Марине
Подсчёты камешков, подкидыванья птиц,
капель из краника, осунутого медью,
давным давно, где солнца белый шпиц
облаял двор, и, переполнен снедью,
уснул в вершинках тополей,
в волненьи слитном, беспрестанном,
как волны синя-окияна,
где Кит чернильный средь морей.
...Он воду пьёт. И дышит. И гудит,
дымы пуская без обмана,
чтобы штормами шевелил Нептун, сын краба и тумана,
Царь всех царей.
Там горе-не беда,
и медь оркестров ярче злата,
за всё, навечно виновата
пока, по стыкам, поезда
уходят в жёлтый семафор,
а проводник в зеленой шапке,
мельчая, как веночек зябкий
в нору ушел,
уехав,
вор.
А двор -
один среди камней.
А город горбится кружится,
и если задушили птицу,
вот новые среди ветвей
роятся, кормятся, галдят,
желты и клювики, и ноги.
И коврики, как осьминоги
в подъезде стареньком лежат.
Уже не помнят ничего,
уже им нужное лекарство
не здесь, а в тридевятом царстве.
И
скоро отдадут его.
Умрн.