Аннотация: Бывает "бабий век"...А бывает и мужской! Об одном из них - здесь.
ДОЛГИЙ ДОЖДЬ
Пролог
На лестничной клетке почему-то не было света, наверное, опять соседские мальчишки вывинтили лампочку. Но Николай безошибочно, как говорится, "на автомате", вставил ключ в английский замок, и дверь отворилась. Привычным движением он зажег свет в прихожей, снял мокрый от дождя плащ, потом, не разуваясь, прошел в сумеречную комнату и брякнулся на диван. За окном монотонно барабанил дождь. На душе у Николая скребли кошки, в горле стоял ком, мешавший нормально дышать...
Он сегодня совершенно случайно встретил ее, ту, образ который неотступно преследовал его всю жизнь. Даже когда жизнь Николая текла спокойно и размеренно, он вдруг вспоминал ее, и на душе становилось иногда тепло, иногда грустно, иногда она повергала его в смятение - в зависимости от обстоятельств. Но подкоркой он все время хотел встречи с ней... И вот эта встреча произошла.
Николай встретил Аню где-то около часа назад, в подземном переходе, который проныривает под Ленинградским проспектом около метро "Динамо". Шла ему навстречу старая уже, понурая женщина с выбившейся из-под беретки прядью седых волос. Он узнал ее моментально. Аня шла, опустив голову и глядя себе под ноги, будто шла по доске и боялась оступиться. Они едва не коснулись друг друга плечами, но она так и прошла мимо, не подняв головы.
Николай, буквально остолбенев от неожиданности, хотел окликнуть ее, но голос пропал... Он сам не понял, что произошло, он стоял, не в состоянии сдвинуться с места или произнести слово... А может, это была вовсе и не она? Нет, нет - она, определенно она...
Лежа на диване, Николай закрыл глаза, и перед ним, как во сне, поплыла вся его жизнь, со всеми горестями и удачами, то мрачная, то яркая. Сначала одна картинка быстро и беспорядочно сменяла другую, как в волшебном калейдоскопе, но потом они вдруг начали выстраиваться в осмысленную череду, отчего становилось еще больнее, еще невыносимее, еще горше. И мысли его оказались там, далеко-далеко, в том самом детстве, которое всегда радостно и солнечно, потому что оно беззаботно и потому что ты окружен любовью близких тебе людей...
Было всего пять часов вечера, но из-за свинцовых туч за окном комната тонула в вязком полумраке. Нудный долгий осенний дождь изнурительно лил вот уже несколько дней кряду. На душе и без того было тоскливо и сумеречно, а тут еще эта встреча... А после нее эта резкая почти физическая боль, боль от ощущения потери чего-то большого и несостоявшегося...
Вся жизнь
Коля учился уже в пятом классе, когда его отца перевели в Москву. В таком возрасте, с одной стороны, легко адаптироваться к новым условиям, а с другой, немножко даже страшно - новая школа, незнакомые учителя, отсутствие старых друзей... К тому же, при его чрезвычайной застенчивости, вживался он в новую обстановку с большим трудом.
На уроках он от смущения не мог прочесть стихи, заданные на дом, хотя и знал их наизусть. На физкультуре, стеснялся подтягиваться на турнике, опасаясь, что не сможет, чем вызовет смех ребят. Но труднее всего давалось ему общение с девчонками - тут он терялся полностью...
* * * * *
А началось все так. Отец Коли стал доцентом военной академии, и ему дали квартиру в доме, где жили в основном семьи военнослужащих, а также те, кто проживал в этом доме еще с довоенных времен и не уезжал в эвакуацию.
Большой шестиэтажный дом, постройки еще времен конструктивизма в советской архитектуре, в плане напоминал какую-то замысловатую жужелицу или краба: центральная часть заканчивалась по бокам двумя "винтовыми лестницами", от которых расходились два крыла, параллельных центральной части, а еще два крыла, перпендикулярные им, выступали с торца здания. Собственно, лестница была вовсе не винтовой - это была лестница вокруг лифтового колодца, а лифт
Коридорная система, делавшая дом похожим на огромную гостинцу, позволяла мальчишкам играть в казаки-разбойники и даже в футбол, особенно зимой, когда на улице было холодно и темно: ведь после второй смены приходили из школы поздно, часов в пять-шесть. "Футбольные мячи" в то время делались из старого чулка, набитого тряпьем, а размером они были чуть больше теннисного мяча. Пробовали играть и теннисными мячами, но от этого быстро отказались: после удара мяч летел очень далеко по коридору, приходилось больше за ним бегать, чем играть "в поле".
