услышали люди далекий гром. Это от границ Многоборья рванули к Ступице семь Радиальных дорог.
Опять семь, - хмыкнул про себя Иваныч. - Теперь-то, поди, Радиалок больше двух десятков. Да и сгинула давно гордая Ступица, а на ее месте воздвиглась Столица. Тоже гордая, но ленивая. А все потому, что сменщики тех, первых старейшин, не полюбили ходить и думать, а полюбили в хоромах сидеть, чтобы веселиться да столоваться. Оттого и Столица.
Много веков с тех пор утоптало. И много стольных городов к званию почетному, столичному, руки протягивало. И Столенград апсурдный, и Куев-град, и Остров-батюшка. И даже Огород Великий. Но только у одного князя укороту рукам не было, дотянулся. Оттого и прозвали его - Долгорукий.
- Нет худа без добра, а свадьбы без невесты! - воскликнул хозяин, но вдруг засомневался. Потому и бросил опять в окно подуставший взгляд. Взгляд уже не спешил, а лениво добрел до забора и, покряхтывая, на него взгромоздился.
И сразу же Иваныч разглядел за Кольцом, совсем к нему впритык, дорогу другую, черную. Глаже да поширше... э-э... поширее..., в общем, шириной поболее.
Дорога была чудной и шумной, по ней двумя непрерывными потоками неслись безлошадные телеги, из Оттуда в Туда и наоборот.
Долгие годы была она для Неугомонова не просто дорога, а загада великая, тайна приставучая. Прозвание у той черной дороги было вовсе не Кольцевая. А как объяснил Иванычу знакомый заходяка Филя, гдетотамцы нарекли ее "Великий шоковый путь из Барыг в Абреки".
Кто такие заходяки и гдетотамцы? О том особый сказ.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ, ПРИГРАНИЧНАЯ
Кто бы ни подслушал сейчас мысли Иваныча, тать какой или человек безвредный, всяк бы согласился: не может быть за Кольцевой дорогой пустоты пустынной, пустоши пустяшной или, говоря по-заходяцки, вакуума. И там люди живут. Едят-пьют, языками разговаривают, многими разными. А уж пишут как! Думаете, только пером шоркают или кисточкой машут? И палочкой продавливают, и даже клиньями дубасят. Ей-ей, так и зовется - Клинопись.
А недавно - по меркам Многоборья, конечно - люд задорожный и вовсе писать перестал! Нашлись среди тамошних колдунов умельцы - перевели буквицы, вольные и веселые, в сухую цифирь, да и заточили в ящики на вечное рабство! Даже великий Гутенберг такое сотворить побоялся. У него-то все было задумано по-простому: хочешь - печатайся, не хочешь - так гуляй. Если позволят, конечно.
Интернет, Рунет, Электронный Кабинет, - громким шепотом зачастила залетная мысль. Иваныч с досадой отмахнулся от надоеды - не вовремя, погоди! Сначала о людях, а колдовство потом, понимать надо. Очень не любил Неугомонов, когда мысль прерывают, не дают домыслить. Получается, недомыслие. А тогда что? У хозяина не разум, а недоразумение?! Так что, брысь, прерыватели!
В жизни той, шебутной и задорожной, многоборцы так и не разобрались. Уж больно много там языков и народов обитает. Живут быстро, колдуют непонятно.
Любопытных, правда, везде хватает. И у нас нашлись, сунулись, было, за Кольцо, а перед черной дорогой оробели: шастают туда-сюда разноцветные телеги, от коротышек до громадин, да так быстро - разглядеть не успеваешь! Заробели, короче. Жизнь одна, да и ужин скоро.
Ночью, надо сказать, безлошадных телег мало, можно и проскочить. Да что там в темноте-то разглядишь?! Дураков нет. Так и соседствовали: где-то там люди живут, ну и дай им Бог здоровья.
Так вот и получились гдетотамцы из Гдетотамии.
Иваныч взгрустнул.
