Усачёва Светлана : другие произведения.

Мировосприятие и проблематика творчества Кинчева

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  "...эти люди заключают в себе две души, два существа, божественное начало и дьявольское... И эти люди, чья жизнь весьма беспокойна, ощущают порой, в свои редкие мгновенья счастья, такую силу, ...что лучи от этой короткой вспышки счастья доходят и до других и их околдовывают."
  Г. Гессе "Степной волк"
  
  
  1. На спирали "Жизнь" - "Театр"
  
  1) Одним из основополагающих принципов мировосприятия Кинчева является знаменитая фраза Сомерсета Моэма "Жизнь - театр, театр - жизнь", и на основе этого изречения поэт строит целую систему отношений своего лирического героя (всегда выражающим авторскую позицию) с тем художественным миром, в котором он существует.
  
  Мой Театр - мой каприз,
  Здесь нет кулис.
  И мой зрительный зал -
  Это я сам.
  ("Театр")
  
  Поэт является и создателем театра, и актером, и зрителем. В разных жизненных ситуациях он примеряет разные маски и сам же смотрит на себя со стороны. И сто лиц актеров - это сто зеркал одного единственного зрителя, и каждое из отражений неповторимо и все же узнаваемо в других отражениях.
  Театр не просто отражение жизни, это игра в жизнь, игра в реальность, но, как и любая игра, с элементами условности. Эта условность выражается зыбкостью, призрачностью, игрой света и тени:
  
  В замке зеркал
  Сегодня бал.
  Здравствуй,
  Зыбкое царство...
  ("Вечер")
  * * *
  При свете лунных брызг
  Я играю жизнь.
  ("Театр")
  
  И, конечно же, самая большая доля условности заключена в Театре теней, который "...начинает жить, Лишь только день отбросит первую тень".
  Театр как игра в жизнь заключает в себе перевоплощение. Лирический герой Кинчева часто предстает в самых разных, неожиданных образах: он был "пеплом в ладонях рук" и "грустью свечи", "запахом трав" и "белым валом волны", и каждое его воплощение соответствует его душевному состоянию. Порой это приводит не просто к превращению в нечто иное, а к игре противоположностей:
  
  Я на время превращусь в ночь - как день,
  * * *
  Я на время превращусь в шторм - как штиль...
  * * *
  Я на время превращусь в плач - как смех...
  ("Вечер")
  
  2) Даже сама жизнь с ее повседневной суетой может стать вечной игрой:
  
  И ты откроешь глаза,
  И ты наведешь туалет,
  И ты опять пойдешь по земле
  Так, будто тебя на ней нет.
  ("Слезы звезд")
  
  И вот так постепенно на спирали "Жизнь" - "Театр" закручивается следующий виток, на котором игра в жизнь становится "игрой в игру", где правит бал сверхУсловность. Она проводит границу между "тут" и "здесь", она невидима, но пересечь ее невозможно:
  
  Я так хочу быть тут,
   но я не могу здесь...
  ("Воздух")
  
  "Тут" - точка, в которой находится лирический герой, а "здесь" - то, что окружает эту точку, непосредственно примыкает к ней, обусловливает ее существование и существование лирического героя. Так зарождается мучительный внутренний конфликт:
  
  Я могу предвидеть,
   но не могу предсказать.
  ("Мое поколение")
  
  Предвидение - внезапное озарение, видение, ощущение, нечто, необъяснимое просто словами, - естественно для Поэта, чувствующего вибрацию Космоса, стремящегося постичь неведомое, находящееся за пределами человеческого бытия (характерный пример - "Озарения" Артюра Рембо, которые в большинстве своем не поддаются какому-либо рассудочному разъяснению). Предсказание же - осознанное действие, основанное на некоем особом умении, на древней мудрости, которую не дано постичь простому смертному, даже поэту.
  
