Аннотация: Куда уходят облака? Туда, где нет покоя. Где человечество века Не знает слово "горе" Где учат петь и танцевать И флейта не смолкает... И я хочу там побывать, Но сердце не пускает. (Из текста)
-Что же ты? Нечего сказать?- В голосе издевка, в руках гитара. Струны пережаты и только лишь придушенно хрипят. Я молчу. А что тут скажешь?
-Я ненавижу тебя! Я бы убил тебя, если бы мог!
"Почему ты не можешь?"- Спрашиваю у твоего образа в своем подсознании, стараясь, чтобы мысли не были услышаны.
-Агх! Как же ты злишь меня! Просто отвратительно!
Пауза. Что это? Затишье перед бурей?
-Проваливай к черту, ублюдок.- Тон спокойный. Невозмутимый. Убийственный.- Чтобы я тебя никогда не видел!
И он снова отворачивается к стене и с закрытыми глазами продолжает играть. Тихая лирическая мелодия. Струны дрожат от прикосновений его пальцев, и звук прерывается, когда на них падает случайная слеза.
-Прощай.- Говорю я в темноту комнаты, зная, что он услышит, даже если я скажу это с улицы, даже если не вслух.
***
Видели ли вы когда-нибудь, куда уходят облака? Я следил за ними все это время, пока жил, но так и не нашел их пристанища. Может, они вовсе никуда и не уходят? Может, они здесь остаются, только мы их не видим? Конечно, сейчас ученые мне запросто все объяснят. Они скажут, что облака просто исчезают, растворяются в атмосфере, но я не поверю им. Никогда не поверю.
***
Последний раз мы виделись с ним тогда, в той комнате с белым потолком. Это было давно. с с тех пор минуло не менее четверти века. Я стар. Мне уже под сорок и я упорно приближаюсь к той отметке, когда мужчина перестает быть мужчиной и становится примерным семьянином, отцом, дедушкой. Кем угодно, но только не мужчиной. Я попытался избежать этого. Не получилось. Завтра свадьба и, наверное, на этом моя жизнь и кончится. Так хотелось бы, чтобы он пришел ко мне. Просто поговорить, поддержать, попрощаться... Впрочем, прощание уже было. Второго не будет. Это уж точно. Я знаю его. Он никогда не придет. Слишком гордый. А я? Я слишком пугливый. Я боюсь идти к нему, хотя точно уверен, что он до сих пор живет в той своей квартире, но теперь делит ее с какой-нибудь Иринкой, Машкой или еще кем-нибудь. Он никогда не станет семьянином, как я. Я стану, потому что должен. Потому что такова моя судьба и участь, как и у всех других мужчин. Потому что не может быть такого, чтобы двум возлюбленным вот так вот запросто разрешили бы жить вместе до старости.
Я скрипач. Я познакомился с ним в музыкальном училище в десятом классе. Я был новеньким и жутко боялся всего, что движется, как и сейчас, только сейчас все мои страхи сгустились вокруг одной фигуры, а тогда распространялись на всё. И вот он. Со своей доброй улыбкой, светящимися зелеными глазами, готовый всегда помочь, благодарный даже своим врагам... Что поделать- он и стал моим первым кумиром. "Не сотвори себе кумира"- гласит заповедь, но мы, поколение атеистов, вряд ли вспоминаем о ней.
Так вот, с первых дней мы стали близкими друзьями. Сразу же и как-то незаметно между нами установилась некая ментальная связь. Это когда ты сам того не подозревая делаешь человека частью себя, частью своей судьбы. Уже немыслима жизнь без него, и день расставания кажется вечностью. Мысли расходятся в мелочах, но о чем-то глобальном всегда думаете одинаково. Такое бывает. Правда. Со мной было.
Он играл на гитаре. Божественно играл. Пальцы скользили по струнам, как коньки по льду, и я восхищался его мастерством. Скажу честно, со скрипкой мне невезло катастрофически. Инструмент никак не давался мне, хотя по сути его звучание давало мне какую-то душевную умиротворенность. Я всегда был тихим человеком. Существование таких людей либо пролетает незаметно либо с феерическим взрывом. Я был из тех, кому суждено пролететь мимо, но не заметно, не феерично. Он же был прирожденной звездой. Когда он играл, он сиял, когда пел- казался божеством. Отличался от меня во всем. За что ни возьмись, везде у нас с ним были различия стычки и споры. Однако, что-то все таки было между нами, что нас по настоящему объединяло. И это была отнюдь не любовь к музыке, не одинаковые вкусы относительно женщин, не общие пьянки до полубессознательности. Нет... Что-то другое.
И вот эта связь с каждым днем становилась все прочнее. В один прекрасный момент нам уже не нужно было слов, чтобы понять друг друга. Я расшифрововал каждый его жест с точностью эхолота. Он же читал все по глазам. Вообще, как обычно бывает у "тихих" людей, моя мимика была не сильно богата, зато глаза действительно выразительные. Я много раз замечал на камере, как меняется взгляд в зависимости от различных ситуаций. На наших с ним общих снимках глаза мои всегда блестели, в них всегда были искорки. Но на губах блуждающая отрешенная улыбка, виновато изогнутые к верху брови... Никто, кроме него не видит этот блеск. Даже я не всегда замечаю. Макс же был солнцем. Иначе о нем не скажешь. У него были рыжие при-рыжие волосы, которые отливали то медью, то золотом. Как присуще всем рыжим- зеленые глаза с карими вкраплениями и желтым ободков вокруг зрачкам. Я любил их рассматривать с особым пристрастием. Даже просил иной раз лежать и не моргать несколько минут, пока я не насмотрюсь на них. И он послушно лежал, со снисходительной улыбкой, думая о том, какой же я все-таки ребенок. Он знал- я никогда не вырасту. И я знал. Но все же...