И у него была жизнь молодая да быстрая! Только вот отец все испортил: выдрал мальца из столичной жизни, не дал восьмилетку закончить. Увез малолеточку от тетушек-нянек, от друзей-товарищей, от зелена ви... гм.
Приволок в усадьбу, посадил перед собой и молвил строго: ты теперь новый Иваныч, глава рода. Хотел было будущий глава возмутиться, но глянул в отцовы глаза и ахнул: сиял в них неугасимо Фамильный Дух, в просторечии Шило. Возбудился, гад! А каким страшным может быть Шило при фамилии Неугомонов, разумеете?!
- И куда ты теперь, батя? - спросил тогда обреченно еще малец, но уже Иваныч.
- Туда, - полыхнул взглядом отец в сторону Кольцевой дороги. - Узнать хочу доподлинно: откуда есть пошла гдетотамская земля!
И сгинул. То ли пронырнул черную дорогу насквозь, то ли унесла она непутевого папашу в Барыги. Или в Абреки.
Хозяин усадьбы встрепенулся. Домашние дела не ждут, пихают под микитки!
- Да иду я, иду! Хватит пихаться, микиток на вас не напасешься.
Иваныч проверил тесто в квашне - скоро уже - подхватил легкую куртейку и вышел в сени за ведрами. Ничего, дело думке не помеха. О чем бишь я? Ах да, заходяка!
Лет десять прошло, как Иваныч на хозяйство уселся, подрос вверх и в плечах, а ни единого гдетотамца так и не встретил. К шуму на черной дороге попривык. А что шум? Половицы скрипят, ходики тикают, жильцы пищат подпольные. А ежели вдалеке что-то тихо трещит, гудит да бибикает - ущербу нет ни ушам, ни хозяйству. Так-то!
Но однажды - хорошее начало для новеллы, надо запомнить! - углядел Иваныч в любимое окошко, как из суеты черной дороги выскочил вдруг человечек и завертел головой. А тут верти не верти - картина одна, Неугомонова усадьба. А вокруг поля да поля, вплоть да опушка бора вдалеке.
И почесал человечек прямо к иванычевой калитке.
Задумался тогда хозяин - а как прозывают людей, которые не вдоль Кольцевой дороги шествуют, а поперек бегут?
Усадьба - не хутор глухой, на видном месте стоит. К Иванычу многие заходят - дорогу спросить, попить водицы, поесть-переночевать:
ходоки всякие - гоголем, налево и в баню;
идуны, двигуны и прыгуны;
шоп-бредуны и отходняк-ползуны;
рыцари-бронееды (кто на лошади) и рыцари-бронеходы (кто лошадь потерял);
калики перехожие, недохожие и даже недоперехожие.
И знаменитости бывали, а как же!
Полигарх Христопродайло с супругой ночевать изволили. Певунья Магналия капустный рассол-антибодун вкушала да нахваливала. А сам премьер-заманистр, после вишневой настойки, от налогов освободил. На целый месяц!
Не последний человек хозяин Неугомонов на большой дороге-то.
А этот кто?!
Пока до конца домыслил, незнакомец уже калитку открыл и шасть к крыльцу!
Распахнул дверь хозяин, а перед ним - молодец, пешеход пешеходом, растрепанный и хмурый. Стоит и крыльцо лаптем бьет. А лапоть чудной, из зеленой кожи.
- Кто ты, человече? - грозно вопросил Иваныч. - Калика али ходок?
- Заходяка я! - гордо молвил незнакомец. - Из породы думофилов!
- Ах, ты ж, блин!.. Ну, чува... брател... имхо... уважу..., - Иваныч осердился и взревел. - А ну, брысь отсюда, чувырло задорожное!
Бес, который его только что за язык тянул, прозвищем Сленг, хихикнул и скрылся в щели между половицами.
А надо сказать, у Иваныча в подполе много бесов-языкотягов проживало, и родовых, и столичных. И даже гдетотамские попадались, как этот Сленг.
