- Всё это хорошо и мило, - говорил мастер, сидя на диване, - но дальше получается полнейшая чепуха... Ведь подумать только...
(в романе это будет второй фразой в главе, сначала Маргарита напомнит всем о идолах, то есть мстительных вождях Советского Союза)
Разговор шёл на закате солнца
(тут автор добавит позже временную параллель между ними и визитом Левия Матвея к Воланду).
Окошко подвала было открыто, и, если бы кто-либо заглянул в него, очень удивился бы, настолько странно выглядели разговаривающие.
Маргарита была в чёрном плаще, надетом прямо на голое тело, а мастер в больничном белье. Происходило это оттого, что Маргарите нечего решительно было надеть, все её вещи остались в особняке в переулке у Сивцева Вражка, а мастер, у которого оба костюма нашлись в полном порядке в шкафу, как будто он никогда и не уезжал, одеваться не хотел. Настолько он был изумлён происшествиями предыдущей ночи. Правда, он был выбрит впервые за полтора года (в клинике ему бородку подстригали машинкой).
Вид средняя комната имела тоже странный. На круглом столе был накрыт обед, и среди закусок стояло несколько бутылок. Всё это неизвестно откуда взялось.
Проспав до шести часов субботнего вечера, и мастер, и Маргарита почувствовала себя совершенно окрепшими, и только одно давало знать о вчерашних приключениях. У обоих немного ныл левый висок.
Со стороны же психики изменения произошли величайшие, как убедился бы всякий, кто мог бы подслушать разговор в подвальной квартире. Но подслушивать его было некому. Дворик был пуст. Всё сильнее зеленеющие липы и ветла за окном источали весенний запах, по полу медленно, но неуклонно полз последний, залетевший в подвал.
- Да, - говорил мастер, - подумать только... - Он сжал голову руками. - Нет, послушай: ты серьёзно уверена, что мы вчера были у сатаны?
- Совершенно серьёзно, - ответила Маргарита.
- Конечно, - горестно сказал мастер, - теперь налицо вместо одного сумасшедшего - двое. И муж, и жена!
Он приподнялся, возвёл руки к небу и закричал:
- Чёрт знает что такое!
Вместо ответа Маргарита захохотала, болтая босыми ногами, потом закричала:
- Ты посмотри, на что ты похож. Ой, не могу!
Отхохотавшись, пока мастер стыдливо поддёргивал больничные кальсоны, Маргарита стала серьёзной.
- Ты сейчас сказал правду невольно, - заговорила она, - чёрт знает, что такое, и всё устроит! - Глаза её вдруг загорелись, она вскочила, затанцевала на месте и прокричала: - О, как я счастлива! О, как я счастлива! О, дьявол! Дьявол! Милый Воланд!
(последнего слащавого унизительно подобострастного льстивого обращения ко Всемогущему Воланду в романе уже не будет)
После этого она кинулась к мастеру и, обхватив его руками за шею, стала целовать его в губы, в нос, в щёки. Вихры неприглаженных волос прыгали у того на лбу, и щёки загорались под поцелуями.
- Ты - ведьма! - сказал, отдышавшись, мастер.
- А я и не отрицаю, - ответила Маргарита, - я - ведьма и очень этим довольна.
- Марго! Умоляю тебя, - начал мастер, - поговорим серьёзно.
- Ну, поговорим, - совершенно несерьёзно ответила Маргарита, и закурила, и стала пускать дым в косой луч солнца
(в романе Маргарита курить уже не будет, чтобы не прикрывать в сцене из главы 20 "Крем Азазелло" своего неприметного мужа и любовника, чей окурок дымится там в пепельнице).
- Ну хорошо, - говорил мастер, - меня украли из лечебницы... Допустим... Вернули сюда... Но ведь меня хватятся и, конечно, найдут... Этот Алоизий...
(в романе автор очевидные противоречия о том, что никто не станет его искать в клинике, а Алоизий сослан на его глазах)
И вообще, чем мы будем жить?.. Ведь я забочусь о тебе, пойми!
В этот момент в оконце оказались ботинки и нижняя часть брюк в жилочку. Затем эти брюки согнулись, и солнечный луч заслонили колени и увесистый зад.
- Алоизий! Ты дома? - спросили колени.
- Вот начинается... - шепнул мастер.