Но любимым занятием мальчишек долгое время было связывание проволокой или веревкой ручек у двух дверей, расположенных друг против друга квартир. Двери открывались вовнутрь, поэтому, если постучать в обе одновременно, каждый из жильцов безуспешно пытался открыть дверь, дергая, что есть силы, на себя. Из-за дверей неслись брань и угрозы, а ребята, стоя в отдалении, умирали со смеху. Когда, в конце концов, рвалась веревка или даже отрывалась ручка двери, пацаны с замирающими от восторга сердцами стремглав неслись по коридору до лестницы и убегали либо на другой этаж, либо на улицу. Кончилась эта наша забава после того, как однажды какой-то быстроногий офицер поймал одного из нас и за ухо повел к родителям. После допроса с пристрастием "пленный" выдал всех соучастников... Рассказывать о том, как потом по ребячьим задницам гуляли папины военные ремни в суровых маминых руках, наверное, не стоит...
Были у Коли два закадычных друга, одноклассника, которые по удивительному стечению обстоятельств жили в одном с ним крыле. Юрка Маликов, его сосед по парте, вообще жил напротив, через коридор. Был он страшный врун и заводила. Вернее, не то, чтобы врун: скорее фантазер, который свои мечты и выдумки выдавал за правду. Отец у Юрки служил в авиации, и Юрка иногда показывал орден Красного Знамени, которым наградили его отца за то, что он вел тот самый самолет, на котором сам Сталин летал в Ялту на какую-то важную встречу с американцами. Отца его Коля видел несколько раз: это был здоровенный мужик, все время какой-то усталый и почему-то с очень грустными глазами.
Юркина мать была взбалмошная, вечно растрепанная женщина, которая постоянно рассыпала оплеухи Юрке и его младшему братишке. Дело доходило иногда до того, что Юрка прибегал к Коле делать уроки, когда дома пахло грозой. Правда, возможно, и не это являлось причиной, а то, что Николай был отличником, а Юрка хромал по математике на обе ноги.
Рядом, прямо через стенку, жил Эрик Кастальский - "мальчик с голубыми глазами", как его называла Колина бабушка. Это был гибкий артистичный мальчик, который мечтал поступить в цирковое училище. Он умел ходить на руках, садился на шпагат, жонглировал мячиками для пинг-понга, умел вытворять кое-какие карточные фокусы. Когда вдруг появился Ив Монтан со своим необычным пластическим исполнением песен, Эрик превратился во французского шансонье, начал петь, подражая Иву Монтану, хотя не понимал ни слова по-французски. Коле казалось, что Эрик, безусловно, поёт куда лучше, чем французский певец.
Мать у Эрика была во время войны фронтовой медсестрой, да и теперь работала в военном госпитале при академии. У нее тоже были огромные голубые глаза, как и у Эрика, но в глазах этих поселилась навеки неизбывная еврейская грусть. Эрик говорил всем, что его отца убили на фронте.
Мать Эрика частенько, зайдя за солью или за горсточкой муки, засиживалась в разговорах с Колиной бабушкой, если дома больше никого не было. И хотя она была почти ровесницей Колиной матери, дружбу она вела только с Колиной бабушкой, христианское сердце которой всегда было открыто для помощи и сострадания ближнему.
Эрик страстно любил музыку, у него дома Коля впервые услышал заезженные пластинки с музыкой Бетховена и Грига. Сам Эрик записался в музыкальный кружок при Доме офицеров и учился играть на домре. Туда же он вовлек и Колю, которому, правда, музыкальная грамота давалась очень нелегко. Так что два раза в неделю мальчики ходили на уроки музыки, неся в чехлах домры, которые им выдали в кружке: на покупку детям собственных музыкальных инструментов у родителей денег не было.