Было время, когда пробовал с ними молодой Неугомонов бороться. Боролся истово, да так и не выборол. А потом привык и даже полюбил. Хорошие оказались ребята, а что рычит на них иногда, так то не со зла - для порядка!
С ними, с бесами, тоже история немалая приключилась. Когда отец мальчонку, тогда еще не Иваныча, из столицы тягал, то увязался за семейством один бес, Ругателем зовут. Влез тихонько в школьный рюкзачок, да и затаился посреди тетрадок и карандашей. А уж в усадьбе любому бесу тайно нырнуть в подполье - плевое дело.
Пока юный Неугомонов хозяйство осваивал, да пока научился от дотошных дел микитки беречь - месяцы прошли. А потом почуял неладное: бесы вялые стали, показываются редко, а уж за язык хозяина потянуть - и не припомнишь, когда было. А вдруг у них мор или чума, ихняя, бесячья?! Испугался хозяин и впервые со своего приезда из Столицы в подпол полез.
А там, батюшки-светы-маши! Жмутся по углам бесенята, маленькие да испуганные, а на полке с соленьями бес лежит, банки и горшки раскидав. Вдвое выше, втрое толще. Лежит, хозяйское варенье жрет! И узрел Иваныч для себя новое: бес оказался с хвостом! Сроду у языкотягов такого не было. А у этого - вон торчит, мух отгоняет.
С этого мгновения и началась жизнь настоящего Иваныча, главы рода, а не школьника сопливого.
Потому как не стал он ругаться и лаптями топать, а вежливо извинился и вылез наверх. Достал из укрывища родовой талисман Словесник, надел на шею и вышел во двор. Нашел бревешек ладный, по плечо. И, поплевав на руки, взялся за топор.
Так исстари, плюнув в ладони, Неугомоновы Фамильный Дух в помощь призывали. Но осторожно, без крику, чтобы Дух в Иваныча не влез, как в его отца непутевого.
Не спеша, глава рода придумал даже не слово, а целый вопрос - и начал топором махать. Это обычные многоборцы не могли слово топором вырубить, а Неугомоновы с помощью Духа и Словесника - запросто.
Закончив вырубать слова, Иваныч втащил бревно в избу и поставил вопрос ребром, прямо посреди горницы. А потом ласковым словом - Словесник подсказал - выманил всех бесенят наверх. Последним явился Ругатель, вальяжный и ленивый. Но как увидел сияющий амулет на груди хозяина, открыл рот и обмер.
Иваныч спокойно взял его, круглоротого, за шкирку, перенес в центр комнаты и поставил рядом с вопросом тоже ребром, в смысле, столбиком.
Никаких грозных речей не было, хозяин молча ткнул пальцем в Ругателя, а потом в вопрос на бревне "Сколько можно терпеть?" Зашумели бесы, залопотали. Только Ругатель молчал, волшебно заткнутый. Порешили единогласно - изгнать. Иваныч, повторяя за Словесником, прочел отворот "Прощание Агапки", медленно и старательно. Ругатель сдулся впятеро и поплелся к выходу. По дороге бормотал непонятное: я, мля... меня, мля... да такие, мля, как я... - а у порога лопнул искрами и исчез.
Долго тогда Иваныч гневался на трусливых бесов и гонял их почем зря - с неделю, примерно. А потом успокоился.
Как жили подпольщики при Ругателе, бесы не сказывали. Стыдно им стало: не смогли гуртом батьку-пахана побить! Только самый молодой, Букволей, не удержался и нашептал кое-что хозяину: Ругатель не только их бил, но и унижал всяко. Даже приказал не называть его больше Ругателем - мол, кликуха позорная - а величать красиво: граф де ля Нецензур или барон Гроб Вокабель.
- А ведь тесно им там, ребятам малым, в подполье-то. Расширять надо помещение, бригаду землеедов из Поганьково высвистывать, - Иваныч остановился и потянулся почесать темя. Ан нет, руки ведрами заняты, а в ведрах - колодезная вода для бани, не поднять. Третью бы руку в помощь!