- Алоизий? - обратилась Маргарита к коленям. - Его арестовали вчера. А кто его спрашивает? Как ваша фамилия?
В то же мгновение колени и зад пропали из окна, стукнула калитка. Всё стихло. Маргарита повалилась на диван и захохотала так, что слёзы покатились у неё из глаз.
Когда она утихла, она заговорила серьёзно и, говоря, сползла с дивана, подползла к коленям мастера и, глядя ему в глаза, заговорила, обнимая колени
(в романе автор выдумает здесь ещё одну деталь, заставив Маргариту не как бы униженно обхватывать колени, но гладить свою повинную голову, то есть каясь и символично как бы вырывая волосы):
- О, как ты страдал! Как ты страдал, мой бедный. Смотри, у тебя седые нити и вечная складка у губ. Не думай, не думай ни о чём! Я умоляю тебя! И я ручаюсь тебе, что всё будет ослепительно хорошо! Всё. Верь мне!
- Я ничего не боюсь, пойми, - ответил ей шепотом мастер, - потому что я всё уже испытал. Меня ничем не могут напугать, но мне жалко тебя, моя Марго, вот почему я и говорю о том, что будет... Твоя жизнь... Ты разобьёшь её со мною, больным и нищим... Вернись к себе... Жалею тебя, потому это и говорю...
- Ах, ты, ты, - качая растрёпанной головой, шептала Маргарита, - ах ты, несчастный маловер!.. Я из-за тебя нагая всю ночь тряслась, глядя на удавленных, зарезанных, я летала вчера, я полтора года
(в романе тут будет срок в несколько месяцев, но так читатели могут уточнить дату их расставания, если брать от времени гибели А.М.Горького, то получится, что они расстались в январе 1935-го года, а это противоречит действию романа, ведь они расстались в октябре)
сидела в тёмной каморке, читала только одно - про грозу над Ершалаимом, плакала полтора года, и вот, как собаку, когда пришло твоё счастье
(то есть мастер вышел на свободу, в романе автор не станет выделять отдельное от Маргариты счастье мастера),
ты меня гонишь? Я уйду! Я уйду, но знай, что всё равно я всю жизнь буду думать только о тебе и о Понтии Пилате... Жестокий ты человек. - Она говорила сурово, но в глазах её было страдание.
Горькая нежность поднялась к сердцу мастера, и, неизвестно почему, он заплакал, уткнувшись в волосы Маргариты. И она, плача, шептала ему, и пальцы ее бродили по вискам мастера.
- Нити, нити! На моих глазах покрывается серебром голова, ах, моя, моя много страдавшая голова!.. Глаза, видевшие пустыню, плечи с бременем... Искалечили, искалечили. - Её речь становилась бессвязной, она содрогалась от плача.
Луч ушёл из комнаты
(свет, как признак жизни, покидает мастера и Маргариту, возможно сама метафора того, что солнечный луч уходит от них показалось автору неверной, поэтому в романе этого предложения уже нет),
оба любовника, наплакавшись, замолчали.
Потом мастер поднял с колен Маргариту, сам встал и сказал твёрдо:
- Довольно! Я никогда больше не вернусь к этому будь спокойна. Я знаю, что мы оба жертвы своей душевной болезни или жертвы каких-то необыкновенных гипнотизёров. Но довольно, пусть будет, что будет!
Маргарита приблизила губы к уху мастера и прошептала:
- Клянусь тебе жизнью твоею, клянусь тебе копьём сына звездочёта, тобою найденного, тобою угаданного, твой защитник - Воланд! Всё будет хорошо
(в качестве иконы использовать тут Воланда автор в романе откажется).
- Ну, и ладно! - отозвался мастер, но всё-таки добавил: - Конечно, когда люди так несчастны, как мы, они ищут спасения у трансцендентной силы...
(автор в романе откажется от такого сложного понятия, сменив на вполне понятное "потустороннюю силу")
- Да ну тебя с твоими учёными словами! - ответила Маргарита. - У меня с похмелья болит голова
(вот ещё одно откровение, которое в романе автор уберёт, видать не одна Фрида напилась на балу пьяной),
и я хочу есть. Садись!
- И я хочу! - заражаясь её весельем и беззаботностью, ответил мастер.
- Наташа! - крикнула Маргарита.
