МИССИЯ "ПРИНУЖДЕНИЕ К ДОБРУ"
В наше время вряд ли найдутся люди, разделяющие идеи этой книги, и потому я посвящаю её самому себе
МЕЧТА О ПРАВИЛЬНОМ УСТРОЙСТВЕ ЖИЗНИ
Правильное устройство жизни есть с п р а в е д л и в о е её устройство. При этом нельзя смешивать справедливость с интересами. В д е к л а р и р у е м о й иерархии человеческих ценностей справедливость располагается выше интересов и по отношению к ним нейтральна, хотя в частных случаях интересы могут с нею совпадать. Но гораздо чаще они бывают несправедливыми, даже откровенно корыстными. А поскольку р е а л ь н о е положение интересов и справедливости прямо противоположно декларируемому, то жизнь оказывается устроена несправедливо.
Большинством людей такое состояние воспринимается как естественное, как данность, которую следует принять и к ней приспособиться или её терпеть. Видимо, они не задумываются над вопросом, почему же тогда существует само понятие справедливости. Однако отдельные представители рода человеческого считают справедливость не просто декоративным элементом, но единственным истинно прочным фундаментом, на котором только и возможно построить достойную жизнь. А некоторые, рискуя прослыть утопистами, даже осмеливаются предлагать свои варианты строительства. Их упорство объясняется тем, что в отличие от вечного двигателя, с которым критики часто сравнивают справедливое устройство жизни и неосуществимость которого доказана, пока нет убедительного доказательства невозможности воплощения идей справедливости. Вместо него предлагаются утверждения сродни известной формуле персонажа чеховского рассказа или заклинания вроде вот этого, тоже известного:
"Не бойтесь золы, не бойтесь хулы,
Не бойтесь пепла и ада,
А бойтесь единственно только того,
Кто скажет: "Я знаю, как надо!".*
Стремясь к наибольшей доходчивости, авторы проектов правильного устройства жизни часто излагали их в художественных произведениях. Предлагаемая книга продолжает эту традицию.
Кто-то, возможно, скажет, мол, нравоучительные романы скучны. Не обязательно, многое зависит от таланта автора. Например, вряд ли найдутся читатели, которым "Война и мир" показалась скучной книгой. Вместе с тем, полагаю, допустимо предположить, что Толстому таки не хватило таланта, чтобы все свои важные идеи растворить в содержании романа: в описываемых событиях, мыслях и поступках героев. И потому ему пришлось написать длиннющий эпилог, где наиболее важное и изложить. Вот он--эпилог (хотя и не полностью, но в немалой своей части)--для простого читателя действительно скучен.
Утопии прошлого--это мечты о жизни, которая лучше реальной. Однако саму реальную жизнь утописты не считали гибельной, а всего лишь нуждающейся в усовершенствовании. Да она и не была гибельной. Но, как теперь совершенно ясно, в ней содержался зародыш смерти, раковые клетки, до времени находившиеся в спящем или малоактивном состоянии. И в какой-то момент процесс, ошибочно признаваемый человечеством за прогресс, вывел их из этого состояния, и они пошли в рост. Потому нынешние утопии суть мечты не о лучшей жизни, а о с п а с е н и и, но не об обещаемом церковью, которое обретут только смирившиеся и покаявшиеся люди после конца этого света, а о спасении его самого и нас в нём. Ведь и раковые больные до последнего верят в возможность выжить. И такое чудо, хотя и редко, случается.
___________
* Будь Галич последовательным, он бы продолжил эту строфу, скажем, так: "Бойтесь советчиков пуще огня / И всех доброхотов... кроме меня" (здесь и далее примечания автора)
А. Украинский, июнь 2011 г.
Бог не может принудить людей
к чему-либо, даже доброму, против
их воли. Как говорили Святые Отцы
Церкви: "Бог не может спасти нас
без нас".
(Из лекции профессора Московской
Духовной Академии А.И. Осипова)
Последний советский классик, названный так нашим литературным мэтром, тем, что едва не побил рекорд долголетия среди писателей, принадлежащий Джамбулу Джабаеву, утверждает: "Первая фраза в романе--это как первый поцелуй в любви! Он должен обещать такое, от чего твоё немало повидавшее и поимевшее на своём веку тело вдруг начинает мальчишески трепетать в надежде на небывалое". Иначе, по мнению замыкающего строй классиков советской литературы, невозможно заставить читателя продолжить чтение книги после первой страницы.
Однако заинтересовать читателя всего одной фразой, вероятно, под силу лишь очень большому таланту. Мы поставим перед собой задачу скромнее: попытаться достичь того же результата первым абзацем.
От дома исходило отчаяние. Количественно оно было небольшим, представляя собой излучение безнадёжности всего лишь одного человека, тем не менее настоящим--тёмным, глухим и тяжёлым. Точнее, так бы оно выглядело, если бы было доступно восприятию современного человека, утратившего эту способность своих древних предков. А вот дворовая кошка почувствовала невидимую субстанцию и без каких-либо понятных причин не находила себе места, выражая беспокойство громким мяуканьем.
Источником отчаяния был жилец однокомнатной квартиры на третьем этаже дома. Мы не станем описывать его внешность, она не важна. Скажем лишь, что он был не молод, хотя и не стар, т.е. такого возраста, когда отношение человека к жизни складывается не только из полученных знаний, но и собственного опыта, не превратившись, однако, в смирение.
Он ходил по комнате от окна до противоположной стены: пять шагов в одну сторону, поворот через левое плечо, затем пять шагов назад и поворот через правое плечо. Так--он давно где-то прочитал об этом--в царские времена ходили по тюремной камере политзаключённые, которые и установили, что поворачиваться нужно именно в разные стороны, иначе закружится голова. Ходьба позволяла сосредоточиться, когда требовалось что-нибудь обдумать или решить. Обычно это ему удавалось. Но теперь решение не приходило, да и не могло прийти, поскольку не существовало, как он ясно понимал. Ходил же по комнате, чтобы справиться с охватившим отчаянием.
А оно, изливаясь, устремлялось вниз (вот, кстати, в чём главное отличие отчаяния от надежды--родной сестры веры. Надежда воспаряет к небесам. Впрочем, куда ей ещё стремиться, коли она есть у п о в а н и е?) и, пройдя сквозь земную кору, как сквозь собирающую линзу, фокусировалось, превращаясь в тонкий луч, после чего исчезало из нашего мира, вновь возникая уже в мире ином, где и регистрировалось тамошними пограничными средствами контроля.