Заходяки вон бесперечь бахвалятся, какие у них кудесники смышленые, в ихней Гдетотамии. А до третьей руки так и не додумались. Заместо чего полезного, мелкие штуки клепают, прозванием самым гадским - Гаджет! Иваныч сплюнул и перекрестился.
Предварительно поставив ведра на землю.
- Решено! - молвил хозяин усадьбы и глава рода, а для закрепления мысли топнул лаптем по снежку. - Свистать всех землеедов наверх! Тоись, вниз, в подпол.
Иваныч огляделся. Ладно, с подполом он позже разберется. Не о том он думает, сейчас-то! Так, проверим: нужную воду в баню натаскал, ненужная пока в колодце томится. Банька топится, веники замочены.
- Вспомнил! Про заходяку-то я и не додумал!
Ну, ничего, это как съесть второй пирожок с вишней. Он ведь чем от первого отличается? Да ничем! Все соразмерно, как в природе, голода меньше - сытости больше. А ежели второй пирожок, скажем, не с вишней, а с ливером? - Иваныч задумался, а потом махнул рукой. - Сойдет, и не такое едали!
Итак, второй пирожок с вишней... тьфу ты, с ливером.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ, ЗАХОДЯЦКАЯ
- Заходяка я! - гордо молвил незнакомец. - Из породы думофилов!
- Я ненадолго, отец, - прервал его паренек невежливо и скакнул через порог. - Не до костей мне, объяву надо разместить!
Удивился хозяин, но не хамству малолетнему. Эка невидаль! Может, ему мамка в детстве мало вежества в кашу накладывала? Экономила, бывает.
Удивило другое: вот сказал малец слово новое, загадочное, а в голову будто кто нашептал - "объява, она же объявление - вербальное послание одного человека другому". Ух, ты! И "вербальное" Иваныч тоже понял, но вслух не сказал, припрятал на будущее. Да что же за день такой сегодня?!
- Погоди-ка, погоди-ка... - махнул хозяин гостю, а сам поспешил к дальней стене. Там, рядом с ходиками, висел отрывной календарик. Иваныч смахнул вчерашнюю страничку, а сегодняшняя проснулась и зевнула.
Так, что тут у нас? Сверху год-месяц-число, а ниже, как полагается - дневное пророчество. То есть на один день, на сегодня. Иваныч прочел:
Предсказание: "День открытий чудных"
Подпись: "Просвещенья Дух"
Обрадовался хозяин, подобрел.
Коли научится он сегодня гдетотамца понимать, глядишь, и сохраниться навык полезный! Опять же волшебство многоборное поможет, да и бесята, когда надо, за язык потянут. Хотя.... Когда надо, у них редко получается. Ничего-ничего, не могут - научим, не хотят - заставим!
В благодушном настроении он открыл следующую страничку календаря, прочитал: "опыт, сын ошибок трудных" - и испуганно вернул листок на место. Пыл просвещения у главы рода слегка поостыл, и он повернулся к гостю.
Тот времени зря не терял, даже крошки не уронил. Бублики-баранки так и летали из тарелок ко рту гдетотамца, с хрустом и без. Гость уже опростал чашку чая и наливал вторую.
- Ай, молодца! - умилился Иваныч.
Вот бы и ему молодой аппетит вернуть! Да где уж, тот давно сбежал и не попрощался,
- А не испить ли и мне с тобой чайку, мил человек?
Тот закивал и замычал. А прожевав, добавил:
- У бедя део, ояин.
- Ну, део так део. Не спеши, а то спех надорвешь, - Иваныч привычно налил заварки и подставил чашку под самоварный краник. - А как тебя величать-то, носитель объявы?
Заходяка окончательно справился с бубличной кашей во рту и запил ее чаем.
- Димон! - протянул руку паренек.
Но не пожал хозяйскую ладонь, а хлопнул по ней и тут же уцепился за новый бублик.
- Мне бы объяву повесить.
