Женя попала в Америку в погоне за ускользающей мечтой. Эта мечта упорхнула от нее за океан, и теперь она спешила вдогонку. Звалась мечта - Максимом, Максом.
Макс уехал, сославшись на необходимость срочно покинуть Москву, но уверял, что отъезд никак не повлияет на их отношения - он будет ждать ее столько, сколько потребуется.
Уезжать не хотелось. Несмотря на молодость, она была уже весьма уважаемым врачом-онкологом, влюбленным в свою работу. С ее мнением считались, с ней нередко советовались даже более опытные коллеги. Жаль было оставлять все это. Женя, разумеется, не собиралась бросать медицину, хотя понимала, что ей предстоит долгая и мучительная борьба. К тому же грустно было расставаться с родителями, с друзьями, с Москвой. Но любовь к Максу была сильнее - Женя была готова следовать за ним куда угодно.
Разрешение от родителей она получила быстро, хотя они и не одобряли ее решения. Не обошлось без слез и упреков. Мама подписала бумаги с поджатыми губами, демонстративно не глядя в Женину сторону, целиком сосредоточившись на внуке. Она обнимала его исступленно, с подчеркнутым состраданием, словно он внезапно осиротел:
-- Бедный ты мой, бедный!
У Жени сжималось сердце, но она не позволяла сбить себя с толку.
Неожиданное препятствие возникло в лице бывшего мужа:
-- Не думай, что тебе так легко удастся исчезнуть и увезти моего сына.
Женя знала - он говорит это исключительно из вредности - сын был ему совершенно безразличен. Он месяцами не звонил, забывал о назначенных встречах, обещанных игрушках и днях рождения.
Он уперся и явно наслаждался своей властью. В отчаянии она спросила:
-- Чего ты хочешь?
-- Денег. Заплати мне, и можешь проваливать.
-- Сколько?
-- Я еще не решил, мне надо подумать.
Думал он долго, глумясь и изводя Женю ожиданием. Он либо вовсе не отвечал на ее звонки, либо заявлял, что еще не готов. Когда он, наконец, объявил приговор, Женя остолбенела - сумма была устрашающей:
-- Да, где же я возьму такие деньги?
-- А это уже твоя забота!
Он ушел от них пять лет назад, когда сыну едва исполнилось два года. Семейная жизнь заметно утомила его еще до появления ребенка, а с рождением сына все в доме стало вызывать откровенное раздражение. Женя всячески пыталась угодить мужу, но и ее покорность, и забота приводили лишь к новым приступам гнева. Однажды, пока Женя была на работе, он собрал вещи и ушел, оставив коротенькую записку, какую мог бы написать совершенно посторонний человек
Женя бурно переживала его уход. Острая жалость к себе сменялась не менее острой ненавистью ко всему миру, включая даже сына, хотя она пугалась этого и стыдила себя за черствость и несправедливость.
Именно тогда Женя познакомилась с Максимом. Ее жизнь сразу преобразилась. Нудное однообразие сменилось непрекращающимся праздником. Макс нравился ей всем, но особенно подкупало его отношение к окружающей действительности, его заражавший всех оптимизм, умение с грациозной легкостью решать любые, казалось бы, самые неразрешимые проблемы. Ее существование, состоявшее прежде в основном из борьбы и горьких разочарований, превратилась отныне в романтическую феерию. Макс забрасывал ее цветами и милыми пустяками. Возвратившись после дежурства, она нередко находила у своей двери пакет, источавший изумительные запахи, наполненный разнообразной вкуснятиной и с воткнутым букетиком цветов. Без всякого предупреждения в ее доме раздавался звонок, и на пороге вырастал посыльный с огромным букетом или с пирожными из лучшей кондитерской. Женя купалась в его любви и удивлялась, как она могла так долго терпеть постоянные придирки и вечно недовольную мину бывшего мужа.
И прямо посреди этого праздника, Макс уехал. Женя ужасно не хотела отпускать его одного. Она знала, что будет безумно тосковать по нему. Кроме того, она боялась, что с его отъездом все исчезнет и никогда уже больше не повторится.