И из кухоньки появилась Наташа, терпеливо ожидавшая конца объяснений и плача любовников
(в романе автор оставит Наташу среди челяди Воланда, то есть в ведьмах, или в качестве сотрудницы НКВД, которая постоянно исполняет среди прочего услуги куртизанки для властьпредержащих, ясно, что для такой прислуги незачем облачаться в одежды).
Если Маргариту хоть немного делал пристойной плащ, про Наташу этого сказать нельзя было. На той не было ничего, кроме туфель.
- Да, действительно, уверуешь и в дьявола... - пробормотал мастер, косясь на садящуюся Наташу.
- А на кой хрен ей одеваться? - заметила Маргарита. - Она теперь вечно будет ходить так.
Наташа на это рассмеялась и бросилась целовать Маргариту, приговаривая:
- Королева, душенька моя, Марго!
(Наташа в интерьере квартиры мастера выглядит как-то неуместно, нарушая некую романтическую ауру иллюзии об укромном тайном гнёздышке двух влюблённых, вероятно, поэтому в романе она останется сразу где-то при Воланде в качестве ведьмы)
Потом уселась, и все трое стали пить водку и жадно есть
(эту жизнеутверждающую сцену из романа автор вычеркнет, ни к чему она тут).
- Я вот смотрю на тебя, - заговорил мастер, - ты резко изменилась. Твой голос огрубел, в глазах решимость и воля... да и выражения тоже появились такие... Впрочем, я не могу сказать, чтобы это было плохо...
(идея о том, что Маргарита стала сотрудничать со свитой Воланда после того, как мастера арестовали, не стыкуется с сюжетом романа, поэтому в последней редакции поведение Маргариты до и после ареста не меняется и не вызывает любопытства у мастера; ясно, что их любовь не может, да и не должна добавить Маргарите грубости, решимости и воли, наоборот, настоящее чувство смягчает женщину и делает её нежнее)
- Я много перевидала, - говорила Маргарита, - и теперь знаю, что всё, что было... то есть Сивцев Вражек, вежливые выражения, Николай Иванович, одетая Наташа и прочее, всё это чушь собачья!
(автор метафорично рассуждает о том, что весь советский строй - это лицемерная бутафория, прикрывающая скотское мурло варваров, но в романе М.А.Булгаков откажется от излишней эмоциональной откровенности повидавшей жизнь усталой женщины)
Наташа рассмеялась.
- Не надо ни о чём думать, не надо ничего бояться, и выражения тоже выбирать не нужно!
- Я потому голая, - заговорила Наташа, - что платья мои все в Сивцевом, а носу туда сунуть нельзя...
(она ещё не успела совсем потерять стыд, намекает автор)
- Верно! - воскликнул мастер. - Потому что я убеждён, что там уже дожидаются, чтобы арестовать вас. У меня такое предчувствие, что Воланд, и не он сам, а, главным образом, его компания натворила чего-то такого в городе...
(и этой фразы в романе не будет, она не имеет смысла, очевидно, что мастер прекрасно знает, что и кто творит произвол в городе, да и во всей стране)
- Будьте покойны, - воскликнула Наташа, - мне Азазелло уже вчера говорил: ты, говорит, не вздумай сунуться куда-нибудь из подвала. Сразу увидят, что ты ведьма!
- Не то что ведьма, - сказал мастер и подивился, - а просто голая... Позвольте, вы хотели пойти в таком виде куда-нибудь?
(весь эпизод с Наташей в подвале слишком надуманный, чтобы автор его оставил позже в романе)
- Плевала я на это, - ответила Наташа.
- Чёрт знает что такое! - воскликнул мастер.
В этот момент в дверях мелькнула какая-то тень, и гнусавый голос сказал:
- Мир вам!
Мастер вздрогнул, а привыкшая уже к необыкновенному Маргарита вскричала:
- Да это Азазелло. Ах, как это мило с вашей стороны!
А Наташа до того обрадовалась появлению Азазелло, что стала вся розовая
(то есть она прямо горит от стыда за свою наготу, а предыдущие выражения были обыкновенной бравадой).
Азазелло раскланивался в дверях, повторяя:
- Мир вам!
Маргарита манила его рукой, указывала на место рядом с собою на диванчике, просила извинения за то, что они с Наташей не одеты...