Надо же, удивился Иваныч, и ест, и пьет, и о деле толкует. И все зараз. Шустрый малый! Поди, все там такие, за черной дорогой-то.
- Неугомонов, Иван Иванович. Можно, просто Иваныч, - привычно представился хозяин и попробовал на слух имя гостя. - Димон-Димон-Димон.... В ушах звенит! Ты ведь из рода думофилов, Димон? - тот кивнул. - А давай я буду звать тебя Филей, раз ты думофил, а?
- А зовите, как хотите, у меня погонял туча, - махнул рукой Димон-Филя. - А в сети моих ников еще больше. Как блох на собаке!
Иваныч застыл с раскрытым ртом, пытаясь постичь длинный перевод, который ему нашептывал Просвещенья Дух с гдетотамского на привычный, многоборный. И всего-то два слова: сеть и ник - а как многотрудно понять! Какой-то новый мир - виртуальный, поди ж ты! - и войти туда можно легко, через множество дверей. Но самому человеку туда хода нет - только словам и картинкам. И все равно - войти легко, а выйти трудно, почти невозможно! Да как же так, поразился Иваныч, и войти не можешь - и обратно ходу нет?! Не бывает в Многоборье такого волшебства, заломно-мозгового, не додумались.
И тут хозяин усадьбы прозрел: нельзя ему Димона-Филю упускать. Вот она, его личная дверь в Гдетотамию - Филя!
Засепетил Иваныч, заерзал, мысли в разгон пошли. Поднатужился он и испытанным приемом - лаской и таской - собрал заполошные мысли в пучок и расположил по порядку.
- Слышь, Филя, что сказать хочу, - заговорил Иваныч голосом специальным, медом намазанным. - Что ты все простые бублики метешь? Я вот прямо перед твоим приходом пирожков налепил - с вишней, с брусникой, с грибами да с ливером - только в печь сунуть! Неужто со своей объявой ты часок-другой не подождешь? Мы бы посидели, потолковали. Ты, я вижу, человек ученый, - лесть понравилась, Филя надулся и заулыбался. - Просветил бы ты меня, старика из глухомани, ответил бы на вопросы мои, незатейливые, а?
Иваныч добавил в голосе чуток варенья к меду:
- А созреют пирожки-то, с пылу, с жару, я и тебя угощу, и на дорожку в узелок насыплю!
- Время есть, - солидно ответил Филя и икнул. Слова про узелок явно пришлись ему по душе. - У меня тачка на стоянке на сутки проплачена. Я в ней и ночевать планировал.
Ночевать предложу, - екнуло у Иваныча под ложечкой, - за вечер и наговоримся!
Но виду не подал, встал достойно.
- Я мигом, - и направляясь к печи, небрежно, через плечо, спросил. - А как это ты из вашего черного Кольца выпростался? В смысле, выскочил?
Филя озадачился. А потом сообразил:
- А, это ты про автостраду спрашиваешь? - он хихикнул. - Черная, надо же...
Асфальтовая она, Иваныч. А с чего ты ее кольцом-то обозвал? И вовсе она не кольцо, а петля!
Хозяин усадьбы споткнулся на ходу и поперхнулся новым вопросом.
Одновременно.
Многоборье в петле?!
- Как это?.. - просипел он, застыв в проеме двери.
- Да просто все, - Филя скрестил руки, - автострада обходит весь ваш заповедник петлей, а потом ее концы встречаются разводкой. Один конец идет на северо-запад, в Барыги, - он пошевелил пальцами правой ладони, - а второй - на юго-восток, в Абреки. Великий шоковый путь! Усвоил, отец?
Филя пошевелил левой ладонью и хихикнул.
Иваныч перевел дух. Потом, переставляя ноги, как кукла на ярмарке, прошаркал к печи, бездумно заправил внутрь первую порцию пирожков и вернулся.
- А зачем наш э-э... заповедник в петлю-то?
Филя пожал плечами.
