"Если бы в следующее утро Стёпе Лиходееву сказали бы так: "Стёпа! Тебя расстреляют, если ты сию минуту не встанешь!" - Стёпа ответил бы томным, чуть слышным голосом: "Расстреливайте, делайте со мною, что хотите, но я не встану".
Не то, что встать, - ему казалось, что он не может открыть глаз, потому что, если только он это сделает, сверкнёт молния и голову его тут же разнесёт на куски. В этой голове гудел тяжёлый колокол, между глазными яблоками и закрытыми веками проплывали коричневые пятна с огненно-зелёным ободком, и в довершение всего тошнило, причём казалось, что тошнота эта связана со звуками какого-то назойливого патефона".
Необходимое дополнение.
Последствия безудержного пьянства описывает М.А.Булгаков.
Синдром алкогольной абстиненции переходящий в синдром алкогольного делирия, то есть "белую горячку".
Обычно эта болезнь протекает с галлюцинациями, которым сопутствует страх, растерянность, недоумение, при определённых условиях они могут переходить в ужас. При этом объекты, видящиеся при тусклом свете, могут быть особо кошмарными. Постепенно может наступить полная дезориентация. Человеку в состоянии делирия иногда кажется, что пол перемещается, падают стены, кружится комната. Нервные окончания на руках и ногах теряют чувствительность.
"Современная медицинская энциклопедия", Санкт-Петербург, Издательство "Норинт", 2004 год, "Русское издание", под общей редакцией члена-корреспондента РАМН Г.Б.Федосеева, страницы 362-364.
Продолжим.
"Стёпа старался что-то припомнить, но припоминалось только одно - что, кажется, вчера и неизвестно где он стоял с салфеткой в руке и пытался поцеловать какую-то даму, причём обещал ей, что на другой день, и ровно в полдень, придёт к ней в гости. Дама от этого отказывалась, говоря: "Нет, нет, меня не будет дома!"
(не от свидания отказывается женщина, а объясняет, что в обед завтра она будет на службе)
- а Стёпа упорно настаивал на своём: "А я вот возьму, да и приду!"
Ни какая это была дама, ни который сейчас час, ни какое число и какого месяца - Стёпа решительно не знал и, что хуже всего, не мог понять, где он находится. Он постарался выяснить хотя бы последнее и для этого разлепил слипшиеся веки левого глаза. В полутьме что-то тускло отсвечивало. Стёпа, наконец, узнал трюмо и понял, что он лежит навзничь у себя на кровати, то есть на бывшей ювелиршиной кровати, в спальне. Тут ему так ударило в голову, что он закрыл глаза и застонал
(мучает с похмелья больная совесть, так называемого директора Варьете, по невинно ограбленным и разорённым старухам квартиры ? 50).
Объяснимся: Стёпа Лиходеев, директор театра Варьете, очнулся утром у себя в той самой квартире, которую он занимал пополам с покойным Берлиозом, в большом шестиэтажном доме, покоем расположенном на Садовой улице.
Надо сказать, что квартира эта - ? 50 - давно уже пользовалась если не плохой, то, во всяком случае, странной репутацией. Ещё два года назад владелицей её была вдова ювелира де Фужере, Анна Францевна де Фужере, пятидесятилетняя почтенная и очень деловая дама
(всей деловитости у неё было - только что сдача внаём комнат своей собственной квартиры, предполагаю, что этих денег ей хватало как раз на то, чтобы сводить концы с концами, ведь пенсия нетрудовым элементам не полагалась в 1920-ых годах вовсе, как мне кажется, или, может быть, была такой маленькой, что её не хватало даже на кусок хлеба),
три комнаты из пяти сдавала жильцам: одному фамилия которого была, кажется, Беломут, и другому - с утраченной фамилией
(по привычке тех лет вычёркивалась из списка живших и забывалась, как тогда считали навсегда, фамилии людей, явившихся первопричиной каких-либо репрессий, например, фамилия Троцкого, Зиновьева, Каменева и других).
И вот два года тому назад начались в квартире необъяснимые происшествия: из этой квартиры люди начали бесследно исчезать.
Однажды в выходной день явился в квартиру милиционер, вызвал в переднюю второго жильца
(фамилия которого утратилась)
и сказал, что того просят на минутку зайти в отделение милиции и в чём-то расписаться
(под таким или подобным предлогом заманивала советская власть добровольно без сопротивления и, главное, без лишнего шума под арест и под суд невинных граждан страны).
