Урманбаев Ержан Бахытович : другие произведения.

Часть пятая. Ершалаимская или Санкт-Петербургская хроника. Понтий Пилат. Глава 2. Царь Николай Второй Романов или Февральская буржуазная революция

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Версия сибирского аборигена
   Часть пятая. Ершалаимская или Санкт-Петербургская хроника.
  
   Понтий Пилат. Глава 2.
   Царь Николай Второй Романов или
   Февральская буржуазная революция.
  
   "Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар,
   снеся с него прочь все деревья и всё живое из-
   за твоей фантазии наслаждаться голым светом?"
  
  "В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат
  
  (царь Николай Второй был хорошим наездником и любил выездку, автор описывает парадную мантию Государя Императора).
  
  Более всего на свете прокуратор ненавидел запах розового масла, и все теперь предвещало нехороший день, так как запах этот начал преследовать прокуратора с рассвета. Прокуратору казалось, что розовый запах источают кипарисы и пальмы в саду, что к запаху кожаного снаряжения и пота от конвоя примешивается проклятая розовая струя. От флигелей в тылу дворца, где расположилась пришедшая с прокуратором в Ершалаим первая когорта Двенадцатого Молниеносного легиона, заносило дымком в колоннаду через верхнюю площадку сада, и к горьковатому дыму, свидетельствовавшему о том, что кашевары в кентуриях начали готовить обед, примешивался всё тот же жирный розовый дух".
  
   Необходимое дополнение.
  
  Пахнет нашатырём от кипарисов и пальм в саду дворца Ирода Великого.
  Пропахло медицинскими процедурными запахами помещение, где проживает семья царя Николая Второго. Страшная болезнь мучает сына царя цесаревича Алексея.
  
   Продолжим.
  
  "О боги, боги, за что вы наказываете меня?... Да, нет сомнения, это она, опять она, непобедимая, ужасная болезнь... гемикрания, при которой болит полголовы... от нее нет средств, нет никакого спасения... попробую не двигать головой..."
  
   Необходимое дополнение.
  
  Многие годы безуспешно мучается царь Николай Второй с наследственной болезнью своего сына. Вся страна знает об этом. Это не только личная проблема семьи Романовых, но беда всероссийская.
  Болен наследник престола, будущий Государь!
  Используя, созвучное гемофилии, но крайне редко употребляемое, слово "гемикрания", автор, как обычно, дает читателю возможность самому догадаться, зачем он применяет совершенно не распространенный среди обычных людей термин.
  Подобными символами роман сознательно насыщался М.А.Булгаковым особенно в предсмертный период, как я понимаю, для того, чтобы путем множества мелких признаков обозначить свою мысль.
  
   Продолжим.
  
  "На мозаичном полу у фонтана уже было приготовлено кресло, и прокуратор, не глядя ни на кого, сел в него и протянул руку в сторону. Секретарь почтительно вложил в эту руку кусок пергамента. Не удержавшись от болезненной гримасы, прокуратор искоса, бегло проглядел написанное, вернул пергамент секретарю и с трудом проговорил:
  - Подследственный из Галилеи? К тетрарху дело посылали?
  
  (больной, озабоченный кучей своих проблем властитель вчитывается в дело какого-то нищего бродяги, трудно представить себе более милосердного и внимательного к своему народу судью).
  
  - Да, прокуратор, - ответил секретарь.
  - Что же он?
  - Он отказался дать заключение по делу и смертный приговор Синедриона направил на ваше утверждение, - объяснил секретарь.
  Прокуратор дёрнул щекой и сказал тихо
  
  (обнаглевшие коррумпированные и обюрократившиеся подчинённые чиновники отлынивают от своей непосредственной работы, иначе как саботажем нельзя назвать отсутствие элементарной резолюции на деле Иешуа, не читая, отправил к прокуратору дело тетрарх):
  
  - Приведите обвиняемого.
  И сейчас же с площадки сада под колонны на балкон двое легионеров ввели и поставили перед креслом прокуратора человека лет двадцати семи. Этот человек был одет в старенький и разорванный голубой хитон. Голова его была прикрыта белой повязкой с ремешком вокруг лба, а руки связаны за спиной. Под левым глазом у человека был большой синяк, в углу рта - ссадина с запёкшейся кровью. Приведённый с тревожным любопытством глядел на прокуратора".
  
   Необходимое дополнение.
  
  Узнаваемо и не кровоточит лицо Иешуа.
  Через несколько часов у повешенного на столбе будет другое лицо.
  
  "Счастливее двух других был Иешуа. В первый же час его стали поражать обмороки, а затем он впал в забытье, повесив голову в размотавшейся чалме. Мухи и слепни поэтому совершенно облепили его, так что лицо его исчезло под чёрной шевелящейся маской. В паху, и на животе, и под мышками сидели жирные слепни и сосали жёлтое обнажённое тело....
  Тогда Иешуа поднял голову, и мухи с гуденьем снялись, и открылось лицо повешенного, распухшее от укусов, с заплывшими глазами, неузнаваемое лицо".
  
  Совершенно определённо описаны разные люди. Тут нет никакой ошибки. Афраний отправил на казнь другого человека, хитроумно и жестоко изувечив того до такой степени, что жертве стала казаться спасением от пыток смерть.
  
   Продолжим.
  
  "Тот помолчал, потом тихо спросил по-арамейски:
  - Так это ты подговаривал народ разрушить ершалаимский храм?
  Прокуратор при этом сидел как каменный, и только губы его шевелились чуть-чуть при произнесении слов. Прокуратор был как каменный, потому что боялся качнуть пылающей адской болью головой
  
  (не знает никакой пощады по отношению к себе Понтий Пилат, не имеет права он жалеть себя, когда решается вопрос жизни хотя бы и самого никудышного гражданина страны).
  
  Человек со связанными руками несколько подался вперёд и начал говорить:
  - Добрый человек! Поверь мне...".
  
   Необходимое дополнение.
  
  Но пробуждается страна от многовекового сна, и бродят среди нее проповедники новых, утопических идей о свободе.
  Даже самому Понтию Пилату, не отвечая на его вопрос, выравнивая его с собой в обращении, пытается читать проповедь Иешуа.
  
   Продолжим.
  
  "Но прокуратор, по-прежнему не шевелясь и ничуть не повышая голоса, тут же перебил его:
  - Это меня ты называешь добрым человеком? Ты ошибаешься
  
  (не ровняй меня с собою, не читай мне проповедь, нищий бродяга, пристало оправдываться подсудимому, а не склонять судью в свою веру).
  
  В Ершалаиме все шепчут про меня, что я свирепое чудовище, и это совершенно верно
  
  (сам прокуратор продвигает образ жестокого, но справедливого судьи в сознание подданных).
  
  - И так же монотонно прибавил: - Кентуриона Крысобоя ко мне.
  Всем показалось, что на балконе потемнело, когда кентурион первой кентурии Марк, прозванный Крысобоем, предстал перед прокуратором. Крысобой был на голову выше самого высокого из солдат легиона и настолько широк в плечах, что совершенно заслонил еще невысокое солнце.
  Прокуратор обратился к кентуриону по-латыни
  
  (говорит он преданному кентуриону на языке европейском, чтобы было не понятно Иешуа, не должен знать язык знати необразованный бродяга):
  
  - Преступник называет меня "добрый человек". Выведете его отсюда на минуту, объясните ему, как надо разговаривать со мной. Но не калечить
  
  (беспокоится о здоровье разбойника, якобы жестокий, повелитель).
  
  И все, кроме неподвижного прокуратора, проводили взглядом Марка Крысобоя, который махнул рукою арестованному, показывая, что тот должен следовать за ним.
  Крысобоя вообще все провожали взглядами, где бы он ни появлялся, из-за его роста, а те, кто видел его впервые, из-за того еще, что лицо кентуриона было изуродовано: нос его некогда был разбит ударом германской палицы"
  
  (не облик смазливого красавца из детских сказок и романтической девичьей мечты описывает мастер и М.А.Булгаков, но суровое лицо воина-победителя).
  
   Необходимое дополнение.
  
  Через образ Марка Крысобоя отражает в романе автор образ былинного русского богатыря. Его характеристики красноречиво указывают на это.
  
  (Понтий Пилат) " - А вот, например, кентурион Марк, его прозвали Крысобоем, - он - добрый?
  
  (Иешуа) - Да, - ответил арестант, - он, правда, несчастливый человек. С тех пор как добрые люди изуродовали его, он стал жесток и черств. Интересно бы знать, кто его искалечил?
  
  - Охотно могу сообщить это, - отозвался Пилат, - ибо я был свидетелем этого. Добрые люди бросались на него, как собаки на медведя
  
  (русский богатырь во все времена и во всем мире ассоциировался с огромным бурым медведем).
  
  Германцы вцепились ему в шею, в руки, в ноги
  
  (весь 20 век именно Германия была главным и непримиримым военным противником России).
  
  Пехотный манипул попал в мешок, и если бы не врубились с фланга кавалерийская турма, а командовал ею я, - тебе философ, не пришлось бы разговаривать с Крысобоем. Это было в бою при Идиставизо, в Долине Дев"
  
  (пока я могу лишь гадать, что за бой, времен Первой мировой войны 1914 - 1918 годов, имеет в виду автор).
  
  Немногим позже в этой же главе, именно в его силу и преданность вложит автор надежду на спасение России, должен защитить Отчизну русский богатырь:
  
  (Понтий Пилат)" - И настанет царство истины?
  - Настанет, игемон, - убежденно ответил Иешуа.
  - Оно никогда не настанет! - вдруг закричал Пилат таким страшным голосом, что Иешуа отшатнулся. Так много лет тому назад в Долине Дев кричал Пилат своим всадникам слова: "Руби их! Руби их! Великан Крысобой попался!"
  
  В главе 16:
  
  "Кентурион Крысобой единственно что разрешил солдатам - это снять шлемы и накрыться белыми повязками, смоченными водой, но держал солдат стоя и с копьями в руках. Сам он в такой же повязке, но не смоченной, а сухой, расхаживал невдалеке от группы палачей, не сняв даже со своей рубахи накладных серебряных львиных морд, не сняв поножей, меча и ножа. Солнце било прямо в кентуриона, не причиняя ему никакого вреда, и на львиные морды нельзя было взглянуть, глаза выедал ослепительный блеск как бы вскипавшего на солнце серебра
  
  (не прячется он от солнца, да и не беспокоит его солнце и свет, гордо носит он свои регалии, отделяя себя от черни).
  
  На изуродованном лице Крысобоя не выражалось ни утомления, ни неудовольствия, и казалось, что великан кентурион в силах ходить так весь день, всю ночь и еще день, - словом, столько, сколько будет надо
  
  (велика сила терпения в русском народе).
  
  Все так же ходить, наложив руки на тяжелый с медными бляхами пояс, все так же сурово поглядывая то на столбы с казнимыми, то на солдат в цепи, все так же равнодушно отбрасывая носком мохнатого сапога
  
  (что за деталь обмундирования Марка упоминает автор под названием "мохнатый сапог", мне неизвестно)
  
  попадающиеся ему под ноги выбеленные временем человеческие кости или мелкие кремни"
  
  (не на этой ли вершине холма опускается Воланд со свитой главе 32, давя те же самые КРЕМНИ и камни?).
  
  "Цепь солдат по мановению Крысобоя разомкнулась, и кентурион отдал честь трибуну. Тот, отведя Крысобоя в сторону, что-то прошептал ему. Кентурион вторично отдал честь и двинулся к группе палачей, сидящих на камнях у подножий столбов".
  
  "Крысобой брезгливо покосившись на грязные тряпки, лежащие на земле у столбов, тряпки, бывшие недавно одеждой преступников, от которой отказались палачи, отозвал двух из них и приказал:
  - За мною!"
  
  (стыдится даже участвовать в казни, брезгливо морщась, Марк Крысобой, незаметно уклоняется он от командования, передавая бразды правления человеку в капюшоне)
  
  Уйдет последним великан защитник земли русской с Лысой Горы:
  
  "Из него вдруг брызнуло огнем, и крик кентуриона: "Снимай цепь!" - утонул в грохоте".
  