- А бес его знает, - Из разных углов тут же показались любопытные мордочки, но хозяйский кулак их тут же прогнал. - Это ты у строителей спроси. Нам не мешает, с автострады много съездов сделали - удобно. Я вот заметил, на вашей петле, - оживился Филя, а Иваныч скривился, - мотели появились, стоянок много. Наверно, скоро она модной станет!
- И отчего же? - насторожился хозяин. Филя воскликнул:
- Места тут красивые, речки, леса. А еще, - паренек перешел на шепот, - в сети слух прошел - ну, среди этих... экстрасенсов там, уфологов - что где-то возле вашего заповедника аномальные зоны есть!
Неугомонов ахнул, но про себя, а потом насупился.
Неужто доберутся до путей волшебных в другие страны-земли, вплоть до Кромешных? А там и до корней Волшебной Сказки?! - хозяин сжал кулаки. - Ну-ну, поглядим еще, слухоплеты!
Филя, не замечая, тараторил дальше:
- В заповедник-то ходу нет, везде таблички. Но мы с пацанами на той стороне местечко присмотрели, недалеко отсюда - будем на пикники приезжать!
- Ты заходи, если что, - осторожно просипел Иваныч. - Хоть один, хоть с друзьями, - и спохватился. - А объява твоя где? У меня оставишь?
- Да не, - хмыкнул паренек, - я попросить хотел - вон на забор прилепить, снаружи.
- А лепи, - согласился Иваныч, - время есть.
Неугомонов, сидя у окошка и уперев лицо в ладонь, с удовольствием наблюдал, как Филя, шустро выскочив за калитку, заметался влево-вправо, не зная, куда прилепить свою объяву. Шутейный Буриданов наговор, поставленный еще дедом, работал вполне себе исправно.
Когда Филя после долгих трудов вернулся и на пороге щеткой обмахнул с себя снег, хозяин уже успел сменить противень в печи и приволок первую кучку пирожков, немалую и ароматную.
Разговор сразу оживился. И гость, наконец-то, открыл тайну, как он смог сквозь дорогу просочиться. Непросто, однако!
- Законы трафика суровы, чуть что и... - Филя чиркнул себя по горлу. - Места тут глухие, для пешкодрала на твою сторону, отец, сервис не предусмотрен. Да и на стоянке из сервиса только разметка на асфальте. Но! - Филя самодовольно задрал палец. - Молодежь - будущее России, мозг давит - руки делают!
Видя недоумение хозяина, Филя дожевал пирожок и объяснил:
- Слоган называется. Короче, я свою тачку пристроил, спускаюсь в кювет и отхожу, чтоб со стоянки не видели. Гляжу, а за кустами - оба-на! - труба дренажная. Повезло, думаю, и полез внутрь, чтобы спокойно отли.... В смысле, на разведку. Хорошая труба оказалась, не засиженная. Я и врубился: клевый сквозняк в ваш заповедник!
Филя ослабил ремень на штанах и, оттопырив живот, стал выбирать пирожок уже не впопыхах, а с разбором.
- С ягодами и грибами у меня уже были.... А с ливером где? - Неугомонов молча ткнул пальцем и задумался.
Было заметно, что Просвещенья Дух подустал изрядно, с переводом запаздывает и все чаще утирает пот. Ничего, пусть грызет ученый гранит, ему полезно. А где, интересно, такой гранит добывают, чтобы ученый? Ну да ничего, недолго Духу трудиться, до полуночи. Пока справляется - и то хорошо.
А вот о дорожном движении перевод не понравился, длинный и какой-то мутный. И хозяин усадьбы попытался представить себе грозного Трафика не словами, а вживую. Но в голову, почему-то, все время лез князь Жупел - а это плохая примета! - и Иваныч сплюнул через плечо.
Хорошо поговорили, душевно.
Цельный вечер так и ушел в недоумении, не замеченный. Часов не наблюдали, а зря - ходики обиделись! Когда цепь заводная сползла до пола, ходики брякнули гирькой громко и противно. Филя вздрогнул, повертел головой, но пирожки были интереснее, пересилили.