Азазелло раскланивался, просил не беспокоиться, уверял, что видел не только голых, но даже людей с начисто содранной кожей, охотно подсел к столу, предварительно поставив в угол у печки какой-то свёрток в тёмной парче.
Азазелло налили водки, он охотно выпил
(в романе автор подчеркнёт разницу между напитками, которые потребляют персонажи, у Воланда Маргариту потчевали водкой, а у мастера позже появится коньяк).
Мастер не спускал с него глаз и изредка больно щипал себе кисть левой руки под столом. Но щипки эти не помогали, да и особенно странного перед глазами ничего не было. Перед ним сидел рыжеватый плечистый человек, с кривым глазом, одетый по-городскому, в пиджачке. Водку пил как все добрые люди, не закусывая, от тостов не отказывался.
Выпив за здоровье хозяйки, за что Маргарита его поцеловала, гость повёл речь.
- Мессир передавал вам привет, - говорил Азазелло, поворачиваясь к Маргарите.
- Передавайте ему великую мою благодарность!
Мастер поклонился ему, а Азазелло высоко поднял стопку, до краёв полную водкой, негромко воскликнул:
- Мессир!
(столь раболепное и верноподданническое поведение в романе автор вычеркнет, возможно, он посчитал, что распространённый в те годы в народе тост за Сталина очевиден и может вызвать отрицательную реакцию у цензоров, как издевательство над святыми для советских людей образами)
Маргарита поняла, что этот тост торжественный, так же как понял мастер, и все сделали так же, как и Азазелло, - сплеснули несколько капель на кровавое мясо ростбифа, и оно от этого задымилось. Причём ловчее всех это сделала Наташа
(здесь возникает противоречие, потому что непонятно, откуда взялся горячий ужин в пустой квартире, да и языческий обычай брызгать на мясо напитки как-то выглядит нарочито, возможно, поэтому автор из романа все эти детали уберёт).
Спирт ли, выпитый мастером, появление ли Азазелло, но что-то, словом, было причиной изменения настроения духа мастера и его мыслей.
Он почувствовал, что становится весел и бесстрашен, а подумал так: "Нет, Маргарита права... Конечно, передо мною сидит посланец дьявола... Да ведь я же сам не далее как ночью позавчера говорил Ивану Бездомному о том, что встреченный им именно дьявол. А теперь почему-то испугался этой мысли и начал что-то болтать о гипнотизёрах и галлюцинациях! Да какие же, к чёрту, они гипнотизёры! Дьявол, дьявол!"
Он стал присматриваться к Азазелло и понял, что в глазах у того есть нечто принуждённое, какая-то мысль, которую тот пока не выдаёт.
"Он не просто с визитом, - подумал мастер, - он приехал с поручением".
Наблюдательность мастера не изменила ему. Выпив ещё водки, гость сказал так:
- Мне нужно было бы сказать несколько слов Наташе. Вы позволите?
- Конечно, конечно! - воскликнула Маргарита, а Наташа опять порозовела вся - и плечи, и грудь, и шея, и руки
(ей всё ещё стыдно за избранную себе роль и профессию в жизни).
Азазелло встал, поманил Наташу в кухню, вышел с нею не более чем на полминуты и вернулся с нею же.
Глаза Наташины сверкали, как лампы. Азазелло сказал ей что-то, что привело её в состояние возбуждения и явной радости, но она ничего не сказала.
- Ешьте, пожалуйста, - пригласила Маргарита.
Азазелло охотно принялся есть и повёл беседу, но мастер заметил, что в глазах у него есть ещё что-то. "Есть ещё тайна, из-за неё он и приехал", - думал он, с интересом вглядываясь в правый глаз.
- Так, стало быть, вы здесь и намерены жить? - спросил Азазелло, указывая пустой вилкой на стенку и на потолок.
- Здесь, здесь, - отвечала Маргарита.
- Уютный подвальчик, что и говорить, - похвалил Азазелло, выпивая, и продолжил: - Да. Но вот какой вопрос, чего в нём делать... В подвальчике-то?
- Вот я про то и говорю, - сквозь зубы сказал мастер и улыбнулся.
- Зачем вы меня тревожите, Азазелло? - спросила искренно и тепло Маргарита. - Как-нибудь.