Человеческое отчаяние совсем не редкость, и потому оно поступает в подземный мир в больших объёмах. После сортировки по характеру, силе и другим параметрам его направляют в соответствующие департаменты, начальники которых решают, нужно ли вмешательство потусторонних сил и если нужно, то каким должно быть. Исполнением решений занимаются рядовые сотрудники. Но в исключительных и крайне редких случаях, когда поступившее отчаяние имеет особенную природу, им занимается Сам. Именно так произошло с отчаянием нашего героя.
Принято считать, что падшие ангелы отвратительны на вид. Но мы позволим себе усомниться в достоверности этого предположения, обосновав свои сомнения следующими вопросами.
Во-первых, есть ли в человеческом языке слова, пригодные для адекватного описания н е з е м н ы х существ?
Во-вторых, не следует ли рассматривать свидетельства видевших бесов как с т е р е о т и п, когда зло непременно ассоциируется с внешним безобразием его носителя?
Сами мы отвечаем на эти вопросы так: точных слов нет, а стереотипы очень вероятны--и, желая быть последовательными, не будем фантазировать относительно облика Главы падших духов, какой он принимал, находясь в своих владениях. Тем более что он их уже покинул и перенёсся в упомянутый нами дом, материализовавшись перед дверью квартиры, из которой исходило отчаяние. Если бы этого гостя увидели другие жильцы дома, они, наверное, удивились бы: артист Басилашвили звонит в дверь их соседа. Тот же, открыв дверь и увидев звонившего, только спросил:
--Вы ко мне?
--Как видите. Пришёл, чтобы Вам помочь.
--Вряд ли Вы сможете... --Он усмехнулся.--Мне не смог бы помочь даже тот, кого Вы сыграли в "Мастере и Маргарите".
--Да что Вы знаете о его возможностях? К тому же я и есть Т о т.
--Шутите?
--Не люблю шутить и, если помните, шутников тоже, особенно тех, кто шутит неудачно. У меня к Вам вполне серьёзный разговор, так что лестничная площадка вряд ли удобное место для него.
--Извините, проходите, пожалуйста.
Проведя посетителя в комнату, хозяин жестом пригласил его сесть в единственное кресло, а сам устроился на диване. С ожиданием посмотрел, предоставляя возможность начать разговор. И гость сразу приступил к делу:
--Итак, Вы написали роман, видимо, прельстившись наградой, полученной булгаковским Мастером ...
--Отнюдь нет, хотя награда, конечно, завидная. Вот только соответствует ли она заслугам?
--Вам не нравится этот роман?
--Очень нравится. И роман о Пилате и история о Вашем посещении Москвы. Но вопрос в том, что понимать под этим "нравится". К примеру, разве можно без восторга смотреть на пасхальные яйца Фаберже? А какой от них прок, если не считать их средством вложения капитала? Это безделушки, "вещицы для украшения", которыми можно только любоваться. Вот и роман Булгакова--в обеих своих частях--изящная, затейливая безделушка, изысканное яство для эстетов, этаких литературных гурманов.
--В Вашей оценке упущен один важный момент: Булгаков изобразил меня вполне вменяемым и адекватным в общении с людьми. Можно сказать, реабилитировал.
--Ну, с точки зрения простого человека Ваша адекватность сомнительна. Неужели Вы и впрямь считаете, будто продукты бывают лишь первой свежести? И если, скажем, осетрина приготовлена из рыбы, которая поймана больше часа назад, то она уже никуда не годится? Это отдаёт снобизмом. К тому же послушай мы Вас, осетров не останется даже в Красной книге. Что же касается реабилитации... Она, конечно, придаёт роману смысл, хотя, впрочем, только для интеллектуалов. Такого смысла недостаточно. Литературное произведение должно быть п о л е з н ы м и на бытовом уровне, давать что-то уму и сердцу людей, помогать им решать возникающие проблемы. Оно должно быть учебником, но не математики или истории, а жизни. Писателями должны становиться только те, кому открылось нечто важное, что необходимо сообщить людям.
--То есть, по-вашему, литература обязательно должна искать ответы на вечные вопросы вроде "Кто виноват?" и "Что делать?". А не заскучает ли читатель, если в ней останутся лишь эти темы?
--Скучно будет только литературным извращенцам... К тому же я не против лёгкого чтения. Просто я убеждён, что духовная пища, как и пища материальная, должна состоять из обязательной еды, дающей жизненные силы, и необязательных лакомств, доставляющих удовольствие. Конечно, лучше всего, если еда будет не только полезной, но и вкусной. Между прочим, и с литературой, которую некоторые высокомерно называют лёгкой, или детской, не всё так однозначно. Сказка про Золушку вот уже больше трёх веков греет души и поддерживает надежду людей, оказавшихся в тяжёлых обстоятельствах, хотя сами они в этом себе не признаются, а может, и не осознают. Нам необходима вера в торжество добра и справедливости, даже если она питается фантазиями. Человеку хватает жестокой реальности и в реальной жизни. Читая сказки и придуманные истории, он вместе с их героями проживает жизнь, какой она и должна быть. В ней тоже есть трудности, несчастья и беды, но нет безысходности и отчаяния. Уверен, что, например, у "Графа Монте-Кристо" всегда было и будет больше читателей, чем у "Преступления и наказания".
--Так Вы считаете, что написали полезную и жизнеутверждающую, нужную людям книгу?
--Хотел бы надеяться, что так. Правда, теперь это уже неважно. Роман нельзя публиковать.
--А в чём препятствие?
--Для выполнения плана, задуманного моим героем, необходимо время по меньшей мере в три длины поколения, круглым счётом сто лет. Но, как выясняется, ещё в древности было предсказано, что 21 декабря 2012 года, т.е. всего лишь через год с небольшим, Землю ожидает какое-то катастрофическое событие, которое охочие до сенсаций журналисты тут же объявили Вторым Пришествием.
--Ну, в это могут поверить только совсем уж невежественные в вопросах христианства люди. Ведь в Евангелии прямо сказано, что день возвращения Христа на Землю неизвестен.
--Конечно. Однако большинство людей именно невежественны и принимают на веру всё, что видят и слышат по телевизору.
--Так дождитесь объявленной даты и напечатайте роман после.