Когда мама Эрика дежурила в госпитале, Коля ходил к Эрику готовить музыкальные уроки. У себя он этого делать не мог, так как все взрослые - его мать, сестра матери и брат отца учились в институтах, а Колино неумелое бренчание "на балалайке", как они непочтительно называли домру, им мешало.
Так они и жили в своем огромном Ноевом Ковчеге, который плыл неведомо куда...
* * * * *
Однажды, поднимаясь по лестнице Дома офицеров со своей пузатой домрой в руках, Коля буквально столкнулся с мчавшейся вниз девочкой, которая размахивала огромной черной нотной папкой на длинных черных же тесемках. Она чуть не врезалась в него, но замерла, как вкопанная буквально в нескольких сантиметрах перед ним. От ее раскрасневшегося лица шла волна какого-то чудесного запаха. Они встретились глазами, и ему показалось, что он тонет... Коля не знал, сколько они простояли вот так - может быть, вечность, а может, полсекунды. Потом девочка обошла его и помчалась дальше вниз... Он обернулся, провожая глазами девочку, и в тот же момент, остановившись, обернулась и она, как-то озорно улыбнулась и опять побежала, а Коля застыл и только чувствовал, как бешено колотится его сердце.
От Эрика он узнал, что девчонку ту зовут Аня, что живет она в их же доме, и что приехала она совсем недавно. Оказалось, что в Доме офицеров Аня занимается в фортепьянном кружке, а дома у нее есть свой инструмент - большая по тем временам редкость.
С тех пор Коля стал довольно часто встречать Аню. Он узнал, в какой квартире та живет, и идя из дома на улицу шел той самой лестницей, которой обычно ходила и Аня. Коля специально пораньше выходил из дома и помедленнее шел в свой кружок домристов, надеясь на встречу с Аней, занятия которой заканчивались в предыдущую смену...
Когда они встречались, то проходили мимо друг друга, будто не замечая, но несколько раз, когда они опять одновременно оборачивались, у Коли перехватывало дыхание.
* * * * *
Коля и Аня росли, но ни у одного из них не хватало смелости сделать первый шаг. Вот уже стукнуло им и по тринадцать... Девочки с мальчиками стали общаться более активно. По вечерам ребята сидели на длиннющей лавочке перед подъездом, рассказывая всяческие байки. Нравы были строгие, и девочки и мальчики блюли свое целомудрие: сидя рядом с девочкой, никто не осмеливался обнять ее даже панибратски за плечо.
Однажды во время таких посиделок Аня села рядом с Колей... Иногда она невзначай легонько касалась его своим бедром, и тогда по его телу пробегали будто сладостные электрические искорки...
Когда мальчишки и девчонки играли во дворе в волейбол "в кружок", то Коля "вытягивал" немыслимые мячи, хотя это, в принципе, никому не нужно: ведь не на счет же играли. Но, будучи вратарем футбольной команды своего класса в школе, он броски эти совершал красиво - ведь не зря же ребята в школе называли "наш Хомич". А ведь лучше Алексея Хомича вратаря в то время не было!
По вечерам Коля уже с замиранием сердца ждал, когда опять ребята и девчонки соберутся на лавочке около дома и начнут болтать, бог весть о чем. И каждый вечер он ждал, придет ли Аня. Несколько раз она садилась с ним рядом, и тогда он опять чувствовал, как по его телу проскакивают маленькие обжигающие молнии. При этом Аня подходила и говорила Колиному соседу, чтобы тот подвинулся, чтобы она могла сесть между ними... Сам Коля не осмеливался сесть рядом с ней, даже если она сидела с самого края, а рядом еще оставалось место. Коля робел и, досадуя на самого себя, плелся на другой край скамьи или протискивался между ребятами где-нибудь в середине лавочки...
Проходило время, любовь между подростками, как и полагается первой любви, расцветала, хотя оставалась тайной для всех, даже для них самих. Коля и Аня часто сталкивались в различных ситуациях, но так никто из них и не сделал первого шага... Более того, они даже ни разу друг с другом не поговорили хотя бы на какие-нибудь совершенно отвлеченные темы!
