Пинкоды, коды говоренья... Втекая под экран, в ладонь,
текут слова одно мгновенье, потом - молчания огонь.
И пытка медлящего часа, и дней, и месяцев пути
покуда нарастает мясо дыханья вслух. - Перевести?
Подстрочник вечен: "Ты... Увидеть... Обнять, любить,
уснуть вдвоем..." и - аут. Остальное вылить
как чай спитой! - Покрыт быльем и пустотой, бесславьем,
скукой трезоров лай, машинок счет, живых машинок,
чьи минуты, машинные, наперечет, а прейскурантные желанья
вполсика можно обоссать, без всякого к тому старанья,
чью мать... И точно, да, была же мать! И кто-то карболитом
трубки зубную вкось убив эмаль, кричал "Люблю", а, может, жутко
молчал, и мнился ей финал, кинжал... Ну, что еще им мнится, когда,
опасности презрев, красотка, умница, девица! - является в твой скромный хлев
и остается... Остается об этом память навсегда:
у них она за юбкой шьется, у нас - как ляжет... Но беда
не в позах и пустом стакане, не в утекании любви
и не в резинки надеваньи или разутости... Плыви,
пусть, вправо, к волнорезу, или, навыворот ладонь,
поставив, словно королева, что ведьмою была, ты ноль
- или событие, мечтанье - или пинкод, иного нет
всегда неровное дыханье вне прейскуранта, а минет
- в нем, и намного проще, лишь бы оплата шла налом,
тем, ясный перец, гуще "Порше", сиротский скоренький подъем,
который взлетом называют или, как это... "Взяв разбег..."
- Бл...ье невысоко летает,
не выше кошелька... Но век - бежит, сбивая крышки,
как молоко, по дням, вдоль ям и предъявляет свою книжку
в раскрытом виде твердым пням, подносит крашеным ресницам,
щипает, дергая усы, но там - седлают кобылицу, счет оплатив ей за часы...
...Дыша печально и тревожно, я снова трубку достаю
мне код известен твой, возможно, он тот же что и Там, в раю,
а может и в аду, - не знаю, куда тариф нас заведет
сейчас... Боюсь, и замираю... - Ответь! Ты, слышишь? - Жизнь течет!..