.
.
Вот и один. 
Сойду на снег.
Двор выметен, закрашен белым,
и, первый след, - даже не бег,
скользнул и вдавлен одубелым
ботинком зимним глубоко. 
До черноты простынь
прошита, 
и зелень в мутное окно 
впечатана.
- Она убита 
моим уходом в октябре?
- Ничуть, не может быть такого.
Ишь, извилась! Оттает снова, 
и закурчавится к весне,
лишь дай
срок вызреть подо льдом,
в земле, чьи корешки когтями
вцепились в тьму, построив дом,
набрав в карманы яблок. 
Сами 
храним тепло.
Тепла и ей!
По белой целине, как прежде
иду, сбивая снег с ветвей.
И, увеличенный одеждой,
насуплен, твёрд, упрямо нем,
иду. 
На взгляд, титан суровый. 
Почти что Бог.
...Пустой, неновый, 
усталый слабый от измен.
Один. Не камень, не пустырь, 
- живой. Споткнись - конец
дороге.
Но, путь везде.
Мороз нестрогий.
Назад никак. Там только ты,
да наше прошлое живёт.
- Взглянуло вслед, или устало
прикрыло веки?
Скользко. Встану,
смотрю за крайний поворот.
Там  где-то море. Облака, 
стоят над серыми волнами.
Туда, туда шаги! Что замер?
Ступай, живой, беги, пока 
отцеплен от крюка. 
Лечи
ошибки сквозняком дороги.
Живи свободой. Если строгий
ошейник взялся отучить
передвигаться по земле,
лететь по водам, плыть по небу
- ломай. 
Как Он ломал те хлЕбы
мир сей желая накормить.
.
.                          
 Умрн
.
.