  3) Человек, играющий жизнь, незаметно для себя попадает под власть Игры и, переходя на третий виток спирали, сам становится марионеткой в руках неведомой силы, которая когда-то была всего лишь капризом, игрой воображения:
  
  Я продолжаю петь чьи-то слова.
  Но, все же, кто играет мной? А?
  ("Воздух")
  
  Но если человек сумеет преодолеть эту зависимость, то Театр дает ему шанс перешагнуть через обыденное, земное и приблизиться к постижению чего-то необыкновенного:
  
  Театр - мой мост,
  Я слышу смех звезд.
  ("Театр")
  
  
  2. Языческое мировосприятие Кинчева
  
  1) Театр родился из языческих обрядов, основанных на единении человека с природой. Для Кинчева-язычника вся Природа пронизана духовными токами, отсюда такое обилие олицетворений: каждое природное явление имеет свое собственное, вполне "человеческое" лицо. По лунной зыбкой дорожке, словно Незнакомка Блока, "проплывает невидимкой Ночь в сиреневой вуали", Березы поют о том, что
  
  Выйдет в облаке ажурном
  Утро с синими глазами,
  Золотистою ресницей
  Сбросит наважденье тьмы...
  ("По дороге лунной, зыбкой...")
  
  Ночь "плюет в лицо черным дождем" и хохочет, "кружа и сбивая со следа", Гром захлебывается в словах, Дождь, чьи шаги можно услышать, строит "стены воды" и "рисует на земле круги", Облака "по сугробам ходят босиком", в небе "пляшет табор звезд"...
  Мир, окружающий человека, живет своей собственной жизнью. Но эта жизнь видна только "посвященным", тем, кто ощущает свое единство со стихиями:
  
  Где надежда на солнце таится
  в дремучих напевах,
  Где по молниям-спицам
  танцует гроза-королева ... ,
  Где восток напоил молоком кобылиц
  кочевника ветра ... -
  Там иду я.
  ("Стерх")
  
  По своей наполненности движением и цветом, по яркой метафоричности и магическому ритмическому рисунку, а также по внутренней энергетике поэзия Кинчева имеет много общего с удивительно красочной и образной поэзией Николая Гумилева:
  
  Из-за свежих волн океана
  Красный бык поднимал рога,
  И бежали лани тумана
  Под скалистые берега.
  Под скалистыми берегами
  В многошумной сырой тени
  Серебристыми жемчугами
  Оседали на мох они.
  ("Поэма начала")
  
  Мистическое чувство Природы, чувство причастности ко всем ее движениям приводит к наполнению поэтического мира Кинчева фольклорными образами, сказочными мотивами. Кинчев превращает реальный мир в волшебную страну, где
  
  У истока голубой реки
  Бродят синий слон
  И розовый конь...
  * * *
  В облаках гуляет белый лев,
  Белый, как в тумане вода.
  ("У истока голубой реки")
  
  2) Этот мир населен также и нечистой силой (демонами, лешими, ведьмами), имеющей некую власть над силами природы, но время этой власти - только от захода до восхода солнца:
  
  В мутный час под хохот луны
  Ветер плел из леса узду,
  Выводил на круг табуны,
  В руки брал нагайку-звезду...
  ("Ветер водит хоровод")
  
  Самые загадочные события происходят под покровом ночи. Недаром Кинчев посвящает свои песни "тем, кому полнолуние наполняет сердца тоской о потерянной родине и гонит из сонных домов в ночь, в чистую, трепетную, вечно юную ночь", и ведет их "тропою тайны, где на лесных полянах готовят напиток любви колдуны..." (эти слова написаны на обложке альбома "Для Тех, Кто Свалился с Луны"). Сразу вспоминается полет Маргариты из романа Михаила Булгакова: "Земля поднялась к ней, и в бесформенной до этого черной гуще ее обозначились ее тайны и прелести во время лунной ночи".
  
