О ВОЕННЫХ ВОСПОМИНАНИЯХ А.И. ШУМИЛИНА "ВАНЬКА-РОТНЫЙ"
Эти цитаты из воспоминаний о войне А.И. Шумилина, названных им "Ванька-ротный",1 на мой взгляд, требуют комментариев (в приведённых текстах сохранена авторская редакция; единственно, что я поправил, - очевидные опечатки и ошибки в знаках препинания - А.У.).
***
"Очень многие..., имея поверхностное представление о том, что такое война, самоуверенно считают, что они в достаточной степени осведомлены".
"А что пишут те, которых возвели до ранга проповедников истины?! Взять хотя бы К. Симонова с его романами про войну. Сам К. Симонов войны не видел, смерти в глаза не смотрел. Ездил по прифронтовым дорогам, тёр мягкое сиденье легковой машины. Войну он домысливал и представлял по рассказам других, а войну, чтобы о ней написать, нужно испытать на собственной шкуре! Нельзя писать о том, чего не знаешь. О чём может сказать человек, если он от войны находился за десятки километров?!..".
"Войну нельзя представить по сводкам Информбюро. Война - это не душещипательное кино про любовь на "фронте". Это не панорамные романы с их романтизацией и лакировкой войны. Это не сочинения тех прозаиков-"фронтовиков", у которых война - только второй план, фон, а на переднем, заслоняя всё пространство, в кружевах литературных оборотов и бахроме стоит художественный вымысел. Это не изогнутая стрела, нарисованная красным карандашом и обозначающая на карте остриё главного удара дивизии. Это не обведенная кружочком на карте деревня...".
"Война - это живая, человеческая поступь солдата, - навстречу врагу, навстречу смерти, навстречу вечности. Это человеческая кровь на снегу, пока она яркая и пока ещё льётся. Это брошенные до весны солдатские трупы. Это шаги во весь рост, с открытыми глазами - навстречу смерти. Это клочья шершавой солдатской шинели со сгустками крови и кишок, висящие на сучках и ветках деревьев. Это розовая пена в дыре около ключицы - у солдата оторвана вся нижняя челюсть и гортань. Это кирзовый сапог, наполненный розовым месивом. Это кровавые брызги в лицо разорванного снарядом солдата. Это сотни и тысячи других кровавых картин на пути, по которому прошли за нами прифронтовые "фронтовики" и "окопники" батальонных, полковых и дивизионных служб".
"Но война - это не только кровавое месиво. Это постоянный голод, когда до солдата в роту доходила вместо пищи подсоленная водица, замешанная на горсти муки, в виде бледной баланды. Это холод на морозе и снегу, в каменных подвалах, когда ото льда и изморози застывает живое вещество в позвонках. Это нечеловеческие условия пребывания в живом состоянии на передовой под градом осколков и пуль. Это беспардонная матерщина, оскорбления и угрозы со стороны штабных "фронтовиков" и "окопников".
"Всё это надо самому пережить, услышать и увидеть, чтобы во всех подробностях представить эти кошмарные картины войны".
Эти слова, кроме первой и последней цитаты, мало назвать даже криком души.2 Они - взрыв отчаяния от невозможности быть понятым. И как следствие - противоречивы. В последней цитате автор сам утверждает: только испытав все ужасы войны, как говорится, на собственной шкуре, можно понять, что она такое. Ч т е н и е даже самых точных и эмоциональных описаний, как текст "Ваньки-ротного", созданный настоящим фронтовиком-окопником, не способно привести человека в состояние, хоть сколько-нибудь близкое к пережитому его автором. Потому что в языке нет подходящих слов.
И стремление достичь невозможного повредило, на мой взгляд, книге Шумилина. Детальные картины природы, которые не могли доподлинно сохраниться в памяти в течение почти сорока лет после войны, т.е., надо полагать, реконструированные по остаткам пережитых ощущений или просто придуманные как вероятные, могут вызвать у недоверчивых читателей сомнения и в правдивости сообщаемых автором фактов.