Жилец приказал Анфисе, преданной и давней домработнице Анны Францевны, сказать, в случае если ему будут звонить, что он вернётся через десять минут
(безмятежно шли в тюрьму люди, не чувствуя за собой никакого греха или преступления),
и ушёл вместе с корректным милиционером в белых перчатках. Но не вернулся он не только через десять минут, а вообще никогда не вернулся. Удивительнее всего то, что, очевидно, с ним вместе исчез и милиционер
(с какой стати околоточный участковый должен был поселяться либо возвращаться в квартиру, автор сознательно переключает внимание читателя).
Набожная, а откровенно сказать - суеверная, Анфиса так напрямик и заявила очень расстроенной Анне Францевне, что это колдовство и что она прекрасно знает, кто утащил и жильца и милиционера, только к ночи не хочет говорить
(даже самой глупой и малообразованной жительнице квартиры: старой домработнице Анфисе, предельно ясно, что за колдовство началось в доме и кто, куда уводит жильцов).
Ну, а колдовству, как известно, стоит только начаться, а там уж его ничем не остановишь
(выполняя разнарядку по раскрытию заговоров против советской власти, заодно грабя граждан, раскрывали подпольные банды контрреволюционеров доблестные чекисты).
Второй жилец исчез, помнится, в понедельник, а в среду как сквозь землю провалился Беломут, но, правда, при других обстоятельствах. Утром за ним заехала, как обычно, машина, чтобы отвезти его на службу, и отвезла, но назад никого не привезла и сама больше не вернулась.
Горе и ужас мадам Беломут не поддаются описанию. Но, увы, и то, и другое было непродолжительно. В ту же ночь, вернувшись с Анфисой с дачи, на которую Анна Францевна почему-то спешно поехала
(по всей видимости, на даче нетрудового элемента проводят обыск),
она не застала уже гражданки Беломут в квартире. Но этого мало: двери обеих комнат, которые занимали супруги Беломут, оказались запечатанными!
(вот уже состряпали преступную группу товарищи чекисты).
Два дня прошли кое-как. На третий же день страдавшая всё это время бессонницей Анна Францевна
(какой тут сон, когда твою жизнь пускают по ветру, как не нужный хлам)
опять-таки спешно поехала на дачу... Нужно ли говорить, что она не вернулась!
Оставшаяся одна Анфиса, наплакавшись вволю легла спать во втором часу ночи. Что с ней было дальше, неизвестно, но рассказывали жильцы других квартир, что будто бы в ? 50-м всю ночь слышались какие-то стуки и будто бы до утра в окнах горел электрический свет
(нетрудно догадаться, что подвергнут тщательному обыску весь дом вдовы ювелира).
Утром выяснилось, что и Анфисы нет!"
Необходимое дополнение.
Сами собой приходит мне на ум современные истории о преступных организациях риэлтеров, грабящих и убивающих пенсионеров ради обладания их квартирой.
Не с "нехорошей квартиры" ли, не с Анны Францевны де Фужере с её преданной домработницей Анфисой начали свой преступный промысел, набирая чекистский опыт, уголовные агентства недвижимости нашего времени?
Не требуют больших хлопот при экспроприации у них нажитого добра самые беззащитные и безобидные старухи, не важно, какого сословия, и хозяева, и слуги.
Продолжим.
"Об исчезнувших и о проклятой квартире долго в доме рассказывали всякие легенды, вроде того, например, что эта сухонькая и набожная Анфиса будто носила на своей иссохшей груди в замшевом мешочке двадцать пять крупных бриллиантов, принадлежащих Анне Францевне
(представляю, как несчастная старуха мечтала купить маленький домик в деревне, перед тем как помереть от старости, как радовалась, собирая и храня свой огромный, по её понятиям, клад).
Что будто бы в дровяном сарае на той самой даче, куда спешно ездила Анна Францевна, обнаружились сами собой какие-то несметные сокровища в виде тех же бриллиантов, а также золотых денег царской чеканки...
(интересно, что еще кроме драгоценных камней и золота могла сберечь и хранить на черный день вдова ювелира?).
И прочее в этом же роде. Ну, чего не знаем, за то не ручаемся.