  Лунным отваром ночь опоила
  вещие сны.
  Кровь замутила
  Чертова мать
  Да отпустила
  петлять до весны...
  ("Шабаш II")
  
  Естественно, не последнюю роль у Кинчева играет такой языческий символ, как Шабаш. Особенность символики Шабаша у Кинчева в том, что это не столько разгул нечистой силы, сколько Рубеж - рубеж между ночью и утром, между зимой и весной, а также между жизнью и смертью (так, песня "Шабаш" посвящена памяти Александра Башлачева, трагически погибшего на исходе зимы), это их вечная борьба, которая всегда заканчивается победой солнца, тепла и жизни:
  
  Памятью гибель красна ...
  Мир тебе, Воля-Весна!
  Мир да любовь!
  
  3) Лирический герой считает себя "пасынком звезд", поэтому он стремится найти свою "лестницу в небо":
  
  Как-то раз по весне ранней
  Поманила Пожар-птица
  По дорогам земли Дурня
  К Солнцу тропы искать...
  ("Дурак")
  
  Кинчев - дитя большого города, поэтому ступенями в небо для него совершенно естественным образом являются крыши:
  Музыка зовет меня вверх,
  Я уже на вершине крыш...
  ("Маленький театр")
  * * *
  И только крыши дарили мне небо,
  Крыши учили меня танцевать.
  ("Танцевать")
  
  Путь к небу может лежать именно через танец, который предстает у Кинчева не как развлечение, а как языческое священнодействие, и не так важно, откуда идет первый импульс - от крыш или от шаманского костра. Языческий танец естественен и свободен, он рожден самой природой и не связан искусственными правилами. Он выражает все движения человеческой души: и радость, и скорбь, и ярость, и нежность...
  
  Танцевать, когда солнце в лицо,
  Танцевать, когда траур на лицах...
  Танцевать все смелее и злей...
  Танцевать и молиться,
  Танцевать все теплей и теплей...
  ("Танцевать")
  
  Необходимо особо подчеркнуть, что мотив танца у Кинчева всегда связан с огнем:
  
  Как просто стать пеплом,
  танцуя в центре огня...
  ("Танцевать")
  * * *
  В танце вешних гроз
  кружил и тонул...
  ("Я шел, загорался...")
  * * *
  Небо горит, мы танцуем в огне...
  ("Смутные дни")
  
  В этом он перекликается с Александром Башлачевым:
  
  ...течет река в облака, а на самом дне
  Мечется огонь - и я там,
   пляшу в огне...
  ("Пляши в огне")
  
  Причина связи танца и огня в том, что, во-первых, в танце человек невольно подражает языкам пламени, он так же непредсказуем в своих движениях:
  
  Дух Огня!
  ...В алых языках ритуального танца
  Закружи гостей!
  ("Театр теней")
  
  Во-вторых, огонь - символ очищения; танцующий в огне человек переходит в иное, лучшее, чем прежнее, состояние. Танец - мистическое действие, в процессе которого душа человека впитывает космическую энергию, и, освобождаясь от всего земного, способна к полету:
  
  Пока земля не заставит нас спать,
  Мы будем босиком танцевать по углям -
   И все же летать!
  ("Солнце за нас")
  
  4) Мотив полета неразрывно связан с образом Птицы. В первую очередь, птица - это символ Свободы (даже не столько внешней, сколько внутренней), того, без чего не мыслит себя ни один Художник (в широком смысле этого слова). Ведь недаром
  
  Награждают сердцами птиц
  Тех, кто помнит дорогу наверх
  И стремится броситься вниз.
  ("Красное на черном")
  
  Также Птица - вестник Утра, т.е. Начала или Обновления:
  
  Дух Огня!...
  Вскрой душное небо
   скальпелем утренних птиц!
  ("Театр теней")
  * * *
  Эй, птицы-синицы, снегири да клесты,
  Начинайте заутреннюю*!
  ("Жар Бог Шуга")
  
  (* "заутренняя" - неологизм Кинчева, представляющий собой контаминацию церковной заутрени и утренней птичьей песни)
  Птица стремится ввысь, и это роднит и отождествляет ее с Душой. И душа так же ранима, как и птица, хотя и даны ей крылья:
  
  Душа - это птица. Ее едят.
  Мою жуют уже тридцать лет.
  ("Новая кровь")
  
