Особенно если это старое кладбище, поросшее деревьями. Но это не должно быть старинное кладбище-парк, кладбище-монумент, где могилы и надгробные надписи уже утратили следы недавнего, острого, свежего человеческого горя, превратившись в музейные экспонаты под открытым небом. И это, конечно же, не должно быть поле с расчерченными кварталами, где могилу человека ищешь как на проспекте, на стритах-авеню, где не только сами похороны, но и послепохоронная жизнь могил и, кажется, самих их молчаливых обитателей подчинена конвейерному распорядку: венок от коллег, памятник за 21 тысячу, или за 14 тысяч, скамейки продают за углом, и целый проспект умерших в ноябре 2003 года... И ветер, ветер! Старое кладбище лучше еще и потому, что смерть там не имеет такой бескрайней и удручающей силы: наряду со смертью в виде могил там довольно основательно присутствует жизнь в виде деревьев, травы, папоротников, муравьев, птиц. В общем, нужно кладбище с улочками и переулками, тенистыми аллеями, криками ворон и грачей в небе, добротными могилами генералов-фронтовиков, профессоров, не снявших очки даже по случаю последнего фото, и простых граждан, представленных на поверхности стандартными формованными бетонными крестами. И надписями, такими, как эта: '06/ХII/1963 - 21/VI/1975. Пантелеев Григорий', и с новой строчки: 'Гришенька, кровиночка моя, невыносима жизнь без тебя. Жду встречи с тобой. Мама'.
А ведь о многом можно подумать в минуты такой неспешной прогулки. Например, часто ли ходят ученики на могилу профессора? Да и помнят ли, где она находится, найдут ли самостоятельно? А был ли брат или сестра у Григория, которые хоть как-то могли бы утешить мать? А если не было, родила ли она еще одного, ведь если Гриша был не поздним ребенком, то по возрасту она еще вполне могла бы... А по здоровью, материальному и семейному положению, внутреннему состоянию? Может, зачать нового ребенка после смерти (какого - старого?) Гриши ей показалось бы кощунством?
А каков масштаб сегодняшних твоих дел и проблем? Сравним ли он с масштабом хотя бы твоей жизни? Может, откладываешь самое главное на потом, а этого потом может и не случиться? Имеет ли значение для мертвых, как ухаживают за их могилами? И вообще, есть ли загробная жизнь? Если ты пришел на могилу к родному человеку, как ему ТАМ? А кого бы ты хотел видеть на собственных похоронах? Что будет, если встретятся, скажем, жена и любовница? Или даже проще: жена и бывшая жена? Хотя ведь они теперь обе бывшие, просто одна - последняя - будет называться вдовой, и то до того момента, пока не выйдет замуж вновь, а после того станет... непонятно: вновь бывшей женой? Но как можно вновь стать бывшей? И женой покойного тоже не станешь, тем более, что у нее уже будет другой муж. Вдова Иванова и жена Петрова одновременно? Но это слишком сложный титул. В общем, нет ясности... Да это и не важно. Что должны будут сказать эти люди, о чем промолчать? Какой эпитафии ты желал бы больше всего? Что нужно немедленно сделать, чтобы прозвучало именно это? А надо ли это делать? Простые вопросы.
Поздней осенью, приходя на могилу к близкому человеку, мы разгребаем снег, ставим и зажигаем свечку. И приходит в голову мысль: а может, ему там теплее от нашей свечи? Если б знать, я бы каждый день приезжал бы и зажигал новую. И покупал бы свечки такие большие и толстые, вроде финские, они долго горят.
Странное дело: ценности, 'правильные' при жизни, и чаще всего упоминаемые после смерти человека - на кладбище и на поминках - сильно отличаются друг от друга. При жизни - это: как выполнял указания начальника и генеральную линию партии (фирмы, кафедры, просто общественного мнения), был ли ориентирован на результат, много ли зарабатывал денег. Но ни о чем таком на поминках не говорят. Встают и говорят о другом: вот этот человек мне бескорыстно помог; а я всегда чувствовал мамину любовь, даже когда мы жили в разных городах; к нему всегда можно было обратиться, как к человеку... Что же является более важным? И где, в каком случае мы больше лицемерим и говорим то, что надо?
Об одном и том же, в принципе, говорят на всех поминках. О покойных ведь плохо не принято. Но вот как говорят? Сколько искренности в том, что говорят? Или, по-другому: каков процент людей, пришедших или взявших слово по обязанности, для приличия, не по зову души. Это сразу видно и слышно. Это и есть, может быть, последнее, посмертное испытание человека здесь, в этом мире .
Вообще, на похоронах и поминках ожидаешь, что в отношении умершего человека, или, так сказать, перед лицом смерти, все прижизненные обиды и недосказанности должны растаять, улетучиться, и остаться должны только добро, сопереживание и светлая память. Кто-то с кем-то не встретился, не позвонил, был недостаточно, по чьему-то мнению, внимателен... Ушел к другой (другому), когда это стало неизбежным. Все это вроде бы должно забыться и проститься. Но, видя лица людей и принимая участие в их беседах, понимаешь, что это не так или не всегда, не совсем так. Бывшая жена не может оставить обиды, и, хотя одета в черное, сидит с поджатыми губами, словно хочет еще разок, пользуясь случаем, упрекнуть 'бывшего'. Дети, с которыми покойный мало общался, слишком рано начинают улыбаться своим разговорам, быстрее даже, чем прилично по общему сценарию нарастания количества выпитого и параллельного уменьшения текущей боли. А уж если покойный был беспросветным алкоголиком или тяжелого нрава, многим успел насолить или даже более того, то формальность процедуры и хороших слов становится иной раз просто неприличной.
Еще на поминках кажется, что не только отношение к покойному, но и отношения среди оставшихся жить изменятся. Что теперь и в твоей жизни все будет лучше, чище, без мелких семейных обид и ссор. И ты даже благодарен умершему, что он ценой своей смерти преподал всем такой вот урок искренности, терпимости и добра. Ты можешь внутренне простить непутевого ребенка, решить обязательно позвонить тому-то и той-то, ты особенно ласково, но совершенно естественно стараешься говорить со своей женой или с мужем, ты чувствуешь, что быть внимательным не так уж и сложно... Но проходит день, другой, третий, и все становится таким же, как и было до смерти этого человека. Обиды, непонимание занимают свое привычное место. А могут и усилиться, если покойный брал на себя часть каждодневного труда по улаживанию конфликтов или просто своим присутствием и своей жизнью объединял семью.
Но один свой долг умершие все же выполняют более или менее постоянно. Как последний рывок на амбразуру, последним (на этой земле?) усилием они собирают вместе родных и друзей, которые, не будь этого печального повода, так никогда и не собрались бы, не поговорили бы, не посмотрели бы друг на друга, может, впервые за много лет.
'Жизнь - это то, что с нами происходит, пока мы строим планы'. Вроде Дж. Л