--Это кажущийся выход. Люди натворили и продолжают творить столько зла, что оно превысило всякую мыслимую меру. Мы уже способны сами устроить конец времён, не дожидаясь Второго Пришествия, а потому его нельзя больше откладывать. Вот и получается, что для действия моего романа в самом деле может не хватить времени. Думающие читатели не смогут этого не заметить, что станет лишним поводом отнестись к идеям романа как к всего лишь занятной выдумке, бесплодным мечтаниям. Такой вариант меня не устраивает. Я хочу, чтобы всё в моей книге выглядело п р а в д о п о д о б н о.
--Что же Вы не подумали об этом раньше?
--Как видите, не подумал. Слишком был захвачен этими идеями.--Он помолчал, затем, видимо, вспомнив первые слова своего гостя, сказанные им ещё на лестнице, продолжил:
--Но Вы говорили о помощи... Что Вы имели в виду?
--Выход из Вашего затруднительного положения есть, и он Вам известен. Только Вы этого не осознаёте.
--Что именно?
--Помните эти слова: "Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною"?
--Да, это цитата из "Откровения святого Иоанна Богослова".
--Ну вот. Земля--общий дом всех людей. И если хотя бы один из них не захочет открыть дверь стучащему Сыну человеческому, Тот не войдёт. А потому для устранения Вашей проблемы нужно всего лишь дополнить роман прологом, где, объяснив этот момент, заявить, что Вы против Второго Пришествия в ближайшие сто лет.
--Это неожиданный поворот.
--Испугались?
--Признаться, да. Как Он отнесётся к такому вмешательству в Свои планы?
--Открою Вам секрет. Богу Самому не всё в Себе нравится. До сотворения земного мира, пока Он был один, такие мысли не могли прийти Ему в голову. Но когда Он создал человека, а тот, наделённый волей, стал жить по своему разумению, у Господа появилось нелицеприятное зеркало, которое и показало, что Он не совершенен, как считал раньше. Вот тогда Ему и пришла идея Воплощения. Он захотел испытать, что значит быть человеком. Но не Сам, а через Своего Сына, второе лицо Троицы. Тот подчинился, хотя Пришествие было Ему не в радость. Тем более Ему не хочется вновь являться на землю. Мало приятного общаться с глупыми, докучливыми и вдобавок злобными людьми. Кстати, наблюдательные евангелисты это обстоятельство отметили, но вряд ли поняли.
--Что Вы имеете в виду?
--Историю с женщиной, взятой в прелюбодеянии. Когда Христос не сразу ответил её обвинителям, а продолжал что-то писать перстом на земле, не обращая на них внимания.
--Да-да, я помню это место из Евангелия от Иоанна. Из-за удивительного ответа Христа: "...кто из вас без греха, первый брось на неё камень". У меня он вызывает недоумение. Действительно, безгрешных людей не бывает, но ведь грехи не все одинаково тяжки. Так почему же тот, кто совершил малый грех, не может осудить совершившего большой грех?
--Это вопрос для серьёзной дискуссии. Ею мы заниматься не будем, а вернёмся к нашим баранам. Вы признались, что испугались моего предложения. А когда задумывали своё сочинение, разве страха не было?
--Был. И у меня из головы не выходят строчки Тютчева:
"Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовётся ...".
--Тем не менее Вы не отказались от своей затеи. Почему?
--Наверное, из-за гордыни. Не хотелось и не хочется верить, что человек совсем ничего не может без Бога, даже достойно устроить собственную жизнь. К тому же в этой ереси меня утверждает история грехопадения. Ведь, запретив Адаму и Еве есть плоды с дерева познания добра и зла, Бог о б м а н у л их. Вопреки Его предостережению первые люди не умерли в буквальном смысле этого слова в тот же день, когда вкусили запретный плод. Да, они лишились бессмертия, однако же и приобрели много. Узнали, что есть добро и зло, и что есть свобода. Разве не обидно, имея собственную волю, всё время жить, подчиняясь чужой, пусть и Божественной. Кстати, и с бессмертием не всё так просто. Оно может стать наказанием и даже проклятием, как стало для Агасфера. Так, может, и утверждение о полной беспомощности человека в отсутствие содействия Создателя тоже ложно? И ещё одно обстоятельство очень важно для меня. Мир устроен несправедливо. Изъян хочется исправить.
--Вы не правы. Не случись грехопадения, люди остались бы в раю, где нет несправедливости. Сами виноваты.
--Я говорю не об изначальном, а о теперешнем устройстве мира. В первородном грехе--да, виноваты пращуры. Но в том, к а к и м быть земному миру после этого и к а к и м и быть людям, определил Бог. Кто, как не Он, установил, что только через страдание можно чего-либо достичь? Мало того, всякие случающиеся с людьми несчастья на самом деле посылаются Им в знак Его р а с п о л о ж е н и я. По человеческим понятиям это садизм. Заметьте, сейчас я говорю именно о Боге-Отце, о Творце. Хотя, как считается, Он с Сыном и не разделим, однако Их отношение к людям не одинаково. Бог милостив, но и суров. Представить же суровым Христа просто невозможно. Да о чём тут ещё говорить, если Бога-Отца людям даже видеть нельзя, с Сыном же они общались без всякой опаски.
--Но Вы понимаете, на что замахнулись, собираясь, изменить созданный Богом мир? В этом деле люди не только будут лишены Его помощи, но им придётся действовать вопреки Ему.
--Он не в состоянии нам препятствовать, т.к. Сам Себя ограничил, сотворив нас свободными и наделив волей. И потом, исходя из того, что Вы сейчас рассказали, думаю, мы можем надеяться на помощь Христа. Не верю, что Он останется безучастным к справедливому делу Его братьев. По Своей человеческой ипостаси Он же нам брат в отличие от Бога-Отца.
--Что ж, вижу, мысли у Вас вполне выношенные. В таком случае хочу сделать Вам предложение. Не согласитесь ли сами сыграть роль героя своей книги и попытаться переделать мир, как задумали? Кто лучше автора сможет это сделать?
--Искушаете?
--Не без того, работа у меня такая. Но не только в этом дело. Хочу с Вашим участием опровергнуть утверждение о якобы полной зависимости людей от Бога. Как там писали в старых букварях: "Мы не рабы, рабы не мы"?
--Вы говорите прямо-таки моими словами... Погодите-ка, а может, наоборот я пою с Вашего голоса?
--Для меня это не имело бы смысла: доказать, что человек не раб Бога, сделав его своим рабом. Я честен с Вами. Ну так что, согласны?
--Пожалуй, у меня нет выбора, если я не хочу оказаться болтуном и трусом.