Как бы там ни было, квартира простояла пустой и запечатанной только неделю
(с такой скоростью освобождают и заселяют квартиру только для собственных нужд),
а затем в неё вселились - покойный Берлиоз с супругой и этот самый Стёпа тоже с супругой
(несомненно приложил свою руку и свой гений к освобождению квартиры от её истинных хозяев Степан Богданович Лиходеев).
Совершенно естественно, что, как только они попали в окаянную квартиру, и у них началось чёрт знает что. Именно, в течение одного месяца пропали обе супруги. Но эти не бесследно. Про супругу Берлиоза
рассказывали, что будто бы её видели в Харькове с каким-то балетмейстером
(видимо, отправил вперёд себя за границу свою жену заботливый муж иначе как объяснить её пребывание в Украине, ведь никакой особо притягательной школы балета там нет),
а супруга Стёпы якобы обнаружилась на Божедомке, где как болтали, директор Варьете, используя свои бесчисленные знакомства, ухитрился добыть ей комнату, но с одним условием, чтобы духу её не было на Садовой улице
(улица Достоевского в Москве называлась Божедомка, по причине того, что здесь раньше хоронили людей, погибших насильственной смертью, автор даёт понять читателю, что сгубил свою жену своими руками наш алкоголик-душегуб).
Итак Стёпа застонал. Он хотел позвать домработницу Груню и потребовать у неё пирамидону, но всё-таки сумел сообразить, что это глупости, что никакого пирамидону у Груни, конечно, нет
(зачем лечебная аптечка с пирамидоном штатному сотруднику НКВД, которым определённо является Груня, судя по направлению её в Воронеж приказом Воланда, как чуть позже разъяснит он сам; не применит оставить подсказку М.А.Булгаков).
Пытался позвать на помощь Берлиоза, дважды простонал: "Миша... Миша..."
(величает фамильярно заслуженного, известного во всей Москве литератора детским именем Степан Лиходеев, тем самым равняя себя с ним),
но, как сами понимаете, ответа не получил. В квартире стояла полнейшая тишина.
Пошевелив пальцами ног, Стёпа догадался, что лежит в носках, трясущийся рукою провёл по бедру, чтобы определить, в брюках он или нет, и не определил
(нет чувствительности в пальцах рук).
Наконец, видя, что он брошен и одинок, что некому ему помочь, решил подняться, каких бы нечеловеческих усилий этого не стоило.
Стёпа разлепил склеенные веки и увидел, что отражается в трюмо в виде человека с торчащими в разные стороны волосами, с опухшей, покрытой чёрной щетиною физиономией, с заплывшими глазами, в грязной сорочке с воротником и галстуком, в кальсонах и в носках
(омерзительная картина хорошо гуляющего алкаша-мужа знакома многим женщинам).
Таким он увидел себя в трюмо, а рядом с зеркалом увидел неизвестного человека, одетого в чёрное и в чёрном берете
(в чёрном кожаном мундире, с головы до пят обутые в кожу, любили дефилировать, наводя страх, комиссары НКВД).
Стёпа сел на кровать и сколько мог вытаращил налитые кровью глаза на неизвестного.
Молчание нарушил этот неизвестный, произнося низким, тяжёлым голосом и с иностранным акцентом следующие слова
(любил везде меняя свой акцент и облик, и поведение ломать комедию И.В.Сталин, пока сам не превратился в знакомую всем людям СССР большевистскую икону):
- Добрый день, симпатичнейший Степан Богданович!
Произошла пауза, после которой, сделав над собой страшнейшее усилие, Стёпа выговорил:
- Что вам угодно? - и сам поразился, не узнав своего голоса. Слово "что" он произнёс дискантом, "вам" - басом, а "угодно" у него совсем не вышло.
Незнакомец дружелюбно усмехнулся, вынул большие золотые часы с алмазным треугольником на крышке, прозвонил одиннадцать раз и сказал:
- Одиннадцать! И ровно час, как я дожидаюсь вашего пробуждения, ибо вы назначали мне быть у вас в десять. Вот и я!
Стёпа нащупал на стуле рядом с кроватью брюки, шепнул:
- Извините... - надел их и хрипло спросил: - Скажите, пожалуйста, вашу фамилию?
Говорить ему было трудно. При каждом слове кто-то втыкал ему иголку в мозг, причиняя адскую боль.