  Через свою душу поэт пропускает каждое мгновение жизни, превращая его в Слово. Если душа ранена, то и Слово будет наполнено болью:
  
  Моя песня - раненый стерх...
  ("Стерх")
  
  Но на этом "эволюция-трансформация" образа не заканчивается:
  
  Может быть, я не выйду на свет,
  Но я летал, когда пела душа!
  ("Красное на черном")
  * * *
  Эй, брат! Летим по жизни, как дети,
  Когда мы поем!
  ("Черная метка")
  
  Таким образом, Птица становится не только символом Творчества, но и символом самого Поэта. В образе птиц, которые "со всей земли, из гнезд насиженных" слетались "...на болота, в место гиблое, К гранитным берегам, да в небо-олово, В трясину-хлябь", проступают лица многих рок-музыкантов, осевших в Петербурге (таких, как Башлачев, Шевчук да и сам Кинчев):
  
  На крыльях солнце несли,
  На черный день лучей не прятали,
  А жили жадно, словно
   к рассвету - расстрел...
  ("Шабаш")
  
  5) Земля тянет вниз, Небо же зовет вверх. У каждого ли найдутся силы преодолеть земное притяжение и расправить крылья?
  
  Над моей головой полыхает закат,
  Под ногами тлеет земля...
  * * *
  Земля шипела: "Сгоришь...",
  Но небо пело: "Гори!"
  ("Танцевать")
  
  Очевидна удивительная параллель между этими строками и строками Константина Бальмонта:
  
  Я спросил у высокого солнца,
  Как мне вспыхнуть светлее зари.
  Ничего не ответило солнце,
  Но душа услыхала: "Гори!"
  ("Завет бытия")
  
  Поэт подобен Икару, "камикадзе", который "на взлете падению выстроил храм" - ради познания и провозглашения истины он готов сгореть в пламени солнца, но это будет прекрасный, очищающий огонь:
  
  Пальцы коснутся солнца,
  Пепел коснется трав
  В час, когда птицы сердцами сольются с землей.
  Цепь золотая рвется
  Радугой на ветрах
  Прежде, чем воздух успеет налиться бедой.
  ("Камикадзе")
  
  В этом вечном стремлении поэтов многих веков достать до Солнца, пусть даже ценой падения, Кинчев перекликается, в частности, с Сергеем Есениным:
  
  О солнце, солнце,
  Золотое, опущенное в мир ведро...
  Каждый день
  Ухватившись за цепь лучей твоих,
  Карабкаюсь я в небо.
  Каждый вечер
  Срываюсь и падаю в пасть заката.
  ("Сельский часослов")
  
  И тот же мотив встречается у Виктора Цоя:
  
  ...Он способен дотянуться до звезд,
  Не считая, что это сон,
  И упасть, опаленным Звездой по имени Солнце...
  ("Звезда по имени Солнце")
  
  И Небо, отвечая на любовь поэта, платит ему взаимностью:
  
  Каждую ночь,
  звезды обращая в слова,
  Самой пронзительной песней
  небо поет во мне.
  ("Каждую ночь...")
  
  
  3. Мистическое христианство Кинчева
  
  1) Издревле понятия Неба и Земли символизировали Дух и Плоть, возвышенное и обыденное. Стремление оторваться от Земли во имя Неба связывает языческие и христианские устремления в душе поэта. В крови Кинчева - древний языческий огонь, а разумом он стремится к Христу. Это раздвоение приводит к тому, что порой у него в одной фразе языческие и христианские мотивы переплетаются между собой:
  
  Смотри, как ведьмы-вороны тревожат день Вознесенья...
  Смотри, как в саван туман наряжает озера...
  Смотри,
  Как кружит души над куполами стон Благовеста,
  Как поминают вином и хлебом,
  Как провожают
  Лето...
  ("Осеннее солнце")
  