Ещё одним его промахом я считаю решение изложить свои воспоминания, наиболее подробно описанные в книге, от лица двадцати-двадцатидвухлетнего человека, каким Шумилин был в 1941-43 г.г. Он мог рассказать о событиях, свидетелем и участником которых был, но размышления о них, безусловно, принадлежат уже пожилому, прожившему жизнь (он умер, даже не закончив свою книгу) человеку. Т а к думать молодой человек не в состоянии.
***
У нас:
"...Полковая еда, замешанная на воде и муке, казалось, была похожа на бульон из кирзового сапога. Но для промёрзшего и усталого солдата эта суточная порция варева имела немалое значение".
"От подсолённой полковой жижи недолго будешь сыт. Опрокинул через край котелок, процедил содержимое через зубы, вылил его в желудок, а на зубах, можно сказать, ничего. Даже комок муки на язык не попадёт. В желудке что-то плещется, голод вроде перебил. Всю порцию разом проглотил, а сытости никакой. Наполнил желудок, мочевой пузырь опростал и опять, как бездомный кобель, голоден".
У немцев:
"Кухня, отбитая у немцев, была для солдат самым дорогим и ценным трофеем... Кухня, с мясным запахом, немецкой анисовой водкой и вишнёвым компотом без косточек, была, так сказать, божественной наградой для наших солдат за холод и голод, за нечеловеческие страдания и муки".
У нас:
"Я лежал на нарах с открытыми глазами, заложив руки за голову, и смотрел в потолок. Перед глазами лежали закопченные бревна и с наклоном вверх ... уходила железная, ржавая печная труба.
... Под потолком стоял сизый дым. По шершавой коре бревен там и сям ползли крупные капли воды. В теплушке было душно и сыро. Сырость лезла повсюду, во все щели меж бревен. Если в морозные дни в щелях между бревен налипал толстым слоем снег, лед и иней, то теперь все растаяло, и со стен бежали ручьи. В дверном проеме висит кусок мокрой тряпицы. В самом проходе под ногами хлюпает вода. В теплушке по временам то холодно, то жарко. Поднимет голову, сидящий за столом дежурный солдат, встанет нехотя, подкинет в железную печку охапку дровишек, вернется назад, навалится грудью на край стола, закроет глаза и заснет. Железная бочка через некоторое время полыхает раскаленными боками. Сгорят дрова, остынет бочка и опять холодно. В жару на нарах не продохнешь от крепкого духа, сизого дыма и вонючего пара, идущего от развешенной повсюду одежи".
У немцев:
"Блиндаж был просторным. Его когда-то построили немецкие саперы".
"Это не землянка, а настоящий, рубленный блиндаж, перекрытие в четыре наката. Блиндаж с нарами, с соломой, с железной печкой и запасом дров, с деревянным полом, с толстой дощатой дверью на железных петлях, со стрелковыми ячейками кругом и с отхожим местом. Все сделано по правилам саперной немецкой науки, как надо".
"У немцев печки специальные... Такая немецкая печь стояла в блиндаже у комбата Белова. Она представляла собой небольшой отлитый цилиндр с набором труб, которые вместе с печкой подвешивались к потолку. Печка имела герметичную дверку. Через нее загружали небольшие чурки и завинчивали дверку прижимным винтом. В дверке имелся специальный диск с отверстиями. Через большое круглое отверстие поджигалась лучина. Как только чурки разгорались, диск поворачивали на отверстие меньшего сечения. При образовании в печке красных углей, диск поворачивали на самое маленькое отверстие. Воздуха через него поступало мало и только хватало для поддержания тления. Дрова постепенно и медленно обугливались. Ни дыма, ни копоти, одна лучистая энергия. Тепло от такой печки исходило в течение всей ночи. Утром, когда открывали дверцу, в ней тлели красные угли. Такую печку вполне можно было подвесить в любой землянке и матерчатой палатке за трубу в потолке. Самой поразительной особенностью была ее легкость и экономичность. При медленном и длительном горении она давала достаточно тепла".
У нас:
"Он видел русских пленных, на них грубые и толстые шинели, надетые поверх ватников и ватных штанов. На каждом солдате валенки, зимняя шапка и байковые рукавицы. Пленных запирали в сарай, занесенный снегом, сутками не кормили и они там сидели, как в натопленной избе".