--Тогда давайте обговорим технические детали. Думаю, Ваш роман всё же следует опубликовать. И именно после объявленной лжедаты Конца Света. Нужно также дать людям время не только прочитать его, но и обдумать прочитанное. Только после этого можно будет приступить к осуществлению Ваших идей.
--Но в случае публикации романа я "засвечусь", что создаст трудности в дальнейшем.
--А кто-нибудь знает, что Вы его пишете?
--Нет, никто.
--Значит бояться нечего. Вы поручите вести все дела по изданию романа доверенному человеку. Только он и будет знать, что автор--Вы. Кандидат на эту роль у меня есть. Вот его адрес и телефон. Он неизлечимо болен, о чём ещё не знает. Болезнь развивается медленно, так что он успеет выполнить свою задачу. После же его смерти, которая случится в день выхода книги, единственная нить, связывающая её с Вами, будет оборвана. И Вы сможете жить под своим именем, ни от кого не прячась. А в качестве руководителя проекта переустройства мира при общении с людьми Вы будете появляться только в виде объёмного изображения, как сами и придумали. Это обеспечит Вам полную безопасность.
--И это изображение не должно быть ни на кого похоже, даже случайно. Я не хочу неприятностей для ни в чём не повинных людей.
--Резонно. Враги у Вас, несомненно, появятся... Тогда пусть Ваш виртуальный двойник будет похож на кого-нибудь из известных в п р о ш л о м личностей, скажем, на Льва Толстого в его последние годы жизни. А при первом публичном появлении Вы всё объясните, мол, придали своему изображению такой вид, чтобы избавить спецслужбы от напрасных поисков. Вид же старого человека психологически должно выгодным образом действовать на людей, с которыми Вам придётся встречаться.
--Согласен.
--Теперь вот ещё что. У Вас в романе главный герой действует сам только около двадцати лет из ста, отведённых им на реализацию своего замысла. И за это время помимо основного дела ему приходится искать, а найдя, воспитывать себе преемника. Однако и тому не хватает жизни, чтобы завершить начатое. Не лучше ли всё сделать Вам самому?
--Разумеется, так было бы лучше. Да и, честно говоря, хочется увидеть, что же в конце концов получится. Но для этого мне нужно будет прожить ещё сто лет, сохраняя физические силы и разум.
--Это возможно, если включить резервы Вашего организма и замедлить процессы старения. Здесь нет ничего сверхъестественного.
--Но такое долголетие да ещё при отсутствии внешних признаков старения обязательно привлечёт ко мне внимание и помешает делу.
--Конечно, и чтобы исключить это, Вам придётся примерно каждые десять лет менять местожительство, лучше всего переезжая в другую страну, где Вас никто не знает, и одновременно обновляя в документах дату своего рождения. Владение английским языком позволит Вам быстро адаптироваться в новых местах. За своевременными изменениями в документах я прослежу. Так что легальность Вашего положения будет обеспечена. Истинная же трудность, с которой Вам предстоит встретиться,--это жизнь в одиночестве. Ведь Вы не сможете ни с кем близко сходиться.
--Да, перспектива безрадостная. Но, надеюсь, заботы не позволят одиночеству сломить меня. И потом я действительно очень хочу э т о сделать. Буду терпеть.
--Такая решимость не может не вызывать уважения.
--Спасибо... Ну а как быть с той фантастической аппаратурой, которую использует герой романа при выполнении своей миссии и без которой мне тоже не обойтись?
--Не нужно никакой аппаратуры. Помните, что сказано о вере, размером хотя бы с горчичное зерно?
--Да, помню. Ею можно даже передвинуть гору.
--Это действительно так, сказанное не метафора.
--Но как обрести такую веру?
--Надо всего лишь не сомневаться, что она у Вас есть. Скажите, разве Вам не приходилось испытывать чувство, когда ни с того ни с сего вдруг появлялась твёрдая уверенность, что действие, которое Вам предстояло совершить в следующее мгновение, обязательно удастся?
--Дайте подумать... А ведь, в самом деле, бывало такое. В школьные и студенческие годы я занимался спортом, лёгкой атлетикой. Был прыгуном в высоту. И, действительно, случалось, когда прямо перед разбегом, именно вдруг, как Вы и сказали, наступала даже не просто уверенность, а з н а н и е, что прыжок удастся. Словно я проникал в будущее. И никогда это чувство меня не обманывало. Преодолев планку--всегда с запасом--я потом жалел, что не заказал большую высоту, впрочем, интуитивно понимая: этого нельзя делать п о с л е появления чудесного ощущения, в р а с ч ё т е на него. В таком случае оно, скорее всего, исчезнет в наказание за жадность. И тот, кто самонадеянно решил, будто схватил удачу за рога, останется ни с чем. Правда, я думал, что этим редким замечательным мгновениям обязан вдохновению.
--А Вы, что же, считаете вдохновение своим собственным порождением?
--Теперь уж и не знаю.
--Оно людям иногда п о с ы л а е т с я... Но вернёмся к вере. То, о чём Вы сейчас вспомнили, и есть её проявление. А активируется она страстным желанием, таким, что если его не удовлетворить, то хоть в омут головой. Вы способны вызывать в себе подобное желание. Со временем эта способность разовьётся. Но здесь есть одно ограничение. Вера воплотит желаемое, только если Вы будете абсолютно уверены, что поступаете правильно.
--Да ведь люди всегда в этом уверены, хотя многие наши поступки на поверку оказываются ошибочными, что выясняется потом, как правило, когда уже поздно.
--Это происходит потому, что вы не прислушиваетесь к самим себе, к своему внутреннему голосу, хотя он ваш природный компас, всегда показывающий верное направление. Итак, технология, которой Вам предстоит пользоваться, проста: страстное желание, одобренное внутренним голосом, приводит в действие веру, а она исполняет это желание.
--Понятно. Но может случиться, что мне понадобится объяснять, каким образом удаётся совершать действия, выглядящие сверхъестественными. Что я должен буду говорить в этом случае?
--Объяснять людям истинную природу Ваших чудесных способностей не следует. Пусть они считают, что Вы создали некую аппаратуру, которая и обеспечивает эти возможности. Как и написано в Вашем романе. И, наконец, последнее. Своей миссии Вам придётся уделять почти всё время, так что о работе, которая приносила бы достаточный для нормальной жизни доход, говорить не приходится. Определим Вам денежное содержание, которое Вы будете получать по мере надобности.
--А эти деньги...