  До последнего часа остается в романе преданный воин рядом со своим государем в главе 26:
  
  (Понтий Пилат) " - У вас тоже плохая должность, Марк. Солдат вы калечите...
  
  (как равного, по имени называет своего солдата прокуратор, прощаясь, перед смертью)
  
  В величайшем изумлении Марк глядел на прокуратора, и тот опомнился".
  
  Огромный великодушный былинный русский богатырь Марк Крысобой исчезнет, растает, растворится в воздухе, и на смену ему придут палачи во главе с Афранием.
  Только в самом конце главы 26 мелькнет в ночи гигант кентурион, сопровождая Левия Матвея к прокуратору, отступит в сад и скроется в тень, чтобы по первому зову появиться вновь:
  
  (Понтий Пилат) " - Марк! - крикнул прокуратор, и кентурион вступил под колонны. - Нож его мне дайте.
  Кентурион вынул из одного из двух чехлов на поясе грязный хлебный нож и подал его прокуратору, а сам удалился".
  
  Не оставит более места ни в романе, ни на земле М.А.Булгаков справедливому воину-освободителю. Простимся с ним и мы.
  Вернется ли когда-либо на землю русскую этот богатырь, мне не ведомо.
  Автор утверждает, что не вернется.
  В современной армии остались служить лишь палачи.
  
   Продолжим.
  
  "Простучали тяжёлые сапоги Марка по мозаике, связанный пошёл за ним бесшумно, полное молчание настало в колоннаде, и слышно было, как ворковали голуби на площадке сада у балкона, да ещё вода пела замысловатую приятную песню в фонтане
  
  (свободно разливается чистая струя информации и щебечут на воле разносчики её почтовые голуби).
  
  Прокуратору захотелось подняться, подставить висок под струю и так замереть. Но он знал, что и это ему не поможет.
  Выведя арестованного из-под колонн в сад, Крысобой вынул из рук легионера, стоявшего у подножия бронзовой статуи, бич и, несильно размахнувшись, ударил арестованного по плечам. Движение кентуриона было небрежно и легко, но связанный мгновенно рухнул наземь, как будто ему подрубили ноги, захлебнулся воздухом, краска сбежала с его лица, и глаза обессмыслились
  
  (должен человек знать свое место и должен уметь достойно разговаривать с почтенными людьми, которые тратят на него своё драгоценное время).
  
  Марк одною левой рукой, легко, как пустой мешок, вздёрнул на воздух упавшего, поставил его на ноги и заговорил гнусаво, плохо выговаривая арамейские слова:
  - Римского прокуратора называть - игемон. Других слов не говорить. Смирно стоять"
  
  (поведение Иешуа нарушает принципы старой морали: вести себя богобоязненно, обращаться согласно принадлежности к сословию, безропотно принимать заслуженное наказание).
  
  Ты понял меня, или ударить тебя?
  Арестованный пошатнулся, но совладел с собою, краска вернулась, он перевёл дыхание и ответил хрипло:
  - Я понял тебя. Не бей меня.
  Через минуту он вновь стоял перед прокуратором.
  Прозвучал тусклый, больной голос:
  - Имя?
  - Мое? - торопливо отозвался арестованный, всем существом выражая готовность отвечать толково, не вызывать более гнева
  
  (хорошо владеет народными уловками Иешуа, изображая трусоватого, тупого простолюдина).
  
  Прокуратор сказал негромко
  
  (опять мгновенно понимает это Пилат):
  
  - Мое мне известно. Не притворяйся более глупым, чем ты есть. Твое
  
  (здесь умные люди, не стоит делать вид, что ты дурачок).
  
  - Иешуа, - поспешно ответил арестант.
  - Прозвище есть?
  - Га-Ноцри.
  - Откуда ты родом?
  - Из города Гамалы, - ответил арестант, головой показывая, что где-то далеко, направо от него, на севере, есть город Гамала
  
  (быть может, Россию указывает нам головой арестанта М.А.Булгаков).
  
  - Кто ты по крови?
  - Я точно не знаю, - живо ответил арестованный, - я не помню моих родителей. Мне говорили, что мой отец был сириец...
  - Где ты живёшь постоянно?
  - У меня нет постоянного жилища, - застенчиво ответил арестант, - я путешествую из города в город.
  - Это можно выразить короче, одним словом - бродяга
  
  (характеристика всем революционерам и кочевникам),
  
  - сказал прокуратор и спросил: - Родные есть?
  - Нет никого. Я один в мире.
  - Знаешь ли грамоту?
  - Да.
  - Знаешь ли какой-либо язык, кроме арамейского?
  - Знаю. Греческий.
  Вспухшее веко приподнялось, подёрнутый дымкой страдания глаз уставился на арестованного
  
  (не прост бродяга, если сумел выучить другой язык самостоятельно, значит не из простонародья, как представляется, а из дворян, но таких немало в стране).
  
  Другой глаз остался закрытым.
  Пилат заговорил по-гречески
  
  (вынужден каждое слово бродяги проверять на истинность прокуратор):
  
  - Так это ты собирался разрушить здание храма и призывал к этому народ?
  
  (храм прежней морали, устоев общества).
  
  Тут арестант опять оживился, глаза его перестали выражать испуг, и он заговорил по-гречески:
  - Я, доб... - тут ужас мелькнул в глазах арестанта оттого
  
  (изображает крайне забитого трусливого идиота),
  
  что он едва не оговорился, - я, игемон, никогда в жизни не собирался разрушить здание храма и никого не подговаривал на это бессмысленное действие
  
  (и продолжает лгать).
  
  Удивление выразилось на лице секретаря, сгорбившегося над низеньким столом и записывавшего показания
  
  (даже простому обыкновенному писарю представляется очевидной ложь Иешуа).
  
  Он поднял голову, но тотчас же опять склонил её к пергаменту.
  - Множество разных людей стекается в этот город к празднику. Бывают среди них маги, астрологи, предсказатели и убийцы, - говорил монотонно прокуратор
  
  (к уголовному миру причисляет прокуратор нищего философа),
  
  - а попадаются и лгуны. Ты, например, лгун. Записано ясно: подговаривал разрушить храм. Так свидетельствуют люди
  
  (есть неопровержимые свидетельства многих людей о речах Иешуа, отрицать их неприкрытая ложь).
  
  - Эти добрые люди, - заговорил арестант и, торопливо прибавив: - игемон, - продолжал: - ничему не учились, и всё перепутали, что я говорил. Я вообще начинаю опасаться, что путаница эта будет продолжаться очень долгое время.
  
  (не столько о путанице в головах у своих слушателей говорит Иешуа, а сколько сам автор говорит о судьбе собственного романа, и по сей день торжествует она в сознании читателей)
  
   И всё из-за того, что он неверно записывает за мной
  
  (дурно образован народ, беда не в моих идеях, проблема в людях, люди перевирают мои слова, а более всего лжёт тот, что записывает за мной).
  
   Наступило молчание. Теперь уже оба больные глаза тяжело глядели на арестанта
  
  (должен всерьёз сосредоточится на арестанте больной прокуратор):
  
  - Повторяю тебе, но в последний раз: перестань притворяться сумасшедшим, разбойник, - произнес Пилат мягко и монотонно
  
  (начинает кипеть от негодования, смягчая голос, прокуратор),
  
  - за тобою записано немного, но записанного достаточно, чтобы тебя повесить
  
  (прекрати "молотить под дурака", свидетельства людей абсолютно достоверны).
  
  - Нет, нет, игемон, - весь напрягаясь в желании убедить, говорил арестованный, - ходит, ходит один с козлиным пергаментом и непрерывно пишет
  
  (переносит вину за трактовку его слов на единственного своего ученика Левия Матвея, ему в вину вменяя свои преступные замыслы, подставляя его вместо себя).
  
  Но я однажды заглянул в этот пергамент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там записано, я не говорил. Я его умолял: сожги ты, бога ради, свой пергамент! Но он вырвал его у меня из рук и убежал.
  - Кто такой? - брезгливо спросил Пилат и тронул висок рукой"
  
   Необходимое дополнение.
  
  Брезгует прокуратор желанием Иешуа перенести ответственность с себя на другого, желанием "перевести стрелки" с больной головы на здоровую, на современном сленге.
  Но весьма устраивает такая трактовка истории Афрания-Воланда.
  Неоднократными чистками рядов партии от заблуждающихся, по мнению Сталина, партийных функционеров, очистит он весь управленческий пьедестал единственно для себя и своих во всём ему послушных рабов исполнителей.
  Фактически вся ленинская гвардия революционеров будет в 1930-тых годах истреблена подозрительным и коварным властителем.
  Пока же, Иешуа рассказывает совершенно немыслимую историю об уверовавшем сборщике податей Левии Матвее.
  Лжёт, по обыкновению, Иешуа никаких подтверждений тому, что Левий Матвей бывший мытарь в романе нет.
  В главе 26 назовёт уважительно прокуратор ученика "книжным человеком".
  Какую книгу пишет Левий Матвей, прояснится в той же главе.
  
  Цитату из Апокалипсиса приведёт М.А.Булгаков, как черновую запись ученика, чтобы никто не сомневался в том, кто на самом деле лгун.
  Нет, не проповеди Иешуа пишет Левий Матвей, а переписывает Книги Нового Завета.
  
  Так хитро обманул цензора мастер, оставив опознавательный знак для обличения Иешуа.
  
  Разве может разумный человек усомниться в правдивости Библии?
  
  И разве предложит достойный образованный гражданин, а тем более правоверный христианин, сжечь хотя бы и страницу из Священного Писания?!
  
  Для читателей таким образом автор вместе с мастером демонстрируют, что призывает уничтожать Иешуа.
  
  Как это и будет исполнено, точнее выжжено людьми в истории человечества.
  Мир помнит костры из книг и икон, что горели в России, а немногим позже и в Германии, в 20-ые и 30-ые годы.
  Разграбленные и сожжённые церкви и храмы.
  
  Мир помнит.
  
  Грядут следом грозные и страшные 40-ые.
  
  Уже в наше время в XXI веке взрывом снесут древний памятник Будды обезумевшие талибы в Афганистане.
  
  Так осуществляется связь времён и поколений среди людей.
  
  В романе, Левий Матвей работает курьером между Иешуа и Воландом. В главе 29 оповестит он Воланда о том решении, что принял Иешуа относительно дальнейшей судьбы мастера и Маргариты.
  
  Несчастным, униженным, молящим о пощаде осуждённым при советской власти выглядит в этой сцене Левий Матвей.
  Таким и был в действительности Г.Е.Зиновьев, верный ленинец, но, тем не менее, противоречивый образованный извечный оппонент В.И.Ленина и И.В.Сталина.
  
   Продолжим.
  
  " - Левий Матвей, - охотно объяснил арестант, - он был сборщиком податей, и я с ним встретился впервые на дороге в Виффагии, там, где углом выходит фиговый сад, и разговаривал с ним. Первоначально он отнесся ко мне неприязненно и даже оскорблял меня, то есть думал, что оскорбляет, называя меня собакой, - тут арестант усмехнулся
  
  (радуясь своей злопамятливости и удачному обороту речи),
  
  - я лично не вижу ничего дурного в этом звере, чтобы обижаться на это слово...
  Секретарь перестал записывать и исподтишка бросил удивлённый взгляд, но не на арестованного, а на прокуратора
  
  (даже секретарь обращает внимание на попытки Иешуа манипулировать сознанием Понтия Пилата).
  
   - ...однако, послушав меня, он стал смягчаться, - продолжал Иешуа, - наконец бросил деньги на дорогу и сказал, что пойдет со мною путешествовать..."
  
   Необходимое дополнение.
  
  Виффагия - в переводе с арамейского - "дом незрелых смокв, автор вкладывает дополнительный смысл, соотнося его к Левию Матвею, не созрели еще в России плоды библейского древа плодородия, не готов народ к свободе.
  Замечая привязанность Пилата к своему псу, бродяга специально вставляет в речь Левия оскорбительные слова в адрес собаки.
  