  Отпевание погибшего друга, которому посвящена песня, происходит на фоне языческого прощания с ушедшим летом, времени, когда произошла эта трагедия, - и все это вызывает чувство утраты и у человека, и у природы. Но как душа бессмертна, так и в природе ничто не исчезает бесследно, жизнь продолжается.
  Еще в начале века Мережковский писал о новом религиозном сознании - о мистическом христианстве, основным постулатом которого было крещение огнем как провозглашение торжества жизни. В этом Мережковский видел мистическое, духовное преображение личности, подготовку ее к гибели и таинственному возрождению к вечной жизни. Его идея неохристианства заключалась в синтезе дионисийского культа с жертвенностью и аскетизмом христианства.
  Так же и Кинчев постоянно сопоставляет и противопоставляет язычество и христианство, стремясь к синтезу:
  
  Смыв имена одряхлевших богов,
  Конь - ливень, в седле Апрель,
  Сочными травами застелем святую постель!
  ("Движение вспять")
  
  Для Кинчева язычество - это ступень к постижению Бога. Он хочет остаться с Богом один на один, подобно еретикам-стригольникам, которые отвергали институт Церкви, молясь под небом:
  
  Вот он я, смотри, Господи,
  И ересь моя вся со мной.
  ("Сумерки")
  
  2) "...Если уж полечу в бездну, то так-таки прямо, головой вниз и вверх пятами, и даже доволен, что именно в унизительном таком положении падаю и считаю это для себя красотой. И вот в самом-то этом позоре я вдруг начинаю гимн. Пусть я проклят, пусть я низок и подл, но пусть и я целую край той ризы, в которую облекается Бог мой; пусть я иду в то же самое время за чертом, но я все-таки и Твой сын, Господи, и люблю Тебя, и ощущаю радость, без которой нельзя миру стоять и быть..." - слова Дмитрия Карамазова из романа Ф. Достоевского "Братья Карамазовы" как нельзя лучше характеризуют сложное отношение Кинчева к христианству. Константин говорил, что мог бы сам подписаться под этими словами. Может быть, из-за этого мучающего его противоречия он чаще прибегает к цитированию (прямому или косвенному) других поэтов, ощущая при этом свою преемственность, чем высказывается о Боге сам:
  
  Где пропиты кресты...
  Где сортир почитают за храм...
  Где хула как молитва -
  там иду я...
  ("Стерх")
  
  то есть именно там, где идет и Александр Башлачев - где "с утра пропитые кресты нательные", "строили замок, а выстроили сортир", "век живем - матюги с молитвами".
  
  А черти, знай, мутят воду в омуте,
  И, стало быть, ангелы где-то здесь...
  ("Сумерки")
  
  - это прямая отсылка к Сергею Есенину:
  
  Но коль черти в душе гнездились,
  Значит, ангелы жили в ней.
  ("Мне осталась одна забава...")
  
  Иногда Кинчев не просто цитирует, а использует центон, причем смысл фразе придается совершенно противоположный. Например, у Владимира Высоцкого есть такие строки:
  
  Купола в России кроют чистым золотом,
  Чтобы чаще Господь замечал.
  ("Купола")
  
  А у Кинчева вместо веры и надежды - горечь и тоска по потерянному Богу:
  
  Купола в России кроют корытами,
  Чтобы реже вспоминалось о Нем.
  ("Сумерки")
  
  Поэтому культ Солнца, которым наполнена поэзия Кинчева, - та самая нить, которая связывает воедино его устремления, примиряя все противоречия.
  
  Навет - не помеха, покуда есть Вера.
  Стена - не преграда для тех, кто в пути.
  И окрик - не сила, и выстрел - не мера,
  Когда тебе Солнце шепнуло: "Лети!"
  ("Кибитка")
  
  
  4. Борьба Света и Тьмы
  
  1) "Я в этот мир пришел, чтоб видеть солнце", - написал Анаксагор. "Будем как солнце!" - призывал Бальмонт и заявлял:
  
  Я не верю в черное начало,
  Пусть праматерь нашей жизни ночь,
  Только солнцу сердце отвечало
  И всегда бежит от тени прочь.
  
