Я задумался, глядя на однообразный пейзаж за окном.
Мерный стук колес, легкое покачивание, приглушенные голоса из соседних купе, звяканье ложки в стакане, мелькающие через равные промежутки столбы, деревья, маленькие домики путевых обходчиков, пустые поля, снова столбы, - все это создавало самый благоприятный фон для всеобъемлющих размышлений о жизни, судьбе, времени, размышлений ни о чем и обо всем.
Вот еду я, Михаэль Гартвинг, смотрю в окно, наблюдаю течение жизни, ненадолго ощущаю себя ее зрителем, не участником. Но это не так, я тоже участвую в создании движущейся картинки для того же путевого обходчика или для коровы, пасущейся возле насыпи. Точно как я путевой обходчик полагает себя зрителем, только для него бегут по рельсам поезда, ветер доносит гудок паровоза и бросает в лицо угольную пыль. А корова... Корове, пожалуй, нет дела до шумных дребезжащих составов, до людей, глазеющих на нее из окон. У коровы своя жизненная философия, не включающая в себя ничего кроме сочной травы и теплого хлева.
И все это хорошо. Так было и будет. Будут зрители и будут герои. Быть зрителем в каком-то смысле спокойнее. Но зритель также участвует в представлении. Без публики нет спектакля. Без спектакля нет публики.
Так я размышлял, когда мой попутчик, до того, казалось, дремавший в углу своей полки, вдруг обратился ко мне с вопросом:
- Как вы понимаете значение выражения "Убить время"?
Я посмотрел на него, желая убедиться, что мне не послышался вопрос, заданный тихим бесцветным голосом.
Попутчик сидел все в той же позе: закинув нога на ногу и обхватив руками колено. Шляпа с мягкими широкими полями полностью затеняла его лицо.
Минуту я выжидал. Но он не выдал ни единого признака заинтересованности в беседе со мной. Видимо, он говорил во сне.
Я отвернулся, не желая смущать чужие сновидения. За окном проплыла очередная будка, обходчик возле нее, вспыхнул и погас огонек сигареты, корова наклонилась за новой порцией жвачки, столбы, поля, деревья.
- Так как вы понимаете фразу "убить время", господин Гартвинг?
Я оглянулся в сильном недоумении.
- Откуда?..
- Я знаю, - просто ответил попутчик и, предупреждая следующие вопросы, добавил: - Нет, мы не знакомы. Точнее, вы не знакомы со мной.
Он сообщил это так спокойно, будто обращаться по имени к незнакомому человеку - совершенно естественно и не достойно удивления. Я было растерялся, но подумал: он мог видеть мою фотографию, кто-то из общих знакомых описал ему мою внешность, кто-то обладающих редкостной памятью на лица - моя физиономия заурядна и не имеет примет, выделяющих ее в толпе молодых людей моего возраста и цвета кожи.
Он словно прочел мои мысли, покачал головой и сказал:
- Нет.
Краткое отрицание, непонятно к чему относящее: то ли к наличию общих знакомых с фотографической памятью, то ли к оценке моей наружности, - почему-то оно успокоило меня.
Попутчик это заметил и произнес:
- "Убить время", господин Гартвинг.
Я ответил не раздумывая:
- Это означает: как-то потратить лишние часы или хотя бы минуты.
- Лишние? - с оттенком раздражения переспросил собеседник. - Человеческая жизнь так коротка.
- Возможно, если измерять ее световыми годами, она коротка, - перебил я. - Но люди - не звезды.
- Не звезды, - согласился мой собеседник. - Скорее, бабочки-однодневки.
Я пожал плечами.
- Пусть так. Но бабочке-однодневке хватает одного дня, чтобы выполнить свое предназначение: родиться, опылить десяток цветов, найти партнера, спариться и оставить потомство.
- Вы абсолютно правы, господин Гартвинг, - кивнул попутчик, - Но, видите ли, бабочка живет, не убивает время, а радуется жизни.
- Бабочка - создание неразумное, - возразил я, - она живет инстинктами. Как, впрочем, все животные.
На некоторое время в нашем купе воцарилось молчание. Попутчик, похоже, обдумывал мои слова.
- Вы хотите сказать, - заговорил он, - что наличие разума вызывает у своего носителя желание бессмысленно тратить отпущенное им обоим время. Это неразумно, - заключил попутчик.
Странное, но логичное, на первый взгляд, рассуждение. Только человек - создание, наделенное умом и воображением, - способен часами глазеть в вагонное окно, путешествовать без определенной цели, охотиться за новыми впечатлениями, встречаться и общаться с представителями других племен. Но это же хорошо, возразил я себе, таким образом собираются и распространятся знания.
- Не только, - заметил попутчик, совершенно точно читающий мои мысли. - Также собираются и распространяются болезни. Привычные и легко переносимые в одной местности, они опустошают территории, удаленные от источника заразы.
- Мы научились бороться с болезнями.
- Не со всеми. Каждый путешественник рискует заразиться неизвестной разновидностью болезни. Сколько бы не было сделано прививок, всегда есть шанс, что он съест зараженный новым вирусом фрукт или, страдая от жажды, выпьет неочищенной воды.
- Простите, - перебил я, - но животные тоже путешествуют. Птицы пролетают по полконтинента в поисках тепла. В засуху звери перемещаются вслед за водой. Они также могут погибнуть или заразиться, как и люди. Просто люди сделали свои переезды более комфортабельными.
- Животных гонит необходимость выжить. А что влечет в Антарктиду богатых туристов? Зачем устраивают сафари? Поднимаются на Эверест?
Я пожал плечами:
- Некоторым людям не хватает чувства опасности. Человеческая жизнь утратила остроту.
Это были известные и давно обдуманные выводы из человеческого поведения. Мой попутчик ловко воспользовался ими, пристроил, подогнал под свои идеи:
- Поэтому вы устраиваете войны? Чтобы сделать жизнь чуточку острее? Убивать время, убивая жизнь, - парадокс, не так ли?
Краем сознания я отметил, что мой собеседник, говоря о людях, постоянно употребляет местоимение "вы", как бы абстрагируясь от человечества. Но наша беседа, -совместное размышление, - увлекла меня, не давая стороннему наблюдению затмить законченную картину.
- Я не считаю, что, воюя, люди убивают время. Вы правы, это несовместимо. Война - это не развлечение...
- Развлечение, - оборвал меня попутчик. - Развлечение для тех, кто устраивает войны.
Я удивился: кто в здравом уме будет устраивать войны? Война - это стихия, она захлестывает и сметает. Добровольно вызывать разрушительную стихию - кому это нужно?
- Политикам и промышленникам, - ответил на невысказанное удивление мой попутчик. - А прежде - императорам, царям, цезарям, фараонам, султанам, вождям народа.
"Все не так!" - хотелось крикнуть мне, но собеседник продолжал говорить, а я продолжал слушать.
- Войны за власть, за землю, - рассуждал он, - их еще можно понять, объяснить стремлением более сильного племени расширить пространство обитания, вытеснив никчемных, выбраковав из своих рядов слабых. Но сейчас? Сегодня все человечество находится на одном уровне развития...
Я мысленно сопоставил жизненный уклад африканского племени и небольшого поселения в центре Европы, мой собеседник тотчас поправился:
- Примерно на одном, - и продолжил: - Границы государств давно установлены, власть переходит из рук в руки вполне мирным путем... и вдруг война. Для чего? Зачем?
Он замолчал, я чувствовал его пристальный взгляд. Не дождавшись ответа, он ответил сам:
- Все очень просто. Я назову вам причины, господин Гартвинг. Вы сами догадываетесь о них, но не хотите этого признавать.
Представьте, спокойная богатая страна, в которой ничего не происходит ничего значительного или увлекательного. Упали тиражи газет. Снизился рейтинг новостных программ. Не о чем поболтать, встречаясь с друзьями за кружкой пива. Президенту нечем привлечь внимание, чтобы переизбраться на второй срок. У военных простаивают без дела танки, ржавеют корабли, обленились солдаты. На складах промышленников гниют шинели, рассыпаются в труху невыкупленные правительством бомбы, крысы разжирели на запасенных впрок - на случай войны - продуктах.
Стране скучно. Ей нужно взбодриться.
Небольшая победоносная война где-нибудь подальше от границ всех устроит. Подскочат рейтинги, повысятся тиражи, будет повод выпить лишнюю кружку пива. Корабли выйдут в море. Они доставят в нужное место солдат и танки. Хорошо вооруженные солдаты легко разгромят подходящих туземцев. Получат награды и премии. Президент заявит, что это под его чутким руководством разворошено и уничтожено гнездо противников демократии. Его радостно переизберут. В побежденную страну под видом гуманитарной помощи отправят полугнилую одежду и недоеденные крысами продукты.
Скажете, я не прав, и войну устроили не для того, чтобы кучка граждан могла убить время перед следующим рабочим днем?
Какие странные комментарии к фразе "убить время", подумал я.
Он прав, я догадывался о причинах современных войн, но мне бы и в голову не пришло сравнить войну с походом в театр, с выездом на природу, с посиделками в кругу друзей, с путешествиями, наконец. Я полагал, это несовместимые, противоположные по смыслу понятия. Случайный попутчик легко совместил несовместимое, вывел правило из исключений.
Я вспомнил свою трактовку: "убить время" - "потратить лишние часы".
Потратить что-то, значит, оторвать от чего-то, уменьшить его, сократить.
Лишние часы тоже часть жизни.
Мы отдаем их какому-то, возможно, глупому, времяпрепровождению.
"Но когда тебя убивают, ты не жертвуешь ими добровольно", - возмутился мой разум.
"Но я поддержал правительство, пославшее меня на смерть, я не дал себе труда подумать, взвесить, какой президент или система власти лучше для меня и моей страны".
"От тебя ничего не зависит, - утверждал разум, - Ты никто, ты пылинка".
"Капля точит камень", - возразила одна прописная истина.
"И один в поле воин", - добавила другая.
"Капля царской водки, - съехидничал внутренний голос. - А воин в поле действительно один - война идет на другом поле".
"Я не хочу быть пылинкой", - трепетала душа.
"Что делать? Как изменить?" - мучился разум.
- Не изводите себя, - попросил попутчик, преграждая ток противоречивых мыслей. - Каждый сам решает, как убить время. Bы решили плыть по его течению, не высаживаясь и не останавливаясь. Добро пожаловать в клуб путешественников, господин Гартвинг!