   Продолжим.
  
  "Пилат усмехнулся одною щекой, оскалив желтые зубы, и промолвил, повернувшись всем туловищем к секретарю
  
  (от отвращения, поражаясь столь явной лжи и отворачиваясь от Иешуа):
  
  - О, город Ершалаим! Чего только не услышишь в нем! Сборщик податей, вы слышите, бросил деньги на дорогу!
  Не зная, как ответить на это, секретарь счел нужным повторить улыбку Пилата.
  - А он сказал, что деньги ему отныне стали ненавистны
  
  (не унимается лгать Иешуа, говоря очевидную ерунду),
  
  - объяснил Иешуа странные действия Левия Матвея и добавил: - И с тех пор он стал моим спутником.
  Все еще скалясь, прокуратор поглядел на арестованного
  
  (упорствует в своей лжи разбойник),
  
  затем на солнце, неуклонно подымающееся вверх над конными статуями гипподрома, лежащего далеко внизу направо, и вдруг в какой-то тошной муке подумал о том, что проще всего было бы изгнать с балкона этого странного разбойника, произнеся только два слова: "Повесить его
  
  (воспитание взрослых людей неблагодарное занятие, понятны ему действия Иешуа и неинтересен его лживый рассказ о мытаре, но жаль убивать пустого болтуна и лгуна, милосердно размышляет, якобы, жестокое "свирепое чудовище").
  
  Изгнать и конвой, уйти из колоннады внутрь дворца, велеть затемнить комнату, повалиться на ложе, потребовать холодной воды, жалобным голосом позвать собаку Банга, пожаловаться ей на гемикранию. И мысль об яде вдруг соблазнительно мелькнула в больной голове прокуратора
  
  (сбежать, спрятаться от ответственности за страну, от страшной болезни сына слабовольно мечтает царь).
  
  Он смотрел мутными глазами на арестованного и некоторое время молчал, мучительно вспоминая, зачем на утреннем безжалостном ершалаимском солнцепёке стоит перед ним арестант с обезображенным побоями лицом
  
  (разбитая губа и "фонарь" под глазом, вполне узнаваем Иешуа, маскирует образ мастер)
  
  и какие ещё никому не нужные вопросы ему придётся задавать.
  - Левий Матвей? - хриплым голосом спросил больной и закрыл глаза
  
  (запоминает прокуратор имя единственного ученика и летописца).
  
  - Да, Левий Матвей, - донёсся до него высокий мучающий его голос.
  - А вот что ты все-таки говорил про храм толпе на базаре?
  Голос отвечавшего, казалось колол Пилату в висок, был невыразимо мучителен, и этот голос говорил:
  - Я, игемон, говорил о том, что рухнет храм старой веры и создастся новый храм истины. Сказал так, чтобы было понятнее"
  
  (передергивает тему Иешуа).
  
   Необходимое дополнение.
  
  Занимался популизмом среди черни Иешуа, втирая в неготовые для подобных лекций мозги сложные философские понятия.
  Под армейские марши и многозначительные рассуждения о справедливости и истине, грабя и разрушая Храм, посвящённый вере в добро и зло, сформированной и выстроенной за тысячу лет страданий православных христиан на Российской земле, советская власть надеялась из обломков создать своё светлое будущее - коммунизм или, так называемое Иешуа "царство истины".
  
  Восстановлением и воссозданием того самого, таки не уничтоженного Иешуа вместе с его подвижниками, Храма на земле России и в головах россиян занята вся современная страна.
  
  Слава Богу, не по силам оказалось Иешуа "обрушить храм старой веры и создать храм истины".
  
  Ибо нет другой правды, кроме той, что хранят и дарят тебе предки, сберегая свои реликвии за тысячу и более лет в построенных ими храмах, в искусстве, в религии, словом во всём, что мы называем культурой российского народа.
  
  Про то, что делали по всей территории православной Российской Империи большевики с храмами, лучше спросить у служителей церкви.
  
  Продолжим.
  
  " - Зачем же ты, бродяга, на базаре смущал народ, рассказывая про истину, о которой ты не имеешь представления? Что такое истина?"
  
  (сам того не желая, Пилат забредает в вечные человеческие философские вопросы)
  
  И тут прокуратор подумал
  
  (какой судья затевает с подсудимым неразрешимый спор о истине?):
  
  "О боги мои! Я спрашиваю его о чём-то ненужном на суде... Мой ум не служит мне больше...". И опять померещилась ему чаша с тёмной жидкостью. "Яду мне, яду...".
  И вновь он услышал голос
  
  (снова передергивая тему беседы, Иешуа переводит разговор на обсуждение главной проблемы государя, известной всей стране неизлечимой болезни сына):
  
   - Истина, прежде всего в том, что у тебя болит голова, и болит так сильно, что ты малодушно помышляешь о смерти. Ты не только не в силах говорить со мной, но тебе трудно даже глядеть на меня. И сейчас я невольно являюсь твоим палачом, что меня огорчает. Ты не можешь даже и думать о чем-нибудь и мечтаешь только о том, чтобы пришла твоя собака, единственное, по-видимому, существо, к которому ты привязан. Но мучения твои сейчас кончатся, голова пройдет".
  
   Необходимое дополнение.
  
  Здесь возникает в романе ещё один исторический прообраз Иешуа.
  
  Это "старец" Григорий Распутин.
  
  Сын крестьянина из Тобольской губернии, родившийся в 1864 году и убитый в 1916 году ближайшими придворными царя Николая Второго. Смерть его до сих пор полна домыслов и "бесовщины".
   Утвердившись при дворе по рекомендации фрейлины императрицы А.А.Вырубовой, Григорий Распутин действительно облегчал мигрень, присущую Александре Фёдоровне. Но главным его талантом было умение заговаривать кровь наследнику, неизлечимо больному гемофилией цесаревичу Алексею.
  Энциклопедия для детей, Издательство Аванта+, 2002 год, История России, Том 5, часть третья, XX век, страницы 139-143.
  
  Таинственная природа гипнотического воздействия экстрасенсов или лекарей не исследована медицинской наукой и по сей день.
  
  Быть может, Григорию Распутину обязана следственная группа, расследовавшая дело профессора Воланда, историей о шайке "невиданной силы гипнотизёров", посетивших Москву.
  
   Продолжим.
  
  Секретарь вытаращил глаза на арестанта и не дописал слова
  
  (слушая Иешуа, попал в замешательство секретарь).
  
  Пилат поднял мученические глаза на арестанта и увидел, что солнце уже довольно высоко стоит над гипподромом, что луч пробрался в колоннаду и подползает к стоптанным сандалиям Иешуа, что тот сторонится от солнца
  
  (опасается солнца и света Иешуа, ни к чему оно ему, даже один единственный солнечный луч раздражает и напрягает его, тьма и тень его спутники).
  
  Тут прокуратор поднялся с кресла, сжал голову руками, и на желтоватом бритом лице его выразился ужас
  
  (невероятно много нерешенных проблем в Российской Империи).
  
  Но он тотчас же подавил его своею волей и вновь опустился в кресло.
  Арестант же тем временем продолжал свою речь, но секретарь ничего более не записывал, а, только вытянув шею, как гусь, старался не проронить ни одного слова
  
  (нельзя записывать столь откровенную гипнотическую проповедь царю, что устроил экстрасенс Иешуа, само свидетельство такого действия крамольно, да и как описать чудодейственные пассажи гениального "старца").
  
  - Ну вот, все и кончилось, - говорил арестованный, благожелательно поглядывая на Пилата, - и я чрезвычайно этому рад
  
  (хорошо владеет искусством внушения Иешуа).
  
  Я советовал бы тебе, игемон, оставить на время дворец и погулять пешком где-нибудь в окрестностях, ну хотя бы в садах на Елеонской горе. Гроза начнется... - арестант повернулся, прищурился на солнце, - ...позже, к вечеру
  
  (координирует тьму, надвигающуюся на Ершалаим, Иешуа, что за тьма накроет Ершалаим и всю Российскую Империю на 70 лет нам с вами известно).
  
  Прогулка принесла бы тебе большую пользу, а я бы с удовольствием сопровождал бы тебя. Мне пришли в голову кое-какие новые мысли, которые могли бы, полагаю, показаться тебе интересными, и я охотно поделился бы ими с тобой, тем более что ты производишь впечатление очень умного человека
  
  (напрашивается в советники, в премьер-министры для реализации своих идей Иешуа, в воспоминаниях современников и очевидцев есть множество свидетельств того, как Григорий Распутин принимал участие в решении важнейших государственных задач, а также неоднократно рекомендовал, назначал и увольнял министров, епископов и генералов).
  
  Секретарь смертельно побледнел и уронил свиток на пол
  
  (в испуге за собственную жизнь).
  
  - Беда в том, что ты слишком замкнут, и окончательно потерял веру в людей
  
  (надо быть ближе к народу).
  
  Ведь нельзя же, согласись, поместить всю свою привязанность в собаку
  
  (есть дела и помимо семьи).
  
  Твоя жизнь скудна, - и тут, говорящий, позволил себе улыбнуться
  
  (понимает Иешуа, что нащупал больную тему Пилата, что полностью овладел его вниманием).
  
  Секретарь думал теперь только об одном, верить ли ему ушам своим или не верить
  
  (мечтает куда-нибудь смыться, от стыда за государя, которого какой-то бродяга учит жить).
  
  Приходилось верить. Тогда он постарался представить себе, в какую именно причудливую форму выльется гнев вспыльчивого прокуратора при этой неслыханной дерзости арестованного. И этого секретарь представить себе не мог, хотя и хорошо знал прокуратора"
  
  (понимает секретарь, как должен карать Понтий Пилат за подобные речи, но даже он не представляет, чтобы милосердный правитель позволил себе жестокость).
  
   Необходимое дополнение.
  
  Попал своим талантом внушения в самую больную точку прокуратора Иешуа.
  Заронил он своими речами надежду на исцеление от гемикрании
  
  (гемофилии)
  
  прокуратору. Нет ничего более важного в жизни Понтия Пилата. Сама мысль о возможном исцелении сына снимает все его боли.
  Твёрдо обещает Иешуа окончить его мучения.
  Если бы мог догадаться Понтий Пилат, каким образом собрался осуществить обещанное нищий философ.
  
   Продолжим.
  
  "Тогда раздался сорванный, хрипловатый голос прокуратора, по-латыни сказавшего:
  - Развяжите ему руки
  
  (не правами ли на государственную власть наделяет автор Иешуа, развязывая ему руки?).
  
  Один из конвойных легионеров стукнул копьём, передал его другому, подошёл и снял верёвки с арестанта. Секретарь поднял свиток, решил пока ничего не записывать и ничему не удивляться
  
  (не знает в каком виде фиксировать манипуляции, проделываемые Иешуа с прокуратором).
  
  - Сознайся, - тихо по-гречески спросил Пилат, - ты великий врач?
  - Нет, прокуратор, я не врач, - ответил арестант, с наслаждением потирая измятую и опухшую багровую кисть руки
  
  (запретил ему обращаться такими словами к прокуратору Марк Крысобой, фамильярничает, проверяя свои возможности, Иешуа и лжет, про то, что не знает он своих способностей к внушению людям).
  
  Круто исподлобья Пилат буравил глазами арестанта, и в этих глазах уже не было мути, в них появились всем знакомые искры
  
  (нарушая запрет кентуриона, демонстрирует знание латыни Иешуа, понял прокуратор про наличие серьезного образования у бродяги).
  
  - Я не спросил тебя, - сказал Пилат, - ты, может быть, знаешь и латинский язык?
  - Да, знаю, - ответил арестант.
  Краска выступила на желтоватых щеках Пилата, и он спросил по-латыни
  
  (стыдно прокуратору за произнесенные недавно кентуриону слова на латыни об экзекуции Иешуа):
  
  - Как ты узнал, что я хотел позвать собаку?
  - Это очень просто, ты водил рукой по воздуху, как будто хотел погладить, и губы...
  
  (губы, видимо, изобразили поцелуй, вся страна знает о болезни сына Николая Второго цесаревича Алексея).
  