Порой жизнь распоряжается нами совсем не так, как мы сами того задумали. Бывало, я спрашивал себя: "Что же это такое, что управляет нами- жалкими людьми?" Но не находил ответа, пока не понял, что никто, вобщем- то и не управляет. Только мы сами. Это как управление машиной- то газ, то тормоз, то инспектор гаи. И все это кончается вечным сном на свалке металлолома. Об одном я не жалею- что пошел против своей природной стеснительности и боязни, когда попросил у него ластик на уроке. Так мы и познакомились. Весь урок говорили через парту о всякой ерунде и смеялись неизвестно над чем. На нас шикали и одноклассники и учитель, и мы замолкали, а через минуту разговор возобновлялся. Потом мы стали уходить из школы вместе, не сговариваясь. Ждали друг друга у ворот и почему-то твердо знали, что встретимся именно здесь. На этом самом месте. После одного случая произошла резкая перемена в дружеских наших отношениях. Они перестали быть просто дружескими и превратились, мягко говоря, в братские. Это то, о чем я говорил, то есть, когда без человека не мыслишь своего существования. Только потом я понял, что, вобщем-то, родственные отношения не так далеки от романтических. А ведь я задумался об этом только теперь, когда уже поздно. Откровенно говоря, раньше мы с ним обсуждали эту тему, когда были одни в его комнате с белым потолком.
Он спросил:
-А ты задумывался когда-нибудь, почему все сложилось именно так?
-Как-"так"?- Я знал, о чем он хочет мне сказать, но не хотел сам начинать подобный разговор.
-Ну, вот так. Казалось бы мы с тобой два разных человека. Могли бы вообще не пересечься никогда. А так случилось, что мы стали друзьями. Такого друга как ты еще поискать. У меня таких не было. И...- Он отчего-то смутился.- Ты заметил, что за все годы нашего общения у нас с тобой не было ни одной девушки. Я не считаю случайных увлечений. Просто... Мальчикам в нашем возрасте уже положено обзавестись кем-нибудь таким... Но нам почему-то вполне хватает нашего общества. Хотя так не должно быть. У мальчика должна быть девочка. Иначе какой же он мальчик?
Макс будто уговаривал сам себя. Он говорил уже не собеседнику, а какому- то своему я. Взгляд его был задумчивым, сосредоточенным, словно сейчас решалось что-то очень важное. Ему крайне необходимое. Подводилась черта и я чувствовал это в каждом его движении. Молчание затянулось. Максим продолжал внутренний монолог. И я понял- нам действительно хватало общества друг друга. Кто-то третий был бы лишним. У нас было свое пространство, в которое допускались только мы и солнечный свет, потому что солнце- это он. Пусть их будет двое. Но люди... Нет. Никто из людей не войдет сюда. Это наша обитель. Эта комната с белым потолком, красными обоями и оранжевым ковром, который так смешно сливался с цветом волос своего хозяина. Все это- наш маленький мир. Имеем ли мы право иметь его? Обязательно ли с кем-то делить? Я так не думаю. И он тоже.
***
С крыши 9-тиэтажного дома лучше видно, куда уходят облака. Они дуют вслед за ветром и он, гонимый ими, только и может, что подчиняться. А я слежу за этим. Все еще продолжаю следить. И мне совсем не страшно стоять здесь на самом краю крыши. Мне не страшно, потому что я смотрю вверх, а не вниз. Если всегда смотреть вверх, никогда не станет страшно. Только одно пугает, шальная мысль... "А что будет, когда я пойму, куда уходят облака?"
***
На самом деле у нас было много посторенних друзей, но все они были далеко за пределами нашего пространства. Это были в основном хорошие люди, без свойственных для их возраста закидонов, выпендрежа. Они нужны были для поддержания контакта с внешним миром. Если б не они мы бы давно затерялись в своих каких-то мирах. И вот однажды, по случаю дня рождения некого Ваньки Миродько( я видел этого парня пару раз в нашем училище в параллельном классе. Обычный совершенно- хам и циник),нам пришлось побывать в одной истории, окончание которой и заставило нас разорвать все связи друг с другом . Мы с Максом пришли к нему ради Витька. Витя был нашим общим другом. Хороший, веселый парень, открытый для всего мира. Он тоже был из параллели, но круг его друзей и знакомых неисчислялся в простых земных числах и выходил далеко за пределы нашей грешной планеты. Кого только он не знал! Это были и иностранцы, и старики, и "большие люди" из правительства. Разве что инопланетян мы еще с ним не видели, и то- не факт.
Короче говоря, Витька слезно умолял нас пойти, и мы согласились, хотя, вобщем-то, нам никаким местом не нужна была эта вечеринка. Однако у Ваньки уехали родители, оставили деньги на веселый праздник и вечер обещал быть интересным. Компания была самая, что ни на есть, разномастная. Были и девочки и мальчики. От самых маленьких до глубоких старичков. Впрочем, и те и другие быстро отсеялись, и к началу торжественного распития спиртного в квартире осталось около 20 человек, большинство из которых либо подростки, либо студенты. Девушки тоже быстро ушли и с нами распивали только три или четыре самые смелые. После полуночи начинало активно поглощаться горючее, и к часу все уже были, мягко говоря, под градусом. Играла громкая музыка, похожая на клубную, под аккомпонимент, не устающих барабанить в дверь, соседей. Постепенно девушки вместе с парнями ушли в Ванькину спальню, которую тот великодушно одолжил для ночных утех. Те, кто не успел взять даму, быстро остыли к оставшейся компании и разошлись по домам в сопровождении других, более трезвых друзей. Таким образом, в ходе естественного отбора, к двум часам ночи за столом тихо напевали под гитару пятеро человек. Собственно, именинник- Ванька, Витёк, я, Макс и некое напившееся в доску тело, мирно похрапывающее у батареи. Макс играл нам лирическую мелодию, что-то из русского рока. Что именно я на пьяную голову не определил. Витька пел сильно нетрезвым голосом и, как следствие, ни разу не попал в такт. Я только губами шевелил, делая вид, что тоже пою. На самом деле, жутко хотелось домой. Не хотелось ни сегодняшней пьянки, ни завтрашнего похмелья. Особенно не хотелось второго. Очень и очень не хотелось второго. Но что теперь уж? Раз уж так случилось... С обреченной покорностью я продолжал сидеть, подперев ладонью подбородок, открывая рот навстречу немым звукам среди размазанных по, в прошлом белоснежной, скатерти салатов. Я особо много не пил. Во всяком случае, по сравнению с другим, можно сказать, что я и вовсе трезвенник. Мне никогда это дело не нравилось, потому что с двух- трех стаканов пива я уже вполне сливался с пьяной компании, которая угрохала чуть ли ни по пятёрке литров. Сегодня явным перебором было запить горький привкус вина еще более горькой водкой, которую я с перепугу принял за воду. Выпил - и чуть тут же не скончался, благо умные люди (точнее говоря, опытные) затолкали в рот огурец и дали вприкуску хлеб с колбасой. Долго смеялись потом над моим прифигевшим лицом. В общем, после естественного подзема, вызванного топливом, начался закономерный спад. Хотелось спать, домой. Спать и домой. Даже не знаю, чего больше. Ванька вышел прогуляться до ларька с пивом для утреннего похмелья. Витек, радостно виляя хвостиком, побежал с ним. Сказал: За сигаретами. Хотя каждый знал, что он один из немногих противников курения. Нам осталось только пожать плечами. Макс устроил гитару поудобнее между своих коленей и предложил:
-Споешь?- Во взгляде его было нечто лукавое. Учитывая количество выпитого им спиртного, это был даже вполне осмысленный взгляд. Наверно, алкоголь его совсем не берет- Не без зависти подумал я и слабо отмахнулся. Мол, не хочу.
-Я ни разу не слышал как ты поешь. Не хотел просить при них-знал, что застесняешься.
-У менябр... Языкм...-Промямлил я, но он все понял.
-Принести воды?- Спросил с тревогой. Он никогда не видел меня пьяным, потому что я никогда и не пил. И вот сейчас, я, наверно, представлял из себя жалкое зрелище. Вспухшие глаза, сухие губы, бледная кожа- таким я отражался в серванте напротив. Таким же чувствовал себя сам.
-Н-не нада. Сам.- Я встал, покачнулся, и рухнул прямо на грудь Макса, который руками старательно придерживал меня под мышками. Когда он успел подбежать?- спросил я себя и увидел отброшенную в сторону гитару.
-По-моему, ты перебрал...- Мудро заметил Максим. Затем его силы кончились и он упал на диван спиной, а я оказался на нем. Тут же краска залила лицо до самых ушей. Я хотел встать но это получилось у меня как-то нелепо, а потом он сказал холодно и устало, дернув меня обратно за плечи:
-Сиди уж.
И сцепил пальцы на моей груди. В серванте я видел отражение его красного взволнованного лица, а над ухом ощущал нервно сбивающееся дыхание. Он устроился поудобнее, чтобы не полулежать, а сидеть на диване. Не отпускал. Мне было жутко неудобно. В голову лезли всякие нелепые мысли- А вдруг тело у батареи проснется? Вдруг кто-то из спальни решит выйти? И более реальное- с минуты на минуту сюда правда должны были придти Витька и Ваня. Хотя, с другой стороны- что мы такого делаем? Лежим себе друг на друге, одетые, подвыпившие. Однако! Хмель с меня слетел мгновенно- будто и не было вовсе целого стопаря водки. Он аккуратно подтянул меня и я таинственным образом оказался между его коленей, упираясь затылком ему в лицо и жутко смущаясь.
- Не уходи... Чуть-чуть... Ладно?- Спросил он, обдав мой затылок своим горячим дыханием. Я услышал в его голосе едва ли не мольбу. И остался, конечно. Что еще я мог сделать? Как можно убежать? Вы бы смогли? Его руки скользнули от ребер вниз и мурашки тут же погнались за пальцами гитариста вслед. Догнали- и волной по всему телу. Даже волоски на затылке зашевелились.
-Я...- Начал он ломающимся голосом, потом сглотнул и продолжил- Я, кажется, понял теперь, почему нам никто не нужен больше.
-Почему?- Спрашиваю, хотя ответ очевиден. В горле пересохло. Потянулся за рюмкой, но тут же одернул руку. Ладони Макса предупредительно скользнули вниз к заметно выпирающему бугорку внизу живота. Теперь уже не до алкоголя.
-Макс...- Знаю, что еще не поздно. Надо что-то сделать. Все это остановить. Будет ли дорога назад? Я и сейчас знаю и тогда знал, что нет, не будет. Но тогда... Тогда я попытался засунуть подальше эту проклятую логику и прижался к нему совсем плотно. Копчиком почувствовал что-то твердое. Что, надеюсь, пояснять не надо.
-Прости, Андрей... Я больше не могу.- В голосе стальные нотки, а пальцы уже бегают в заветном "там". И "там" напряглось мгновенно. "Ишь ты! Свободы ему захотелось. Фигушки!"- подумал я нерезким движением корпуса вверх позволил рукам гитариста плавно выскользнуть из "там!". Закинул голову ему на плечо, оседая обратно, уставивившись в потолок. И опять эти руки, но уже не "там" а под майкой. Я всегда носил майку под рубашкой. Так я чувствовал себя надежнее. Запертым на ключ и, вроде бы, недоступным для чужих глаз, не то что рук! Это одно из следствий моей всегобоязни. Наверно, такого страха, какой я испытывал тогда, сидя там с ним, не было больше никогда. Люстра вальсировала по потолку на шестнадцатых и я, как метроном, тощитывал такты, только чтобы отвлечься. "раз два три, раз два три, раз два три, раз..." Не помогло. Возбуждение не пропадало. Его руки под моей майкой заходили в такт мелодии, казалось, слышимой одному мне.
-Пойдем ко мне.- Почти умоляющим голосом.- Пойдем. Мама сегодня в ночь. Вернется утром, не раньше восьми.
- Макс. Остановись. Пока не поздно.- Как жалко это звучало! Голос тихий, вид пришибленный, зуб на зуб не попадает, по телу мурашки, а вся сила, раньше равномерно разлитая по нему, ушла в одно единственное место.
-Уже поздно. Я хочу тебя. И это предел.
Я чувствовал, что это правда. Надо было что-то делать. И у меня два варианта. Пока я могу еще думать. Первый: бежать без оглядки и плевать куда. Минус в этом варианте: он возненавидит меня. Второй вариант: Без оглядки дать ему то, чего он так настойчиво требует. Минус: потом я сам себя возненавижу и от него в зависимость попаду уже точно. Я обмяк, повернул лицо к нему и наткнулся на чуть приоткрытые губы. Поцеловал, но не как французы это делают, а как матери целуют сыновей на ночь. Можно сказать, чмокнул. И вскочил, пользуясь его мгновенно ослабевшей хваткой. Ударился спиной об стол, снес стулья, стоящие на пути, кинулся к двери, не помня себя и... Понял вдруг, что рушу сейчас все, что могли бы вместе создать и то, что уже создали. Возвращаюсь, понурившись, голову опустил. Только что уши не прижал. Картина маслом: Макс сидит на полу на коленях, (видимо, сполз с дивана) лоб упирается на стол, в одной руке нож, которым резали торт, другая безвольно лежит на колене. И белое запястье манит грязное лезвие своей чистотой.
-Максим!- Пугаюсь жутко. До дрожи в коленях. Он откликается, но слабо. Глядит на меня и в глазах у него застывшие слезы. Он еле сдерживается, чтобы не заплакать. Тогда я подбегаю, сажусь рядом с ним на колени, под стол, вырываю из ослабевших рук нож и крепко- крепко прижимаю Максима к себе.
-А ты пришел...- Только и сказал он и разразился рыданиями. Плечо, куда он уткнулся, сразу намокло, и я прижал его еще крепче так, что он даже крякнул.
-Конечно, пришел, дурачье! Как же я мог не придти!- Почти на крик сорвался. Наверное, от нервов. И тут замечаю, что сам плачу. Как мальчишка. Не люблю слезы- это мокро, гадко, потом голова болит и глаза шипит. Поэтому плакал я редко. Сейчас был первый раз возможно, за целые пять лет.
И тут он наваливается на меня всем своим весом, и я падаю под стол. А он сверху, и, глядя прямо в глаза:
-Ну что? Как насчет попытки номер два?
-Я...не умею...- Я жутко засмущался. Если бы видел себя со стороны, мне бы наверно стало стыдно за свое морковного цвета лицо и текущие по щекам слезы.
-Я тоже.- Признался он.- Но все когда-нибудь бывает первый раз. Я хочу, чтобы ты был первым. Давно хотел, но сам себе не признавался. Думал- подростковое, пройдет. Но за два года так и не прошло.
-Почему?
-Не бойся, мы научимся. Скоро выпускной, я знаю. Ты боишься, что мы потеряем концы. Но этого никогда не случиться! Обещаю!
Лгал. Как самый подлый врунишка лгал. Обманывал, глядя в глаза. А может, тогда он тоже не думал, что все так обернется? Но я поверил ему. Я поверил ему даже если бы он мне сказал тоже самое сейчас, после двадцати лет разлуки.
Чуть приподнялся на локтях, без малейшего представления о том, что буду делать дальше. Поцеловал его. Во всяком случае, попытался. Это... мокро. И... солено. Особенно, после слез. Я делал все свои манипуляции языком, исходя из скудного опыта, который базировался на просмотрах фильмов и тренировках на цитрусовых. Я интересовался девушками, но только со стороны. Они мне доставляли эстетическое удовольствие. Приятные формы, милые лица. Но о физической близости с одной из них я даже мысли не допускал. Опять же, боялся. А вот макс... Он никогда ничего не боялся. Ему просто невезло. Но он и неудачам своим бросал вызов смело, глядя только вперед. Не то, что я. Это была не зависть. Нет. Скорее восхищение. Просто восхищение его непреодолимому оптимизму.
-Я люблю тебя, наверно.- Сказал он с ноткой сожаления, дыхнув жаром прямо в самые губы. Он прервал поцелуй мягко, я бы даже сказал толерантно. Он понимал, что ли, что я целуюсь тоже впервые. В голове какой-то туман и колокольчики стучат. Даже сейчас не особенно отчетливо могу вспомнить, что было дальше. То ли он набросился на меня, то ли я на него. Не знаю, откуда во мне столько мастерства. У меня же куча комплексов! Как были, так и остались. Я боялся, что я недостаточно накачан. То есть, я не был совсем дохленьким, но мышцы не просвечивались ни в одном глазу. Это потом, в армии уже, я накачал себе шары покруче, чем у Шварцнегера, а тогда... Ух! Приятно вспомнить! Комплексы исчезли и так и не вернулись, пока мне 30 не стукнуло. После тридцати, как бумеранг назад отрикошетились, хотя и повода особого не было. Я помню, как смотрел в крышку стола, мелькающую надо мной, и весь отдавался ласкам друга. Хотя какой он к черту друг мне после этого! Друзья так не поступают! Это подло!
Эх... Но эти руки. Опытные руки. И там прижмет и там погладит. Аж мурашки по всему телу, как с стадо баранов туда-сюда тоже в темпе вальса. И вот мы уже полуголые. На нем только джинсы, а свитер где-то в стороне, а я каким-то чудом уже и без трусов. Как так? Не понимаю. Он майку мою мне под голову подложил, чтобы я не стукался об пол. Заботиться, сука... Целует шею, грудь, лицо. Без разбору. Я ведь ему чистенький достался. И в моральном и в физическом смысле. Перед общественными мероприятиями всегда основательный душ. Так уж в детстве приучился. Когда на скрипке аккомпонимировал контрабасу, был у целого зала на виду. И народ смеялся над тем, как смешно скрипач старается, чтобы люди не заметили вспотевших подмышек и грязных волос. Я просто так готовился к тому концерту, что просто напросто забыл о личной гигиене. Но разве ж людям это объяснишь? Свою партию отыграл- и погрузился в депрессию. Вышел из нее к весне весь чистый и ухоженный. Даже родители подивились, которые никак меня заставить не могли. Подумали, что у меня девушка появилась вот я и выпендриваюсь. Больше я не выступал и скрипку как-то невзлюбил после того случая.
Ах да, вернемся к нашим "грязным" делишкам. Не помню, как именно, но все кончилось быстро. Во всяком случае, с моей стороны. Мне хватило одного прикосновения его губ к завитушкам "там" и всё- конец. Но, вот несправедливость, только он сам начал расстегивать брюки, предвидя и свой конец тоже в неотвратимой близости, как... Я был овощем. Вроде бы, все делал он, а отчего-то устал очень сильно. Никуда "туда" не дал. Еще рано и он боится меня чем-то напугать, а просто боялся. Как обычно. Так что, тогда все было даже мило. Там, под столом, в доме полном народу, мы ласкали друг друга, стоная, как клуб спасателей на женском нудистском пляже. Я бы должен был помогать ему, отдать должное, как говориться, но не мог. Только слабо сжимал и разжимал, зацелованные в кровь, губы. И вот, когда уже верхняя пуговица была сорвана с петель, молния уже ринулась в низ... Раздался шум. И голоса.
- А где все?- Недоумевал Витька. По звуку- он поставил на стол пакет с бутылками пива, по запаху- закурил.
-Похуй.- ответил Ванька, плюхнувшись на диван.- дай мне тоже.
-Раз уж они ушли... может мы...- начал Витька несмело. Щелкнула зажигалка и дым повалил под стол. Ванька сложил ноги "четверкой", как сидят очень уверенные в себе люди. Я изо всех сил пытался выглянуть из-за спины Макса, но информация подавалась мне обрывками. А Максим так и застыл, нервно теребя язычок молнии, не решаясь застегнуть, чтобы не издать никаких звуков. И действительно, было очень тихо. И дым валил нам под стол.
-Нет. С тебя хватит. Не думай, что это когда-нибудь еще повториться.- Грубо заявил Ванька, и в словах его звучало пренебрежение и злость.
-Я понял.- Ответил разом погрустневшим голосом, так не свойственном жизнерадостному Витьку. Что там произошло между ними? Я не знаю. Но то, что произошло между нами с Максом меня пугало куда больше. Что мы будем делать, если они заметят нам? Я старался даже не думать об этом. Замер и не дышал, как и Макс. Послышались шаги. Витька ушел. Оставшись "условно" один, Ваня чертыхнулся, смачно сплюнул на ковер, и тоже встал. Наверно, за Витей. В коридоре послышалась шумная возня, кто-то крикнул,- я не разобрал кто- и вдруг, разом, в один момент, все затихло. Макс быстро вышел из оцепенения и начал спешно застегивать брюки. Я последовал его примеру. Надел джинсы на голое тело, не парясь с натягиванием трусов, запихнул их в карман. Затем майка и рубашка. Пока я возился с многочисленными одеждами, Максим уже выполз из- под стола и побежал по направлению к спальне. Я, наспех застегивая пуговицы, кинулся за ним.
-Что за черт!- Выругался Ваня. Мы слышали, как наливает себе стакан и пьет. В спальне была полутьма, пахло перегаром и две парочки сладко спали на кровати. Впервые Макс облегченно вздохнул и даже засмеялся. На мой немой вопрос, по какому поводу веселье, он одним взглядом указал на подозрительную выпуклость в своих штанах и я тоже засмеялся, хотя мне было его жаль. Наклонившись к самому моему уху, он тихо прошептал:
-Ты мне должен.- И голос его звучал пугающе серьезно.
***
Куда уходят облака?
Туда, где нет покоя.
Где человечество века
Не знает слово "горе"
Где учат петь и танцевать
И флейта не смолкает...
И я хочу там побывать,
Но сердце не пускает.
2011 год. Андрей.
***
После того случая мне было стыдно приходить в школу. Я благополучно "проболел" неделю. Макс звонил каждый день, а трясся под одеялом, боясь взять трубку. Мама приходила мереть температуру и, никаких признаков болезни не обнаруживая, уходила снова. Потом ей все это надоело и она, присев на краешке кровати, когда я пребывал в полудреме, спросила:
-Скажи мне честно, что случилось? Почему ты такой вдруг стал?
Я не отвечал. От мамы у меня не было секретов. Она не была мне мамой в том смысле, в котором мы привыкли понимать. Она была мне другом. Но сейчас... Сами понимаете, я не мог ей так просто все рассказать. И тут она сама:
-Это как-то связано с Максимом?
-Максимильян.- Пробурчал я из-под одеяла.- Это его полное имя.
-Я очень рада за его оригинальных родителей, но не в имени дело. В нем самом да?
Я молчал. Она тяжело вздохнула. Это один из родительских вздохов, которые я для удобства поместил в группу "Ах, какой же у меня непутевый ребенок"
-Ты влюбился?- Вдруг спросила мама и на меня будто ушат холодной воды вылили. Сна ни в одном глазу.
-Мм...- Притворился, что засыпаю. Но мать не проведешь!
-Это он, да? Твой возлюбленный?- В ее голосе звучали нотки сожаления, но никак не ужаса или гнева. Как будто она знала, что так будет, но надеялась, что хотя бы не так скоро. Я закутался в одеяло с головой и стал похож на большой кокон. Лицо тут же покрылось краской и сердце заколотилось бешено в преддверии крупного скандала. Я любил маму. Слишком любил, чтобы вот так просто быть выгнанным из семьи. Оставить ее, зная, что возможно она не переживет таких новостей, что я доставил ей массу неприятных эмоций. В общем, перенервничал я тогда... Не описать.
-Я знала. Я так и знала, что это случиться! Это все твой папочка! Почему же я раньше не заметила!- Кажется, это почти истерика. Надо что-то делать.
-Неужели я такая дура? За что я заслужила такое наказание? Муж! Сын! Остались ли нормальные люди на этой планете??
-Что?- Я высунулся из-под одеяла с абсолютно обескураженным лицом. Мать пугливо одернулась и закрыла рот руками. Из глаз ее текли черные от туши слезы.
-Что ты сказала? Что мой папа? В чем он виноват?- Теперь уже я был близок к истерике. Скинул одеяло на пол, оставшись в майке и шортах, и начал трясти маму за вздрагивающие плечи.- Что папа? Что папа?- Неистово кричал я. Она скинула мои руки и, ничего не говоря, только нервно всхлипывая, убежала в ванну. Я, наверно, здорово ее напугал. Остался сидеть на кровати, не зная, что дальше делать. Собрать вещи и молча уйти? Но как же мать? И куда я пойду? Можно, конечно, заявиться к Максу, но начнутся расспросы, да и к тому же он не один живет... Но что-то делать определенно надо! Где-то четверть часа я тупо сидел и думал, но в голову не пришло ничего умнее, чем пойти и просто поговорить с мамой. Я осторожно постучал в дверь ванной. Не дожидаясь разрешения, вошел. Мать стояла спиной ко мне, склонившись над раковиной, и в зеркале отражалось совершенно потерянное выражение на ее лице. У меня было такое же. Мы вообще были похожи. Особенно я походил на нее в юношеском возрасте, когда мужские признаки вроде так откровенно не выступают на первый план ( я про щетину, особые черты лица и специфическую фигуру, которой, как вы заметили, я не мог тогда похвастаться.) У меня было узкое лицо, как у нее, острый подбородок, с плавным изгибом, широкий лоб, две ямочки на щеках, которые можно заметить даже без улыбки. Глаза тоже мамины. Выразительные, типично европейские. Только волосы у меня были папины- не очень-то густые и неприятного ржавого цвета. То ли темно- рыжие, то ли светло-коричневые. Не поймешь. Я не любил своего отца, не скрою. Наверно поэтому вся моя любовь была отдана матери. А как бы вы относились к человеку, который бросил семью ради какой-то вертихвостки? Хотя теперь я не уверен что вертихвостка имела именно женский пол. Он ушел, когда мне было 7 лет, и в начальных классах я показал себя донельзя плохо. Мама, чтобы отвлечь меня, отдала в музыкальную школу и мою щеку назвали чуть ли не идеальным пристанищем для корпуса скрипки. "Ей будет там удобно"- сказал учитель. И принялся терроризировать меня в течении всех девяти лет обучения.
Мама любила отца. Я видел это. Каждый день она вспоминала о нем, а для меня нет ничего тяжелее, чем видеть женское горе. Поэтому утешал я ее как мог, отвлекал от самобичевания(она это особенно любила) и приобрел в ее лице отличного друга. Сейчас она смотрела на меня сквозь отражение в зеркале как на чужого. Будто я открылся для нее с другой какой-то стороны, которую она так не хотела видеть. Я подошел. Положил ей руку на плечо, легонько, чтоб не дать повода оттолкнуть и попросил тихо, не надеясь, впрочем, на взаимность:
-Расскажи мне все. Как было. Без утайки. Я должен знать.
Она посмотрела на меня как на инопланетянина, утерла лицо полотенцем и вышла.
-Мама! М-а-ам!- Крикнул я вслед, но догнать не решился. Так и остался в ванне, совершенно недоумевая по поводу всего произошедшего. "Мой папа был геем. Да, это так называется. Это что, наследственное? Но я же не гей! Как это? Что это? Как вылечиться?"- мысли роем пчел жужжали в голове. Ни на один свой вопрос я не находил ответа. Надо увидеть Макса. Срочно.
***
Пусть ветер воет в поднебесье
И облака летят быстрей
Я буду вторить этой песне
Я буду ей кричать "скорей!"
Пусть музыка гремит отбоем
Лишь для меня и лишь во сне
Я притворюсь твоим ковбоем
Ворвусь на огненном коне
И будут стены пламенеть
И будут плавиться обои
Я не уйду! А ты- ответь:
За что нам так и кто я?
2011 год. Андрей.