Аня расцвела в удивительно красивую девушку, стала буквально королевой в их дворе, мальчишки ухаживали за ней изо всех сил, но она, будучи приветливой со всеми, решительно отметала все их притязания. На Колю, хоть он и не ходил в "королях", девочки поглядывали, и не одна мечтала о том, чтобы он дружил с нею. Но Коля был наглухо закрыт - он никого не замечал.
* * * * *
Вот и школа подошла к концу... А Коля с Аней так и не обмолвились ни единым словечком. Скажете, такого не бывает? Но такое было - значит, бывает!
Шел уже последний школьный май. Однажды Коля с Юркой Маликовым пошли в кинотеатр "Динамо", где шел американский фильм "Тарзан". За билетами вечно стояла огромная очередь, но Юрка встал пораньше с утра и купил три билета - себе, Коле и своему братишке. Буквально перед выходом из дома Юркина мать наказала Юркиного брата и не пустила его с ребятами.
Уже когда они по Петровской аллейке подходили к стадиону "Динамо", навстречу им попалась Аня. Юрка спросил ее: "Ань, куда идешь?" - "Да просто так..." - "Просто так не бывает! Пойдем с нами!" - "А куда?" - "На "Тарзана", у меня билетик лишний есть!" - "Врешь ты все..." Но когда Юрка показал ей действительно три билета, то Аня с радостью согласилась. Она взяла Колю с Юркой под руки, и они пошли в кино все вместе.
Ходить под ручку в то время стало уже нормальным - они стали ведь уже почти взрослыми. Но для Николая это был первый в жизни опыт такого рода. Он нес Анину ладошку на сгибе руки, как хрупкую хрустальную снежинку, будто боясь ее уронить каким-либо неловким движением.
Они о чем-то говорили, Николай вставлял какие-то слова, но полностью не вникал в смысл разговора: он был очарован Аниным голосом, каким-то бархатным, грудным. А когда она смеялась своим сочным, слегка приглушенным голосом, сердце его радостно замирало, а душа буквально пела от томительного счастья.
В кино Аня сидела между друзьями, и Николай касался своим плечом ее плеча и замирал в таком положении, а она - как ему казалось - при этом не отодвигалась от него. Юрка иногда что-то шептал Ане на ухо, и она тихонечко хихикала. А Коля думал только об одном: чтобы Аня опять отклонилась в его сторону, чтобы их плечи опять сошлись в легком касании...
Вот и сейчас лежа с закрытыми глазами на диване он опять почувствовал, как наяву, это нежное тепло в сгибе своего локтя... И услышал Анин голос, именно голос, безо всяких слов, просто, ощущение голоса... И опять волна непонятного отчаяния захлестнула его.
* * * * *
Николай пошел учиться в МЭИ на факультет ракетостроения. Его родители развелись, разменяли квартиру, и он жил с матерью в одной комнате в коммунальной квартире недалеко от института, в районе исторической Немецкой слободы. Собственно, выбор МЭИ для Николая в какой-то степени предопределила близость института к дому.
От старых школьных приятелей Николай узнал, что Аня неожиданно, даже не кончив института, "выскочила" замуж за выпускника военной академии и уехала с ним куда-то к черту на рога, кажется, в тот самый гоголевский Миргород, куда его послали инженером авиационного полка. К тому времени у Ани, как он узнал, уже родился сынишка.
Так Аня пропала с горизонта Николая, хотя ее образ оставался в его душе таким же светлым и чистым. Нужно признаться, что Николай часто - даже безо всякого повода - вспоминал свою юношескую безответную любовь, и на душе его становилось грустно и тепло...
Кончив Энергетический институт, Николай попал в ящик, где разрабатывались ракетные комплексы. Он женился на однокурснице, ничем не примечательной девушке со странным именем Аделаида, которое всегда вызывало у него ассоциации с кенгуру. Ада и была похожа чем-то на кенгуру: симпатичная мордочка и немного несуразное тело. Она "приклеилась" к Николаю, ему это даже нравилось, они проводили вместе почти все время.