--Самые настоящие. К их изготовлению моё ведомство не будет иметь никакого отношения. Экспроприация небольших сумм в крупных банках. Они этого даже не заметят.
--Скажите, а я смогу обратиться к Вам за помощью в крайних случаях?
--По своему желанию--нет. Но когда Вам действительно потребуется моя помощь, я об этом узнаю, как узнал сейчас. И помогу. Объясню, в чём тут дело. Учитывая мою репутацию на небесах, всякое общение со мной чревато для людей неприятностями в послеземной их жизни. Поэтому будет лучше, если инициатива наших встреч будет исходить от меня, а не от Вас.
--Я понимаю.
--Ну, кажется, мы всё обсудили. И Вы, я смотрю, успокоились. Тогда позвольте мне удалиться.
Стремительно выходит из комнаты, так что хозяин даже не успевает подняться, чтобы его проводить.
Во дворе наша знакомая кошка тоже успокоилась и улеглась на своём любимом месте, невысоко над землёй на нижней ветке развесистой липы, растущей возле дома.
Было за полночь, однако окно кабинета Президента России в его загородной резиденции продолжало светиться. Но светилось оно не как обычно, не зеленоватым светом настольной лампы, которую Президент включал, работая за письменным столом. Сейчас свет был другим, значит, хозяин кабинета сидел не за столом, а в кресле и читал. Такое случалось редко и было тем удивительнее, что эту картину внешняя охрана резиденции наблюдала уже третью ночь подряд. Настоящий профессионал обязан замечать всё, для него мелочей не бывает, и потому любое отклонение в поведении охраняемого объекта тоже не остаётся без внимания. Кто знает, как оно может обернуться? Вот и теперь, что за интересную книгу читает хозяин? И это после напряжённого рабочего дня, который почти вдвое длиннее узаконенного. Конечно, физическая форма у Президента дай Бог каждому, человек он тренированный, да и шестьдесят исполнится только в следующем году, но, недаром говорится, что крутые горки могут укатать даже сказочного богатырского Сивку-бурку. Нет, вряд ли хозяин увлёкся каким-нибудь романом, наверное, читает хотя и не документы, но что-то тоже важное.
И всё-таки Президент читал именно роман. Его порекомендовал один из помощников. Читал и удивлялся. То, до чего он додумался сам, своей головой и исходя из собственного опыта, в этой книге воплощалось в действиях её главного героя. В подобных случаях говорят, что идеи носятся в воздухе. Но вот с автором было что-то непонятное. Сочинитель романа не известен, и даже претендентов на эту роль нет. В издательство рукопись принёс человек, представившийся доверенным лицом автора и имевший все необходимые документы, подтверждающие его полномочия. Теперь он умер, и когда издательство попыталось найти автора по этим самым документам, оказалось, что они подделка, и указанного в них человека не существует. Его имя, фамилия, адрес, номер паспорта были фиктивными. Тем не менее книгу напечатали--затраты надо окупать--и пустили в продажу. Она не стал событием, хотя её небольшой тираж и был распродан. Возможно, этому способствовал необычный пиар-ход, сделанный издателем, сообщившим в предисловии к роману загадочную историю с его автором.
Дочитав роман и отложив книгу в сторону, Президент откинулся на спинку кресла и, прикрыв уставшие глаза, продолжил размышлять о прочитанном, по привычке, выработанной ещё в спецшколе, уясняя полученную информацию и упорядочивая её в сознании. В таком виде она лучше сохраняется в памяти, да и потом пользоваться предварительно обработанным материалом легче. Но размышления, впрочем, как и любое другое занятие, не мешало ему всё время автоматически контролировать окружающую обстановку. Ещё одна привычка, оставшаяся от прежней профессии. Поэтому он сразу почувствовал чужое присутствие. Вместе с тем ощущения опасности у него не возникло, так что, доверяя своей интуиции, Президент просто открыл глаза, спокойно повернулся вместе с креслом и увидел у двери кабинета незнакомого человека. Незнакомого, но не неизвестного. Перед ним стоял Лев Толстой. В косоворотке, подпоясанной узким ремешком, и в штанах, заправленных в сапоги,--точно как на одной из своих фотографий.
--Добрый вечер. Извините, что побеспокоил Вас.--Голос у нежданного посетителя был странным, каким-то искусственным, хотя произнесённые им слова звучали разборчиво. В ответ на приветствие хозяину кабинета ничего не оставалось, как вежливо ответить:
--Добрый вечер.--Он ничего не спросил, но изобразил на лице вопрос, который пришедший сразу понял:
--Не удивляйтесь, я могу появляться в любом месте, и в этом нет ничего сверхъестественного. И моя внешность пусть Вас не смущает. Разумеется, я не Толстой. Позже я всё объясню. А сейчас, учитывая позднее время, только спрошу: когда мы сможем поговорить о прочитанной Вами книге--моём романе?
--Так Вы--его автор?
--Да.
--И Вы уверены, что нам нужно поговорить?
--Мне кажется, у Вас должно было появиться такое желание после прочтения романа. Вы не могли не заметить, что наши представления о правильном устройстве жизни общества во многом совпадают.
--Откуда Вы знаете, какие у меня представления?
--О них говорит Ваша деятельность на постах Президента и Председателя Правительства.
--Пожалуй. Ну что ж, можно встретиться завтра вечером, часов в десять. Вас устроит?
--Да.
--Тогда до завтра.
--До свидания.--Странный посетитель исчез, как исчезает изображение на экране, если выключить проекционный фонарь.
Президент был человеком любознательным и, как можно было заключить из телевизионных репортажей о его поездках по стране, интересовавшимся самыми разными, порой неожиданными на посторонний взгляд вещами, далёкими от того, чем ему приходилось заниматься, исполняя свою должность. Потому следующим вечером в назначенное время он поставил своё кресло в кабинете прямо напротив двери, чтобы наблюдать появление гостя. И когда это случилось, Президент с удовлетворением отметил, что пришедшая вчера в голову аналогия с фонарём и изображением на экране оказалась точной: человек появился как будто по щелчку выключателя.
Хозяин кабинета встал, сделал несколько шагов ему навстречу:
--Здравствуйте.--И по привычке протянул руку.
--Здравствуйте. Извините, руку пожать не могу, ведь перед Вами всего лишь моё объёмное изображение.--Протянул свою руку, но Президент, попытавшись пожать её, ощутил в ладони пустоту. Он нахмурился:
--Что за фокусы?