На выручку пришли языкотяги. Трое, покрепче, стали цепь тянуть. А та возьми и давай трещать, ехида такая! Пришлось малолетке Букволею за спиной заходяцкой летать и шуметь, бросая буковки. Ж-Ш, Ц-Ч и Ф-Х - заглавные, чтобы громче.
Филя поначалу забеспокоился: в каком ухе жужжит, цокает да шикает? Но Иваныч не растерялся и стал разматывать для гостя устареллу, да не простую, а о Жихаре Великом!
Филя замер, об угощении забыл. Так и сидел, рот отворивши, чтобы, значит, в уши легче влетало. Тут-то Неугомонов и схитрил: размотал устареллу до зверя Индрика, да и оборвал! Мол, время позднее, все устали - приходи, Филя, вдругорядь, можно и с друзьями. Тогда, мол, и размотаем.
Зашумел вьюнош, застучал своими лаптями диковинными, потребовал продолжения. Успокоился не сразу, а через два пирожка и под малиновое варенье. А потом признался, что в его классе про такую устареллу никто и не слыхивал! Его приятели, думофилы и думофилки, все больше про зомби, ведьм и попаданцев читают.
К полуночи Филя задремал за столом. Только и успел, бедняга, перед сном глянуть в окно и пробормотать:
- А почему забор светиться?..
Чудак-человек, а еще ученый, - подумал хозяин. - Чтобы люди в темноте не плутали, вот зачем! Усадьба Неугомоновых - не сарай какой, а этот... как его, по-гдетотамски... Бренд, вот!
На ходиках стрелки объединились и уткнулись строго вверх. На маковке часов открылась дверца, и вылезла заспанная кукушка. Она сердито посмотрела на Иваныча и проскрипела:
- Ну что, Неугомонов, не угомонился еще! Спать иди, ку-ку тебе под микитки!
Иваныч почесал микитки и махнул рукой - иду, мол, и кукушка полезла обратно. Он вздохнул. Птица-то в ходиках была с понятием, и, ежели все спали, зазря не вылезала.
Вот и кончился "день открытий чудных". А завтра "опыт, сын ошибок трудных", свят-свят!
Иваныч отволок паренька в гостевую комнату, а сам вернулся в горницу, прибраться. Когда же, наконец, добрался до своих полатей, то рухнул в сон, как прибитый.
Но на секунду, у самого краешка сна, мелькнул-таки в голове страшный образ Трафика в костяной короне.
День тот, первый из заходяцких, Неугомонов запомнил накрепко. И все благодаря Духу. На остатних своих силенках, шатаясь и с одышкой, Просвещенья Дух собрал и разложил нужные сведения по мозговым полочкам хозяина.
На первой полке о Великом шоковом пути:
- Почему это телеги, в смысле тачки, без лошадей?! Лошади есть - они внутри, в движках.
- Тачки не на двух колесах - не путай меня, отец! - а на четырех. На двух - это байки.
- Школьник и на тачке? А ксиву купить? Делов-то, не смеши мои ботинки!
На второй полке о гдетотамском волшебстве:
- Интернет, Иваныч, это наше все! Ну и книжки... Есть они еще, есть, не боись!
- Тусовка в сети, что же еще? А ники и аватарки - так принято. Кем принято? Да не стыдно нам - че пристал?!
- Твои новеллы и устареллы можно на цифру снять и выложить в сеть. Будешь там, как живой! Не крестись, все равно у тебя тут с сигналом фигня какая-то.
На третьей полке о думофилах:
- Только свои, отец, крест на пузе! Сквозняк в заповедник - только для тех, которые любители фантастики. Ручаюсь! Чем ручаюсь? Э-э-э...
- Ни-ни, никакого мусора, и пластик, и бутылки - все назад, за дорогу. Даешь экологию!
- Друзья-то? Конечно, приедут послушать! Сейчас это модно - аудиокнига называется.
