Обычно дежурство проходило тихо за просмотром какого-нибудь художественного фильма по телевидению или за чтением книги. Люди посещали кинозал, где шли какие-то старые фильмы. Даже символическая цена билетов не могла прельстить зрителей на просмотр чудовищно назидательных продуктов социалистического реализма, которым был заполнен репертуар нашего захолустного дворца. В основном служащие делали кассу на бесконечной демонстрации индийских фильмов. Аншлаг, сопровождавший любые премьеры кино из США или Франции были очень редки.
Вот такой воскресный день я, ничего не подозревая, слегка подрёмывая, готовясь через пару часов отойти ко сну на ночь, сидел, просматривая какой-то футбольный матч по телевизору. Неожиданно, где-то около одиннадцати часов вечера, кто-то стал настойчиво стучать ко мне в окно.
Так как подобные события происходили очень редко, я осторожно с опаской вышел в предбанник фойе, чтобы посмотреть на моего ночного гостя. Там стоял совершенно незнакомый мне человек.
Надо сказать, что местных хулиганов я уже знал, да и милиция была расположена напротив, так что особых происшествий здесь быть не могло в принципе. Стучались чаще всего соседи из частного сектора, у которых не было телефона или загулявшие случайные люди, которым надо было как-то выбраться из этого захолустья в центр города.
А тут стоял какой-то мужичок чиновного вида, в костюме и при галстуке, что в поздний вечер выглядело как-то странно.
Я спросил, мол: "Чего вам надо?"
Он ответил, что сегодня проводится выездное заседание районного исполнительного комитета посвященное работе добровольных народных дружин.
Такой способ перераспределить обязанности правоохранительных органов на плечи неподготовленного ни юридически, ни физически народа спонтанно был применён во время революции и гражданской войны, когда стихийные группы мародёров вершили по всей Российской Империи произвол.
Как оказалось это очень удобно для привилегированного класса сотрудников силовых ведомств.
С одной стороны, отправив на дежурство бесчисленное количество "ДНД-эшников" (ДНД - добровольная народная дружина), офицеры милиции часть своих профессиональных функций перекладывали на других, с другой стороны, они, привлекая людей к подавлению часто возникавших в СССР народных недовольств выставляли народ против самого себя. Советская власть, таким макаром, эксплуатировала рабский, то есть бесплатный, труд и при случае списывала свои преступления против конституционных свобод человека на возмущение масс, оскорблённых действиями "отщепенцев".
Но, продолжим.
Человек представился заместителем председателя районного исполнительного комитета по идеологии Маратом Сабитовичем.
По инструкции от директора Дома Культуры любые общественные мероприятия я был обязан согласовывать с руководителем, либо человеком, которого я бы мог лично опознать, как непосредственных начальников завода. Из всего этого огромного числа чиновников я знал в лицо только парторга (партийного организатора) завода РГШО товарища Горбачёва, потому что это был весьма активный деятель, неоднократно посещавший наше заведение. Более никого, включая первых лиц области и города, я никак опознать не мог в принципе. В моём понимании это были одинаково незаметные серые теневые личности, судя по тому, что визуальная незапоминаемость их устраивала, они и сами считали себя эдакими "крёстными" мафиозными отцами народа. Более менее точно вероятно я бы признал Л.И.Брежнева, Подгорного, Косыгина, Громыко и Кунаева. Причём я был уверен тогда, что был политически активным человеком. Другие, я думаю, узнали бы только генерального секретаря.
Естественно, я попросил подождать неизвестное мне лицо на улице и пошёл наводить справки по телефону у своего непосредственного шефа. Как назло, она уехала в тот вечер на дачу за город, где не было телефонной связи.
Так как мне строго настрого было заявлено при поступлении на службу ни при каких обстоятельствах не отходить от инструкций, я предложил господину найти мне товарища парторга завода РГШО.
Это было сложным заданием.
Представьте воскресный вечер, когда все советские люди перед "тяжёлым" понедельником допивают свою рюмашку "беленькой", или предаются любви с подругой, или расслабленно вчитываются (всматриваются, вдумываются) в сюжет детектива (боевика, "ужастика", мелодрамы, философской летописи), читают на ночь сказку ребёнку (внуку), а тут вас кто-то выдёргивает из кратковременного вашего частного времени обратно к обязанностям "государственной" "общественной" важности.
Я знал очень немного людей в СССР, которые ходили на работу с удовольствием.
