Конечно, внеморальным художественный текст имеет право быть, поскольку, на протяжении его, автор - всегда Бог. Это вызывает желание длить и длить письмо, - вектор графомании, хотя - долой и подальше все определения, относимые к категориям болезненности, когда речь о писателе Набокове. Ведь Владимир Владимирович, по общему представлению, точно не графоман, если только сама склонность к словесному изъяснению не является своего рода болезнью.
Церковь отрицает искусство, искусство слова - в первую голову, ибо к чему множить сущности - в мире и так всё есть. Однако, писатели, с упорством, достойным, но удивительным для нормальности, пишут и множат, чтобы мы читали, и мы читаем, но - когда же жить? Часов у человека мало.
Поэтому, я, отчасти солидарный с церковью (ибо полезно прислоняться к большему), берусь избавить читающую публику от заблуждения в отношении малого - но беса. (Стена, у которой встал - или "был прислонен" обязывает, хотя бы и к выбору лексики). "Лолиты" Набокова. ...Ну, что ж, ну и пусть, ну и пусть.
Итак, соблазн слова, как определение врага.
Почему именно Набоков? Потому что "Лолитой" этот мир достали. Бог с ним, что опыт легализации педофилии оказался успешен, и редкий способен противостоять соблазну, о котором трубят любые мыслимые герольды. Повторяю, это - ладно, ибо, как определено, автор текста, - в нём - Бог. Но ведь мало-мало, а нету книги, столько же разрекламированной (позднее я эту фразу повторю) и настолько же зря. Ибо, если определять сущность литературы, как способ передачи информации, посредством образов, то нету иного способа ею, информацией, здесь воспользоваться, кроме как, подобно Гумберту, умом занедужить, Лолите - попасться маньяку и, как Шарлотта Гейз - умереть. Итоги могли быть печальными, но церковь права, этот мир управляем, и потому мы имеем миллионы красногубо облизывающихся, при, всего только доле процента подлинных маньяков. Хотя, на взгляд, Владимиром Владимировичем сделано всё, в доступных ему пределах, чтобы оказалось иначе.
Но, повторяю, мир управляем.
Теперь о пределах.
Разумеется, автор сам накладывает на себя шоры. Чем внеморальней текст, тем он хуже, ибо "гений и злодейство"... Хотя, В.В.Набоков поставил своего рода рекорд сближения этих сторон. Словно сшивал, сшивал и сшил, но строчка - холодная и малочувственная - дратва ума очевидна. Французы ругали Флобера за то, что видно, как сшита "Саламбо". "Лолита" в этом отношении одна сплошная штопка. Ибо под текстом дыра - умозрителен, одною холодностию ведом герой, столь же суха, пусть и густо оконтурена, девочка-героиня. Они тени, потому что поставить в подобную ситуацию живые образы, даже Набоков не смог. Это задача для психопатолога. Или попа - оба героя романа - бесы, по большому счёту, бесы, у которых, как известно, нету спины.
Почему?
Потому что иметь спину, значит иметь облик с другой стороны. Тоже тёплой, живой, но другой. А Гумберт, пользующий девушку, (кстати, пользованную до него, по её собственному выбору), как раскрашенную и одетую резиновую куклу, то есть исключительно для удовлетворения физиологии, не интересуется душой девочки, она ему ни к чему - (поскольку в неё ничего не засунешь), и - девочка растёт так же как и он сам, односторонней - без спины.
Только мадам Гейз-Гумберт, оставаясь вне точки приложения безумия, теплокровна. - Она объёмна, и ею вытесняется озерная вода, где новоявленный супруг-тень хотел бы, да не смог утопить свою жену. Сил не хватило, души. Любопытно, что 35-летняя "старшая Гейзиха" живая не противу избытка уничижительных именований, а благодаря им. Ведь всё, одобренное Гумбертом, невольно становится его соучастниками, приобретая сладковато-гнилостный запах извращения. И припачкано оказывается многое - вот результаты усилий ума, попытавшегося привести себя к успеху насильно, - соблазна, из серии "не для всех", который воспользовался Набоковым.
Следы его трёхпалых лапок - непрерывно растянутые в усмешливой гримасе уста повествователя. Происходящее, особенно там, где касается отношений с девочкой, представлено в интонациях иронии, а застенчивые иносказания почти неизменно насмешливы. Действие как бы окинуто стыдливым взглядом наискосок, в доказательство осознания героем своего моральное уродства. Так и задумано. Как бы шпион-Набоков пишет, как бы опасливо вербуя читателя в свои сторонники тем, что как бы отстраняется от происходящего на листе. Он кривится, описывая, делая отстраняющие жесты за спиной повествования, словно бы говоря: "пардон, господа, ах, принуждён профессией, а в сущности, видите, здесь такая мерзость!" - реакция тройного агента, надеющегося за рядом предательств укрыться от подозрений в свой адрес.
Только не получилось: "публика... - слишком - ...дура", и, пропустив мимо глаз жесты и мимику, закоротила автора с педофилом напрямик. Текст романа зря холощен был насмешкой изворотливого ума.