--Это не фокусы. Я сейчас всё объясню.--Они прошли вглубь кабинета и сели в кресла, стоявшие у камина:
--Я по профессии инженер, и мне в одиночку удалось сделать несколько открытий, о которых я не стал сообщать, опасаясь, что они могут быть использованы во вред. На основе этих открытий я построил ряд аппаратов с уникальными возможностями. Один из них позволяет создавать объёмные изображения предметов в любом месте, находящемся на каком угодно расстоянии от самого аппарата, и управлять ими. Кроме того, у этих виртуальных предметов имеется обратная связь, позволяющая оператору как бы самому присутствовать в том же месте. Вот я сейчас фактически нахожусь за тысячи километров от Вас, но к а к б у д т о в Вашем кабинете.
--Это меры предосторожности?
--Да. Я был вынужден их принять, чтобы исключить не только возможность моего задержания, но и идентификации. Вот почему моё изображение имеет такой вид и синтетический голос.
--А для чего Вам прятаться?
--Ну, хотя бы для того, чтобы никто не смог заставить меня рассказать о моих открытиях.
--Понятно.
--Другой аппарат позволяет мне самому практически мгновенно перемещаться в пространстве, а также перемещать любые предметы. Например, я могу сейчас переместить Вас и моё изображение, скажем, на какой-нибудь необитаемый тропический островок в Тихом океане. Туда и сразу же обратно. Это займёт всего несколько секунд.
--Нет, не нужно.
--И, наконец, с помощью ещё одного аппарата я могу подключаться к информационному полю Земли, содержащему информацию обо всех когда-либо произошедших событиях, и искать нужные сведения. Примерно так же, как это делается с помощью поисковых систем в Интернете. Найденную информацию можно потом просматривать на обычном телевизоре.
--Фантастика. И что, Вы можете прямо сейчас продемонстрировать работу этого своего аппарата?
--Конечно. Что бы Вы хотели увидеть? Советую выбрать такое событие, участником которого были Вы сами, хорошо его помните и к тому же уверены, что в тот момент никакие папарацци Вас тайно не снимали. Это исключает фальсификацию.
--Тогда я хочу увидеть своё детство.
--Какое конкретно событие?
--Как мы с ребятами во дворе играли в футбол. Ворота--два кирпича. Я с острого угла забил гол, но его не засчитали, решили, что мяч пролетел хоть и рядом с воротами, но мимо. Мне до сих пор обидно, я же абсолютно уверен, что попал в ворота.
--Когда это было? Если можно, поточнее, от этого зависит время поиска.
--Мне тогда было десять лет. А играли мы, помню точно, в День Военно-Морского Флота. С утра ходили на Неву смотреть парад кораблей, а вернувшись, и затеяли матч.
--Значит, имеем следующие данные: год, день--последнее воскресенье июля--и Ваши имя и фамилия. Я ввожу их в аппарат... Готово, есть картинка. Включите телевизор.
--Надо же... Всё точно: и наш двор, и мы. А вот и я с мячом. Знаете, я привык видеть себя по телевизору, но сейчас у меня совсем другие ощущения, чуть ли не робость.
--Так и должно быть, когда человек встречается с чем-то незнакомым и ни на что ему известное не похожим. Нормальная реакция нормальной психики...
--А вот и тот самый момент! Эх, не успел рассмотреть. Повторить можно?
--Разумеется.
--И, пожалуйста, в замедленном темпе.
--И это возможно. Но мы сделаем лучше, не зря же существуют компьютерные технологии. Вместо кирпичей мы сейчас построим на экране виртуальные ворота со штангами и сеткой.
--Ну, я же говорил! Мяч оказался в сетке. Хотя, подождите-ка, а Вы, часом, с помощью этих самых компьютерных технологий мне не подыграли?
--Даже если бы хотел, не смог бы. Желаете ещё что-нибудь увидеть из прошлого, или я Вас убедил в своих возможностях?
--Убедили, хотя всё же надо будет проконсультироваться с учёными. И, конечно, я хотел бы ещё заглянуть в прошлое, но не сейчас. Ведь нам с Вами нужно поговорить.
--Да-да. Так что Вы думаете об идеях моего романа?
--Вы были правы, когда заметили, что Ваши идеи относительно правильного устройства жизни общества и мои и моих коллег представления по этому вопросу во многом совпадают. Здесь нет ничего удивительного. Если хорошо и без предвзятости подумать, то окажется, что приемлемый выбор один-единственный. Авторитарная система. Собственно говоря, реально только она и существует. Взять даже самую демократическую парламентскую систему, где верховная власть осуществляется несколькими сотнями депутатов и несколькими десятками членов правительства. Что это, как не всего лишь коллективный авторитаризм? Да, такая власть избирается населением, но формальность выборов не вызывает сомнения, даже если не говорить о роли денег, разного рода избирательных технологиях и прямых фальсификациях, влияющих на результаты голосования. Не зная кандидатов близко, причём в течение длительного времени, избиратели не могут быть застрахованы от ошибки. Вдобавок далеко не все из них обладают необходимым уровнем интеллекта, чтобы сделать правильный выбор. Исправить же ошибку можно только при следующих выборах, к тому же без гарантии, что при этом не будет совершена новая ошибка. А за время действия своих полномочий власть может принять такие решения, что, как говорится, никому мало не покажется. И чем же коллективный авторитаризм лучше единоличного? Тем более что в полном смысле единоличной власти просто не бывает. Даже у самых деспотичных правителей всегда были советники, которые влияли на принимавшиеся решения. Я правильно передал суть Ваших идей?
--Вполне. Но кое-что уточню. Во-первых, речь идёт не о монархии с её передачей власти по наследству. Очевидно, что наследник может и не обладать необходимыми хорошему правителю качествами. Во-вторых, найти одного умного, образованного, делового, талантливого и вместе с тем, что очень важно, порядочного человека гораздо легче, чем несколько сотен таких. А от иных во власти больше вреда, чем пользы. И, в-третьих, коллективная власть неизбежно порождает конфликт мнений или даже интересов и как следствие междоусобную борьбу. Правда, возникает вопрос: как сделать найденного человека правителем? Понятно, что противников у него будет немало, причём сильных и не привыкших останавливаться ни перед чем, в особенности, когда речь идёт о власти. Конечно, можно уповать на чудо, например, что прежний правитель, натворивший дел и ставший ненавистен народу, напоследок совершит благое дело--найдёт достойного преемника и передаст ему власть...