На четвертой полке о самом Неугомонове:
- У тебя забор ого-го! Места много, будет для думофилов информационный центр. А че? Все равно мобилы тут не берут. А Интернет какой-то чудной. Разберемся!
- Ты говоришь, Иваныч, у тебя тут приграничье? Значит, ты приграничник, то есть пограничник! Боец фронтира, сталкер зоны! Ну, ладно, заповедника. Без разницы, все равно ты герой, нашим понравится. Почему это зона не тут, а за дорогой?! Хотя...
- Да понял я, что Неугомоновы мзду не берут! Я же не бизнес предлагаю. Просто неудобно в гости без подарка. А если книжки?.. Ага, глазки-то забегали!
Так и началась для Неугомонова новая полоса в жизни - заходяцкая. Путаная, но интересная. Думофильная братия - иногда с сестрией - стала появляться регулярно, по выходным, но не по всяким. Школьники же!
А в прошлом году все заходяки почти что запропали - был у них выпускной. Это когда темницы учебные отворяют, школьные программы (вериги такие, специальные) с разума снимают и выпускают на волю - чешите, мол, отсюдова, свободны! От такой-то радости выпускники дуреют напрочь и спать не могут до рассвета. А с утра болеют, соразмерно своей глупости и энтузиазму.
А недавно привалили целым гуртом - что-то о встречи выпускников толковали, да хозяин усадьбы и не вслушивался. Просто рад был компании. Возмужали все, заматерели. Или наоборот - замужали и возматерели? Неважно! Короче, как грибы выросли, быстро.
Одеты все были по-разному, а один - так и вовсе по-солдатски: в шнурах, бляхах и нашлепках, а на голове - берет. Народ в Гдетотамии любит слова (а иногда и смысл) укорачивать. Был оберег воинский, а стал - берет. Оберег нужный, чтобы начальство плешь не проело.
Сама усадьба тоже потихоньку матерела. Захотел как-то Иваныч забор покрасить - ан поздно! Весь забор объявами заляпан, даже щелей не видать. Хорошо получилось, двойная польза: и зимой ветер сквозь забор не пролезет, и красить не надо! Ту, первую Филину объяву, хозяин нашел-таки под слоем таких же, аккуратно вынул и сохранил - на память.
Чтобы как-то разместить новые книжки, то бишь подарки заходяцкие - молчи, совесть, молчи! - пришлось главе рода новую комнату пристраивать, вглубь сада. Деревья плодовые: вишни да сливы, яблони да груши - всегда в саду Неугомоновых были с понятием. И сами уползли от стройки, кто вбок, а кто назад, ближе к лесу. Места хватало. Только самым стареньким деревьям помогать пришлось. Иваныч для таких особые тропки нарыхлил, к новому месту. А одно и на руках перенести пришлось, пенсионера по-гдетотамски.
Хватит воспоминаний!
Пора настала главе рода перенестись из раздумчивого прошлого в спокойное настоящее.
Средство для такого переноса в Многоборье известное - паста "Презент". Иваныч достал из комода нужный горшочек, размотал тряпицу и глянул внутрь. Волшебная паста, в отличие от других мазей, с годами только прибавляла, оставляя для паров Презента все меньше места.
Рецепт переноса простой: намажь пастой руки и прочти Балаболку. Можно было позвать беса-языкотяга с тем же прозвищем, если лень самому. Но хозяин усадьбы и сам любил побалаболить и сейчас не отступил. Сложного ничего не требуется: рифмуй да рифмуй, пока не надоест. Язык мелет, а мысли отдыхают - одно удовольствие!
Неугомонов приосанился и забубнил:
Тары-бары, растабары, плыли по морю гусары,
не на службу, а домой, ширли-мырли, о-е-ей!
Тары-бары, уси-пуси, ты горишь, а я во вкусе,
на спирту и смерть красна, лето, осень и весна!
А теперь посолидней, решил Неугомонов и приосанился еще пуще: