Аннотация: Так уж ли реальна реальность сумасшедшего человека у которого кроме своей болезни не осталось ничего?Кто ответит, когда он сошел с ума?...или..Нет,иначе...Когда все мы сошли с ума?
Реальность сумасшедшего.
Я знаю, для сумасшедших это время самое ужасное. Я всегда трудно переживаю его. Медики называют это "весенним обострением". Я узнаЮ, что оно наступило, когда мой сосед начинает петь "Крестьянку". Я ему: "Василий Георгиевич, заткнитесь, будьте любезны" А он: "Крестья-я-я-я-нк-а-а-а" затянет до ночи, и пока не вколют ему чего-нибудь успокаивающего, не замолчит ведь, зараза! А мне уже тридцатый год пошел и, чтобы окончательно не сойти с ума в этой чертовой психушке, я пишу мемуары. Я хотел красиво начать, с природы, там, ромашек, но тут нет, ни природы, ни ромашек еще толком. Только снег талый во дворе и голые еще деревья. Я вижу все это год от года неизменно из своего зарешеченного окна. Окно во всю стену: большое, знатное и, блин, зарешеченное. А я бы прыгнул. Тоскливо, знаете ли, господа, о как тоскливо! Жена моя раньше хоть навещала, а сейчас хоть бы кто... Я бы и дворнику Петру Владимычу был бы рад. Он любил меня слушать, а я рассказывать. Помню, как-то, когда мне было еще 20 лет, так я, вернувшись с института, не снявши даже тубу с плеч, сел ему рассказывать о чем-то очень значительном. Настолько значительном, что я даже не помню, что такого значительного говорил. Но, факт, говорил. И так каждый раз. И стихи ему читал. И так эти разговоры мне нравились, что я даже привычку надолго сохранил каждый день приходить к нему ровно в то время, в какое приходил с института даже когда и вовсе кончил его. Но я не о нем, впрочем. Люся, жена моя, навещала меня до тех пор, пока профессор вдруг не разгневался, да и не прогнал ее к чертям собачьим! Негодяй, одним словом, негодяй! Люся приходила обычно или даже всегда с Дафной. Дафна это наша собака. Дафна любит Люсю, Люся любит Дафну, а я из обоих ненавижу. Ну и ладно. Я по натуре человек разговорчивый. А поговорить не с кем. Справа певец - он не говорит, он поет все время. Его позже меня завезли. Я юн был в летах самых сочных и слышал, как несчастного учителя пения поселяли по соседству. Врачи за стенкой говорили так: "Мол, пишите, Петра, допустим Петровна, диагноз и причину - сошел с ума из-за ученика, который смог спеть сложную арию лучше своего учителя. Сумасшествие. " А слева совсем тип неразговорчивый. Не помню имени, ибо иностранец. Он занимался пантомимою и вконец сошел с ума. Пришел домой и сказать ничего жене не может - всё жестами да жестами. А она его возьми да и сдай в психушку. Сидит теперь как овощ ни "бэ" ни "мэ" ни "ку-ка-ре-ку". Обиделся, я подозреваю, на жену. Все проблемы, я вам скажу, от этих жен. Гуляем мы тут два раза в сутки, столько же едим и спим. Нам устраивают программу с шутками и весельем на праздники и Василий Георгиевич нам поет. Мне особенно тоскливо по поздникам. Ностальгия берет за душу и так и крутит ее, так и вертит! Я тогда прихожу к своему "левому" соседу и говорю ему все, что наболело. А он слушает покорно и молчит. Есть еще один человек, но я его ненавижу. Имя ему Кощей Васелискович. Василис, отец его, умер недавно, так ему и надо, черту старому. Да и сынок такой же! гены, ить их теребить! Он приходит, закатывает глазки и говорит своим писклявым басом: "Во твоя во память отче мой" и колет мне транквилизатор. Ну и фиг с ним, наглая морда. Я вот выпишусь и покажу ему, куда колоть надо! О, вот и явился! Смотрите, как я ему задам! Ох, получит он у меня, истязатель!..
***
Прости, дорогой читатель, долго не писал. Руки были, так сказать, связаны. Сейчас пишу под его, сволочи (зачеркнуто) диктовку: "Больной, Алексей Степанович Разников, уроженец Ленинграда 1978ого года, признает за собой сумасшествие. В доказательство приводит пример: Жена моя, Люсенька, на самом деле игрушечная кукла моей дочери, ныне сиротки, Дарьи, которую я по ошибке величаю Дафной и, которая со дня заточения моего здесь, в сумасшедшем доме номер 31, каждый день приходить меня навещать из детдома. Однако, видя, что я становлюсь буйным после таких встреч и травмирую психику ребенка, такие свидания мною любимый Валентин Кащеенко, так ласково названный мной Кощеем Василисковичем, счел нужным запретить. Мед. экспертами также было принято решение не доносить до сведения моего, что глубоко уважаемый мною дворник Такойто Такойтович на самом деле уже с 15 лет покоится на Южном кладбище и, что именно благодаря разговорам с ним весной 2002-ого года я, Алексей Степанович Разников, по многочисленным просьбам родственников умершего, прямо с могилы был доставлен сюда... (дальше - кривым почерком), Вы побледнели, Алексей Степанович, но вы записывайте, записывайте. Так... Не отвлекайтесь. Пишите на другом листе" Не - кро - лог"