Насколько я понимаю, это были либо недоразвитые люди, либо гениальные чудаки, которым было наплевать на себя да и на весь мир.
Для всего населения огромной страны, включая в первую очередь номенклатуру, труд являлся не любимым занятием и смыслом жизни, а кабалой, каторгой, пожизненной повинностью перед жестоким и равнодушным государством, которое без сочувствия и жалости поедало любого, кто пытался стать независимым и свободным.
И по сей день устремления многих людей совпадают с мечтами рабов о золотых унитазах, ванных с шампанским и бесконечным бездельем.
"Вот бы найти такую работу, чтобы был большой оклад и не надо ничего делать!" - много раз слышал я этот лозунг настоящего советского человека.
Сегодня рабская психология выражается в ханжеской зависти ко всем соседям, которые хотя бы и на 1 рубль зарабатывают больше. Олигархов, которые по большей части своего богатства добились и добиваются многолетним самоотречением на службе у своих капиталов, они вовсе ненавидят и презирают. Хотя кто им мешает из год в год учиться, постигая сложную изменчивую логику "делания" денег?
По сути мы всё ещё те же самые крепостные рабы-язычники, надеющиеся только на некое абстрактное чудо природных богатств, которыми так щедра Мать российская земля.
Но хорошо ли торговать без конца телом собственной матери?
Не пора ли чего путного заработать и трудом, и умом, и талантом?
Не достаточно ли нам грабить и транжирить наследство, дарованное нам в целости и сохранности предками?
Не пора ли самим преумножить эти богатства?
Как вы понимаете, моё упорство в выполнении собственно ими самими придуманного правила привело к конфликту интересов множества людей.
Но в тот день участником заседания был первый секретарь городского комитета партии некто, пошли мне бог памяти, Аманбаев.
Так было негласно по внутренней служебной разнарядке положено в братской казахской республике, что первым лицом должен был быть представитель титульной нации, а вторым представитель центра. Чаще всего последним был русский человек, либо славянин, но реже встречались кавказцы, евреи, даже прибалты (так в советское время называли граждан республик Балтии, то есть Эстонии, Литвы, Латвии). Почему-то я не помню ни одного азиата во власти, который бы представлял центр в другой республике. Скорее всего, по традиции сформировавшейся в царское время среди черни, так называемые "чурки" были расово неполноценными. Такое отношение и сегодня чувствуется у многих плохо образованных людей. Тогда так считали очень многие люди из верхнего эшелона большевистской власти.
Вероятно, точно также было и во многих других учреждениях руководящего аппарата всех национальных образований в СССР. Такая вот советская политическая корректность. Дружба народов, так сказать. В стратегически важных индустриальных центрах страны всегда первым человеком был коммунист из центра. Таковым в Караганде был первый секретарь областного комитета КПСС. Вторым человеком в регионе числился тот самый Аманбаев, который нечаянно стал участником моей истории.
Естественно, вокруг моего Дома Культуры постепенно разгорался скандал. Скоро перед входной дверью собралось несколько партийных "шестёрок" из числа инструкторов местного районного комитета партии.
Так как я твёрдо стоял на своём, требуя письменного распоряжения какого-нибудь официального уполномоченного чиновника об использовании вверенного мне под охрану здания под обозначенное ими мероприятие, эти ребята в панике метались туда-сюда, совершенно не зная, что им делать в данной ситуации.
Удивительно, как боялись эти мелкие "шавки" взять на себя самую малую ответственность. Чего в этом больше трусости или глупости разобрать было невозможно.
Наконец, был найден номер домашнего телефона генерального директора завода РГШО Александра Ивановича Тополя. Видимо, мой ночной гость объяснил ему ситуацию и попросил для разрешения возникшего непонимания дать распоряжение мне позвонив лично. Напрямую рядовому своему сотруднику. Не знал раболепный служащий, кто попался ему в качестве сторожа. Я понятия не имел ни о том, кто является директором завода, а также и то, какую фамилию он носит. Так что звонок пьяного, судя по заплетающемуся языку, хама, который стал сразу нагло приказывать мне, что я должен делать для этих незваных посетителей, вынудил меня ответить ему вопросом Паниковского из романа Ильфа-Петрова "Золотой телёнок":
"А кто вы собственно такой?"
На что мой собеседник удивлённо и невнятно сказал:
"Я - тополь!"
На что я естественно ответил:
"В таком случае я - дуб!"