"Русский народ по морозцу и в лютую стужу надевал валенки или подвязывал веревочкой лапти и онучи. Не улыбайтесь. Лапти зимой - первейшая обувка! Я сам ходил однажды во время войны зимой в лаптях. И должен вам сказать, что в них удобнее и теплей, чем в валенках. Важно портянки и онучи правильно намотать. В лаптях не идёшь, а плывёшь по зимней дороге. Под ногами не чувствуешь земли, нигде тебе не жмёт и веса никакого, легки, как перышко гусиное".
У немцев:
"У солдат фюрера под каской летние пилотки. Уши примерзали к стальным ободам. Немецких солдат отправляли на фронт в полной экипировке. Сапоги им мерили на один носок по подъёму ноги. Каски примеряли по округлости черепа, чтобы они не болтались на голове. Набивать тряпье под каски было некуда. На русскую зиму никто не рассчитывал".
"У немцев на ногах кованые сапоги с широкими голенищами. За голенище можно засунуть гранату с длинной деревянной ручкой или лопату... По русской зиме такие сапоги не годятся. Они как черпаки для снега. Сшиты они на совесть из толстой яловой кожи. Подошвы сапог обиты стальными пластинами с шипами. На каблуках золингеновские подковы. Но у добротных немецких сапог огромные недостатки... Головки имели очень малый подъём. Сапог обтягивал ногу. Немцы носили сапоги на тонкий носок. На ноге сапоги не болтались. По европейской брусчатке ходить в них было удобно. А для русской хляби и лютой зимы, они совсем не годились. Из-за этой мелочи солдаты фюрера обмораживали себе ноги".
У нас:
"Загадочна и непонятна душа русского солдата! Ее нужно поджечь, разгорячить, озарить успехом, а потом ее не удержишь! Солдат-пехотинец может спокойно перешагнуть через собственную смерть, плюнув ей в глаза навстречу".
У немцев:
"У немцев на рубеже штабеля снарядов лежат. Артиллерии сосредоточено достаточно. Только на мощном огне они еще удерживают свои рубежи. А если бы посадить им в траншею, как у нас, одну пехоту, они бы не продержались ... и пары дней. Немецкий солдат без мощной поддержки артиллерии с одной винтовкой воевать не может".
У нас:
"Обратно в тыл солдат может попасть только раненым. И не дай бог, если у него после ранения обнаружат гангрену. С гангреной в тыл ему доступ закрыт. Легкораненые, лечением сроком до месяца, оставались тоже в санротах и медсанбате. В эвакогоспитали отправляли тяжелых, но надежных".
У немцев:
"У немцев, как было нам известно, солдатам через каждые шесть месяцев пребывания на Восточном фронте полагался отпуск домой в Фатерлянд".
Заметим, автор "Ваньки-взводного", рисуя предельно контрастные картины одного и того же явления, не даёт никаких оценок. Мол, даже на войне у немцев - порядок и основательность, а у нас - бардак и нерадивость. Такая позиция - не квасной патриотизм, но понимание, возможно, подсознательное, конститутивных3 различий характеров разных народов. Да, мы, русские, такие, какие есть, и нравиться никому не стремимся. И с нашим, вызывающим насмешки "цивилизованных" Европы и Америки образом жизни, перевалили в XXI век. Если же нам суждено погибнуть, то не от серости и лени, как предрекают сторонники прогресса в его западном понимании, а, защищаясь от горе-доброхотов, возомнивших о себе, будто они "знают, как надо". Ну и, конечно, прихватив их с собой.
***
"У лейтенанта в роте были тяжелые обязанности. Он своей головой отвечал за исход боя. А это, я вам скажу, не просто! [Не] как в кино - сел и смотри. Немец бьёт, головы не поднять, а "Ванька ротный" - кровь из носа - должен поднять роту и взять деревню, и ни шагу назад - таков боевой приказ".
"На войне наша земля потеряла миллионы своих лучших сыновей. Разве те, кто в сорок первом с винтовкой в руках и горстью патронов шли на верную смерть, не были героями?! Я думаю, что именно они являются теми единственными и истинными героями. Они спасли нашу землю от нашествия, и их кости остались в земле. Но и по сей день лежат они неизвестными: ни могил, ни имен".
Страшно, но по-другому быть не могло. Народ защищал от нашествия свою страну и свой образ жизни, каким бы диким тот ни казался посторонним. Защищал с о б о й и за ценой не стоял. Говорю сейчас о народе в целом, не об отдельном человеке, который, конечно, боялся смерти.
Что касается захоронения убитых, то им занимались, насколько позволяла обстановка и не в ущерб выполнению главной задачи - бить врага.
"И забыто - не забыто,
Да не время вспоминать,
Где и кто лежит убитый
И кому еще лежать".4
Сегодня, видя, как относятся в Европе к братским могилам наших солдат, думаю, было бы лучше, если бы они там остались не похороненными. Теперешние раскопки на местах боёв тоже не считаю благим делом. Души погибших в раю, а кости, где бы они ни лежали, в положенный срок снова соединятся в воскресших телах. Не надо их трогать.
И насчёт имён: они известны - из похоронок. Если потомки помнят своих погибших дедов и прадедов, то свято хранят эти горькие листки и передают по наследству как самую дорогую семейную реликвию. Ну, а коли не помнят, то Бог им судья. У нас о другом голова должна болеть - о позоре, которому подвергают память фронтовиков извращенцы коллекционеры военных наград. Мало им монет, марок и спичечных коробков. Рынок боевых медалей и орденов существует почти легально, а цены на них можно свободно узнать в Интернете. Государство не только это терпит, но и допускает возможность купли-продажи наград.
"Конституционный суд РФ разъяснил порядок продажи государственных наград. Если граждане получили подобный знак в наследство, то имеют право распорядиться им по собственному усмотрению, если при этом не наносят ущерба стране...
"Вводимые законодателем меры уголовной ответственности не предполагают ее возложения за деяния, лишь формально подпадающие под признаки статьи Особенной части УК РФ, но не представляющие того минимума опасности, которая является необходимым свойством преступления, - указал КС РФ, - либо представляющие опасность в столь малой степени, что восстановление нарушенных общественных отношений, социальной справедливости может быть обеспечено и при освобождении от уголовной ответственности или от наказания".5
Вот так: если урод-правнук фронтовика продал его боевые награды и на полученные деньги посидел в баре, то никакого преступления он не совершил и может спать спокойно. А должно быть по-другому: не нужны тебе, сука, прадедовы медали, нет для них места в твоём доме, так отнеси их в военкомат!
***
"На войне не надо укрывать солдат от дождя. Это не свинцовые пули падают с неба. Это вам Россия матушка, а не какая-то там немецкая цивилизация. Немцы не будут мочить своих солдат под проливным дождем. Они здоровье солдат берегут. А нашему русскому солдату от дождя ничего не будет. Даже наоборот, небесной водой маленько обмоет. Приучить солдата к сухости и сытости, значит заранее проиграть войну".
"Чтобы солдат свыкся с окопами, его нужно держать в поле не месяц и не два. Нужна глубокая акклиматизация и перестройка всего организма.Вот тогда солдаты по-настоящему привыкнут к полевым условиям. Вот и сейчас, вывели солдат с фронта, дали одну ночь в натопленной избе на соломе поспать, теперь их нужно отмачивать под дождем и сушить на ветру не меньше недели, чтобы солдат [снова] стал солдатом и смог воевать. Дали ему подышать теплом и кислым запахом жилья, вернули из небытия, хлебнул он тишины, петушиного крика, послушал как куры квохчут на насесте, теперь его как молодого жеребца в оглобли не введешь. Вот ведь в нашей фронтовой жизни как бывает!".
Это не ирония и даже не горькая ирония, а признание реального положения вещей. Лишения и страдания являются непременным условием победы в войне."Приучить солдата к сухости и сытости, значит заранее проиграть войну".
Примечание 1
Кстати, данный принцип универсален. Говорят же, что успех надо в ы с т р а д а т ь. Или проще: "Если долго мучиться, что-нибудь получится".
Убедительное доказательство необходимости исключать ситуации, когда война становится для солдата п р и е м л е м о й ж и з н ь ю, находим в другом месте книги Шумилина:
"У солдат особое чутье, когда дело касается окопной войны. Стороны без слов понимают друг друга. Немцы стали стрелять и пускали пули метров на пять выше наших окопов. Наши, хоть стрелять и не любили, отвечали им нехотя, а трассирующие пускали еще выше над землей. Важно, чтоб стрельба и окопная война велась для вида. Пусть начальство взирает, что солдаты не спят, бдят и ведут перестрелку. На переднем крае с той и с другой стороны слышалась стрельба. Все шло как надо. Пули летели где-то на высоте.
Мы с закрытыми глазами знали их передний край и систему огня. Знали, когда и где меняются часовые. Мы знали, когда и куда они будут стрелять. Пустит немец очередь из пулемета в нашу сторону, можно идти спокойно по нейтральной полосе, не пригибая голову. Наши солдатики, взяв повыше, отвечали им из пулемета: Ти! Ти! - Та, та, та! Мол, поняли вас! И опять на некоторое время над нейтральной полосой наступала тишина. Наша пехота и немецкая инфантерия понимали друг друга!
Только разведчики были злостными нарушителями спокойствия и благодати. Славяне окопники разведчиков не любили. Придет полковая разведка к солдатам в траншею, ввалится как хозяева и сразу к пулемету. Резанут по немцам для проверки, не изменилась ли система огня у немцев. Наведут переполох. И потом немец дня два не может успокоиться. Последнее время от разведчиков стали прятать ленты с патронами".
Если не прекратить такие "спокойствие и благодать", солдаты будут сидеть в своих траншеях до Второго пришествия.6 Пример тому - Странная война.7
Да, солдат приходится заставлять воевать, причём в любых условиях и при любых обстоятельствах. Это фактически подтверждает и Шумилин:
"Обычно во время боёв состав стрелковой роты не превышал полсотни штыков. Редко, когда бывало на десяток, на два больше. Но и этого количества человеческих жизней хватало на несколько дней, лишь на неделю. Для нас, для окопников, война велась не по совести и не по человеческим правилам. В противоборстве немцы имели всё, а у нас, как известно, были одни штыки и винтовки. Это была не война, а побоище. Но мы лезли вперёд, немцы не выдерживали нашего тупого упорства, бросали деревни и отступали на новые рубежи".
Как видим, "нечеловеческие правила" ведения войны и "наше тупое упорство" давали результат. Не знаю, могли ли мы, русские, достичь Победы без надрыва. Но французы в первую Отечественную и немцы во Вторую не смогли.
***
"Нужно бы всех начальников, в том числе и командира дивизии, посадить на это время в окопы к солдатам. Пусть узнают Кузькину мать и почувствуют окопную жизнь на собственной шкуре. И кормить их в это время нужно солдатской баландой, как это было у нас на передке.Вот тогда они разработают настоящую тактику и стратегию".
Почему автор "Ваньки-ротного" свои воспитательные меры ограничил командиром дивизии? Почему не предложил посадить в окопы командующих армиями и фронтом, начальника Генерального штаба, а также самого Верховного главнокомандующего Сталина"? Да потому что интуитивно понимал бессмысленность этой затеи. Личный окопный опыт не прибавит военачальникам умения воевать. Скорее, наоборот, если они начнут жалеть солдат, то могут проиграть сражения и с ними всю войну. Я уже писал раньше: единственная возможность у государства сохранить своих граждан - избегать войн.
***
"Солдат в полку не считали. Их подгоняли вперед до тех пор, пока в ротах оставалось не больше десятка. Это закон войны. Когда солдат в ротах нет, когда нечем прикрыть оборону, тогда с начальства какой спрос. Солдаты свой долг выполнили - полегли на поле боя".
Какой страшный, но вынужденный критерий оценки работы на войне при отсутствии видимого успеха!
***
"Солдат чего боится? Что перед смертью не поел и будет мучиться, умирая впроголодь. Перед самой ей хорошо поесть досыта!".
Вспомнилась притча на тему голода. За какую-то провинность по приказу барина мужика пороли три дня и три ночи без перерыва. Он же только плакал и кричал: "А как же я, не евши?!"
Голод не тётка.
***
"Санитары в санвзводе и в санроте в основном крючконосые. Этих под автоматом за ранеными не пропрёшь! Чего таить! Это любой солдат подтвердит. Вся эта братия с вывернутыми губами, прибывая на фронт, в стрелковые роты не попадала. Один - дамский сапожник, другой - бывший портной, третий - Ёся-парикмахер. А те, кто специальной профессии не имели, по колиту и гастриту в животе зачислялись братьями милосердия в санвзвода и похоронные команды. И все они..., так сказать, воевали! Хоть бы одного, для смеха, прислали в стрелковую роту!".
Антисемитизм самого низкого пошиба с высмеиванием внешних особенностей евреев. Оправдания ему быть не может, но могу предложить собственное объяснение такой неприязни.
Утратив собственное государство, еврейский народ в течение почти двух тысяч лет существовал в виде диаспор, сохраняя при этом прочные связи как внутри них, так и между ними. Приспосабливаясь к жизни среди чужих народов, потомки Иакова8 старались овладеть востребованными, но вместе с тем не массовыми и не рядовыми (непыльными), обязательно прибыльными профессиями, требующими нехилых способностей, а то и таланта: учёные, врачи, музыканты, банкиры, торговцы, ювелиры, фармацевты, зубные техники и т.д. и т.п. Это позволило им выжить, сохранив свою идентичность.
Примечание 2
Вспоминаю случайно услышанную остроту: "Каждый еврей - известный русский писатель".
Они были (и остаются по сей день) хорошими специалистами, что, конечно, даёт основания для зависти.
Возвращаясь к цитате из сочинения Шумилина, следует сказать: она злобна, но не лжива. В процентном отношении евреев среди тыловой обслуги было больше, чем людей других национальностей, включая русских. Как сегодня, к примеру, среди музыкантов.
***
Ещё об одном моменте из военных воспоминаний Шумилина, однако без цитат, поскольку в книге не нашлось соответствующего отрывка непосредственно об этом моменте.
В ходе своего рассказа автор "Ваньки-взводного" постоянно упоминает о преследовавшем его (и не только его) во время войны желании спать. И о способности быстро засыпать в любых условиях: на голой земле под кустом, в траншее или окопе под дождём, в снежном сугробе, в промёрзшем до арктических температур каменном подвале, в землянке, при отсутствии в ней даже глотка свежего воздуха - и спать сутками, если обстановка позволяла. Любовь русского человека ко сну нашими самозваными критиками объясняется как признак лени, инертности, ограниченности, чуть ли не тупости. Для них сон - это потерянное время. В крайнем случае, - физиологическое состояние, необходимое для восстановления способности к активной деятельности. Для нас же сон является удовольствием, желанным времяпрепровождением.
Вспоминаю стихотворение, которое когда-то выучил наизусть в школе.9 В нём рассказывается о крестьянке, отрабатывавшей барщину. Прервав работу, чтобы успокоить своего плачущего ребёнка, которого вынуждена брать с собой в поле, она, усталая, незаметно заснула, и ей приснился сон:
"И снится ей: житьем довольный Ее Иван, пригож, богат, На вольной, кажется, женат, И потому, что сам уж вольный.
Они с лицом веселым жнут На поле собственном пшеницу, А детки им обед несут. И тихо улыбнулась жница"..
Сон - это т о ж е жизнь, а хороший сон - счастливый её кусок, но д а р о в а н н ы й с у д ь б о й. Компьютерные же игры, которыми сегодня повально увлекаемся не только мы - весь мир, не попытка ли уйти от зависимости от этой капризной дамы и самим управлять сном, выбирая его по своему вкусу? "Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у неё - наша задача".10
Но на войне проявляется ещё одно важное свойство сна. Он восстанавливает способность чувствовать опасность и избегать её. Вот что об этом пишет Шумилин:
"Погибнуть на фронте можно в любое время, дело немудреное, дело нелепого случая. А эти случаи возникают, когда разум устал. Вот почему разведчики любят много спать. Знаю по себе. Чуть выдохся или устал, несколько суток подряд не спал, смотришь, и попал под пулю или мину. А когда мозги работают и держишь ушки на макушке, все эти тонкие моменты улавливаешь на ходу".
Полезность нашей национальной якобы "лежебокости" проявилась и в том, что мы не стали первопроходцами в создании на Земле экологических проблем антропогенного11 характера. Здесь лидерство за Западом.
***
"Родина, она дорога тому, кто на ее земле всю жизнь с утра до темной ночи гнул свою спину, кто воевал без отдыха, впроголодь, кто чувствовал дыхание близкое смерти. Деваться, казалось, было некуда. Вставал и такой вопрос. Мог ли солдат поддаться слабости, встать и податься к немцу? Вполне мог. Я бы никого не стал держать за портки. А что ждало русского солдата в немецком плену? Европа для русского человека негожа. Нет ничего милей своей русской земли".
Это вынужденный пафос. Он от неспособности найти подходящие неброские слова и потому простителен. Всё-таки Шумилин не писатель. Не мог он написать о Родине, например, так:12
"Они глумятся над тобою,
Они, о родина, корят
Тебя твоею простотою,
Убогим видом черных хат...
Так сын, спокойный и нахальный,
Стыдится матери своей --
Усталой, робкой и печальной
Средь городских его друзей,
Глядит с улыбкой состраданья
На ту, кто сотни верст брела
И для него, ко дню свиданья,
Последний грошик берегла".
Впрочем, и у него встречаются поразительные строчки:
"...Когда кругом стоит страшный грохот и сыплется земля, слышен вой снарядов, завывание мин, трескотня и удары пуль, кругом от земли поднимается едкий запах немецкой взрывчатки, а из-под ног уходит и колеблется земля, - всё это ерунда. Главное, что ты жив! Что чувствуешь войну и шумовое оформление. С е р ь е з н о е д е л о с м е р т и с о в е р ш а е т с я б е з з в у ч н о, б е з б о л е з н е н н о и т и х о!" (выделено мной - А.У.).
Участник Великой Отечественной войны Г.М. Вельяминов дал следующую оценку книге Шумилина:13
"Воспоминания Шумилина истинно бесценны, они не только живое свидетельство войны, но и в целом всей эпохи. Это хорошее противоядие и от бытующего неосталинизма. Без преувеличения, это подлинно уникальный, исторический документ, гораздо более драгоценный, чем выспренние, более похожие на архивные справки, заказные мемуары иных тогдашних военачальников".
Не оспаривая мнения Вельяминова относительно "заказных генеральских мемуаров", хочу заметить, что при чтении "Ваньки-ротного" не возникает впечатления к а т а с т р о ф ы. А ведь Шумилин написал о "Ржевской битве",14 одном из самых значительных по масштабам (в ней были задействованы войска двух фронтов: Западного и Калининского, - кроме того содействие оказывали войска Северо-Западного и Брянского), самых кровавых по понесённым потерям и самых провальных по результатам сражений войны. Точнее, он рассказал о её эпизодах на уровне боёв стрелковых рот. Именно поэтому из его книги невозможно понять глобальности случившейся трагедии. Здесь нужен рассказ не окопника, а военачальника высокого ранга, видевшего всю картину целиком. Причём рассказ ч е с т н ы й. К сожалению, ни в мемуарах Жукова, командовавшего Западным фронтом, а впоследствии руководившего всей операцией на Ржевско-Вяземском выступе, ни в мемуарах Конева, командовавшего Калининским, затем Западным фронтами, места такому рассказу о "ржевской мясорубке", как потом её назвали выжившие солдаты, места не нашлось. А теперь уже и рассказать некому.
Примечание 3
Не только генералы и маршалы, но и известные писатели не осмеливались (не сразу осмелились - А.У.) сказать правду о Ржеве. Вот воспоминания А. Твардовского - автора знаменитого стихотворения "Я убит подо Ржевом...":15
"Стихотворение "Я убит подо Ржевом..." написано после войны, в конце 1945 и в самом начале 1946 года. В основе его была уже неблизкая память поездки под Ржев осенью 1942 года на участок фронта, где сражалась дивизия полковника Кириллова Иосифа Константиновича.
Добирались мы туда с корреспондентом "Известий" К. Тараданкиным, покинув машину в армейском "хозяйстве", сперва верхом по болотному бездорожью, потом пешком, где уже иначе было нельзя. Пришлось и полежать под артналетом вне какого-либо укрытия.
Впечатления этой поездки были за всю войну из самых удручающих и горьких до физической боли в сердце. Бои шли тяжелые, потери были очень большие, боеприпасов было в обрез - их подвозили вьючными лошадьми. Вернувшись в редакцию своей фронтовой "Красноармейской правды", которая располагалась тогда в Москве в помещении редакции "Гудка", я н и ч е г о н е с м о г д а т ь д л я г а з е т н о й с т р а н и ц ы (выделено мной - А.У.), заполнив лишь несколько страничек дневника невеселыми записями".
Стоит заметить, что самое раннее издание, в которое вошло стихотворение "Я убит подо Ржевом..." и которое удалось проследить, это "А. Твардовский. Стихотворения и поэмы. - М. : Молодая гвардия. 1954",16 появившееся уже после смерти Сталина. Думаю, "Я убит подо Ржевом..." написано не только не по горячим следам, а вообще, что называется, "в стол" со слабой надеждой, когда-нибудь его опубликовать. И можно лишь предполагать, каким ещё более или даже невыносимо пронзительным было бы это стихотворение, напиши его Твардовский сразу после своей поездки под влиянием живых, а не реанимированных дневниковыми записями чувств.
Во всеуслышание говорить правду-матку без оглядки способны только отчаянные правдорубы. Ни Жуков с Коневым, ни Твардовский такими не были. Да и Шумилин взялся за "Ваньку-ротного" лишь в начале 70-х (см. сноску 13), а впервые его книга опубликована уже в постсоветское время.17 Попытка сына автора напечатать её ещё в СССР окончилась неудачей:18
"После смерти автора, в 1984 году, в издательство "Воениздат" на рецензию были переданы части 1-8 и 16. Вот краткие хвалебные выдержки из рецензии:
"Знакомство с рукописью позволяет сделать вывод о том, что автору есть о чём рассказать читателям ...
Подкупает искренность, красочность отдельных зарисовок, касающихся солдатских будней, трудных, изнурительных маршей, тех невзгод, которые выпали на долю красноармейцев и командиров в начальный период войны. Всё это, несомненно, является достоинством рукописи, говорит о том, что автор в определенной мере владеет пером ...
Слов нет, автором проделана большая работа, но в представленном виде рукопись не отвечает требованиям, которые предъявляются к военным мемуарам...".
Другими словами, тогда "Ванька-ротный" оказался не ко двору.
А Жуков и Конев относились к той категории русских людей, которые имея особенный природный у м о к, ни при каких обстоятельствах не прибегают к самокастрации, даже ради покаяния. Родившиеся сегодня без этого позорного инстинкта имеют его эквивалент в виде права не свидетельствовать против себя, узаконенного в Конституции РФ.19 Так что укорять маршалов за "сдержанность" их воспоминаний о Ржевско-Вяземской катастрофе стало неполиткорректно. Ничего не поделаешь, такова жизнь, она не совпадает с прекраснодушными представлениями идеалистов.
Впервые название Phoney War (рус.фальшивая, ненастоящая война) было использовано американскими журналистами в 1939 году. Авторство французской версии DrТle de guerre (рус.странная война) принадлежит перу французского журналиста Ролана Доржелеса. Таким образом был подчёркнут характер боевых действий между враждующими сторонами - почти полное их отсутствие, за исключением боевых действий на море. Враждующие стороны вели только бои локального значения на франко-немецкой границе... Изредка западные союзники вели бомбардировки промышленных центров Германии. Период "Странной войны" в полной мере был использован немецким командованием в качестве стратегической паузы: Германии удалось успешно провести Польскую кампанию, захватить Данию и Норвегию, а также подготовиться к вторжению во Францию (см. "Странная война - Википедия")
9 Стихотворение Т. Шевченко в переводе А. Плещеева
10 Слова известного русского советского биолога, селекционера И.В. Мичурина (И.В. Мичурин, "Итоги шестидесятилетних трудов по выведению новых сортов плодовых растений", изд. 3-е, М., 1934). Цитируется иронически по поводу абсурдных, объективно вредных для интересов человечества планов по "покорению" природы. Фраза - символ потребительского отношения к природе (см. Мы не можем ждать милостей от природы...