  Для Кинчева же Солнце - высшее проявление божественности, гармония, то есть поэт обращается не к ритуальности культа Духа Огня, Ярила-солнца, а к его философскому осмыслению. Солнце как воплощение Добра - хранитель светлого начала в душе человека:
  
  Да охранит тебя Солнце от мутных зрачков,
  Да охранит тебя Солнце от грязного рта,
  Да оделит тебя Солнце глазами любви...
  ("Пасынок звезд")
  
  Взгляды Кинчева близки учению манихейцев. Манихейцы верили в существование одновременно двух царств: Света и Тьмы, царств Бога и Сатаны. Обосновывали они это тем, что если Бог - творец всего мира, то он и виновник присущего этому миру зла, но в таком случае он не всеблагой. А если Бог бессилен устранить зло, то он не всемогущ, следовательно, злом управляет некая иная сила. Для манихейцев жизнь - это битва между Добром и Злом, но человек сам выбирает, на чьей стороне ему сражаться. В этом отношении у манихейцев много общего с зороастрийцами - проповедь Заратустры обращалась к личности и предполагала свободную волю и выбор человеком места в предельно остром противостоянии сил Добра и Зла. Борьба этих сил изначально бескомпромиссна, и каждый человек должен выбрать Правду - Огонь (животворящая сила солнца и всеочищающее пламя), добро, труд, чистоту, воду или Ложь - Тьму, зло, разрушение, хаос.
  
  2) Лирический герой Кинчева стоит на рубеже между Светом и Тьмой. Он одновременно и Испытатель, на собственной шкуре испытывающий силу Зла (отсюда его "демонический" образ на сцене) и собственную силу противостоять этому Злу, и Воин, сражающийся со Злом (причем порой - его же оружием).
  Вопреки христианскому смирению и прощению, у Кинчева Добро должно уметь постоять за себя:
  
  Ну, а тех, кто встал глазами к огню,
  Кто рискнул остаться собой,
  Кто пошел войной на войну,
  По земле веду за собой.
  ("Ветер водит хоровод")
  
  Предназначение Поэта (и свое в том числе) Кинчев видит в том, чтобы вместе с Солнцем бороться с Тьмой, и ведет эту битву он тем оружием, которым лучше всего владеет, - своим Словом:
  
  Пой до рассвета, до бурных лучей,
  Пой, пока утро не вытянет душу
  Из дыр этих мертвых очей...
  ("Солнце за нас")
  
  В этом он солидарен с Маяковским, с которым Солнце тоже заключило союз:
  
  "Пойдем, поэт,
  взорим,
  вспоем
  у мира в сером хламе.
  Я буду, солнце, лить свое,
  а ты - свое,
  стихами".
  ("Необычайное приключение...")
  
  Утро - символ начала новой, светлой жизни. Восходящее Солнце - это и Огонь, очищающий души и выжигающий всякую нечисть, и Свет, озаряющий верный путь:
  
  Солнце всходило,
   чтобы согреть наши души,
  Солнце всходило,
   чтобы согреть нашу кровь...
  ("Солнце встает")
  
  Солнечный пульс зовет: "Время менять имена!" Пришло время изгнать "демонов тусклых квартир", которые вольготно чувствовали себя в царстве Тьмы:
  
  А те, кто боится огня,
   воспевают сырые углы...
  * * *
  Мы смеемся в лицо
   тем, кто при виде огня скулит:
   "Я боюсь!",
  И тем, кто пытался свинцом
   запаять солнцу рот.
  ("Солнце встает")
  
  Но Зло у Кинчева не всегда абстрактно. Оно имеет множество конкретных имен, и Кинчев выводит целый ряд его служителей: Манекен, Соковыжиматель, Звезда Свиней...
  