На что мне в ухо понеслась такая тирада матерной ругани, скорее свойственная грузчикам на базаре, чем высоко интеллектуальному большому руководителю, что у меня отпали все сомнения относительно того, что ко мне позвонил некий подставной тип.
Впрочем, обороты речи не оставили мне сомнений в том, что этот урод являлся действительно директором завода. Но мне уже нравилась моя роль.
Конечно, я понимал, что эти люди представляют властные инстанции. Просто мне было ясно и то, что я никак не могу уследить за порядком пары сотен непонятных для меня людей, которые, естественно, собирались закончить важное мероприятие маленьким банкетом для большого начальства.
Среди моих функций нигде не прописывалось участие в обслуживании высоких начальников в качестве прислуги. Мне нужен был человек, который на время проведения выездного заседания, снимет с меня ответственность за порядок в Доме Культуры, чтобы меня никто не мог обвинить завтра в самоуправстве, когда выяснится, что вольнонаёмные правоохранительные гости чего-то сломали и где-то нагадили. В том, что эта толпа мужиков принудительно выведенная какой-то идиотской директивой товарищей начальствующих коммунистов из Москвы или Алма-Аты на улицы города в воскресный вечер поголовно будет приходить выпившая и решит продолжать выпивать здесь, мне, заслуженному дружиннику с многолетним комсомольским стажем, с багажом школьного и студенческого общественника-активиста, было очевидно.
По истечении пары часов ко мне в окно постучал весьма благорасположенный парторг Горбачёв. Несмотря на поздний час и суровых работников общественного аппарата районной власти, он умудрялся мне подмигивать даже из-за стекла. Я со всей моей радостью передал ему всю полноту ответственности за мой объект, распахнув двери перед уже небольшим взводом ребят в одинаковых галстуках.
Теперь я мог с чувством исполненного долга отвернуться в экран телевизора и продолжать смотреть прерванную было нежданными персоналиями трансляцию футбольного матча.
Горбачёв был явно по воскресному навеселе.
Быстро и с явно мстительными интонациями он понукал инструкторов таскать столы и стулья для водружения президиума и трибуны в кинозале на сцену. В отсутствии уборщиц эти раболепные служащие даже вымыли полы в фойе перед явлением "выдающегося" по их убеждениям деятеля современности.
Этот ожидаемый Аманбаев работал раньше первым секретарём областного комитета комсомола Карагандинской области. Я его вспомнил, когда увидел в непосредственной близости. В более раннее время я встречался с ним во время студенческих мероприятий, выстроенных на энтузиазме глупых молодых людей, к которым относился и я.
Это только позже я понял, что эти наши важные руководители за нашу рабскую работу имели вполне материальную выгоду. Она выражалась и в деньгах, в виде всевозможных премий, и в льготах, которыми пользовались эти сановники, и в бесчисленных банкетах на всевозможных слётах где-то на курортах Родины с подругами за государственный счёт. Вероятно, единственное, что его интересовало по настоящему в тот вечер была только халявная выпивка в конце этого совершенно бессмысленного "пиарного" акта для создания видимости неравнодушия народа к проблемам правопорядка на улицах страны во главе с указующим перстом коммунистической партии.
Вечером, принимая ключи от парторга завода, бывшего уже изрядно "выпимши" и явно не вязавшего лыка, я слушал от весело прощающихся со мной мелких функционеров варианты расправы со мной. Этот мстительный лепет трусливых придворных лизоблюдов однако был в нашей "свободной" стране вполне конкретен, хотя я понимал, что поймать меня на нарушении чего-либо им не удалось. Я был чист перед официальной служебной инструкцией, а это значило, что неподсуден. Впрочем, я был уверен, что дорогой Тополь, фамилию которого я уже нашёл в текущих документах Дома Культуры в качестве реального генерального директора завода, уволит меня без всякого зазрения совести.
Самое смешное, что даже этого он сделать не смог.
На другой день под опасливый шепот сотрудников мой непосредственный начальник, услышав из первых уст, то есть от меня, вечернюю историю, отправила меня в отпуск на месяц, чтобы в текучке будней высокое начальство забыло про меня.
Но долго молва соседских дворов приписывала мне великий героизм человека, пославшего на три буквы самого первого секретаря городского комитета КПСС города Караганды. А Валентина Михайловна с того времени стала доверять мне значительно больше, оставляя работать в самые ответственные, то есть выгодные, дни.