Холст заполнялся поцелуями штрихов. Краски падали откуда-то из-за потолка, но все же, немного пониже неба. Каждая краска с силой била сердце, оставляя длинную, открытую рану, затем, успокоив свой разбег, переходила в руки и там, смешиваясь с кровью, вновь набирала скорость, и, перепрыгнув через кисть, падала на холст. Наконец Ее сердце не выдержало.
- Ты еще спишь?,- сказала Она, повернувшись к постели.
- Нет, малыш, я уже давно проснулся, ответил я.
- На что это похоже?
- На тебя!
- Ну, я же серьезно!!! Что ты тут видишь?
- Тебя!!
- Ой!,- Она медленно попятилась от своего "ребенка", не живее чем кисточка в ее руке.
- Ты прав... это действительно очень похоже на меня!,- и Она прижалась ко мне, дрожащим осенним листом.
- Ты боишься?
- Да
- Чего?
- Ты будешь смеяться...
- Нет.
- Обещаешь?
- Обещаю,- и я закрепил свою клятву поцелуем. Я почувствовал, что мы стали большим, чем были. Так, как будто наша кровь смешалась, ритуалом, древнее, чем мир. Кровные родственники ... кровные любовники...Она молчала. Я не настаивал...
- Я боюсь, что когда допишу эту картину, я умру,- и она прижалась ко мне еще сильней.
- Тогда я не дам тебе ее закончить.
...
Роза ветров нашей жизни немало поносила нас. Судьба даже ласкает ударами. Часто не разберешь, когда она милостива, а когда гневается. Сколько раз приходилось сбегать от всего, срываться с места, укрываясь за "стенами" объятий. Мир бурлил за окнами. Ежесекундные Революции духа; Сотрясения вселенной; Низложения мира к Ее каблуку. Все таяло, в квадрате кровати, тепле одеяла и молчании. Минуту передышки, и вновь с головой в это кипящую утробу ада. Ведь ад не после смерти, а до. Рай тоже нашелся, в проклятом отрезке между рождением и перерождением.
Иногда Она доставала Холст и расцеловывала его новыми красками, но каждый раз, пугаясь, прятала его вновь.
Я вошел в свой подъезд. Мне говорили, но я не слышал. Мне показывали, но все, что я видел, была черная полоска росписи на Холсте. Полицейская лента окутала комнату. Белым пауком лежал на полу силуэт Той, чьи поцелуи до сих пор обжигают меня. И я ревновал, что Она никогда не целовала меня так, как этот Холст.
Я улегся на постель, лениво оглядывая наследство, столь нечаянно доставшееся мне: кровать, кресло, окно, и Холст. Темный квадрат кровати, в нем чернело окно, и уходила вверх та дорога, по которой навсегда ушла Она.