Это вряд ли можно было назвать любовью: было, конечно, влечение - но на то она и молодость. Страсти же не было: Николай чувствовал, что с уходом из его жизни Ани, будто сломался какой-то внутренний стержень. Николай был общительным, симпатичным, умным и по-светски интересным парнем, девчонки в группе сходили по нему с ума, но он ни на кого не обращал внимания. Ада же все взяла в свои руки: ему не нужно было думать, ухаживать за кем-то, она заняла все его время и как-то отгородила его от остального мира. В конце концов, она "разморозила" его: они так много времени проводили вместе, что однажды произошло то, что неминуемо должно было произойти...
Николай, как обычно, проводил Аду до троллейбусной остановки, и когда она уже встала на ступеньку, обернулась к нему и сказала: "Коль, поехали со мной!", то он, немного поколебавшись, вскочил в уже закрывающиеся двери - можно было, конечно, остаться и "постучать в домино" с парнями, но это уже набило оскомину. Когда они доехали до общежития, в котором жила Ада, она предложила ему зайти, сказав, что ее "сожительница", как она назвала свою соседку по комнате, уехала на три дня к родителям.
Оставив Николая в комнате, она пошла на общую кухню и поставила чайник. Вернувшись, она подошла к Николаю, прильнула к нему и, заглянув ему в глаза с какой-то по-женски лукавой улыбкой, тихонько прошептала: "Коль, поцелуй меня..."
...На кухне, на газовой плите долго еще свистел чайник, надрываясь, как паровоз перед переездом.
После этого события, у Николая не оставалось никаких сомнений: как только они окончат институт, они поженятся. Николай всерьез взялся за Аду - милую и добрую провинциалочку. Он почувствовал себя Пигмалионом в духе Бернарда Шоу: он таскал Аду по картинным галереям, водил в Консерваторию и в Зал Чайковского на концерты классики, они обошли все театры... Ада стала почти настоящей светской дамой: она многого нахваталась, Николай поставил ей правильную культурную речь. И нужно отдать ей должное, она много и увлеченно читала, оставив в этой части далеко позади многих сокурсниц, пижонивших своим "интеллигентским происхождением".
После окончания института Николая и Аду распределили вместе в авиационное конструкторское бюро. Ада была уже в положении, поэтому ей с Николаем дали комнатку в семейном общежитии. Прошло несколько месяцев, и Ада родила Николаю дочку - хорошенький теплый комочек радости. Пришлось ей продлить декретный отпуск, чтобы сидеть с ребенком.
Николай проводил много времени на военном полигоне около озера Балхаш, где проводились испытания противосамолетных ракет. Зарабатывал он неплохо: командировочные плюс большие квартальные и тематические премии. Уже через полгода его повысили до старшего инженера, что по тем временам было весьма редким событием. Но самое главное - конструкторское бюро, в котором работал Николай, выделило ему двухкомнатную квартиру в "хрущёбе". В Николае все видели восходящую звезду - умница, прекрасный руководитель и к тому же безотказный человек.
Время декретного отпуска Ады подошло к концу и Николай с женой решили, что надо вызвать маму Ады из Серпухова, чтобы она сидела с Оленькой, их дочкой. Ефросинья Егоровна, так звали мать Ады, приехала незамедлительно, бросив все. Была она тихая и добрая женщина, которая обожала свою единственную дочь, а приехав безоглядно перенесла эту свою любовь и на внучку Оленьку, и на Николая.
И вот тут-то случилось событие, которое сломало размеренное течение спокойной и до поры благополучной жизни Николая.
Однажды, когда Николай вернулся с полигона, Ада сказала, что ему пришла открытка от Юрия Маликова, который только что откуда-то вернулся в Москву. Николай знал, что Юрка кончил Высшую школу КГБ и исчез с горизонта, а об остальном можно было только догадываться.
Николай решил, не откладывая, тут же навестить друга, пообещав Аде вернуться к ужину. Потолкавшись в вечно переполненном московском транспорте, Николай, наконец, вышел из Северного вестибюля станции метро "Динамо" и, не спеша, пошел по столь милой его сердцу Петровской аллее в направлении к дому своего детства.
Был май, так похожий на тот незабываемый май... Николаю вдруг до отчаяния захотелось вот так же случайно, как тогда, встретить Аню. Шел он как-то даже нарочито медленно, ему касалось, что вот-вот он встретит её... Всматриваясь в появляющиеся вдали женские фигурки, он при их приближении разочаровывался: они превращались в обычных ежедневных прохожих.