- Что вы! Что вы! - вскричал Азазелло. - Чего тут тревожиться... Я и говорю - как-нибудь! Да! - ещё громче вскричал Азазелло. - Ведь я-то и забыл. Мессир мне приказал, - тут Азазелло отнёсся именно к мастеру, - передать вам бутылку вина в подарок. И при этом сказать, что это вино древнее, то самое, которое пил Пилат. Это фалернское вино.
Оставалось только одно - поблагодарить, и мастер, у которого в голове всё ходило ходуном, приложил руку к сердцу, Маргарита Вскричала:
- Ах, как это мило и любезно!
А Наташа вспыхнула, и глаза у неё стали такие же, как у Азазелло, - содержащие в себе тайну
(вероятно, так автор хотел показать предательство Наташи в отношении Маргариты, но позже никакой нужды в этом он не нашёл).
Азазелло вынул из парчи не кувшин, как ожидал мастер, а тёмную, в пыли и плесени, бутылку, запечатанную сургучом, открыл её, и вино разлили по бокалам
(обыгрывая как обычно понятия бутылки и кувшина, автор хотел и здесь оставить какой-то исторический подсказывающий след, но в итоге он отказался от этой идеи, вероятно, потому что вино в Древней Иудее могло храниться, как в глиняном кувшине, так и в стеклянной бутылке, к тому же эти понятия практически являются синонимами; в романе Азазелло принесёт бутылку вина в виде заплесневевшего кувшина).
- Его здоровье! - вскричала Маргарита, поднимая свой стакан с тяжёлым, красным
(вино "Фалерно" (известное белое вино из Италии) о котором говорит Азазелло, упоминал Афраний в главе 25 "Как прокуратор пытался спасти Иуду из Кириафа" при его совместной трапезе с прокуратором, но пили они вино "Цекуба" (известное красное вино из Греции); автор в романе тут откажется от прямого упоминания цвета вин, чтобы избежать противоречия, ведь если бы вино было красным, то мастер должен был поправить Азазелло, как и Понтий Пилат),
густым вином, и все четверо приложились к стаканам и залпом выпили его.
Тотчас вечерний свет стал гаснуть в глазах у мастера, дыхание его перехватило, он почувствовал, что настаёт конец. Он видел, как смертельно побледневшая Наташа со стоном упала у стола на пол, как Маргарита, беспомощно простерев к любовнику руки, уронила голову на стол и потом тело её сползло на пол.
- Отравитель! - успел крикнуть мастер Азазелло и пытался схватить на бюро подаренный ему револьвер. Но руки его ударились о доску бюро, все окружающее окрасилось в чёрный цвет, а потом пропало. Он навзничь упал и рассёк себе кожу на виске об угол доски.
Трое отравленных затихли, а Азазелло начал действовать.
Отшвырнув ногой осколки разбившегося Наташиного стакана в угол, из шкафа достал новый, наполнил его тем же вином, сел на корточки, разжал зубы Наташи, влил в рот глоток его.
Тогда Наташа открыла глаза, сперва бессмысленно обвела ими комнату, но свет в них быстро вернулся. Азазелло поднял её на ноги, и она ожила.
- Не медли, пора! Мы долго возились здесь
(получается, что Наташа активный участник убийства),
- приказал ей Азазелло, и Наташа, поставив одну ногу на стул, перенесла легко другое колено на подоконник и через секунду была в садике. Там, роя землю копытом, стоял чёрный, как ночь, конь, в седле, с золотыми стременами. У повода его был чёрный мрачный всадник, в плаще со шпагой, в шпорах. Он держал под уздцы нетерпеливого злого коня, поглядывал на окошки подвала. Лишь только Наташа выскочила из окна, всадник легко вскочил в седло, вздёрнул Наташу вверх, посадил её на луку, сдавил бока коня, и тот проскочил между двумя липами вверх, ломая молодые ветви, и исчез, став невидимым
(вся эта сцена в романе отсутствует из-за своей пока лишней мистичности, да и Наташе не будет нужды выстраивать какой-то дополнительный путь на службу в ведьмы).
В это время начало темнеть. С западного края неба поднималась туча, в переулке понесло по булыжной мостовой сор, окурки, пыль.