- Как? Вы и фамилию мою забыли?- тут неизвестный улыбнулся
(нельзя забыть то, что никогда не знал, не может не знать Воланда Лиходеев).
- Простите... - прохрипел Стёпа, чувствуя, что похмелье дарит его новым симптомом: ему показалось, что пол возле кровати ушёл куда-то и что сию минуту он головой вниз полетит к чёртовой матери в преисподнюю
(его охватывает ужас от осознания того, что он не может вспомнить нечто обязательное).
- Дорогой Степан Богданович, - заговорил посетитель, проницательно улыбаясь, - никакой пирамидон вам не поможет. Следуйте старому мудрому правилу - лечить подобное подобным. Единственно, что вернёт вас к жизни, это две стопки водки с острой и горячей закуской.
Стёпа был хитрым человеком
(врубился, учуял запах опохмелительной, целебной радости хорошо пьющий человек)
и, как ни был болен, сообразил, что раз уж его застали в таком виде, нужно признаваться во всём.
- Откровенно сказать, - начал он, еле ворочая языком, - вчера я немножко...
- Ни слова больше! - ответил визитёр и отъехал с креслом в сторону.
Стёпа, тараща глаза, увидел, что на маленьком столике сервирован поднос, на коем имеется нарезанный белый хлеб, паюсная икра в вазочке, белые маринованные грибы на тарелочке, что-то в кастрюльке и, наконец, водка в объёмистом ювелиршином графинчике
(подчеркнул для нас с вами автор, что подчистую, не побрезговав даже посудой и постелью старухи, ограбил Анну Францевну директор Варьете).
Особенно поразило Стёпу то, что графин запотел от холода
(в СССР особым шиком считалось охлаждать водку льдом, недоступно простым людям холодильное устройство).
Впрочем, это было понятно - он помещался в полоскательнице, набитой льдом. Накрыто, словом, было чисто, умело.
Незнакомец не дал Стёпиному изумлению развиться до степени болезненной и ловко налил ему полстопки водки.
- А вы? - пискнул Стёпа.
- С удовольствием!
Прыгающей рукой поднёс Стёпа стопку к устам, а незнакомец одним духом проглотил содержимое своей стопки. Прожёвывая кусок икры, Стёпа выдавил из себя слова:
- А вы что же... закусить?
- Благодарствуйте, я не закусываю никогда, - ответил незнакомец и налил по второй. Открыли кастрюльку - в ней оказались сосиски в томате
(быть может, улыбается ехидно издеваясь и прикалываясь над всесильным и всемогущим Воландом-Сталиным, демонстрируя нам его царскую горячую трапезу, М.А.Булгаков).
И рот проклятая зелень перед глазами растаяла, стали выговариваться слова, и, главное, Стёпа кое-что припомнил. Именно, что дело вчера было на Сходне, на даче у автора скетчей Хустова, куда этот Хустов и возил Стёпу в таксомоторе. Припомнилось даже, как нанимался этот таксомотор у "Метрополя", был ещё при этом какой-то актёр не актёр... с патефоном в чемоданчике. Да, да, да, это было на даче! Ещё помнится, выли собаки от этого патефона. Вот только дама, которую Стёпа хотел поцеловать, осталась неразъяснённой... чёрт её знает, кто она... кажется, в радио служит, а может быть и нет.
Вчерашний день, таким образом, помаленьку высветлялся, но Стёпу сейчас гораздо более интересовал день сегодняшний и, в частности, появление в спальне неизвестного, да ещё с закуской и водкой. Вот что недурно было бы разъяснить!
- Ну, что же, теперь, я надеюсь, вы вспомнили мою фамилию?
Но Стёпа только стыдливо улыбнулся и развёл руками.
- Однако! Я чувствую, что после водки вы пили портвейн! Помилуйте, да разве это можно делать!
(даже Воланд поражён такой забывчивостью Лиходеева, уж подчинённые-то должны знать начальство в лицо).
- Я хочу вас попросить, чтобы это осталось между нами, - заискивающе сказал Стёпа
(по доброй привычке тех лет тайной становилось всё, что могло как-то компрометировать человека, хотя о мерзостях друг друга было известно всем, важно было не иметь официальных свидетелей).