--Но Вы в своём романе предлагаете другой путь. Хотя и там без чудес не обходится. Те самые аппараты, что оказываются в распоряжении главного героя и есть необходимое чудо. Они позволяют ему захватить власть и заставить людей жить по его указаниям. Вот тут и возникает вопрос, от которого нельзя отмахнуться: может ли человек иметь моральное право указывать другим людям, как им следует жить? А если они считают, что сами с усами?
--Лично мне больше нравится высказывание на этот счёт нашего поэта, имя которого сейчас помнят немногие:
"Не бойтесь золы, не бойтесь хулы,
Не бойтесь пепла и ада,
А бойтесь единственно только того,
Кто скажет: "Я знаю, как надо!".
--Галич?
--Да. Сказано хлёстко. Однако в моменты истины, скажем, оказавшись в беде, в том числе и по собственной вине, люди не вспоминают ни упомянутую Вами поговорку, ни рекомендацию Галича. Тогда многие, даже сильные, непроизвольно зовут на помощь мать, тем самым фактически признавая свою неспособность полностью полагаться на себя и выдавая подспудное желание иметь страховку и опеку. Так что в действительности люди нуждаются в тех, кто знает, "как надо". Конечно, прежде всего эта нужда проявляется в чрезвычайных обстоятельствах. Если же учесть, что такие обстоятельства сплошь и рядом самими людьми, их легкомысленным или даже безрассудным поведением и создаются, то страховка и опека необходимы постоянно.
--Да кто над этим задумывается? Люди просто не хотят, чтобы кто-то ограничивал их свободу.
--Со стремлением к свободе можно согласиться, но только если платят за это дорогое удовольствие сами свободолюбцы, а также если оно не выходит боком другим людям. Реально бывает как раз наоборот.
--Ну, что ж. Ваши аргументы в пользу того, что контроль и руководство людям нужны, даже когда сами они этого не хотят, убедительны. А как быть с теми, кто самовольно берёт на себя ответственность идти впереди колонны и показывать дорогу? Что может оправдать их инициативу, и каковы критерии правильности выбираемого ими курса, принимаемых решений и совершаемых действий?
--Эти вопросы лишь кажутся сложными. Вернее, так их преподносят те, кто не хочет ясности, любители ловить рыбку в мутной воде. Ведь на самом деле каждый нормальный человек знает, что хорошо и что плохо, что есть добро и что есть зло. Он знает также, что жить нужно по совести. Я говорю сейчас не о философских категориях, ими пусть занимаются учёные. Я говорю о повседневных и обыденных вещах, которые, по большому счёту, только и важны для людей. Разве, к примеру, владелец личного автомобиля, припарковавший его на тротуаре, не понимает, что это неправильно и нехорошо? Но он не желает себя ограничивать и, решая свою проблему, создаёт проблему многим другим людям. С этим мириться нельзя. Нужно п р и н у ж д е н и е к д о б р у. Замечу, что такая мера полезна вдвойне: непосредственно, как воспитательный момент--приучение к законопослушности--и как прививка морали. Если вожаки и лидеры действуют р а з у м н о и н р а в с т в е н н о, почему должны возникнуть сомнения в правильности того, что они говорят и делают?
--А как же быть с утверждением, что благими намерениями вымощена дорога в ад?
--Я думаю, здесь всё определяется мерой. Если её нарушить, то благое намерение, т.е. добро, можно извратить. К примеру, родительская любовь--какое другое добро может с ней сравниться? Но если она чрезмерна, то оборачивается злом, превращая детей в моральных уродов. От этой опасности защищает разум, способный определить правильную меру.
Хочу привести ещё один аргумент, который должен добавлять доверие к лидерам и уверенность им самим. Скажите, вправе ли человек помешать самоубийце? Не тому, кто сознательно решил покончить с собой, таким препятствовать нельзя, это нарушает право людей распоряжаться собственной жизнью, а не осознающему опасности своих действий? Например, правильно ли отобрать у ребёнка спички?
--Безусловно вправе, в том числе--я убеждён--и тем, кого Вы исключили.
--Ну вот. А кто возразит, что погоня людей за удобствами, комфортом и удовольствиями перестала быть безобидным делом и уже сейчас создала серьёзные проблемы, а в совсем недалёком будущем грозит планетарной экологической катастрофой? Что это как не коллективное безумие, бессознательное самоубийство, только растянутое во времени? Ему нужно помешать, тем более что каких-то недопустимых лишений это не принесёт.
--Сомневаюсь, что люди это поймут, а и даже поняв, вряд ли примут.
--Вообще-то понимать здесь особенно нечего. А с упрямством и саботажем необходимо бороться. И в первую очередь нужно разоблачить их безответственную и циничную суть, которая сводится к известным формулам: "На наш век хватит" и "После нас хоть потоп!".
--И всё-таки это принуждение...
--Во-первых, не просто принуждение, а принуждение к д о б р у, необходимость стремления к которому люди и сами понимают. И правильнее здесь говорить даже не о принуждении, а о помощи в преодолении себя на этом пути. Во-вторых, предлагаемое принуждение призвано восстановить справедливость, защитить слабых. Оно должно взять на себя роль, какую играют, например, спортивные правила. Мы же признаём правильным и справедливым разделение, скажем, боксёров и борцов на весовые категории. Благодаря этому спортсмен-легковес может стать олимпийским чемпионом, хотя его без особого труда способен победить тяжеловес-перворазрядник. Вместе с тем мы почему-то считаем нормальным, что в жизни, в борьбе, называемой конкуренцией, различия возможностей людей не учитываются.
--Но ведь закон борьбы за существование, в соответствии с которым побеждает и выживает сильнейший, это один из основных законов природы. Разве его можно отменить?
--В отношении людей--конечно, поскольку этот закон аморален. Борьба за существование между людьми унизительна, а уж неравная борьба--вообще гнусность. И потому поговорка "Кто смел, тот и съел" должна перестать быть руководством к действию. В истинно цивилизованном обществе сила как аргумент уместна на стадионе, но не в повседневной жизни.
--Однако эта борьба, кажется, является фактором развития. Не выродится ли человечество, если она будет исключена из жизни людей?
--Эту страшилку придумали в своих интересах сильные. Смотрите, даже для физического развития людям не обязательно бороться на ковре, тем более драться. А уж про развитие разума и говорить нечего.
--Но не будет ли ограничение сильных геноцидом в отношении них?
--А разве подавление слабых сильными не то же самое? Впрочем, никакого геноцида тут нет. Возьмите энциклопедию, вон, я вижу её в Вашем шкафу, и прочтите определение геноцида. Уверен, Вы удивитесь.