  - Да, - сказал Пилат
  
  (не дает договорить).
  
  Помолчали. Потом Пилат задал вопрос по-гречески:
  - Итак, ты врач?
  
  (не сомневается прокуратор в его талантах, да и испытал он их уже на себе)
  
  - Нет, нет, - живо ответил арестант, - поверь мне, я не врач
  
  (конечно, он скорее колдун, но не об этом его спрашивает прокуратор, а о том практикует ли он?).
  
  - Ну, хорошо. Если хочешь это держать в тайне, держи. К делу это прямого отношения не имеет. Так ты утверждаешь, что не призывал разрушить... или поджечь, или каким-либо иным способом уничтожить храм?
  
  (спрашивает для фабрикации нужных для оправдания Иешуа показаний)
  
  - Я, игемон
  
  (помнит, помнит он про слово обращения, не случайно оговорился в предыдущий раз Иешуа),
  
  никого не призывал к подобным действиям, повторяю. Разве я похож на слабоумного?
  
  (подыгрывает, подсказывая идею своей защиты Пилату, Иешуа)
  
  - О да, ты не похож на слабоумного, - тихо ответил прокуратор и улыбнулся какой-то страшной улыбкой, - так поклянись, что этого не было
  
  (придавая достоверности показаниям Иешуа, ради великой цели спасения наследника от болезни, вступает в преступный сговор с преступником прокуратор).
  
  - Чем хочешь ты, чтобы я поклялся? - спросил, очень оживившись, развязанный.
  - Ну, хотя бы жизнью твоею, - ответил прокуратор, - ею клясться самое время, так как она висит на волоске, знай это
  
  (чем же еще может клясться бродяга?).
  
  - Не думаешь ли ты, что ты ее подвесил, игемон? - спросил арестант. - Если это так, ты очень ошибаешься
  
  (угрожает сам, в ответ прокуратору, Иешуа и спрашивает: чья жизнь висит на волоске, не твоя ли собственная?).
  
  Пилат вздрогнул и ответил сквозь зубы:
  - Я могу перерезать этот волосок
  
  (твоя, - отвечает с угрозой Пилат).
  
  - И в этом ты ошибаешься, - светло улыбаясь и заслоняясь рукой от солнца, возразил арестант, - согласись, что перерезать волосок уж наверно может лишь тот, кто подвесил?
  
  (вновь прячась от солнца и света, - все мы в руках божьих, - философствует Иешуа, ему ли не знать, какую кашу заварили они с Афранием для прокуратора)
  
  - Так, так, - улыбнувшись, сказал Пилат, - теперь я не сомневаюсь в том, что праздные зеваки в Ершалаиме ходили за тобою по пятам
  
  (своими популистскими речами вовлек ты в число своих сторонников много бездельников и невежд).
  
  Не знаю, кто подвесил твой язык, но подвешен он хорошо
  
  (отдает должное уму и ораторскому искусству).
  
  Кстати, скажи: верно ли, что ты явился в Ершалаим через Сузские ворота верхом на осле, сопровождаемый толпою черни, кричавшей тебе приветствия как бы
  
  (не с легкой ли руки М.А.Булгакова вошло в современный лексикон это словосочетание "как бы", ещё очень много раз употребит в романе он это выражение) некоему пророку?
  
  - тут прокуратор указал на свиток пергамента
  
  (есть достоверные источники).
  
  Арестант недоуменно поглядел на прокуратора
  
  (в свойственной с самого начала манере "молотить" под ничего не понимающего "дурака").
  
  - У меня и осла-то никакого нет, игемон, сказал он. - Пришел я в Ершалаим точно через Сузские ворота, но пешком, в сопровождении одного Левия Матвея, и никто мне ничего не кричал, так как никто меня тогда в Ершалаиме не знал
  
  (назван преданный свидетель, кто будет подтверждать любые вымыслы Иешуа).
  
  - Не знаешь ли ты таких, - продолжал Пилат, не сводя глаз с арестанта, - некоего Дисмаса, другого - Гестаса и третьего - Вар-раввана?
  
  (называет прокуратор имена тех, кого не должен знать Иешуа ради своего оправдания)
  
  - Этих добрых людей я не знаю, - ответил арестант.
  - Правда?
  - Правда.
  - А теперь скажи мне, что это ты все время употребляешь слова "добрые люди"? Ты всех, что ли, так называешь?
  
  (нужна теоретическая база под сумасшествие Иешуа)
  
  - Всех, - ответил арестант, - злых людей нет на свете.
  - Впервые слышу об этом, - сказал Пилат, усмехнувшись, - но, может быть, я мало знаю жизнь!..
  
  (никогда ранее прокуратор не слышал подобной мании у сумасшедших)
  
  Можете дальнейшее не записывать, - обратился он к секретарю, хотя тот и так ничего не записывал, и продолжал говорить арестанту: - В какой-нибудь из греческих книг ты прочел об этом?
  
  (пытается установить какой-либо известный прецедент такой болезни)
  
  - Нет, я своим умом дошел до этого.
  - И ты проповедуешь это?
  - Да.
  - А вот, например, кентурион Марк, его прозвали Крысобоем, - он - добрый?
  
  (разве можно назвать добрым человека, который минуту назад истязал тебя?)
  
  - Да, - ответил арестант, - он, правда, несчастливый человек. С тех пор как добрые люди изуродовали его, он стал жесток и черств
  
  (можно, просто жестокая жизнь испортила его характер).
  
  Интересно бы знать, кто его искалечил?
  - Охотно могу сообщить это, - отозвался Пилат, - ибо я был свидетелем этого. Добрые люди бросались на него, как собаки на медведя
  
  (древний символ русского богатыря).
  
  Германцы вцепились ему в шею, в руки, в ноги. Пехотный манипул попал в мешок, и если бы не врубилась с фланга кавалерийская турма, а командовал ею я, - тебе, философ, не пришлось бы разговаривать с Крысобоем. Это было в бою при Идистизиво., в Долине Дев.
  - Если бы с ним поговорить, - вдруг мечтательно сказал арестант, - я уверен, что он резко изменился бы.
  - Я полагаю, - отозвался Пилат, - что мало радости ты доставил бы легату легиона, если бы вздумал разговаривать с кем-нибудь из его офицеров или солдат. Впрочем, Этого и не случится, к общему счастью, и первый, кто об этом позаботится, буду я".
  
   Необходимое дополнение.
  
  История конца Первой мировой войны, с подписанием позорного Брестского мира с уже почти побежденной в войне с Антантой Германией, помнит результаты возможной болтовни Иешуа с Марком Крысобоем.
  Пропагандистская и провокаторская работа большевистских агитаторов в российской армии привела к полному разложению дисциплины. Обуреваемые утопическими идеями солдаты расстреливали своих образованных командиров. Войска Красной армии возглавили недоученные прапорщики с партийными билетами коммунистов.
  Не позаботился царь Николай Второй.
  Сколько радости доставила домой вооруженная солдатня вписано кровью в историю России.
  
   Продолжим.
  
   "В это время в колоннаду стремительно влетела ласточка, сделала под золотым потолком круг, снизилась, чуть не задела острым крылом лица медной статуи в нише и скрылась за капителью колонны. Быть может, ей пришла мысль вить там гнездо
  
  (иллюзорные надежды витают над головой Понтия Пилата).
  
  В течение её полёта в светлой теперь и лёгкой голове прокуратора сложилась формула. Она была такова: игемон разобрал дело бродячего философа Иешуа, по кличке Га-Ноцри, и состава преступления в нем не нашел. В частности, не нашел ни малейшей связи между действиями Иешуа и беспорядками, происшедшими в Ершалаиме недавно
  
  (вероятно, революцию 1905 года имеет ввиду автор, никаких других беспорядков до 1917 года в Российской Империи не было).
  
  Бродячий философ оказался душевнобольным. Вследствие этого смертный приговор Га-Ноцри, вынесенный Малым Синедрионом, прокуратор не утверждает. Но ввиду того, что безумные утопические речи Га-Ноцри могут быть причиною волнений в Ершалаиме, прокуратор удаляет Иешуа из Ершалаима и подвергнет его заключению в Кесари Стратоновой на Средиземном море, то есть именно там, где резиденция прокуратора
  
  (изолируя страну от губительных гипнотических речей Иешуа, использовать его лечебные способности для исцеления сына, так решает Пилат).
  
  Оставалось это продиктовать секретарю.
  Крылья ласточки фыркнули над самой головой игемона, птица метнулась к чаше фонтана и вылетела на волю
  
  (улетает, не свив гнезда, надежда).
  
  Прокуратор поднял глаза на арестанта и увидел, что возле того столбом загорелась пыль.
  - Все о нем? - спросил Пилат у секретаря.
  - Нет, к сожалению, - неожиданно ответил секретарь и подал Пилату другой кусок пергамента.
  - Что еще там? - спросил Пилат и нахмурился.
  Прочитав поданное, он еще более изменился в лице. Темная ли кровь прилила к шее и лицу, или случилось что-либо другое, но только кожа его утратила желтизну, побурела, а глаза как будто провалились"
  
  (не стыд за свою неловкость, как прежде, но гнев императора России кровью ударил в голову прокуратора).
  
   Необходимое дополнение.
  
  Это, второе донесение, что подали прокуратору, составлено самим Иешуа и Афранием. Составлено оно для разоблачения преступных идей Иешуа и ради очернения наушничеством Иуды в глазах прокуратора.
  Только государственная измена и смертный приговор гарантируют Афранию то, что передадут ему Иешуа под исключительный и изолированный контроль.
  Преследование Иуды Понтий Пилатом позволит в будущем с помощью шантажа и внушения, манипулируя сознанием Иуды, пользоваться его деньгами и связями.
  Познакомившись с Иешуа по просьбе начальника тайной службы, Иуда, быстро попадает под его обаяние и гипнотический талант. Таким путем, используя милосердие и стремление к справедливости российского народа, готовились компрометирующие обстоятельства на все случаи жизни.
  Чередование лживых и правдивых показаний Иешуа обоснованы наличием либо отсутствием множества свидетелей.
  
   Продолжим.
  
  "Опять-таки виновата была, вероятно, кровь, прилившая к вискам и застучавшая в них, только у прокуратора что-то случилось со зрением. Так, померещилось ему, что голова арестанта уплыла куда-то, а вместо нее появилась другая. На этой плешивой голове сидел редкозубый золотой венец
  
  (корона Российской Империи).
  
  На лбу была круглая язва, разъедающая кожу и смазанная мазью
  
  (сияющая красная звезда символ СССР).
  
  Запавший беззубый рот с отвисшей нижней капризной губой
  
  (известный факт о ранее перенесенном В.И.Лениным сифилисе, долгое время в мире и в стране циркулировало мнение о том, что смерть Ильича случилась из-за осложнений в мозг, вызванных этой болезнью).
  
  Пилату показалась, что исчезли розовые колонны балкона и кровли Ершалаима вдали, внизу за садом, и все утонуло вокруг в густейшей зелени капрейских садов
  
  (вся бескрайняя огромная Российская Империя предстала мысленно перед прокуратором).
  
  И со слухом совершилось что-то странное - как будто вдали проиграли негромко и грозно трубы, и очень явственно послышался носовой голос, надменно тянущий слова: "Закон об оскорблении величества..."
  
   Необходимое дополнение.
  
  "Сухой туман" и "столб пыли" возле Иешуа от автора уводит читателя к императору Клавдию Нерону Тиверию, жившему на пороге нашей эры, с его законом об оскорблении его величества.
  На самом деле, призывы к свержению монархии и гибель Российской Империи ввергают в ужас прокуратора.
  Да и зачем примерять голову императора к Иешуа, М.А.Булгакову, ведь не в качестве верховного судьи стоит перед прокуратором Иешуа, а в виде несчастного нищего бродяги?
  Я думаю, что за тем, чтобы показать нам наступающее царство истины во главе с новым владыкой. Именно этот страх навевает нестерпимую тоску на прокуратора.
  
   Продолжим.
  
  "Мысли понеслись короткие, бессвязные и необыкновенные: "Погиб!..", потом: "Погибли!.." И какая-то совсем нелепая среди них о каком-то бессмертии, причем бессмертие почему-то вызвало нестерпимую тоску
  
  (крах собственной необъятной страны привиделся Пилату).
  
  Пилат напрягся, изгнал видение, вернулся взором на балкон, и опять перед ним оказались глаза арестанта.
  - Слушай Га-Ноцри, - заговорил прокуратор, глядя на Иешуа как-то странно: лицо прокуратора было грозно, но глаза тревожны
  
  (рассвирепел и напрягся Пилат),
  
  - ты когда-либо говорил что-нибудь о великом кесаре?
  
  (призывал ли ты народ свергнуть самодержавие?)
  
  Отвечай! Говорил?.. Или... не... говорил? - Пилат протянул слово "не" несколько больше, чем это полагается на суде, и послал Иешуа в своем взгляде какую-то мысль, которую как бы хотел внушить арестанту.
  - Правду говорить легко и приятно, - заметил арестант
  
  (якобы, испугавшись, делая вид, что не понимает, чего хочет от него Понтий Пилат, Иешуа продолжает изображать слабоумного).
  
  - Мне не нужно знать, - придушенным злым голосом отозвался Пилат, - приятно или неприятно тебе говорить правду. Но тебе придется ее говорить. Но, говоря, взвешивай каждое слово, если не хочешь не только неизбежной, но и мучительной смерти.
  Никто не знает, что случилось с прокуратором Иудеи, но он позволил себе поднять руку, как бы
  
  (новым повторением слов "как бы" закрепляет в памяти образ сюрреальности мира, автор)
  
  заслоняясь от солнечного луча, и за этой рукой, как за щитом, послать арестанту, какой-то намекающий взор".
  
   Необходимое дополнение.
  
  Мне представляется, как, подняв правую руку над головой ладонью вперед, прокуратор иудейский Понтий Пилат призывает подследственного Иешуа говорить правду и только правду. Всем своим видом демонстрируя справедливость и неотвратимость наказания. В позе справедливого и милосердного судии взором посылает он Иешуа сигнал остановить свои лживые речи.
  Но самому Иешуа совершенно не нужно помилование. В прославленной "Песне о Буревестнике" Максима Горького хорошо изложено жизненное кредо большевиков.
  
   Продолжим.
  
  " - Итак, - говорил он, - отвечай, знаешь ли ты некоего Иуду из Кириафа, и что именно ты говорил ему, если говорил, о кесаре?
  - Дело было так, - охотно начал рассказывать арестант, - позавчера вечером я познакомился возле храма с одним молодым человеком, который назвал себя Иудой из города Кириафа. Он пригласил меня к себе в дом в Нижнем Городе и угостил...
  - Добрый человек? - спросил Пилат, и дьявольский огонь сверкнул в его глазах
  
  (капиталист, спекулянт, валютчик тоже добрый человек, разве может социал-революционер так думать, снова неприкрытая ложь).
  
  - Очень добрый и любознательный человек, - подтвердил арестант, - он выказал величайший интерес к моим мыслям, принял меня весьма радушно...
  
  (не придумав ничего, продолжает играть в слабоумного Иешуа).
  
  - Светильники зажег... - сквозь зубы в тон арестанту проговорил Пилат, и глаза его при этом мерцали.
  - Да, - немного удивившись осведомленности прокуратора
  
  (не было в доносе, составленном Иешуа и Афранием, слов о светильниках),
  
  продолжал Иешуа, - попросил меня высказать свой взгляд на государственную власть. Его этот вопрос чрезвычайно интересовал.
  - И что же ты сказал? - спросил Пилат. - Или ты ответишь, что ты забыл, что говорил? - но в тоне Пилата была уже безнадежность
  
  (будешь и дальше выделываться под сумасшедшего, придумывая провалы памяти?)
  
  - В числе прочего я говорил, - рассказывал арестант, - что всякая власть является насилием над людьми и что настанет время, когда не будет власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти. Человек перейдёт в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть".
  
   Необходимое дополнение.
  
  Иешуа призывает свергнуть самодержавие, а затем построить новое справедливое общество, где будет от каждого по способностям, каждому по потребностям.
  Светлое будущее, коммунизм.
  Сознательно, при свидетелях, под запись секретаря, произносит преступные слова Иешуа.
  
   Продолжим.
  
  "- Далее!
  - Далее ничего не было, - сказал арестант, - тут вбежали люди, стали вязать меня и повели в тюрьму.
  Секретарь, стараясь не проронить ни слова, быстро чертил на пергаменте слова.
  - На свете не было, нет и не будет никогда более великой и прекрасной для людей власти, чем власть императора Тиверия! - сорванный и больной голос Пилата разросся
  
  (для убедительности внушения "сухого тумана" прямым текстом направляет автор мысль читателя).
  
  Прокуратор с ненавистью почему-то глядел на секретаря и конвой
  
  (не должны слышать столь крамольных, разлагающих ум, развращающих душу слов неокрепшие головы даже его служащих).
  
  - И не тебе, безумный преступник, рассуждать о ней! - Тут Пилат вскричал: - Вывести конвой с балкона! - И, повернувшись к секретарю, добавил: - Оставьте меня с преступником наедине, здесь государственное дело
  
  (в омерзении от утопических речей выгоняет прокуратор своих подчиненных).
  
  Конвой поднял копья и, мерно стуча подкованными калигами, вышел с балкона в сад, а за конвоем вышел и секретарь.
  Молчание на балконе некоторое время нарушала только песня воды в фонтане. Пилат видел, как вздувалось над трубочкой водяная тарелка, как отламывались ее края, как падали струйками".
  
   Необходимое дополнение.
  
  Бьет фонтан средств массовой информации на балконе прокуратора. Текут обычным, известным всему миру путем новости к Понтию Пилату. Не звук струящейся воды слушает прокуратор, но читает газету. Обдумывает сложившееся в стране положение.
  Не устанавливают фонтанов на балконах, противоречит это законам архитектуры.
  
   Продолжим.
  
  "Первым заговорил арестант:
  - Я вижу, что совершилась какая-то беда из-за того, что я говорил с этим юношей из Кириафа. У меня, игемон, есть предчувствие, что с ним случится несчастье, и мне его очень жаль".
  
   Необходимое дополнение.
  
  Одним из методов привлечения финансов в казну партии у большевиков было втягивание в свои дела капиталистов посредством женщин, благотворительности, шантажа и провокаций. Но, в первую очередь, они втягивали образованных, свободно мыслящих буржуа внушением об исторической миссии их роли в построении светлого будущего
  
  (царства истины).
  
  Тем самым, подыгрывая тщеславному желанию талантливых капиталистов войти в историю России и человечества. Вечное стремление российского народа ко всеобщей, по сути утопической справедливости.
  Не об Иуде печется и сожалеет Иешуа, а о его деньгах и связях.
  Иешуа по сговору с Афранием, используя Низу, как своего агента, планировали завербовать Иуду в свои коммунистические ряды.
  Сколько богатейших людей России привлекли к себе подобными методами большевики, видимо, можно найти в архивах КПСС и КГБ.
  Таким образом, весь цвет российского общества, а правильнее сказать, сама Россия в лице Иуды, втягивалась в революцию.
  
   Продолжим.
  
  "- Я думаю, - странно усмехнувшись
  
  (не о себе ли самом говорит Пилат?),
  
  ответил прокуратор, - что есть еще кое-кто на свете, кого тебе следовало бы пожалеть более, чем Иуду из Кириафа, и кому придется гораздо хуже, чем Иуде!.. Итак, Марк Крысобой, холодный и убежденный палач, люди, которые, как я вижу, - прокуратор указал на изуродованное лицо Иешуа, - тебя били за твои проповеди, разбойники Дисмас и Гестас, убившие со своими присными четырех солдат, и, наконец, грязный предатель Иуда - все они добрые люди?
  
  (разоблачен целиком Иешуа в намерении, используя солдат, провокации бандитов, деньги капиталистов, захватить власть)
  
  - Да, - ответил арестант.
  - И настанет царство истины?
  - Настанет, игемон, - убежденно ответил Иешуа
  
  (царство какой и, главное, чьей истины настало при советской власти, теперь мы знаем, пришло в Россию торжество бандитов и палачей).
  
  - Оно никогда не настанет! - вдруг закричал Пилат таким страшным голосом, что Иешуа отшатнулся
  
  (прокуратору отвратительна сама мысль о торжестве быдла в России).
  
  Так много лет тому назад в Долине Дев кричал Пилат своим всадникам слова: "Руби их! Руби их! Великан Крысобой попался!"
  
  (верит в силу и ум спасенного им русского народа, богатыря-соратника, прокуратор)
  
  Он ещё повысил сорванный командами голос, выкликая слова так, чтобы их слышали в саду: - Преступник! Преступник! Преступник!
  
  (должна вся его челядь знать мнение государя).
  
  А затем, понизив голос, он спросил:
  - Иешуа Га-Ноцри, веришь ли ты в каких-нибудь богов?
  - Бог один, - ответил Иешуа, - в него я верю.
  - Так помолись ему! Покрепче помолись! Впрочем... - тут голос Пилата сел
  
  (тот Бог, в которого верит Иешуа, не имеет понятия о милосердии),
  
  - это не поможет. Жены нет? - почему-то тоскливо спросил Пилат, не понимая, что с ним происходит
  
  (без бога, без семьи, без царя в голове, одними иллюзиями и жаждой власти живет Иешуа).
  
  - Нет, я один.
  - Ненавистный город... - вдруг почему-то пробормотал прокуратор и передернул плечами, как будто озяб, а руки потер, как бы
  
  (очередное "как бы")
  
  обмывая их, - если бы тебя зарезали перед твоим свиданием с Иудою из Кириафа, право, это было бы лучше
  
  (надо было давить в зародыше коммунистические бредни сожалеет прокуратор).
  
  - А ты бы меня отпустил, игемон, - неожиданно попросил арестант, и голос его стал тревожен, - я вижу, что меня хотят убить
  
  (проверяет произведенное впечатление Иешуа, должен он быть уверен, что попадет под покровительство Афрания, не должен его защищать и оправдывать прокуратор).
  
  Лицо Пилата исказилось судорогой, он обратил к Иешуа воспаленные, в красных жилках белки глаз и сказал:
  - Ты полагаешь, несчастный, что римский прокуратор отпустит человека, говорившего то, что говорил ты?
  
  (много раз отпускал царь Николай Второй людей, говоривших куда более страшные вещи)
  
  О боги, боги! Или ты думаешь, что я готов занять твое место?
  
  (пришло время, и царь занял это место)
  
  Я твоих мыслей не разделяю! И слушай меня: если с этой минуты ты произнесёшь хотя бы слово, заговоришь с кем-нибудь, берегись меня!
  
  (самой смерти недостаточно Иешуа, столь опасны его речи для здоровья общества)
  
  Повторяю тебе: берегись!
  - Игемон...
  - Молчать! - вскричал Пилат и бешеным взором проводил ласточку, опять впорхнувшую на балкон
  
  (более никаких новостей не хочет слышать прокуратор, но несёт надежду его гнев).
  
  - Ко мне! - крикнул Пилат.
  И когда секретарь и конвой вернулись на свои места, Пилат объявил, что утверждает смертный приговор, вынесенный в собрании Малого Синедриона преступнику Иешуа Га-Ноцри, и секретарь записал сказанное Пилатом.
  Через минуту перед прокуратором стоял Марк Крысобой. Ему приказал сдать преступника начальнику тайной службы и при этом передать ему распоряжение прокуратора о том, чтобы Иешуа Га-Ноцри был отделен от других осуждённых, а также о том, чтобы команде тайной службы было под страхом тяжкой кары запрещено о чём бы то ни было разговаривать с Иешуа или отвечать на какие-либо его вопросы
  
  (под строгую изоляцию и личный контроль начальника тайной службы сажают Иешуа).
  
  По знаку Марка вокруг Иешуа сомкнулся конвой и вывел его с балкона".
  
   Необходимое дополнение.
  
  Раздав распоряжения придворным служащим, Понтий Пилат собирает у себя во дворце совет с исполняющим обязанности президента Синедриона первосвященником Иудеи Каифой.
  Описание города, общественной атмосферы, царящей в нем в это время, должно, по идее М.А.Булгакова, напоминать нам февраль 1917 года в Санкт-Петербурге.
  
   Продолжим.
  
  "Затем перед прокуратором предстал светлобородый красавец с орлиными перьями в гребне шлема, со сверкающими на груди золотыми львиными мордами, с золотыми же бляшками на портупее меча, в зашнурованной до колен обуви на тройной подошве и в наброшенном на левое плечо багряном плаще
  
  (в подобной форменной одежде предстанет в главе 26 Афраний, только кто-то выщипает орлиные перья со шлема, видимо, М.А.Булгаков посчитал его недостойным носить символы российского герба).
  
  Это был командующий легионом легат.
  Его прокуратор спросил о том, где сейчас находится себастийская когорта. Легат сообщил, что себастийцы держат оцепление на площади перед гипподромом, где будет объявлен народу приговор над преступниками.
  Тогда прокуратор распорядился, чтобы легат выделил из римской когорты две кентурии. Одна из них, под командую Крысобоя, должна будет конвоировать преступников, повозки с приспособлениями для казни палачей при отправлении на Лысую Гору, а при прибытии на неё войти в верхнее оцепление. Другая же должна быть сейчас же отправлена на Лысую Гору и начинать оцепление немедленно. Для этой же цели, то есть для охраны Горы, прокуратор попросил легата отправить вспомогательный кавалерийский полк - сирийскую алу
  
  (готовит отречение от престола Государь Император Николай Второй, беспокоясь о том, чтобы страна в этот суровый час испытаний не потеряла управление).
  
  Когда легат покинул балкон, прокуратор приказал секретарю пригласить во дворец президента Синедриона, двух членов его и начальника храмовой стражи Ершалаима, но при этом добавил, что просит устроить так, чтобы до совещания со всеми этими людьми он мог говорить с президентом раньше и наедине.
  Приказание прокуратора было исполнено быстро и точно, и солнце, с какой-то необыкновенной яростью сжигавшее в эти дни Ершалаим, не успело ещё приблизиться к своей наивысшей точке, когда на верхней террасе сада у двух мраморных белых львов, стороживших лестницу, встретились прокуратор и исполняющий обязанности президента Синедриона первосвященник иудейский Иосиф Каифа
  
  (открыта свету Российская Империя, ждёт жениха невеста).
  
  В саду было тихо. Но, выйдя из-под колоннады на заливаемую солнцем верхнюю площадь сада с пальмами на чудовищных слоновых ногах, площадь, с которой перед прокуратором развернулся весь ненавистный ему Ершалаим с висячими мостами, крепостями и, самое главное, с не поддающейся никакому описанию глыбой мрамора с золотою драконовой чешуею вместо крыши - храмом Ершалаимским
  
  (Исаакиевский собор),
  
  - острым слухом уловил прокуратор далеко и внизу, там, где каменная стена отделяла нижние террасы дворцового сада от городской площади, низкое ворчание, над которыми взмывали по временам слабенькие, тонкие не то стоны, не то крики
  
  (бродят в городе возбуждённые революционными речами большевиков и социал-демократов толпы черни).
  
  Прокуратор понял, что там, на площади уже собралась несметная толпа взволнованных последними беспорядками жителей Ершалаима, что эта толпа в нетерпении ожидает вынесения приговора, и что в ней кричат беспокойные продавцы воды
  
  (продавцы газет носятся в толпе с последними известиями).
  
  Прокуратор начал с того, что пригласил первосвященника на балкон, с тем, чтобы укрыться от безжалостного зноя, но Каифа вежливо извинился и объяснил, что сделать этого не может в канун праздника
  
  (щепетилен в каждой мелочи церковный патриарх, внимателен ко всякому завету, требователен по отношению к себе, не может в канун пасхи верховный служитель осквернять себя в светских дворцовых палатах).
  
  Пилат накинул капюшон на свою чуть лысеющую голову и начал разговор. Разговор этот шёл по-гречески.
  Пилат сказал, что он разобрал дело Иешуа Га-Ноцри и утвердил смертный приговор.
  Таким образом, к смертной казни, которая должна совершиться сегодня, приговорены трое разбойников: Дисмас, Гестас, Вар-равван и, кроме того, этот Иешуа Га-Ноцри. Первые двое, вздумавшие подбивать народ на бунт против кесаря
  
  (активные борцы с самодержавием, боевые социал-революционеры, представители подпольных организаций террористов),
  
  взяты с боем римскою властью, числятся за прокуратором, и, следовательно, о них здесь речь идти не будет. Последние же, Вар-равван и Га-Ноцри, схвачены местной властью и осуждены Синедрионом
  
  (социал-демократы).
  
  Согласно закону, согласно обычаю, одного из этих двух преступников нужно будет отпустить на свободу в честь наступающего сегодня великого праздника пасхи
  
  (иудейская пасха 1917 года совпала по срокам с Февральской революцией в России).
  
  Итак, прокуратор желает знать, кого из двух преступников намерен освободить Синедрион: Вар-раввана или Га-Ноцри?
  Каифа склонил голову в знак того, что вопрос ему ясен, и ответил:
  - Синедрион просит отпустить Вар-раввана.
  Прокуратор хорошо знал, что именно ему ответит первосвященник, но задача его заключалась в том, чтобы показать, что такой ответ вызывает его изумление.
  Пилат это и сделал с большим искусством. Брови на надменном лице поднялись, прокуратор прямо в глаза поглядел первосвященнику с удивлением.
  - Признаюсь, этот ответ меня поразил, - мягко заговорил прокуратор, - боюсь, нет ли здесь недоразумения
  
  (сам себе противоречит Понтий Пилат, не сам ли он недавно вынес смертный приговор Иешуа, высшую меру наказания для людей во все времена, какое уж тут может быть недоразумение).
  
  Пилат объяснился. Римская власть ничуть не покушается на права духовной местной власти, первосвященнику это хорошо известно, но в данном случае налицо явная ошибка. И в исправлении этой ошибки римская власть, конечно, заинтересована.
  В самом деле: преступления Вар-раввана и Га-Ноцри совершенно не сравнимы по тяжести. Если второй явно сумасшедший человек, повинен в произнесении нелепых речей, смущавших народ в Ершалаиме и других некоторых местах, то первый отягощён гораздо значительнее. Мало того, что он позволил себе прямые призывы к мятежу, но он ещё убил стража при попытках брать его. Вар-равван несравненно опаснее, нежели Га-Ноцри
  
  (нет не взвешенному и справедливому решению вынужденно подчиняется прокуратор, но капризному, ничем не обоснованному желанию первосвященника, фиксирует мастер).
  
  В силу всего изложенного прокуратор просит первосвященника пересмотреть решение и оставить на свободе того из двух осуждённых, кто менее вреден, а таким, без сомнения, является Га-Ноцри. Итак?..
  Каифа сказал тихим, но твёрдым голосом, что Синедрион внимательно ознакомился с делом и вторично сообщает, что намерен освободить Вар-раввана.
  - Как? Даже после моего ходатайства? Ходатайства того, в лице которого говорит римская власть? Первосвященник, повтори в третий раз.
  - И в третий раз сообщаю, что мы освобождаем Вар-раввана, - тихо сказал Каифа.
  Все было кончено, и говорить более было не о чем. Га-Ноцри уходил навсегда, и страшные, злые боли прокуратора некому излечить; от них нет средства, кроме смерти
  
  (уходит последняя надежда, зароненная нищим бродягой, на исцеление сына).
  
  Но не эта мысль поразила сейчас Пилата. Все та же непонятная тоска, что уже приходила на балконе, пронизала все его существо. Он тотчас постарался ее объяснить, и объяснение было странное: показалось смутно прокуратору, что он чего-то не договорил с осужденным, а, может быть, чего-то не дослушал
  
  (о гипнотических, исцеляющих сеансах внушения думает Пилат).
  
  Пилат прогнал эту мысль, и она улетела в одно мгновенье, как и прилетела. Она улетела, а тоска осталась необъясненной, ибо не могла же ее объяснить мелькнувшая как молния и тут же погасшая какая-то короткая другая мысль: "Бессмертие... пришло бессмертие..." Чье бессмертие пришло? Этого не понял прокуратор, но мысль об этом загадочном бессмертии заставила его похолодеть на солнцепеке
  
  (канем в лету, уйдем в вечность, навязчиво думает об одном и том же прокуратор).
  
  - Хорошо, - сказал Пилат, - да будет так.
  Тут он оглянулся, окинул взором видимый ему мир и удивился происшедшей перемене. Пропал отягощенный розами куст, пропали кипарисы, окаймляющие верхнюю террасу, и гранатовое дерево, и белая статуя в зелени, да и сама зелень. Поплыла вместо этого всего какая-то багровая гуща, в ней закачались водоросли и двинулись куда-то, а вместе с ними двинулся и сам Пилат
  
  (апокалипсические картины гибели России видит царь, галлюцинируя).
  
  Теперь его уносил, удушая и обжигая, самый страшный гнев - гнев бессилия
  
  (безволен, слабохарактерен, зависим прокуратор, не способен принимать самостоятельные решения, это и есть основная причина перехода власти в руки Афрания).
  
  - Тесно мне, - вымолвил Пилат, - тесно мне!
  Он холодною влажной рукой рванул пряжку с ворота плаща, и та упала на песок
  
  (не державу ли со скипетром роняет на землю Император России?).
  
  - Сегодня душно, где-то идет гроза, - отозвался Каифа, не сводя глаз, с покрасневшего лица прокуратора и предвидя все его муки, которые еще предстоят. "О, какой страшный месяц нисан в этом году!"
  
  (в милосердии своем, сочувствуя и сопереживая с царем)
  
  - Нет, - сказал Пилат, - это не оттого, что душно, а тесно мне стало с тобой, Каифа. - И, сузив глаза, Пилат улыбнулся и добавил: - Побереги себя, первосвященник
  
  (кипит ярость бессилия в душе прокуратора, ищет он виновного в болезни его сына, но виновна только наследственность).
  
  Темные глаза первосвященника блеснули, и, не хуже, чем ранее прокуратор
  
  (должен подыграть прокуратору Каифа, показывая изумление, понимает он, как тяжела отцовская, царская доля императора Российского),
  
  он выразил на своем лице удивление.
  - Что слышу я, прокуратор? - гордо и спокойно ответил Каифа. - Ты угрожаешь мне после вынесенного приговора, утвержденного тобою самим? Может ли это быть? Мы привыкли к тому, что римский прокуратор выбирает слова, прежде чем что-нибудь сказать. Не услышал бы нас кто-нибудь, игемон?
  
  (сам себе противоречит прокуратор, заговаривается от бессилия своего, не должны подданные видеть слабоумие государя)
  
  Пилат мертвыми глазами поглядел на первосвященника и, оскалившись, изобразил улыбку.
  - Что ты, первосвященник! Кто же может услышать нас сейчас здесь? Разве я похож на юного бродячего юродивого, которого сегодня казнят? Мальчик ли я, Каифа? Знаю, что говорю и где говорю. Оцеплен сад, оцеплен дворец, так что мышь не проникнет, ни в какую щель! Да не только мышь, не проникнет даже этот, как его... из города Кириафа. Кстати, ты знаешь такого, первосвященник?
  
  (именно служители Синедриона наняли Иуду из-за его призывов разрушить здание храма, так считает прокуратор, видимо, таким образом составлен донос от имени Иуды)
  
   Да... если бы такой проник сюда, он горько пожалел бы себя, в этом ты мне, конечно, поверишь? Так знай же, что не будет тебе, первосвященник, покоя!
  
  (не даст тебе покоя, взбаламученный Иешуа народ)
  
  Ни тебе, ни народу твоему, - и Пилат указал вдаль направо, туда, где в высоте пылал храм, - это я говорю тебе - Пилат Понтийский, всадник Золотое Копье!"
  
   Необходимое дополнение.
  
  На гербе Российской Империи, как и на современном гербе Российской Федерации изображен двуглавый орел. В центре на груди орла помещен Всадник с серебряным копьем поражающий змею, образ Георгия Победоносца, Святого Георгия, Егория-воина, защитника от сил зла.
  В Энциклопедии для детей, Издательство Аванта+, 2000 год, История России, часть первая, страница 57, написано, что начало символики российского герба следует от красновоскового оттиска печати Ивана III с грамоты от 1497 года.
  На гербе Первопрестольного города Москвы, древней столицы Московского государства Георгий Победоносец поражает змею золотым копьем. Этот герб носили на груди все Российские монархи со времен Ивана IV Грозного.
  
   Продолжим.
  
  "- Знаю, знаю! - бесстрашно ответил чернобородый Каифа, и глаза его сверкнули. Он вознес руку к небу и продолжал: - Знает народ иудейский, что ты ненавидишь его лютою ненавистью и много мучений ты ему причинишь, но вовсе ты его не погубишь!
  
  (разберется сам народ иудейский и усмирит чернь)
  
  Защитит его Бог! Услышит нас, услышит всемогущий кесарь, укроет нас от губителя Пилата!
  
  (даже если царь не сбережет от бедствий, провидение само спасет страну)
  
  - О нет! - воскликнул Пилат, и с каждым словом ему становилось легче и легче: не нужно было больше притворяться, не нужно было подбирать слова. - Слишком много ты жаловался кесарю на меня, и настал теперь мой час, Каифа! Теперь полетит весть от меня, да не наместнику в Антиохию и не в Рим, а прямо на Капрею, самому императору, весть о том, как вы заведомых мятежников в Ершалаиме прячете от смерти. И не водою из Соломонова пруда, как хотел я для вашей пользы, напою я тогда Ершалаим! Нет, не водою! Вспомни, как мне пришлось из-за вас снимать щиты с вензелями императора со стен, перемещать войска, пришлось, видишь, самому приехать, глядеть, что у вас тут творится! Вспомни мое слово: увидишь ты здесь, первосвященник, не одну когорту в Ершалаиме, нет! Придет под стены города полностью легион Фульмината, подойдет арабская конница, тогда услышишь ты горький плач и стенания! Вспомнишь ты тогда спасенного Вар-раввана и пожалеешь, что послал на смерть философа с его мирной проповедью!"
  
   Необходимое дополнение.
  
  Мировую катастрофу пророчествует прокуратор иудейский Понтий Пилат. Его устами ругает автор всю христианскую мораль, что прячет под своей защитой в Швейцарии, во Франции, в Германии и в Великобритании известных всему миру революционеров, социал-демократов, меньшевиков, единомышленников Вар-раввана. Неизбежный приход мировой революции предрекает прокуратор.
  
  Не террористов ли Аль Кайды имеет в виду под арабской конницей М.А.Булгаков?
  
  Сам, описывая ужас предстоящих картин свержения строя и развала империи, в бессилии своем, противореча себе, прокуратор, вступая в спор с первосвященником, сворачивает на скользкую дорогу компромисса с собственной совестью.
  
  Списывает все беды, обрушившиеся на Россию, с прокуратора и с Афрания на первосвященника Иосифа Каифу.
  
   Продолжим.
  
  "Лицо первосвященника покрылось пятнами, глаза горели. Он, подобно прокуратору, улыбнулся, скалясь, и ответил:
  - Веришь ли ты, прокуратор, сам тому, что сейчас говоришь? Нет, не веришь! Не мир, не мир принес нам обольститель народа в Ершалаим, и ты, всадник, это прекрасно понимаешь. Ты хотел его выпустить затем, чтобы он смутил народ, над верою надругался и подвел народ под римские мечи!
  
  (грабь награбленное, религия - опиум для народа, гражданская война)
  
  Но я, первосвященник иудейский, покуда жив, не дам на поругание веру и защищу народ! Ты слышишь, Пилат? - И тут Каифа грозно поднял руку: - Прислушайся, прокуратор!
  Каифа смолк, и прокуратор услыхал опять как бы шум моря, подкатывающего к самим стенам сада Ирода Великого. Этот шум поднимался снизу к ногам и в лицо прокуратору. А за спиною у него, там, за крыльями дворца, слышались тревожные трубные сигналы, тяжкий хруст ног, железное бряцание, - тут прокуратор понял, что римская пехота уже выходит, согласно его приказу, стремясь на страшный для бунтовщиков и разбойников предсмертный парад".
  
   Необходимое дополнение.
  
  Конкретным словом обозначает конец самодержавия М.А.Булгаков вместе с мастером. Что могут значит слова "предсмертный парад", как не прощальный выход лично преданных Императору воинских частей.
  Абсолютно точно указывает здесь мастер и М.А.Булгаков на виновника всего происходящего в России. Только для обмана цензоров не называет имени Иешуа.
  
   Продолжим.
  
  "- Ты слышишь, прокуратор? - тихо повторил первосвященник. - Неужели ты скажешь мне, что все это, - тут первосвященник поднял обе руки, и темный капюшон свалился с его головы, - вызвал жалкий разбойник Вар-равван?
  
  (шепотом вразумил первосвященник Понтия Пилата, утихомирил его ярость, пристыдил).
  
  Прокуратор тыльной стороной кисти вытер мокрый, холодный лоб, поглядел в землю, потом, прищурившись в небо, увидел, что раскаленный шар почти над самой его головой
  
  (потупившись, смотрит в землю прокуратор, утирая тыльной стороной ладони холодный пот со лба),
  
  а тень Каифы совсем съежилась у львиного хвоста, и сказал тихо и равнодушно:
  - Дело идет к полудню. Мы увлеклись беседою, а между тем надо продолжать.
  В изысканных выражениях извинившись перед первосвященником, он попросил его присесть на скамью в тени магнолии и обождать, пока он вызовет остальных лиц, нужных для последнего краткого совещания, и отдаст еще одно распоряжение, связанное с казнью
  
  (взял себя в руки прокуратор, успокоился и перешел к процедурным вопросам).
  
  Каифа вежливо поклонился, приложив руку к сердцу, и остался в саду, а Пилат вернулся на балкон
  
  (милосердно и с достоинством держит себя первосвященник, без излишнего пафоса и злорадства принимая извинения прокуратора, щадя израненную, болезную душу царя).
  
  Там ожидавшему его секретарю, он велел пригласить в сад легата легиона, трибуна когорты, а также двух членов Синедриона и начальника храмовой стражи, ожидавших вызова на нижней террасе сада в круглой беседке с фонтаном. К этому Пилат добавил, что он тотчас выйдет в сад и сам, и удалился внутрь дворца.
  Пока секретарь собирал совещание, прокуратор в затененной от солнца темными шторами комнате имел свидание с каким-то человеком, лицо которого было наполовину прикрыто капюшоном, хотя в комнате лучи солнца и не могли его беспокоить. Свидание это было чрезвычайно кратко. Прокуратор тихо сказал человеку несколько слов, после чего тот удалился, а Пилат через колоннаду прошел в сад".
  
   Необходимое дополнение.
  
  Первое появление в Ершалаиме одного из самых важных персонажей романа и истории России пройдет совершенно не заметно. Только читая книгу много раз, на протяжении жизни я сумел разглядеть мелькнувшее его лицо в темной комнате. Да и не лицо вовсе. Закрыт наполовину маской палача в традиционном колпаке лик Афрания. Этим с самого первого появления в романе обозначает профессиональную принадлежность своего героя М.А.Булгаков.
  Так, и в истории прихода к власти большевиков, имена и дела Ленина, Троцкого и других вождей партии заслонили собой незаметное в самом начале имя Сталина.
  Но именно ему предстоит править страной ближайшие 30 лет, и именно его воля и жестокость, помноженная на богатство России, помогут продержаться у власти большевикам 70 с лишним лет.
  В главе 3 Воланд припишет себе присутствие на балконе во время разговора прокуратора с Иешуа, так он посчитает более целесообразным и важным для истории.
  Немногим ранее начальнику тайной службы передаст для изоляции от общества Марк Крысобой своего подопечного Иешуа по приказу прокуратора.
  
   Продолжим.
  
  "Там в присутствии всех, кого он желал видеть, прокуратор торжественно и сухо подтвердил, что он утверждает смертный приговор Иешуа Га-Ноцри, и официально осведомился у членов Синедриона о том, кого из преступников угодно оставить в живых. Получив ответ, что это Вар-равван, прокуратор сказал:
  - Очень хорошо, - и велел секретарю тут же занести это в протокол, сжал в руке поднятую секретарём с песка пряжку
  
  (поднимает с земли и берёт в руки символы царской власти и самодержавия: скипетр и державу)
  
  и торжественно сказал: - Пора!
  Тут все присутствующие тронулись вниз по широкой мраморной лестнице меж стен роз, источающих одуряющий аромат, спускаясь всё ниже и ниже к дворцовой стене, к воротам, выходящим на большую, гладко вымощенную площадь, в конце которой виднелись колонны и статуи ершалаимского ристалища.
  Лишь только группа, выйдя из сада на площадь, поднялась на обширный царящий над площадью каменный помост. Пилат, оглядываясь сквозь прищуренные веки, разобрался в обстановке. То пространство, которое он только что прошёл, то есть пространство от дворцовой стены до помоста, было пусто, но зато впереди себя площади уже не увидел - её съела толпа. Она залила бы и самый помост, и то очищенное пространство, если бы тройной ряд себастийских солдат по левую руку Пилата и солдат итурейской вспомогательной когорты по правую - не держал ее
  
  (ужасна и безжалостна могучая сила бескрайней людской толпы, запрудившей площадь и жаждущей крови, только выстроенные в три ряда кавалеристы ещё держат в узде и напряжении больную, лёгким и доступным счастьем даровой наживы, толпу).
  
  Итак, Пилат поднялся на помост, сжимая машинально в кулаке ненужную пряжку и щурясь
  
  (в последний раз в истории России держит в руках царь скипетр и державу).
  
  Щурился прокуратор не оттого, что солнце жгло ему глаза, нет! Он не хотел почему-то видеть группу осужденных, которых, как он это прекрасно знал, сейчас вслед за ним возводят на помост.
  Лишь только белый плащ с багряной подбивкой возник в высоте на каменном утесе над краем человеческого моря, незрячему Пилату в уши ударила звуковая волна: "Га-а-а..."
  
  (прозвище своего предводителя и вождя Га-Ноцри в безудержном восторге выкрикивает толпа).
  
  Она началась негромко, зародившись где-то вдали у гипподрома, потом стала громоподобной и, продержавшись несколько секунд, начала спадать
  
  (нет никакой реакции на выход прокуратора у тысяч его подданных).
  
  "Увидели меня", - подумал прокуратор. Волна не дошла до низшей точки и неожиданно стала опять вырастать и, качаясь, поднялась выше первой, и на второй волне, как на морском валу вскипает пена, вскипел свист и отдельные, сквозь гром различимые, женские стоны. "Это их ввели на помост... - подумал Пилат, - а стоны оттого, что задавили нескольких женщин, когда толпа подалась вперед"
  
  (создание женских батальонов смерти, в укор отказывающимся воевать мужчинам, упоминает автор).
  
  Он выждал некоторое время, зная, что никакой силой нельзя заставить умолкнуть толпу, пока она не выдохнет все, что накопилось у нее внутри, и не смолкнет сама".
  
   Необходимое дополнение.
  
  Не может "сорванный голос" прокуратора понестись над "тысячами голов", еле различим его голос. Несколько раз упомянет об осипшем прокураторе мастер и М.А.Булгаков.
  Только страшный крик солдат:
  
  " - Да здравствует кесарь!!"
  
  - способен перекричать ор толпы.
  Неузнаваемо сложно для меня рассказывает о Февральской революции и последующих событиях автор.
  
  Мои предположения требует детальной сверки с историческими фактами.
  
