Бесшумно, как "Летучий голландец", не замечая волн, демонстрируя всем на берегу свою мощь, покидал порт маленького южного городка огромный танкер. Чуть сзади и сбоку, суетливо подпрыгивая на каждой волне, то разгоняясь, то почти останавливаясь, тарахтя и выпуская клубы то черного, то белого дыма, суетился лоцманский катер.
Она засмотрелась на эту странную парочку и на минуту замолчала. Мы сидели молча, глядя на море, прижавшись спинами к теплому камню набережной, пытаясь впитать все тепло этого первого, по-летнему жаркого дня.
- Я не любила его. - Она продолжила свой рассказ - Ну представь, я девчонка двадцати с небольшим лет, уже успевшая родить и развестись, имевшая пару платьев и одни джинсы, а тут - Она задумалась, сняла очки, посмотрела мне в глаза, пытаясь понять мою реакцию, и не увидев в них осуждения, вновь заговорила, почти не останавливаясь, без определенной последовательности событий, отвлекаясь на детали, периодически повторяя, что сейчас она счастлива, как никогда, что ей нравится этот прекрасный город, этот порт, это море, горы и солнце... Я смотрел на эту все еще красивую женщину и понимал, нет, скорее чувствовал - она говорит искренне, не приукрашивая, не выдавая желаемое за действительное. В тот момент и меня переполняло чувство радости и свободы от всех забот, какая-то не земная гармония с этим морем, камнями, на которых мы сидим, солнцем и всем, всем, всем... Мы улыбались, мы постоянно улыбались, даже когда ее рассказ был совсем не веселым. Возможно в другом городе, в другой стране, наши улыбки посчитали бы признаком слабоумия, но только не здесь!
- Он был очень известным человеком в нашем городе. А город у нас совсем не маленький, ну ты знаешь. У него был банк, из тех, из первых, открытых в девяностые. Он ездил с охраной, знал всех "нужных" людей, и его знали все, впрочем, он и сейчас жив и здоров. Олигархом он не стал, да и не стремился особо к этому никогда, просто богатый человек... Он умный, он очень умный. Я не встречала людей умнее его. Я не знаю, когда он все успевал. А главное, он любил все чем занимался. Ему нравилось управлять банком, нравилось писать книги по экономике. Он историк по первому образованию, экономист по второму. Мы много путешествовали, почти каждый месяц летали в Европу.... Он всегда снимал дорогие отели, очень дорогие. Я была против этого, мне было жаль его денег. Да! Что ты смеешься? Я действительно не вижу особой разницы между пятизвездочным отелем и хорошим четырех или даже трехзвездочным. Мы не сидели в номере, редко пользовались всякими СПА и прочими услугами для богачей, у нас и времени на это не было. Он обожал музеи, картинные галереи, выставки современного искусства, - Она опять замолчала.
А я представлял, какой она была двадцать лет назад, каким был ее мужчина, ее друг, ее любовник, но... не Любимый. Мое воображение рисовало нереально красивую пару молодых людей, идущих, держась за руки, по Монмартру, останавливающихся около понравившихся картин, разговаривающих с художниками и улыбающихся. Да! Улыбающихся постоянно, как мы сейчас, без всякой причины. Ох уж это мое воображение....
- Ты знаешь, что я рисую? Да, да, я рисую, у меня много картин. Нет, я не выставлялась. Я дарила картины знакомым и, конечно, у него тоже много моих. Одна висит у него в кабинете, где обычно портреты всяких руководителей. Это портрет, это мой портрет в молодости. Ты знаешь? Я была красивой тогда, много лет назад. Нет, нет, я не напрашивалась на комплимент - она засмеялась.
Не знаю, как она выглядела в 30 лет и тем более в 20, но голос, голос точно не изменился. Говоря, что и сейчас она красива, я не делал комплимент, это была правда. Когда она была в очках, вряд ли кто-то из мужчин старше, да и гораздо моложе ее, дал бы ей больше тридцати пяти. И только маленькие морщинки под глазами, эти предательские морщинки...
Ее волосы...Они всегда были тщательно уложены, даже когда она стягивала их резинкой на затылке выглядело это так, будто это сделали парикмахеры. Нет, нет, "стилисты", как сейчас принято говорить. Увидев ее впервые, я обратил внимание именно на волосы, ухоженные, но не знавшие ни седины, ни краски.
- Я не рассказывала, как с ним познакомилась? Ну тогда сейчас расскажу, ты ох...шь. - Она часто добавляла матерные слова в своих рассказах. Это не было руганью, не было "разговором на русском матерном", и утверждение: "мат портит женскую красоту", тоже было не про нее. Эти словечки лишь добавляли красок ее рассказам.
- Мы были вместе больше двадцати лет. Ты представляешь, какая я была тогда? У меня было два платья, но как я их носила... - Она засмеялась, видимо вспоминая, а вернее переживая заново то время, когда редкий мужчина не оглядывался на нее, идущую по набережной родного города в развевающемся легком платье, стекающем шелковым потоком с идеальных плеч на тонкую талию, дальше, дальше, на стройные бедра и тренированные икры. А может быть это не она вспоминала, а я хотел видеть ее именно такой?
- Мы познакомились случайно, как это, наверное, часто бывает. Он увидел меня идущей по улице. Он проезжал мимо и просто обратил на меня внимание, не знаю почему.
- Ну, потому, что ты была красивая - засмеялся я.
