А трактор выгрызает тишину,
как маленькая красная собачка,
через плечо оглядываясь,
- скачка
давно заброшена:
нашла себе войну.

А трактор выгрызает тишину,
как обозлённый острый жолтый конус.
Не очень-то об этом беспокоюсь,
Поэтому, наверное, живу.

Живу, живу, зову к себе слова,
лежащие по травам в беспорядке,
кто с сигаретой, со стекляшкой в пятке,
а кто-то собачонкой...
- Голова
        закружится,
пока упомнишь "жажды"
ассоциации /в розлив/
"бумажный" /стакан/
и "сушшь" /прости/,
- как ожиданье влаги.
- Какие-то расселины, овраги,
где глина спеклась, а жара жива.
Живей живой, -
ползёт, хрипя, и шевелится,
мгновенно "гриль" влетающая птица
становится
сама себе своей хрустя фольгой.
Тугой.
И не боится странствий,
как шапка тростниковая вьетнамца,
которой проиграл войну ковбой.

И, всё же, я жалею тишину,
в которой, прогрызя, уселись:
конус,
      собачка красная,
/об этом беспокоюсь лишь потому, понятно, что живу./

...Живу, живу -
пока она слоится.
Течёт, густеет, - то летая птицей,
окрашивая грифелем Луну,
собачку,
присмиревший конус,
меня /хотя, живой/
не беспокоя
для этого овраги и войну.
Усталые овраги и
- войну.

Умрн.