  Говоря о четырех преступниках, М.А.Булгаков имеет в виду четыре партийных движения, пришедшие во власть после отречения от престола царской семьи. Это были либералы и кадеты во Временном правительстве, и социалисты
  
  (меньшевики и эсеры)
  
  в Советах. Первые имели широкое распространение во всех странах Европы, вторые были российским порождением.
  
  Приход к власти социалиста А.Ф.Керенского отображает автор в сцене оглашения приговора.
  
  Делая свой выбор, Пилат не случайно выбрал Вар-раввана, про его личное мужество и решительность известно из донесений схвативших его стражей:
  
  "...Позволил себе прямые призывы к мятежу, но он ещё убил стража при попытках брать его".
  
  Но, конечно, он не может выбрать Иешуа, склонного лишь говорить и обещать, будоража и возбуждая толпу, но не управлять, соблазнённой его утопическими речами, народной массой, состоящей в основном из бездельников и невежд.
  
  По стечению определенных обстоятельств, сознательно обыгрываемых автором, сроки иудейской пасхи 1917 года выпадают на время Февральской буржуазной революции в Российской Империи.
  
   Продолжим.
  
  "И когда этот момент наступил, прокуратор выбросил вверх правую руку, и последний шум сдуло с толпы.
  Тогда Пилат набрал, сколько мог, горячего воздуха в грудь и закричал, и сорванный его голос понесло над тысячами голов
  
  (можно представить себе, как звучит такой голос, а точнее писк):
  
  - Именем кесаря императора!..
  Тут в уши ему ударил несколько раз железный рубленный крик - в когортах, взбросив вверх копья и значки, страшно прокричали солдаты:
  - Да здравствует кесарь!!
  
  (помогают ему солдаты лейб-гвардии Преображенского полка самого престижного подразделения Императорской гвардии, где служил сам Николай Второй в чине полковника)
  
  Пилат задрал голову и уткнул ее прямо в солнце".
  
   Необходимое дополнение.
  
  Один на один с солнцем, со светом принимает свое решение отречься от престола Император Всея Руси царь Николай Второй.
  Конец Российской монархии, конец целому мирозданию, конец Российской Империи. Страшное, разрушительное, но неизбежное решение принимает царь.
  Полон света последний день монархии.
  И тьмою накроет Россию на 74 года, пришедшая советская власть.
  
   Продолжим.
  
  "Под веками у него вспыхнул зеленый огонь, от него загорелся мозг, и над толпою полетели хриплые арамейские слова
  
  (никуда не летят его слова, еле слышен сорванный голос прокуратора):
  
   - Четверо преступников, арестованных в Ершалаиме за убийства, подстрекательства к мятежу и оскорбление законов и веры, приговорены к позорной казни - повешению на столбах! И эта казнь сейчас совершится на Лысой горе! Имена преступников - Дисмас, Гестас, Вар-равван и Га-Ноцри. Вот они перед вами!
  Пилат указал вправо рукой, не видя никаких преступников, но, зная, что они там, на месте, где им нужно быть.
  Толпа ответила длинным гулом как бы
  
  (любит сочетание "как бы" М.А.Булгаков)
  
  удивления или облегчения
  
  (не смотрит на осужденных прокуратор, ненавистна ему процедура отречения, неприятны и омерзительны бунтовщики).
  
  Когда же он потух, Пилат продолжал:
  - Но казнены из них будут только трое, ибо, согласно закону и обычаю, в честь праздника пасхи одному из осуждённых, по выбору Малого Синедриона и по утверждению римской власти, великодушный кесарь император возвращает его презренную жизнь!
  Пилат выкрикивал слова и в то же время слушал, как на смену гулу идет великая тишина. Теперь ни вздоха, ни шороха не доносилось до его ушей, и даже настало мгновенье, когда Пилату показалось, что все кругом вообще исчезло. Ненавидимый им город умер, и только он один стоит, сжигаемый отвесными лучами, упёршись лицом в небо
  
  (вот он страшный миг падения российской монархии - замерла огромная страна на изломе своей судьбы).
  
  Пилат еще придержал тишину, а потом начал выкрикивать:
  - Имя того, кого сейчас при вас отпустят на свободу...
   Он сделал еще одну паузу, задерживая имя, проверяя, все ли сказал, потому что знал, что мёртвый город воскреснет, после произнесения имени счастливца и никакие дальнейшие слова слышны быть не могут
  
  (никто более не будет считаться с мнением низложенного царя гражданина Николая Александровича Романова).
  
  "Всё? - беззвучно шепнул себе Пилат. - Всё. Имя!"
   И, раскатив букву "р" над молчащим городом, он прокричал
  
  (нет, не кричит, сипит, сорванным голосом прокуратор):
  
   - Вар-равван!
  Тут ему показалось, что солнце зазвенев лопнуло над ним и залило ему огнем уши
  
  (вот и случился акт свершения, разваливается солнце и сам свет на части).
  
  В этом огне бушевали рев, визги, стоны, хохот и свист.
  Пилат повернулся и пошел по помосту назад к ступеням, не глядя ни на что, кроме разноцветных шашек настила под ногами, чтобы не оступиться
  
  (опустив глаза долу, к земле уходит униженным вчерашний всеми любимый и почитаемый монарх, не долговечна слава мирская).
  
  Он знал, что теперь у него за спиной на помост градом летят бронзовые монеты, финики, что в воющей толпе люди, давя друг друга, лезут на плечи, чтобы увидеть своими глазами чудо - как человек, который уже был в руках смерти, вырвался из этих рук! Как легионеры снимают с него верёвки, невольно причиняя ему жгучую боль в вывихнутых на допросе руках, как он, морщась и охая, всё же улыбается бессмысленной сумасшедшей улыбкой.
  Он знал, что в это же время конвой
  
  (так обозначается отряд сопровождения находящихся под арестом людей)
  
  уже ведёт к боковым ступеням трёх со связанными руками, чтобы выводить их на дорогу, ведущую на запад, за город, к Лысой Горе. Лишь оказавшись за помостом, в тылу его, Пилат открыл глаза
  
  (не дают даже поднять головы и нормально проститься царю, с закрытыми глазами можно только выводить под конвоём арестованного и заключённого под стражу),
  
  зная, что он теперь в безопасности - осужденных он видеть уже не мог
  
  (никакой опасности преступники ему не представляют, об упоенной радостью победы толпе черни, пишет автор, об угрозе расправы над бывшим самодержцем пишет мастер и М.А.Булгаков).
  
  К стону начинавшей утихать толпы, примешались и были различимы пронзительные выкрики глашатаев, повторявших одни на арамейском, другие на греческом языках всё то, что прокричал с помоста прокуратор
  
  (провозглашая на Восток и на Запад отречение императора Российской Империи от престола).
  
  Кроме того, до слуха его долетел дробный, стрекочущий и приближающийся конский топот и труба, что-то коротко и весело прокричавшая. Этим звукам ответил сверлящий свист мальчишек с кровель домов улицы, выводящей с базара на гипподромскую площадь, и крики "берегись!"
   Солдат, одиноко стоявший в очищенном пространстве площади со значком в руке, тревожно взмахнул им, и тогда прокуратор, легат легиона, секретарь и конвой
  
  (сам прокуратор взят под сопровождение конвоя)
  
  остановились.
  Кавалерийская ала, забирая всё шире рыси, вылетела на площадь, чтобы пересечь её в сторонке, минуя скопище народа, и по переулку под каменной стеной, по которой стлался виноград, кратчайшей дорогой проскакать к Лысой Горе
  
  (с 27 по 31 августа 1917 года продлится мятеж генерала Корнилова во спасение великой России, но не поддержит его развращённая пустыми обещаниями большевиков армия, и без единого выстрела, без одной капли человеческой крови будет подавленно открытое восстание).
  
  Летящий рысью маленький, как мальчик, темный, как мулат, командир алы - сириец, равняясь с Пилатом, что-то тонко крикнул и выхватил из ножен меч. Злая вороная взмокшая лошадь шарахнулась, поднялась на дыбы. Вбросив меч в ножны, командир ударил плетью лошадь по шее, выровнял ее и поскакал в переулок, переходя в галоп. За ним по три в ряд полетели всадники в туче пыли, запрыгали кончики легких бамбуковых пик, мимо прокуратора понеслись казавшиеся особенно смуглыми под белыми тюрбанами лица с весело оскаленными, сверкающими зубами.
  Поднимая до неба пыль, ала ворвалась в переулок, и мимо Пилата последним проскакал солдат с пылающей на солнце трубою за спиной".
  
   Необходимое дополнение.
  
  Лавр Георгиевич Корнилов - Главковерх Временного правительства, генерал царской армии, тот, чей портрет так красочно написал, в образе сирийского командира алы, М.А.Булгаков, вошел в историю России, как бесстрашный воин. Он пользовался большой популярностью среди солдат, заслуженной личной храбростью и мужеством в боях.
  Ни одно из его личных качеств в 1917 году не было востребовано для защиты России от власти большевиков. Так и погиб маленький полководец вместе со своим Текинским полком лично преданных ему офицеров 13 апреля 1918 года на поле брани, как и подобает настоящему ратнику, рядовому Отчизны.
  Родился генерал Корнилов 18 августа 1870 года в Казахстане в городке Каркаралинск Семипалатинской губернии.
  Сейчас это город с населением до 100 000 человек Карагандинской области в 200 километрах от областного центра города Караганды.
  По данным из зарубежных источников его мать была азиаткой. Если посчитать такое утверждение верным, то значит матерью Лавра Георгиевича была казашка.
  Долгое время, почти до собственной гибели в 1918 году, его везде сопровождал и охранял верный полк так называемых текинцев. Образовался этот полк во времена его службы в Туркестанском военном округе. Наверно, отсюда пошло поверие, что эти, лично преданные генералу, солдаты-сарбазы были туркменами.
  Сделаю еще одно сомнительное предположение, что родившийся и выросший в древнем казахском поселении и казачьей станице Каркаралы сын казашки Лавр Георгиевич Корнилов, на службе в царской армии, для безопасности окружил себя своими родственниками-братьями казахами. Будучи сам наполовину казахом он легко находил общий язык с любыми представителями народов говоривших на тюркских наречиях. Отсюда его прославленное знание восточных языков.
  Служить в царской армии в офицерском полку, со времен вступления Казахстана в Российскую Империю, считалось честью в казахском народе.
  Встретив этот образ в романе, не смог отказать себе в удовольствии соотнести его к себе и своему народу. Тем более, что все что удалось мне выяснить о генерал-лейтенанте Л.Г.Корнилове я узнал, погружаясь, все глубже и глубже в роман "Мастер и Маргарита".
  Не его ли расовая неполноценность и состав, самой преданной ему в Третьем конном корпусе, Туземной дивизии оттолкнул от него чистокровных членов Временного правительства? Не туземного ли нашествия убоявшись, впустило во власть палачей-большевиков правительство либералов и кадетов?
  После своей гибели Лавр Георгиевич Корнилов был с почестями похоронен на берегу реки Кубани. Солдаты и офицеры Добровольческой Армии рыдали во время его погребения.
  Большевики позже раскопали его могилу, и как настоящие язычники и дикари, уподобляясь персам, что бегали по Тегерану с оторванной головой Грибоедова, глумились над телом отважного воина. Они разорвали труп по частям и целые сутки потешались над мощами генерала, сожгли их на городской бойне, а прах развеяли по ветру.
  По сей день летает пепел Лавра Георгиевича над полями и долами России, взывая к справедливому возмездию за содеянное святотатство, и не знает покоя душа бесстрашного пламенного генерала Корнилова.
  
   Продолжим.
  
  "Закрывшись от пыли рукой и недовольно морща лицо, Пилат двинулся дальше, устремляясь к воротам дворцового сада, а за ним двинулся легат, секретарь и конвой
  
  (нет, не храмовая стража, с начальником которой встречался прокуратор в тёмной комнате совсем недавно, сопровождает Понтия Пилата теперь, но служба предохраняющая побег, то есть, согласно романа, прокуратор Иудеи Понтий Пилат или царь Николай Второй взят под арест сразу после отречения от престола).
  
  Было около десяти часов утра".
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"