- О, конечно, конечно! Но за Хустова я, само собой разумеется, не ручаюсь.
- А вы разве знаете Хустова?
- Вчера в кабинете у вас я видел мельком этого индивидуума, но достаточно одного беглого взгляда на его лицо, чтобы понять, что он - сволочь, склочник, приспособленец и подхалим.
"Совершенно верно!" - подумал Стёпа, поражённый таким верным, точным и кратким определением Хустова
(уж не сам ли он составлял характеристику на Хустова своему руководству).
Да, вчерашний день лепился из кусочков, но всё-таки тревога не покидала директора Варьете. Дело в том, что в этом вчерашнем дне зияла преогромная чёрная дыра. Вот этого самого незнакомца в берете, воля ваша, Стёпа в своём кабинете вчера никак не видал.
- Профессор чёрной магии Воланд, - веско сказал визитёр, видя Стёпины затруднения, и рассказал всё по порядку.
Вчера днём он приехал из-за границы в Москву, немедленно явился к Стёпе и предложил свои гастроли в Варьете
(почти слово в слово повторяет он свою рассказанную вчера литераторам историю прибытия в Москву, только теперь он приехал не вечером, а днём, конечно, это ложь).
Стёпа позвонил в Московскую областную зрелищную комиссию и вопрос этот согласовал
(Стёпа побледнел и заморгал глазами),
подписал с профессором Воландом контракт на семь выступлений
(Стёпа открыл рот)
(позже в главе 10 финдиректор театра Варьете Римский вспомнит, как сам безо всякого сопровождения вчера вечером, изрядно выпивши, носился с контрактом Лиходеев),
условился, что Воланд придёт к нему для уточнения деталей в десять часов утра сегодня.... Вот Воланд и пришёл. Придя, был встречен домработницей Груней, которая объяснила, что сама она только что пришла, что она приходящая, что Берлиоза дома нет, а что если визитёр желает видеть Степана Богдановича, то пусть идёт к нему в спальню сам. Степан Богданович так крепко спит, что разбудить его она не берётся. Увидев, в каком состоянии Степан Богданович, артист послал Груню в ближайший гастроном за водкой и закуской, в аптеку за льдом и...
(в этой истории правда и вымысел перемешаны, по своему обыкновению, путает, как может своего собеседника Воланд, кто, куда, кого посылает, ясное дело всё идёт по приказу и желанию его самого).
- Позвольте с вами рассчитаться, - проскулил убитый Стёпа и стал искать бумажник
(не знает сам как "подмазаться" к Воланду от страха).
- О, какой вздор! - воскликнул гастролёр и слушать ничего больше не захотел.
Итак, водка и закуска стали понятны, и всё же на Стёпу было жалко взглянуть: он решительно не помнил ничего о контракте и, хоть убейте, не видел вчера этого Воланда. Да, Хустов был, а Воланда не было
(это дополнительное уточнение сознательно вставлено М.А.Булгаковым с целью развеять наши сомнения относительно того был ли Воланд вчера у Лиходеева или нет; конечно, его не было, все распоряжения Степан Богданович получил по телефону, а дальше суетился сам).
- Разрешите взглянуть на контракт, - тихо попросил Стёпа.
- Пожалуйста, пожалуйста...
Стёпа глянул в бумагу и закоченел. Всё было на месте. Во-первых, собственноручная Стёпина залихватская подпись!
Косая надпись сбоку рукою финдиректора Римского с разрешением выдать артисту Воланду в счёт следуемых ему за семь выступлений тридцати пяти тысяч рублей десять тысяч рублей. Более того: тут же расписка Воланда в том, что он эти десять тысяч уже получил!
"Что же это такое?!" - подумал несчастный Стёпа, и голова у него закружилась. Начинаются зловещие провалы в памяти?! Но, само собой, после того, как контракт был предъявлен, дальнейшие выражения удивления были бы просто неприличны. Стёпа попросил у гостя разрешения на минуту отлучиться и, как был в носках, побежал в переднюю к телефону. По дороге он крикнул в направлении кухни:
- Груня!"
Необходимое дополнение.
Хустов еще и секретный сотрудник НКВД. По воспоминаниям Степы, они гуляли на даче у Хустова, куда тот привез его в таксомоторе. Со слов Воланда они виделись в кабинете у Лиходеева. Сам директор театра Воланда не помнил.