***
Вадим шел вниз по улице, погруженный в какие-то свои мысли. Он думал о том, что делать дальше, как быть с женитьбой, чего надо ожидать и к чему надо быть готовым. Ничего не лезло в голову. Смеркалось. Начали по одному зажигаться старые фонари. Вадим боялся темноты и одиночества. Он вообще, много чего боялся, но виду упорно не подавал. И все-таки шаг ускорил. Он не боялся опоздать. Наоборот, ему не хотелось идти на эту проклятую встречу. Там была она- красивая, грациозная. Настоящая леди с безупречными манерами. Ее рекомендовали ему все близкие друзья. Однако... Не нравилась она ему. Не любил. Не чувствовал трепета перед ней, а она, похоже, была влюблена в него до беспамятства. Ее можно понять, Вадим был, по рейтингу ее подружек, одним из самых привлекательных мужчин из их окружения. "Какие страшные, должно быть, все остальные!"- Шутил Вадим в компании друзей. Они не поддерживали его самокритичных шуток, потому что не могли понять, как же такой по-настоящему красивый мужчина не разу не был замечен с дамой. Когда ему перевалило за тридцать, а спутницу он так и не нашел, друзья, обеспокоенные сим прискорбным фактом, начали активно подрабатывать свахами. Это Вадика жутко раздражало. Они носились тут и там, в поисках идеальной невесты для своего друга, сами по два раза переженились за это время, а некоторые уже и детьми обзавелись, но упрямый товарищ Маевский в упор отказывался ее замечать. И вот сейчас хитрые друзья подготовили для него новое испытание- надо будет лицом к лицу встретиться с ней. Уже не отвертишься - помолвка. Присутствие жениха, как видится, необходимо. Как до такого дошло? Сам не понимал. Знал, что делает ошибку, но шел на это. Оглядываться не хотелось, да и некуда. Все мосты сожжены, дамбы затоплены, провода разорваны. Оставалось только идти по этой темноте куда-то вперед, в полную неизвестность и думать, что все это закончится чудом. Но, как известно, чудес не бывает.
Из записей Вадима Маевского "О себе в третьем лице или Куда уходят облака?". 1973 год.
***
Я захлопнул книгу. Мама сидела рядом. Тени от канделябра плясали на ее бледном лице.
-Теперь ты понимаешь? Он не любил меня.- Сказала она тихо.- Он отдал мне это уже после развода. Может, хотел все мне объяснить. То, что ты сейчас читал, записано еще до нашей свадьбы. Буквально через месяц, после рождества Христова, мы поженились.
-Почему? Если он не любил тебя, то почему женился?- Я отложил книгу и сел рядом с мамой, чтобы лучше видеть лицо, сокрытое в тени.
-Вроде как, из чувства долга. Но было еще кое-что...
-?
-Просьба.- Ответила она на мой вопрошающий взгляд и задумалась. Больше я не трогал ее в тот вечер, не доставал расспросами, а наутро взял книгу, кинул в сумку и вознамерился зайти к Максу. Теперь уже точно.
***
Максимильян сидел на кровати по-турецки. На коленях лежала гитара, он дергал струны, хотя мыслями был весь в Андрее. Ему было по меньшей мере странно после того случая на дне рождения у Ваньки. Ему хотелось увидеть Андрея, как можно скорее, но он не отвечал на звонки, неделю не был в школе, а идти к нему после всего было попросту страшно. Макс не знал, что и думать. "Наверно, его это также потрясло, как и меня. Конечно, он же такой трусишка!"- Утешался макс и смеялся. А смех его был горьким, даже печальным. Вдруг- звонок! Макс побежал к двери как был, в одних спортивных брюках, открыл дверь, и... Радость тут же стерлась с его лица. Это была женщина. Совершенно ему незнакомая, но по каким-то отдельным чертам лица Максим угадал в ней мать Андрея.
-Можно пройти?- спросила она холодно, даже не поздоровавшись. Если бы Макс ответил ей нет, она бы все равно вошла, поэтому он только кивнул и впустил ее в дом. Хотел помочь снять летнее легкое пальто, но она увернулась и сняла сама. Оглядела комнату холодно и с презрением.
-Что-то с Андреем? Вы из-за него пришли?- Спросил Макс, усаживаясь в прежнее свое положение на кровать. Было у него какое-то мерзкое предчувствие, что-то тянуло в горле и накатывало на голову вязкой волной липкого страха. Он никогда не боялся ничего. Но эта женщина вселяла в него страх.
-Из-за тебя.- Ответила она, садясь за пианино, спиной к Максиму, и открывая крышку.
-Знаете, я... Ничего не знаю. Он что, сбежал из дома? Его у меня нет, как видите. Хотите чаю?- Макс не переставал говорить. Ему было очень страшно. Он нес еще всякую чушь, но мама Андрея прервала весь этот поток бессмысленных слов одним только движением- нажала на самые низкие клавиши пианино. Звук повис на стенах, а потом рухнул вниз, как камнепад в горах. Стало тихо. Даже редкие машины за окном стали не так слышны.
-Скажи мне, Максимильян, (Он вздрогнул. Откуда она знает это имя?) ты правда любишь моего сына?- Спросила она прежним тоном.
-Откуда вы...-начал он, но низкий гул опять не дал договорить.
-Я знаю, потому что я его мать!- Она готова была вот-вот закричать. Вместо этого собралась, успокоилась, и с прежним холодом спросила еще раз- Ты правда любишь Андрея?
-Если...Если вы уже все знаете....То да. Я правда люблю его. Очень сильно.- Он хотел сказать еще о том, как дорожит им, как беспокоиться за него и как хочет его увидеть, но не успел. Опять раздался гул.
-Так вот,- Начала она, развернувшись и глядя ему прямо в глаза,- Если любишь, то сможешь отпустить.
На минуту повисло молчание. Мысли Макса бросились бежать в рассыпную, и единственное, что он смог, это прохрипеть:
-Почему?
-Потому что так надо.- Только и сказала она.