Поначалу Макс писал и звонил почти каждый день, по-прежнему посылал ей цветы, но постепенно звонки становились все реже, хотя его голос был таким же нежным, и он все так же торопил ее с приездом. Она понимала, что на расстоянии чувства тускнеют, и их накал неизбежно ослабевает, и потому очень спешила все устроить, чтобы не опоздать.
Но быстро собрать нужную сумму, дабы откупиться от бывшего мужа, не удавалось. Женя продала все, что могла, но выручила всего лишь малую часть. Наконец, с миру по нитке она наскребла то, что требовалось. Путь был открыт.
Они уезжали налегке. Денег она лишилась, а особого имущества брать в дорогу не собиралась. Макс советовал ни о чем не беспокоиться, а она привыкла верить ему без рассуждений.
Макс встретил их в Нью-Йоркском аэропорту. Он нисколько не изменился и, как всегда, держался безукоризненно. Расцеловал их обоих и вручил Жене огромный букет ее любимых разноцветных гербер. Отвез в снятую для них квартиру и убежал, сославшись на неотложные дела и наказав отдыхать с дороги. Он пообещал появиться вечером. Женя была счастлива снова видеть его, но что-то мешало, не позволяя полностью отдаться радости. Словно в ее мозгу включился неведомый предупреждающий сигнал. Она не могла понять причину этого едва приметного беспокойства, но и избавиться от него никак не получалось. Однако после бесконечно долгого путешествия с молниеносным перелетом через несколько часовых поясов у нее не было сил разбираться в этих тонкостях.
Вечером Макс появился с целой кучей всякой снеди, хотя холодильник был и без того забит. Они вместе поужинали, выпили за их счастливое прибытие и за открывающиеся отныне неограниченные возможности. Макс был нежен и предупредителен, и Женя забыла обо всем.
Затем потянулась бесконечная череда дел, хождение по всевозможным инстанциям, изнурительная, но необходимая суета. С присущей ему легкостью Макс решал множество проблем. Все, как будто, шло хорошо, но что-то по-прежнему не давало Жене покоя. Она не могла не ощущать его едва уловимую отстраненность и скованность. Периодически ей казалось, что Макс силится что-то сказать, но никак не может решиться. Женя гнала неприятные мысли, уговаривала себя, что за месяцы разлуки они отвыкли друг от друга и нужно время, чтобы вернуть прежнюю близость, однако, тревога не отпускала.
Женя быстро нашла работу: в госпиталях всегда требовались лаборанты, особенно в ночные часы. Расписание было неудобным, но давало возможность заняться языком. Когда-то Женя владела вполне приличным английским, но в Москве у нее не было возможности практиковаться, и без применения язык забылся. Потому ей приходилось нелегко на курсах. Надо было спешить: для подготовки к экзаменам по специальности, необходим был хороший язык.
Вадик тоже пошел учиться в школу, где занимались в основном такие же эмигрантские дети. Это несколько облегчало привыкание к новой жизни, хотя все равно ему было тяжело. Он чувствовал себя совершенно потерянным и одиноким, некому было даже пожаловаться, поделиться своими обидами и страхами. Мать он почти не видел, а бабушка с дедушкой и друзья остались в Москве.
Между всеми занятиями и заботами Женя почти перестала бывать дома, видела сына лишь мельком. Незаметно для нее он посерьезнел и повзрослел. Не сразу она обратила внимание и на то, что Макс стал все реже появляться и даже звонил не особенно часто. Женя не удержалась и стала выяснять, что случилось:
-- Я тебя чем-то обидела?
-- Нет, нет. Ты в полном порядке, дело не в тебе, а во мне - просто навалилось множество всяких дел и забот.
Он явно старался уйти от разговора. Но его ответ сказал Жене куда больше, чем он хотел. Ее понесло, она осыпала его колкостями и упреками, хотя понимала, что потом будет жалеть, но остановиться не могла. Макс выслушал и ушел, не ответив ни на один из ее вопросов. Женя готова была себя убить за то, что не смогла спокойно все выяснить, не затевая ссоры и не впадая в истерику.
