В 57-м автобусе просторно. Словно заговоренный, большой прозрачный аквариум плывет в сером городе, разгоняясь на ''8 марта''. Он все про нее знает, про серую улицу и цветных рыб, плывущих у него в животе. Нового нет, все как всегда, нового нет.
Он привозит ее на Большакова каждый день ровно в 8.00 и, если я не уехал раньше, она сядет рядом со мной. Может быть я ей нравлюсь.
Может - рядом она отдыхает. Говорят. моя аура мягкая очень, ведь, где я - там вьют гнезда ласточки.
Еще можно подумать, что мы с ней оба равноленивы. Ведь я занимаю самую ближнюю пару сидений от двери. Но всегда сажусь у окна.
В окно видно, как мимо медленно стартует черный его Патрол. Он никогда машину не моет, она никогда не машет ему, прощаясь, я всегда сажусь у окна. За окном не самое интересное, но и мне нужны особенности.
От нее пахнет. Сексом, постельным теплом, -всем. чем пахнет женщина после ночи. Должна пахнуть. Лучше. если пахнет - для женщины, но не для соседа в автобусе. Однако, я ее обоняю. Такая у меня привилегия на протяжении двух остановок. Потом - выходит.
Поэтому я тороплюсь. Надо успеть.
Скосив глаза, я вижу ее грудь под растегнутым плащом и блузкой, молодое, чуть сонное лицо, улыбчивые, прикрытые в дреме глаза. Я всегда молюсь, чтобы аквариум ехал потише, чтобы она так и спала у меня на плече - долго, весь маршрут, и потом обратно. И снова, и снова. Я бы платил весь день, всю жизнь, только бы ехать, держа на плече ее голову, в одном автобусе. Но со светофор аквариум дергает, она напрягает прямые пальчики рук, просыпается. Да, у ней хорошие ноги.
Вчера автобус чуть припоздал, и я увидел и толстого армянина за рулем Патрола. Оттолкнувшись от руля вытянутыми руками, он смотрел ей вслед, как на купленный вкусный кус мяса. Он был ее собственник. Ее хозяин. Любитель минетов, мастак проговаривать все, чем за шашлыком они хвастают на своем языке, сперва взглядом, а там и кивками указывая на ту, с которой они, оговариваемое, проделывали, и, большею частью, проюелывали для того, чтобы потом, прицокивая, рассказать, затем, она не их крови, нет, поэттму и не стыдно, и можно. Ведь, чем больше расскажешь, тем больше же уважения. От своих, то есть от людей.
И он трахал ее, и гордился ею, и рассказывал, и имел с этого, как имел с того и с другого, и с третьего, и - экономил на ней, всегда, даже тут, сворачивая на Щорса, не проезжая до следующего перекрестка, высаживая ее автобусу предварительно, на остановке моей. Может, потому и без сил, она просто падала на ближайшее свободное просто ослабнув, а вовсе не из-за ауры. Ну да, взглянув, понимала, что не обижу. Думаю, она бы сейчас упала рядом у клетки со львом. лишь бы минутку дали поспать.
Не успевши умыться,она стесняется, отворачивается... Но скоро привыкнет и перестанет. Перестала же стеснять чужая речь говорящих о ней мужиков. Отупение тоже спасительный плащ. Признанный у людей, священный. Терял же сознание Он на кресте!
А душевая, верно, есть на ее работе, с остановки она неизменно шагает в одно и то же здание. Это двух шагах.
И вот тут-то наш аквариум и подличает. Колесный негодяй знает людей, и застывает, чтобы, приклеен глазами, я следовал каждому движению женской фигуры, выучивая ее шаг, вслед движениям талии. Когда, поднявшись на крыльцо, она берется за ручку двери, наш аквариум спохватывается и - гонит.
Прощай! - мысленно кричу я ей.
Здравствуй! - она отвечает.
...Она???
В раскрытых форточках шум то вянет в зелени оживших дерев, то молотком лупит в уши. Это отражения звука от рекламных щитов. Где же был я, когда она была свободна? С какой дрянью спал я? Зачем с ней спал я? Вот, вот, вот молотки!!
...Третья неделя, каждое утро.
Чтобы выжить, женщины смиряются, привыкают. Я должен, я не могу, я... я - знаю, что делать. Сегодня шепнул ей, что заберу отсюда. Она спала на плече, как все эти три недели, едва ли и поняла.
Ну да неважно. У меня есть граната. Завтра, когда откроется дверь в зарулившем на остановку черном Патроле, я дерну чеку, а как только к отмытому дождем асфальту вниз спустятся, чуть вбок, кокетливо, ножкии в голубеньких лодочках, - отпущу планку. И сразу пойду к двери. Что бы он ни делал, он не солдат, сообразить не успеет.
Обычно. она не прощается. Никто не прощается с тем , кто глядит на тебя, как на мясо. Просто спускает ноги, оглядывается, уходит. Дверью хлопает, наклонясь, он. И вот в этот момент я и кину ему на брюхо гранату. Останется две секунды. Тут никто не успеет сообразить.
Почему так? А важно не то, куда уходить, а чтобы обратно дороги не было. И вот я брошу гранату, и, с ней вместе, в автобус. На наше место. Рядом.
Вдруг, это не только усталость? Вдруг!!
Думать что дальше - боюсь. Главное сейчас, граната. И, конечно, весна с дождями и в белом цвету, отражения в лужах. Главное - птицы ночами. Соловей, мягкая аура. И... и... - да все сейчас главное. Она! Вот только бы не прощалась.