Азазелло, отправив Наташу, занялся самим собой. Он рванул ворот своей рубашки, и тотчас с нею слетел его наряд. Он оказался в чёрном трико, в востроносых кожаных туфлях, с коротким кинжалом у пояса. Огненные волосы его скрылись под беретом
(в романе все главные герои преобразуются позже одновременно в пути в свой вечный приют в главе 32).
Преобразовавшись, он бросился к поверженным любовникам. Маргарита лежала, уткнувшись лицом в коврик. Азазелло своими железными руками повернул её, как куклу, лицом к себе и вгляделся в неё. На его глазах менялось лицо мёртвой в предгрозовых сумерках. Исчезло ведьмино косоглазие и жестокость, и буйность черт. Лицо покойной посветлело и смягчилось, и оскал её стал уже не хищным, а просто женственным. Демон безводной земли разжал белые зубы и влил в рот несколько капель того самого вина, которым и отравил.
Маргарита вздохнула, сама стала подниматься, села, спросила слабо:
- Азазелло! Что вы сделали со мной? За что?
Она увидела лежащего мастера, ужаснулась и, вздрогнув, прошептала:
- Этого я не ждала... Убийца...
- Да нет же, нет, - ответил Азазелло, - сейчас он встанет... Что за нервность!
Маргарита поверила сразу, настолько убедителен был голос Азазелло, вскочила, живая и сильная, и помогла напоить лежащего вином.
Открыв глаза, тот глянул мрачно и сказал с ненавистью:
- Отравитель!..
- Оскорбления являются наградой за мою работу, - ответил раздражённо Азазелло, - слепцы! Но прозрейте скорее!
Маргарита всплеснула руками, всмотревшись в воскресшего мастера. Он был в длинных волосах, небрежно завязанных лентой в косичку, с белым лицом, как бело его жабо. На нём оказался тёмный кафтан, рейтузы, тяжёлые ботфорты со шпорами
(и преображение мастера случится в романе позже).
Он поднялся, огляделся взором живым и светлым, спросил:
- Что означает новая метаморфоза?
- Она означает, - ответил Азазелло, - что нам пора. Уже гремит гроза, вы слышите? И кони роют землю, содрогая маленький сад. Прощайтесь с подвалом. Прощайтесь скорее!
Маргарита вскричала:
- Роман! Роман! Роман возьми с собою.
- Не надо, - ответил мастер, - я помню его наизусть.
- Ни слова... ни слова не забудешь? - спрашивала Маргарита, прижимаясь к любовнику.
- Я теперь ничего не забуду, - ответил мастер.
- Тогда огонь! - вскричал Азазелло. Он сунул руку в печку, вытащил дымящуюся головню и поджёг скатерть на столе, пачку старых газет на диване, пробежал в соседнюю комнатушку, поджёг рукопись, занавеску.
Гроза проворчала над самым домом, стукнуло оконце от ветра.
Мастер, опьянённый будущей скачкой, выбросил какую-то книгу с полки, вспушил её листы над горящей скатертью, и книга загорелась весёлым огнём.
- Гори, гори, прежняя жизнь!
- Гори, страдание! - кричала Маргарита.
Комната колыхалась в багровых столбах. Вместе с дымом вылетели через дверь трое, пробежали по каменной лесенке вверх, выскочили во дворик к сараю.
Там они увидели сидящую на земле окаменевшую кухарку застройщика; рассыпавшийся картофель лежал возле неё и два пучка луку.
Трое коней храпели у сарая, вздрагивали.
Амазонка
(в романе посчитает метафорический образ амазонки из исторического прошлого неуместным здесь в отношении Маргариты)
вскочила первая, за нею Азазелло, на третьего последним - мастер.
Кухарка, простонав, хотела поднять руку для крёстного знамения, но Азазелло рявкнул с седла грозным голосом:
- Отрежу руку! - свистнул, и кони, ломая ветви, взвились.
Тотчас из окошек подвала повалил дым, и снизу донёсся слабый крик кухарки:
- Горим...
Кони понеслись над крышами. Скачущие рядом мастер и Маргарита в опьянении смеялись. За конём Маргариты нёсся в вихре чёрный шлейф. Вместе с невидимыми всадниками летела над Москвой туча, но ещё не брызгала дождём.
- Ты поняла, что он умертвил нас и воскресил для новой жизни? - крикнул мастер.
- Поняла! - прокричала Маргарита.
- Хочу попрощаться с городом, - прокричал мастер Азазелло.