Ветер соскочит, и, только из стремени, 
- нна! Дополна чашка сухой позолоты! 
Стебли травы обдирал, удалой.
По степи  стремена
утром золОтят, а днём 
- в серебро тонкой, древней работы.
Вечеру - медь. Ибо вечер есть день
без головы: время, саблей тяжёлой и острой,
наотмашь... 
Кровь истекает, спекаясь лепёшками - тень 
мир затопляет, где золото пламени - остров.
Золото - пятнышком, точкой в углях, - комары 
огненные над костром - золочёные стрелы,
чёрный отец степи шлёт, поражая глаза и умы
дрёмой, предвестием сна, 
- это, степь, твоё тело
жАркое. ...Груди твои, голова
тают в подол древней матери-ночи.
Просто смотрю на огонь, и слежу, 
чтоб сухая трава
не занялась: время этого хочет.
Топот и звяканье - ходит вокруг черный конь.
Хочет отнять мою жизнь - себе в долю.
Так Тамерлан забирал у покорных - красавиц, и полю
воина шлёт верхового, но тот, на огонь
смотрит, горстями комкАя узду. 
- Я смотрю.
      Степь смотрит. 
          Ночь загляделась на пламя.
Только оно, золотое оно 
- пока с нами,
золото пламени, - я неприступен ему,
воину времени. 
Вечны:
       я, 
          степь,
                шеточки трав по щекам её,
                                  духи-джейраны. 
- бродят, змею опасаясь, но зная, что день
тронулся в путь - бинтовать светом раны,
страхи ночные, усталость - из той
чашки с густой 
позолотой. Глиняной чашки "вчера", чей настой  
дней 
избыл всю работу.



Уморин