Макс появился снова через несколько дней и на этот раз уже не стал уклоняться от разговора:
-- Прости меня, если можешь, я не хотел сделать тебе больно, но тебя так долго не было... Я встретил женщину, которую полюбил.
-- А как же я? - растерянно протянула Женя.
-- Тебя я всегда буду любить и никогда не оставлю.
-- А она знает обо мне?
-- Да, конечно, я ей все рассказал, она знает, что я всегда буду заботиться о вас с Вадиком и помогать, чем только смогу.
-- Почему же ты раньше молчал? Зачем мы вообще приехали сюда?
-- Я боялся тебя расстроить. Сначала эта встреча не казалась мне чем-то серьезным, и я не придал ей значения, а потом уже было слишком поздно - ты все продала, устроила и сожгла мосты.
-- Боже, какая гадость, немедленно уходи, я больше не желаю тебя видеть, и мне ничего от тебя не нужно.
Женя лежала, натянув одеяло на голову и желая только одного: уснуть и не просыпаться, чтобы эта невыносимая боль ушла, чтобы больше не надо было разрубать бесконечные узлы и решать неразрешимые задачи. Но сон, как назло, не приходил, а мысли все кружились и кружились, в сотый раз описывая тот же круг. Утром она встала с гудящей головой, болью во всем теле и ощущением, что ее переехал грузовик, однако, полная решимости бороться до конца. Она им всем еще покажет!.. Они еще пожалеют, что не оценили ее по достоинству!
Макса она больше не видела. Он не раз пытался наладить отношения, почти навязывал ей свою помощь, но она отказывалась даже разговаривать с ним. Ей приходилось нелегко: учеба продвигалась медленно, денег постоянно не хватало и приходилось экономить на всем. Она устроилась еще на одну работу, спала урывками, в основном в автобусах и метро, нередко засыпала на занятиях прямо с открытыми глазами. Сын рос сам по себе, за день они едва успевали перекинуться парой слов.
Наконец наступила пора экзаменов. Женя занималась так, как никогда прежде, с какой-то не свойственной ей яростью вгрызалась во все премудрости, и, казалось, могла, не задумываясь, ответить на любой вопрос. На курсах она быстрее и лучше всех справлялась с контрольными тестами, и ни у кого не было сомнения, что уж она-то сдаст экзамены без всяких затруднений. Но в день экзамена у нее ужасно разболелась голова, и она не в силах была сосредоточиться. Вышла после экзамена совершенно опустошенная, твердо зная, что безнадежно провалилась.
Женя продолжала ходить на курсы, снова сдавала, и снова все повторялось. Народ на курсах менялся: кто-то благополучно сдавал и исчезал, кто-то после неудачных попыток опускал руки и больше не появлялся, а Женя все зубрила и зубрила, хотя прекрасно знала весь материал. Она помогала новеньким, рассказывала о тонкостях и подводных камнях. Подчас казалось, что она знает материал лучше преподавателей, но ей по-прежнему не удавалось сдвинуться с мертвой точки. Периодически она впадала в отчаянье, решала все бросить и заняться чем-нибудь иным, или уехать обратно в Москву и начать там все сначала. Но это означало признать свою несостоятельность и согласиться с поражением, а этого Женя не могла допустить. Она просто обязана была преодолеть себя и доказать всем, на что способна.
За эти годы сын стал совсем большим и самостоятельным, опекал Женю, словно из них двоих он был старшим и более опытным. Хозяйство лежало на нем. Поначалу неумело, но постепенно все более и более входя во вкус, занимался домашними делами, готовил еду и убирал квартиру. Когда бы Женя ни возвращалась домой, ее всегда ждал оставленный на столе завтрак или ужин.
Она совсем одичала: книги читала только по специальности, в кино и театрах не была с момента разрыва с Максом, а телевизор и вовсе не замечала. Почти перестала следить за собой - одевалась, во что придется, месяцами забывала подстричься. Руки ее, отвыкшие от маникюра и ухода, совсем загрубели. Время от времени Вадик силой затаскивал ее в магазины, настаивая, чтобы она купила себе какую-нибудь одежду, на что она соглашалась очень неохотно, но поддавалась на уговоры, не желая его расстраивать.