- Не перебивай. Так вот, он меня увидел и дал задание охране все обо мне выяснить. Ты ведь помнишь, тогда служба безопасности была сплошь из бывших ментов. Они, конечно, все обо мне узнали и через знакомых пригласили к нему. Ну, как бы на собеседование. Я тогда только закончила экономический в нашем универе и начала работать в какой-то маленькой шарашке, которых тогда было, как грязи. И ты знаешь, я испугалась. Ты же помнишь, какой беспредел творился в те годы. Я и тогда не была дурой и точно знала, зачем вызывают к владельцу банка молодую девушку. Я боялась и в то же время знала, что могу за себя постоять. В нашем городе умение защищаться и никогда не паниковать в случае опасности, равно выживанию. Причем, это было всегда. Сколько себя помню, еще со школы...- Она замолчала на мгновение, вспоминая что-то и продолжила, но уже о другом.
- В школе я часто дралась. Со мной в старших классах никто не связывался. Может быть это последствия отношения ко мне моей матери? Я не знаю. Ты представляешь, она перестала обращать на меня внимание, когда мне было лет 12, может даже раньше. Отец ушел от нее еще раньше. Он был директором завода и большим любителем женщин. Отец был умным и красивым, он меня очень любил, и я его тоже, несмотря на то, что он ушел, что у него была новая семья... Я часто жила у него тогда. Его жена очень хорошо ко мне относилась, пожалуй, лучше, чем родная мать. А мать вышла замуж, родила сына, потом опять развелась и опять вышла замуж... Мы с ней сейчас почти не общаемся. Хотя я стараюсь ее не обижать в редких телефонных разговорах. Не обижать, значит не говорить правды, не говорить, что я о ней думаю. Правда на днях я не сдержалась, когда она опять стала плохо говорить об отце. Я не сдержалась... Она бросила трубку... Мне тяжело от этого всего, от того, что я обидела, пусть и правдой, старую женщину. Но пойми, не могу я слушать, как порочат моего отца! Память моего отца! Его не стало уже давно, он не дожил два дня до пятидесятилетнего юбилея. - Она опять замолчала, теперь на несколько минут. Я не хотел прерывать ее молчание. Сейчас она мысленно была не здесь, а в своем родном городе, в другом времени...
- Я говорила? Он был женат. Конечно же, женат. Его жена знала... Она все о нас знала. Мы как-то встретились в банке, поздоровались, было жутко не удобно. Сначала, было не удобно, а потом... Я никогда ни перед кем не оправдывалась и не буду! - Она замолчала, встала, разулась и закатав до колен кожаные брюки, пошла к воде. Потом вдруг обернулась ко мне:
- Как ты думаешь, мне позвонить маме?
- Если чувствуешь, что тебе это надо, что ей это надо.
- Да. Мне это надо. Что бы там не было раньше, это моя мама. - Она достала телефон, я встал и отошел, давая возможность ей поговорить спокойно, без "чужих ушей".
Я не слышал, о чем они говорили, видел только ее лицо: сначала напряженное, видно было, с каким трудом выговаривает она слова, через минуту уже расслабленное, а через пять минут улыбка уже не сходила с ее лица...
Солнце на половину скрылось в море, а я подумал, что оно уплывает от нас, чтобы вынырнуть из океана в далекой-далекой стране, где так же сидят на берегу два не молодых человека и разговаривают о своей жизни, без ложной скромности, не стараясь казаться лучше, зная, что собеседник тебя не осудит, а постарается понять.
= Знаешь, почему я от него ушла? - продолжила свой рассказ она, когда мы уже сидели в кафе и не спеша допивали литровый графин местного вина.
- Догадываюсь. Он стал для тебя старым. - засмеялся я. Сказал совершенно наугад, просто пошутить и ...
- Да! Ты почти угадал. Не потому, что он физически стал старый, нет. Просто он очень часто начал говорить о планах на нашу совместную старость. А я не собираюсь стареть! Я тренируюсь каждое утро по два часа, я люблю скорость, я люблю свой байк! Я люблю жизнь во всех ее проявлениях! Я еще хочу ходить на свидания в конце то концов! Вот поэтому я и сказала ему несколько лет назад: "Я уезжаю. Спасибо тебе за все!" И просто уехала сюда, где тепло, где море, где на меня обращают внимание местные мужчины... - Она посмотрела на пустой бокал и замолчала. Мы сидели не разговаривая, рассматривая проходящих мимо людей, слушая шум моря и думая каждый о своем. Не знаю, о чем думала она, перекликались ли каким-то образом наши мысли или нет, но не успел я сказать - "идем на...", как она договорила - "берег".
Мы опять сидели на камнях, теплая прибойная волна касалась наших ног, мы молчали, слушая, как перекатывается галька, вдыхая запахи впитавшего в себя дневное солнце моря. Не знаю, сколько времени мы так сидели, вдруг она резко встала и начала обуваться.
- Мне надо собраться. Я завтра, рано утром, уезжаю. - сказала она.
- Ты это только что решила?
- Да. Я хочу увидеть сына и внучку...И маму тоже. Ты проводишь меня? Поможешь поставить кофры на байк?
- Погоди, ты что, поедешь на байке?! Отсюда до твоего города не одна тысяча километров! Неделю будешь ехать, и то, если на границах не будет проблем. Может стоит основательно подготовиться? Проверить байк, построить маршрут....
- Нет! Не хочу ждать. Все сделаю по дороге. Разве не ты всегда говоришь: "Главное взять деньги и документы"? Я все решила. Приходи завтра в шесть, поможешь.
Возражать было бесполезно. На следующее утро, в семь, она уже надевала шлем. Прощаясь, протянула руку еще без перчатки. Ее рукопожатие было по мужски крепким, но на мгновение я почувствовал, как змейка ее искусной татуировки скользнула с ее руки на мою по ладони на предплечье и, оставив ощущение влажной прохлады, исчезла. И сразу, пока я еще держал ее руку, в голове пронеслось - Пора в Дорогу! ...
Через два часа я был в аэропорту. Куда лететь я еще не решил, но так ли это важно? Меня ждала ДОРОГА!...