Президент встал с кресла, достал из шкафа том и, полистав его, нашёл нужное место:
--Ну, и чему же я должен удивиться?
--А тому, что признаков, по которым осуществляется отбор людей при геноциде, всего четыре: расовый, национальный, этнический и религиозный. В определении нет пометы "и другим". Стало быть, дискриминационные меры в отношении сильных или слабых геноцидом считать нельзя. Кстати, во время Второй мировой войны в немецких концлагерях в первую очередь уничтожались не только евреи, но и физически неполноценные люди--карлики, горбуны,--а также увечные и больные. Однако их уничтожение формально геноцидом считать нельзя.
--В самом деле, удивительно. Может, это простая ошибка в формулировке? Хотя, надо признать, смысл в таком ограничении признаков геноцида есть... Ну, хорошо, идём дальше. Итак, принуждение к добру как средство правильного устройства жизни.
--Временное средство, только на первом этапе, пока не будут воспитаны поколения людей, которые окажутся способными жить по совести без принуждения. Такие люди есть и сейчас, хотя и редки. Но ведь, к примеру, и природные алмазы тоже редки, однако когда они потребовались нам в больших количествах, мы научились их изготавливать.
--Может быть, может быть... Во всяком случае хотелось бы надеяться, что Ваши мечты осуществимы. Но сегодня, а также в обозримой перспективе принуждение останется актуальной мерой. И осуществлять его должна будет власть, т.е. в первую очередь правитель как основной элемент авторитарной системы. А гарантией того, что это будет принуждение действительно к добру, должна стать его порядочность. Верно?
--Р а з у м н о с т ь и порядочность.
--Вы считаете такую гарантию достаточной?
--Более надёжных гарантий не существует.
--Не приходилось задумываться над этим, но, кажется, Вы правы. По крайней мере, я уверен, что данное слово, обещание человека должно и может служить гарантией. Что ж, думаю, концептуальные моменты Ваших идей мне теперь понятны. Перейдём к практической стороне. Как Вы намерены эти идеи воплощать?
--Просто буду помогать Вам.
--А если я откажусь от этой помощи?
--Вы не сможете сделать это безмотивно. Принципиальных же мотивов для отказа от сотрудничества Вы не найдёте, поскольку их нет, а по частным вопросам мы всегда сможем найти обоюдоприемлемые решения. На капризы, мол, не буду сотрудничать, потому что не хочу, Вы не способны. Такое поведение не совместимо с ответственностью.
--Тем не менее я должен буду посоветоваться с коллегами. Ну, это мои вопросы. Теперь вот ещё что хочу прояснить. Вряд ли Америке и Европе понравятся такие изменения в России.
--А вот это уже мои вопросы. Я поговорю с американским Президентом и попрошу его не мешать нам. Продемонстрирую свои аппараты. Думаю, смогу его убедить. Не беспокойтесь, я буду действовать не от лица России, а как частное лицо. Никто не может мне этого запретить.
--Смотрю, Вы хорошо подготовились к исполнению своей миссии... Ладно, время позднее, давайте заканчивать наше совещание. Да, чуть не забыл. Как я смогу находить Вас, когда понадобится?
--Я подумаю над этим. До свидания.
--Нет, подождите. Всё-таки покажите мне действие Вашего третьего аппарата. Вы сказали, что на это не потребуется много времени.
--Пожалуйста. Где бы Вы хотели побывать? Может, совершим путешествие на Луну?
--Вы серьёзно?
--Абсолютно серьёзно. Когда будете консультироваться с учёными, спросите их о "кротовых норах" и "тёмной энергии". Они Вам всё объяснят. Ну что, согласны?
--Прямо так, без скафандров?
--Их роль будет выполнять оболочка из особого поля. Внутри неё мы сможем и свободно дышать, и не замёрзнем от космического холода.
--Честно говоря, и заманчиво, и страшновато. И хочется, и колется... Ладно, давайте.
--Это происходит мгновенно... Видите, вот мы и на месте. Как Вам лунный пейзаж и наша Земля?
--Простите, не могу поверить.
--А Вы проверьте. Все тела на Луне в шесть раз легче, чем на Земле. Это сымитировать невозможно. Подпрыгните и убедитесь. Только не очень сильно, чтобы не удариться в потолок нашей оболочки.
Президент подпрыгнул и потом медленно опустился вниз:
--Да, ощущение необыкновенное. Но, думаю, на Земле мне никто не поверит.
--А давайте захватим с собой доказательство Вашего путешествия. Секунду, сейчас мы перенесёмся в другое место... Смотрите, узнаёте этот аппарат?
--Наш первый луноход?!
--Именно. Возьмём его с собой? Думаю, инженерам будет интересно его исследовать. Ещё секунду... Готово, путешествие закончилось, и Вы снова дома. Как я и обещал, длилось оно недолго, всего три минуты. Оставить луноход здесь или перенести куда-нибудь?
--Пусть остаётся. Завтра за ним приедут.
--Но сейчас к нему не прикасайтесь, обморозитесь. К утру согреется... До свидания.
После исчезновения ночного гостя Президент прошёл в соседнюю комнату, выключил находившийся там аппарат и вынул из него кассету, которую вложил в футляр. Вернувшись в кабинет, посмотрел на часы, покачал головой, но всё же взялся за телефон. Однако ему ответили почти сразу.
--Извините за поздний звонок, Александр Львович. Но дело важное, срочное и строго конфиденциальное. Прошу Вас завтра прямо с утра приехать ко мне в Кремль. И захватите с собой кого-нибудь из физиков-теоретиков, а также специалиста-электронщика. Самого лучшего. Предупредите их, чтобы пока об этом вызове не распространялись. Нет, Вам я тоже пока могу сказать только то, что мне нужна консультация. Извините ещё раз. Доброй ночи.
Самолёт Президента США уже находился над Атлантикой, когда его хозяин отпустил своего помощника:
--Спасибо, Генри. На сегодня хватит. Идите отдыхать. Я тоже хочу немного поспать. Разбудите меня через два часа.
--Да, сэр.
Оставшись один, Президент перешёл из кабинета в спальню, переоделся в пижаму и лёг в постель. По привычке посмотрел на наручные часы--подарок жены,--которые не снимал даже на ночь. Было ровно половина первого ночи по вашингтонскому времени. И тут он почувствовал, что теряет сознание. Всё же успел подумать: "А ведь Генри придёт нескоро".