На курсах большинство воспринимало Женю как неотъемлемую часть обстановки. Если она пропускала занятие, что случалось крайне редко, все остальные ощущали, будто им чего-то не хватает. Относились к Жене в основном тепло и по-дружески, ценя ее знания и постоянную готовность помочь. Кое-кто посмеивался над ее неспособностью пересечь заветный Рубикон и обращался с ней снисходительно. Не все сознавали, что любой экзамен - не столько проверка знаний, сколько нервной системы.
Публика на курсах была весьма пестрая, слетавшаяся из самых разных уголков земного шара. Когда обитатели галдели и переговаривались с соотечественниками, классная комната походила на Вавилонскую башню.
Женя симпатизировала большинству из них, но общалась только в аудиториях, на более тесные контакты у нее не было ни времени, ни особого желания. На ее глазах вспыхивали дружбы, возникали романы, завязывались деловые контакты. Женю нередко приглашали на вечеринки, пикники и прогулки, но она неизменно отказывалась. Однажды Женя вынуждена была согласиться: одна из ее соучениц настаивала, уговаривая непременно придти к ней на свадьбу. Жене не хотелось обижать симпатичную девушку, особенно в столь знаменательный день, и она пообещала.
Пришлось потратить немало сил и времени на подготовку. Ей было совершенно нечего надеть. Накануне события она отправилась с сыном в магазин, и они, споря и весело переругиваясь, стали выбирать ей платье. Вадик выуживал всевозможные экзотические наряды с возгласами:
-- Посмотри, какая красота!
Женя приходила в ужас, стоило ей взглянуть на цену. К тому же она отвыкла от броской одежды и старалась выбрать что-нибудь поскромнее. Но Вадик был непреклонен. Ему хотелось, чтобы мать была неотразима, и, наконец, Женя сдалась, остановившись на сногсшибательном вечернем платье. Надев его и взглянув на себя в зеркало, Женя ощутила почти забытый привкус, знакомый каждой женщине. После магазина Вадик потащил ее в парикмахерскую, откуда, промучившись, несколько часов и изнывая от праздности, она вышла благоухающей незнакомкой с модной стрижкой и французским маникюром. Женя настолько преобразилась, что соседка, встретившаяся им возле дома, не сразу узнала ее, а когда поняла, что вечная замарашка неожиданно превратилась в принцессу, взглянула на Женю с нескрываемым удивлением и одобрением.
Женя пришла в ресторан с небольшим опозданием - не удалось убежать с работы пораньше. Ресторан был недорогой и ничем не примечательный, пропахший рыбой и жареным луком. В нем нещадно дуло, но Женя быстро перестала это замечать, вспомнив слова Пат из "Трех товарищей" Ремарка: "В красивом платье, которое тебе идет, нельзя простудиться!"
Народ уже собрался, и в Женину сторону повернулось множество голов. Они замерли от удивления: в глазах мужчин читалось восхищение, а женщины смотрели на Женю с завистью. Она действительно была великолепна, особенно в сравнении со своим обычным затрапезным видом. Ее усадили на почетное место, стали наперебой угощать и наполнять бокал. Женя поймала себя на мысли, что ей очень приятно такое внимание. Удивительно радостно было вновь ощутить себя красивой женщиной.
Женю без конца приглашали танцевать, она едва успевала перевести дух. Особенно часто она танцевала с Борисом, братом невесты. Во время танца они почти не разговаривали, Женя просто с наслаждением отдавалась движению и музыке. Она двигалась отрешенно, куда-то исчезли все заботы и волнения, было легко и беззаботно. Когда Женю приглашал кто-то другой, Борис стоял в стороне и не спускал с нее глаз. Он вызвался отвезти ее домой. По дороге тоже больше молчал, а возле дома попросил разрешения позвонить ей. Жене все казалось прекрасным: погода, небо, звезды, их задымленный квартал и даже ее унылый дом, чьи лучшие времена ушли в далекое прошлое. Борис тоже казался удивительно милым и симпатичным, и она, без колебаний, согласилась снова встретиться с ним.