Однако, соблазн всегда равен наступающей после ответственности (исключения внелитературны). Изобильный инструментарий предполагает совершенство творения, а роман "Лолита" в результате получился убогий. Односторонний, плоский, как реклама, каковой он и есть - реклама имени В.Набокова. Убогий, то есть он "под Богом", как под Богом любое слово, дальний родственник Того, с которого "есть пошло". Однако, этот текст не стОит сам, а лежит, вертикально не держится. Для того, чтобы ему быть, необходимо постоянное присутствие высших сил, озаботившихся его существованием и привлекших для этого массу народа, надувать не стоЯщий и нестОющее вниманием, будто воздушный шар.
...Теперь - о читателях, об отдающих своё внимание удлинённому и лежачему.
Всех любителей "Лолиты" можно легко и просто отсортировать на две фракции.
Диаметр ячей решёт определит -простите тавтологию - степень осознания человеком своей осознанности. Ибо если выбор в пользу "Лолиты" искренний, то он или профессиональный (литературный) или сущностный (психологические, а в худшем случае психосоматические либо уж чисто биографические совпадения с описанным).
Если же ни то и не другое, тогда читателю историй про совращённую нимфетку должно тщательно ощупать себя себя перед зеркалом со всех сторон и, глядя отражению в зрачки, проговорить следующее:
Я это, или это не я? И если всё же я, зачем клюю на пластмассовую мормышку?
В том, что роман - пластмасса, - убедиться легко, просто сравнив историю его с работами великих русских писателей, благо, оных в избытке, кризисы только за рубежом пугательны, а литературу в России они не берут.
А то, что мормышка...
- Самым простым тут было бы предложить любому представить себя на месте Гумберта, с его историей и попытаться Думать-Действовать-Договариваться с Лолитой так, как ДДД Г-Г.
Даже при очень больших усилиях - не клеится образ, сыплется, выпадают винтики-саморезы, наживо всаженные в тонкий жестяной корпус, чаще, не скреп ради, а лишь для видимости.
Самое простое - сила характера "Гумберта Гумберта" крайне мала и жесткость, необходимая для подления во времени и пространстве этого нелегального союза, отсутствует. А всё складывается. Всё-всё.
- Сказка?
(примеров, буде потребуется, море).
- Сказка.
Но, поскольку способность к перевоплощению вне контекстного меню ХОМОЛИСТАЮЩЕГО,
то есть более точный инструмент определения личности защитников этого незаслуженно знаменитого произведения Владимира Набокова.
Ведь, как уже указано, подробное обсуждение текста - задача другой статьи, здесь мы обсуждаем "Лолилюбов".
И вот:
- то, с ЧЕГО начинается ваша более или менее гневная (остроумная, длинная, жесткая, или - как мычание, или речь древесного гриба) отповедь критикам этого "романа в движении",
и есть главная проговорка.
Начинающий с просьб (окриков) отделять моральную сторону текста от его художественной ценности, это - латентный ханжа.
Но, увеличение громкости уговоров до гнева и обвиненений говорят не о степени внутренних напряжений, накопленных душой, а лишь о степени зомбированности, иначе говоря гипнабельности личности. Ибо мало в мире литературных произведений настолько разрекламированных, причём в наиболее безотказной, негативной, то есть осуждающей форме мэссиджей.
И вот поддаются, и живут в поле притяжения и жужжат, когда кто-то говорит, что одна из иконок червива.
А как иначе?
(тут возможна попытка определения отличий и маховых перьев, по которым те или иные книги становятся иконками определелённых кругов, реже - слоёв общества, но это тема другой "тёрки"
А, возвращаясь к нашим.., полагаю выделить еще одну категорию читателей "Лолиты". Это эстеты, то есть полагающие необходимым разбираться в извращениях не так, как в них следует разбираться, то бишь с учебником психопатологии в руках, а наскоком, да еще и не теряя ощущения "приятности" бытия. Тут к месту и трагический Оскар Уайлд, из которого более всего ценимы не "Поэмы", и уж конечно не "Баллада...", а любовь к Альфреду Дугласу, ибо - что может быть важнее? И Сапфо - по известной причине. И ...
Эстеты, одним словом.
Отсюда, кстати, и опять мостик к кругам, где столь ценим Набоков. Надо, надо бы понимать, коль скоро чтим себя читающими, причины, по которым мы любим книги. Набоков "Лолиты" - бесспорно, здорово, но -это книга для писателей, это "Мервая петля" литературы, по сравнению с .... - именами из школьного курса литературы. Набоков тут - раскрашенная картинка, бабочка - над галерами и штольнями, над кандалами и кровью подлинной литературы. Ценить его здесь, в петлистом повествовании, скроенном для прицельного поражения зрения, слуха, и чего там еще, еще чего - у кого чего болит, - после бесчисленностей гекатомб, их запаха и летающих над кострами жарящейся человечины птиц, это...
Как вы сказали - "...додумает сам" ?
А додумает - о чём?
...Есть только одна категория читателей, которой следует прощать всё. И уж конечно "Лолиту" Набокова. - Ведомые безошибочным чутьём и вкусом, они читают без осуждений, удерживая внутренний взгляд лишь на своем мире, в котором столько простора, что хватит и для нимфеток, и для Богов, и... - да хоть бы и для бесов. Они не гордятся умножением знания, может быть - плачут, но искренни и любуются - всегда.
Их корень "люб". В нас, человеках, корень сей - главное.
Но его нет в "Лолите". Испуганный ум выковырял его из Набокова, и сунул в неё другое. Что ж из того, что в романе главным оказалось возвратно-поступательное движение. Главное, глаза поражены, для мира - главное.