Щеглу
Серый слон на траве, и крахмальный жасмин,
что за мягкое ухо засунул вожак,
говорят, что мы спим,
если очень хотим,
если надо, - когда поперёк и не так
пробирается жизнь не по дням, а ко дну.
Если стопы, упрямо, в одну,
а глаза
возвращаются снова, туда, где уснул,
(лучше бы утонул, да вот смазал).
Слизал
эту долгую ночь вместо дней
у кого?
Как проснуться ли, вынырнуть тут
поскорей
на траве мировой, по горлО, гробово
эти сны со слоном, как вода или клей,
где я мухой прилип,
языком,
- пересох. Посох нужен,
да сон: вырезать не с руки.
По песку бы уйти - налипает песок,
по воде - не Иисус (а ведь были деньки!)
А ведь, если припомнить...
Да, странно сказать,
даже чудо бывало!
Какую весну
забываю, пытаюсь, сшиваю глаза,
- не смотрели б! Но надо, устали - войну
разливать по поверхности чашек,
столов,
по ладоням и лысинкам, по зеркалам,
на которых (пожалуй, не надо слонов),
и приходят коровы...
То новый Сезам
отмыкает обычный наборчик чудес:
вот пластмассовый кубик судьбы,
вот барбос,
для охраны.
- Он плюшевый! - кто-то сказал,
и исчез,
сострадая.
Наверное, это Христос.
Он, конечно же Бог, - остальные молчат.
наблюдая, как длинные гвозди, палач,
забивает в ладони. Негромко стуча.
- Мякоть.
...Ладно.
Всё - сон. Несерьёз
и не плачь.
Да, не плачь, а терпи. Это не навсегда.
Мы когда-то проснёмся, поди, не сурки,
Добегает до нор снеговая вода
и встаём.
...У иных, вместо влаги, - гудки.
Это вечный Шопен, подметает асфальт
рыжим визгом надраенной меди,
- старик,
уступает дорогу. И едет
назад
В сны, к слонам.
И жасмину.
Один, как привык.
Умрн