Ночью ей никак не удавалось уснуть, она долго ворочалась, перебирая в памяти события минувшего праздника.
А потом снова навалились обычные дела и проблемы. Радостное чувство, поселившееся в ней после того вечера, постепенно отступило и забылось. Она опять влезла в свои заношенные джинсы и бесформенные майки, по утрам едва успевала провести расческой по волосам и быстро приобрела свой прежний затрапезный облик. С Борисом она решила больше не встречаться, не желая тратить время ни на что, кроме учебы. Борис звонил ей, но она неизменно ссылалась на занятость. Как-то он попался ей у выхода с курсов. Женя спешила на работу, он проводил ее, они немного поболтали на бегу, и она умчалась, даже не дав ему закончить начатую фразу. Он стал время от времени встречать ее. Она всегда торопилась и была явно не расположена к общению. Но он продолжал приходить, приносил бутерброды и кофе, так что она даже успевала перекусить на бегу. Она уже стала привыкать к его необременительному присутствию. Ловила себя на мысли, что, выходя с курсов или с работы, невольно ищет его глазами в толпе и огорчается, когда не находит. Борис стал заходить к ним домой, помогал Вадику с учебой и по хозяйству - делал все это спокойно и естественно. Вадик привязался к Борису и всегда ждал его с нетерпением. Однажды сын рассказал Жене, что время от времени они ходят с Борисом в кино, а как-то даже съездили на рыбалку. Случалось, что Борис не приходил встретить Женю, но, вернувшись домой, она заставала его за какой-нибудь починкой. В их неухоженном доме все дышало на ладан и постоянно ломалось, прежде из-за вечной нехватки денег это было неразрешимой проблемой, но с появлением Бориса мало-помалу все стало налаживаться. В его присутствии Жене было покойно и уютно.
Как-то почти незаметно он и вовсе переселился к ним, а однажды принес Жене кольцо и сделал предложение. Женя растерянно взяла кольцо, долго рассматривала его, погруженная в свои думы и, наконец, согласилась, но не раньше, чем сдаст экзамены. Он не мог понять, как одно связано с другим, однако, вынужден был подчиниться.
Жизнь их была тихой и размеренной, не считая того, что Женя по-прежнему носилась между работой и учебой, но вторую работу под нажимом Бориса она бросила и стала немного больше бывать дома. Они даже выбирались иногда в кино, в театр и в гости. Борис настаивал, чтобы Женя совсем ушла с работы и целиком посвятила себя занятиям - его зарплаты вполне хватило бы на более или менее сносное существование, но она не соглашалась, не желая попадать к нему в полную зависимость. Женя стала постепенно оттаивать, выбросила все бесформенные майки и свитера, и сквозь нарочитое пренебрежение к внешнему виду стал постепенно проступать ее былой облик из прежней, московской, жизни. Внутренне она тоже начала медленно меняться, словно та пружина, которая сжимала ее все эти годы, ослабла, а потом и вовсе исчезла. Все как будто стало даваться ей легче, она повеселела и с лица ушла гримаса вечной озабоченности.
Она нередко сравнивала Бориса с Максом, и сравнение это чаще всего было не в пользу Бориса, но она научилась ценить его заботу, его надежность и любовь; без аффектации, без бурного проявления чувств, но обволакивающую своим теплом и дарившую ей уверенность в себе.
Неожиданно она с легкостью сдала экзамен, и у нее вдруг все стало получаться: последующие экзамены она тоже выдержала с честью и без особых проблем и получила именно то место в интернатуре, которое хотела.
Борис закатил форменный бал в ее честь, созвав всех сокурсников. Женю чествовали так, словно она получила Нобелевскую премию, один выспренний тост сменялся другим. Жене ничуть не мешали ни пафос, ни подчеркнутое внимание - она так долго ждала этого момента. В конце вечера они с Борисом объявили о том, что накануне расписались. Посыпались новые и новые тосты с криками: "Горько!"