-Почему?- Снова спросил Максим и в голосе его появились слезные капли.
-Потому что он тебя не любит. И не сможет полюбить. Потому что ты мужчина. Потому что он тоже мужчина. Потому что ему надо иметь жену, иметь детей, нормальную семью. Ему надо доучиться, надо поступить в консерваторию, надо жить НОРМАЛЬНОЙ жизнью. Осталось два месяца до выпускного. За два месяца до конца ты вдруг решил все испортить! Ты решил все сломать!
В конце концов, она - таки сорвалась на крик и теперь уже безудержно плакала, спрятав узкое личико в ладони.
-Я...- Макс хотел встать, утешить ее, но она вдруг убрала ладони, и посмотрела Максиму прямо в глаза, не скрываясь. Увидела там те же слезы, только еще собирающиеся у нижнего века. Увидела, как он силится не заплакать по-настоящему. Сейчас они были похожи. Им было одинаково больно. И тут она сказала неожиданно твердым голосом.
-Он был всегда со мной. Был моей опорой и надеждой. Он будет очень похож на отца. Это пугает меня. Я боюсь, что он уйдет. Я не могу попросить его, как прошу сейчас тебя. Он не согласиться. Мы поссоримся, и он уйдет навсегда. Я не могу так. Понимаешь? Я умру! Без него я умру!
-Я тоже...-Тихо прошептал Максим в пол. Он не мог смотреть на нее. Она была такой уязвимой.
-Если в тебе есть еще капля благородства! Откажись от Андрея! Я тебя умоляю! Откажись от него и все закончиться прямо сейчас! Я договорюсь о переводе в другую школу! Мы переедем в другой район! Он начнет новую жизнь, в которой тебя не будет...
И она снова зарыдала, опустившись на пол, на колени перед Максимом, и дрожащей ладонью, мокрой от слез, потянулась к его лицу. Макс был обескуражен. Нет, не так. Он был настолько обескуражен, что не мог ни ответить, ни пошевельнуться. "Я или она. Я или она. Я или она"-Как молоточком стучало в голове.
-Я... Или она...-Прошептал он. Наклонился к ее темно русой макушке и нежно поцеловал, утешая. Она подняла заплаканные красные глаза, погладила его по щеке и улыбнулась той самой материнской улыбкой, которую Максиму его собственная мать давала с такой неохотой. Больше не надо было слов. Она ушла под вечер. Они тепло распрощались друг с другом, оба надеясь, что навсегда.
Максим вернулся в комнату, оглядел ее, будто извиняясь за то, что этим стенам пришлось все выслушивать, затем он сел на кровать, положил гитару на колени и начал тихо наигрывать веселую мелодию. Ничего не хотелось. Ничего, кроме одного маленького, но невыполнимого желания. Макс мечтал увидеть Андрея еще один раз. Последний. Он собрался, подумал обо всем, соврал себе, сказав, что так будет лучше и сам почти поверил в свою ложь. Успокоился постепенно. Утер слезы рукавом, отвернулся с гитарой к стене и постарался больше не вспоминать об Андрее, но тут... Опять звонок. "Мама моя, что ли, вернулась. Почему так рано?"- Подумал он и крикнул в темноту "Открыто!". Старался, чтобы его голос звучал уверенно и не вызывал подозрений. Устроился с гитарой поудобнее, продолжил игру и вдруг услышал за спиной тихий голос, который заставил его вздрогнуть и стиснуть в руках инструмент.
-Привет, Макс. Я тут...решил зайти...
***
Куда уходят облака? Я не знаю. Еще не знаю. Но обязательно выясню. Мой отец в своих записях говорил, что тоже наблюдал за облаками и тоже ничего не нашел. Он наблюдал за ними, когда сидел напротив своего возлюбленного и тот уговаривал его жениться. Он наблюдал за ними и когда уходил, и когда исполнял просьбу. Он шел за ними, и они вели его. Он был как ветер. И я как ветер сейчас. Я чувствую свободу и легкость. Девятый этаж. Я не смотрю вниз. Внизу страшно, а здесь нет. Галстук давит на горло, и я кидаю его на растерзание ветру. Не слышу предсвадебной суеты, творящейся внизу, не слышу приближения лимузина, который должен забрать меня и мою невесту. Я расправляю руки, как крылья и только ветер шумит в невидимых перьях. Шумит только для меня. Шумит в темпе вальса. Еще шаг- и вниз. Еще шаг- и вверх. Кто знает, куда я полечу? Полечу ли? Полечу или упаду? Кто знает... Последние записи. Больше мне нечего писать. Один шаг в неизвестность. Разве этого мало?
-Андрей!- В голосе тревога. В этом голосе. В этом голосе, который я знаю так хорошо! Который я не слышал двадцать лет! Оборачиваюсь и тут же оказываюсь скованным жадным поцелуем. Он отрывается от моих губ с неохотой и только потому, что уже становится нечем дышать.
-Останься. Еще чуть-чуть... Хорошо?
Как знакомо это звучит! Ах, как же знакомо! Этот вкус солоноватых губ! Это мольба в родном голосе! Как будто мы и не расставались! Как будто и не было этих двадцати лет. Их и правда не было. Я жил всего два года. Два года пока мы были с ним знакомы. Потом я впал в летаргический сон, и во сне этом наблюдал за облаками. Сейчас я, кажется, снова буду жить. Я буду жить. Вместе с ним. Я даже не хочу знать, кА кон меня нашел. Наверно, это все мама... Но не это сейчас важно. Он заключает меня в свои объятия и шепчет в самое ухо. В голосе слезы и доля детского задора:
-Андрей... Помнишь, что ты мне должен?
-Да. Конечно, помню.
2011 год. Из автобиографии Андрея Маевского "Облака идут вслед за нами".