  Подбородок в небо, руки по швам,
  Ноги на уровне плеч.
  Свиньи в шоке, свиньи смотрят в рот,
  Когда ты держишь речь,
  Звезда свиней!
  ("Звезда свиней")
  
  И, даже неназванное, конкретное Зло всегда узнаваемо:
  
  Мы вскормлены пеплом великих побед,
  Нас крестили звездой, нас растили в режиме нуля.
  Красные кони серпами подков топтали рассвет.
  А когда всходило Солнце, Солнцу говорили: "Нельзя!"
  ("Солнце встает")
  
  Именно в оппозиции коммунистическому строю как одному из воплощений Зла смысл противопоставления двух враждующих систем: "мы" и "они". У Кинчева "я" (автор) + "ты" (слушатель) = "мы" (т.е. "я и мои единомышленники"), а "они" - это те, кто против "нас", те, кто "зеленеют при слове РОК", кому рок-музыка стала "костью в горле" - ведь где же в ней "воспитательный фактор" и "вера в светлую даль"? "Они" построили общество, где любимая музыка - "тоталитарный рэп - эксперимент по перестройке сознания масс". В этом обществе
  
  ...культивируют здоровый оптимизм.
  Все остальное - происки врага.
  ("Такие дела")
  
  И враг, конечно же, найден - это "мы":
  
  "...Наркоманы, фашисты, шпана,
  Как один социально опасны,
  И по каждому плачет тюрьма"...
  Так об этом пишут газеты -
  А газеты всегда правы!
  ("Все это рок-н-ролл")
  
  3) Кинчев - ярко выраженный лидер как на сцене, так и в своем поэтическом мире. Но его лирический герой - не высший над низшими, а первый среди равных. Провозглашая девиз "Мы - вместе!", он протягивает руку и приглашает единомышленников пойти с ним рядом:
  
  Если ты веришь мне -
   ты пойдешь со мной!
  ("Ветер перемен")
  
  Поэт всегда ощущает себя не только частицей своего поколения, но и его голосом. Отсюда это чувство ответственности за свое поколение, свойственное нашей поэтической традиции. Достаточно вспомнить "Думу" Лермонтова, чтобы почувствовать параллель между "потерянным поколением" середины XIX века и детьми "времен застоя" века ХХ:
  
  К добру и злу постыдно равнодушны,
  В начале поприща мы вянем без борьбы;
  Перед опасностью позорно малодушны,
  И перед властию - презренные рабы.
  
  "Дети застоя" не успели почувствовать "оттепели" 60-х гг., а время официального разрешения рок-музыки еще не наступило. И когда в начале 1985 г. Кинчев написал песню "Мое поколение", она вызвала, как говорится, эффект разорвавшейся бомбы, заставив многих узнать себя в жестких и отчаянно смелых по тому времени строках:
  
  Мое поколение молчит по углам,
  Мое поколение не смеет петь.
  Мое поколение чувствует боль,
  Но снова ставит себя под плеть...
  
  И это один из многих примеров в творчестве Кинчева, когда песня становится Поступком, актом мужества.
  
  4) Зло не существует само по себе, оно живет в душе человека наравне с Добром. Но если оно побеждает доброе начало, то человек, подчиняясь его воле, сам выпускает Зло в мир. Таким образом, война двух начал идет не только вокруг человека, но и внутри него. Так писал об этом внутреннем раздвоении Лермонтов:
  
  Находишь корень мук в себе самом,
  И небо обвинить нельзя ни в чем.
  * * *
  Лишь в человеке встретиться могло
  Священное с порочным...
  ("1831-го июня 11 дня")
  
  Образ, которой создает Кинчев в стихах и который представляет на сцене, являет собой отчаянную борьбу этих начал в каждом из нас. Константин часто говорит: "Мы поем о том, что Зверь иногда начинает брать верх внутри тебя, в душе. Но, с другой стороны, эта борьба никогда не завершится, т.к. Добро и Зло - две стороны одной медали... Все, что происходит там, в глубинах моей души, та вечная война между Светом и Тьмой - это на сцене и выплескивается. Душа открывается нараспашку".
  Именно в этом смысл творчества Константина Кинчева - показать важность борьбы Добра и Зла в душе человека и опасность, которую таит в себе Зло, выпущенное на свободу.
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"