До начала интернатуры оставалось несколько месяцев, и Женя решила поехать с Вадиком в Москву, навестить родителей, которых они не видели с момента отъезда. Но Борис настоял, чтобы сначала они съездили куда-нибудь все вместе. Он долго рыскал в поисках чего-то необыкновенного и, наконец, нашел круиз, который показался ему привлекательным. Они отправились отдыхать. Женя впервые за многие годы расслабилась и отдалась праздности, солнцу, океану и полнейшей беззаботности. Вадик тоже был в восторге, он никогда не испытывал ничего подобного.
После круиза Женя с Вадиком улетели в Москву. Женя была до краев наполнена восторгом и предвкушением встречи с родителями, с друзьями, с родным городом. У нее даже перехватывало дыхание от одной мысли о предстоящем свидании. Только теперь она до конца осознала, как соскучилась по ним. Она так долго откладывала эту встречу, глушила и давила в себе чувства и эмоции, возможность радоваться жизни, каждой ее минуте. И вот теперь она могла позволить себе наслаждаться самыми простыми и обыденными вещами: милой, ничего не значащей беседой с попутчиками, вкусной едой, хорошей книгой и новым фильмом по телевизору. А главное, она испытывала огромное удовольствие от общения с сыном, в котором неожиданно открыла интересного и мало знакомого ей собеседника. От этого открытия ее захлестнула такая волна нежности, что она начала задыхаться. Женя дала себе слово впредь уделять Вадику как можно больше времени, независимо от занятости и усталости. Затем она вспомнила о Борисе, и все ее существо наполнилось приятным теплом:
--- Господи, неужели все наконец-то состоялось?
Москва встретила их дождем и слякотью, но даже это не смогло отравить ее радости. Жене все казалось прекрасным. Хотелось обнимать всех встречных и признаваться им в любви.
Она с упоением носилась по театрам и музеям, встречалась с друзьями. Дни были заполнены до отказа. Каждый вечер ее приглашал к себе кто-нибудь из знакомых или родственников. Родители сердились и обижались, что она почти не бывает дома. Устыдившись, Женя провела с ними целый вечер. Собиралась остаться дома и на следующий день, но тут позвонила институтская подруга и скороговоркой прокричала в трубку:
-- Женька, быстро собирайся! Сергей закатил в честь твоего приезда шикарную вечеринку в своем новом доме! Я через полчаса заеду за тобой - чтоб была при полном параде!
Сергей был одним из их сокурсников, самый преуспевающий, открывший несколько лет назад собственную клинику. Недавно он отстроил себе огромный дом на окраине Москвы и теперь, наверняка, жаждал похвастаться перед соучениками, а особенно перед Женей, в которую когда-то был влюблен.
Женя вышла из подъезда, и в то же мгновение ветер, смешанный с колючим дождем, превратил ее прическу в спутанный мокрый веник, а следующий порыв, угодил прямо в глаз и размыл тщательно наложенную косметику, нарисовав на ее лице пеструю клоунскую маску. Она с трудом добежала до машины, и, достав зеркальце, попыталась привести себя в порядок: прическа была безнадежно испорчена, но с остальными повреждениями ей удалось кое-как справиться.
Подруга тараторила без остановки, умудряясь при этом лихо вести машину, пролезая во все щели и просветы в бесконечном потоке. Московские улицы были до отказа забиты в любое время суток. Попасть куда-нибудь быстро было задачей, подвластной лишь виртуозам. Наконец, они добрались до Кольцевой, и, вырвавшись на свободу, Ирина понеслась, как сумасшедшая:
-- Ирка, не гони ты так!
-- Она еще будет меня учить, как ездить по Москве!
Съехав с Кольцевой, они немедленно заблудились. Дорога была незнакомой, и в темноте найти нужный поворот никак не удавалось. Ира позвонила Сергею и, не выпуская телефона, пыталась развернуться. Следуя его указаниям, они как будто попали на нужную дорогу. Ира продолжала болтать с Сергеем, а Женя погрузилась в размышления, не вслушиваясь в Ирину болтовню и не следя за дорогой. Вдруг Ира охнула и, уронив телефон, обеими руками вцепилась в руль. Женя подняла голову, глаза ее расширились: прямо на них несся огромный грузовик, который все увеличивался, увеличивался и увеличивался...