И вдруг... Николай даже не поверил глазам: навстречу, правда, еще далеко, шла женщина, в которой Николай сразу же узнал Аню. Вернее, не узнал, а почувствовал. Она шла навстречу ему, рядом с ней шел подросток, видимо, ее сын.
Когда Аня с сыном приблизились достаточно, Николай увидел, что Аня ему приветливо улыбается своей лучистой улыбкой.
- Здравствуй, Коля! Вот так встреча!
- Здравствуй, Аня! Я так тебя хотел увидеть! - выпалил он неожиданно то, о чем так долго думал.
- А мы вот с Костиком едем в зоопарк...
- Какой уже большой у тебя сын! И очень похож на тебя, Аня... Я очень рад тебя видеть, - опять повторил Николай, уже даже как-то невпопад.
- Я тоже... - ответила Аня, глаза ее вдруг погрустнели и, как показалось Николаю, повлажнели. - А ты, наверное, к Юрию?.. Он недавно вернулся из длительной загранки...
- Да, я к нему...
- Ну, рада была тебя видеть! До свидания, Коля... Нам пора...
- До свидания, Аня...
Аня с сыном пошли в сторону метро, а Николай стоял, провожая ее слегка затуманившимся взглядом... Он-то думал, что его чувство к Ане уже стихло, прошло, осталось просто сладким воспоминанием детства. Но его самого просто потрясло, как все нахлынуло снова...
Николай стоял сам не свой, спазм какого-то отчаяния сжал его горло... Взяв себя в руки, Николай пошел к Юрке. Того дома не оказалось, да это и понятно - небось мечется по друзьям после стольких лет разлуки. Жаль, что у него так и нет телефона! А уж кегебешники могли бы и поставить... А впрочем, может, у него и есть телефон, да не велено его никому давать?
Домой Николай приехал совершенно разбитый. Сославшись на страшную головную боль и выпив лошадиную дозу анальгина, он пошел спать... Ада, конечно, удивилась: после стольких дней разлуки... Ей показалось, что что-то произошло не то. Она ждала совсем другой встречи с мужем!
* * * * *
Жизнь продолжала идти своим чередом. Но Николая все время подмывало поехать опять в дом своего детства, хотя Юрия уже опять куда-то послали на неизвестный срок и неизвестно куда. Жаль, что уехал Эрик Кастальский: вместо циркового училища он попал в авиационное и стал летчиком-испытателем. Когда они однажды встретились, Эрик взахлеб рассказывал о том, как он работал некоторое время с самим Марком Галлаем - знаменитым асом и испытателем многих советских самолетов. Но Эрик вскоре был откомандирован в отряд космонавтов, уехал из старого дома, и концы его затерялись...
Впрочем, у Николая в том доме осталось много школьных друзей, кого он с удовольствием навещал. Но почти за три года он так ни разу и не встретил Ани. Может, она так и живет в этом гоголевском Миргороде, где, как рассказывают, до сих пор сохранилась та самая огромная лужа на центральной площади...
Но дом его детства манил Николая, как магнитом: может, это была ностальгия по детству, а может... Ведь все мы надеемся даже на несбыточное!
И вот однажды осенью в одно из воскресений, оказавшись опять около своего старого дома, Николай, стоя с кем-то из приятелей, вдруг увидел Аню, выходящую из подъезда. Она шла задумавшись о чем-то, не обращая внимание ни на кого. Аня уже прошла мимо, не заметив Николая с его другом, но он окликнул ее. Аня обернулась, и Николай увидел, что она ему как-то радостно улыбнулась.
Николай, оборвав свой разговор с приятелем буквально на полуслове, подошел к Ане:
- Здравствуй, Аня...
- Здравствуй, Коля... - ответила она ему так, как будто они встречаются каждый день, и эта встреча не была для нее неожиданностью. -А я только что о тебе думала... Странно, правда? - сказала она и посмотрела на Николая со своей прежней мягкой улыбкой.
У него ёкнуло сердце: это правда, или это просто слова приветствия? Но ему показалось, что лицо ее на самом деле засветилось радостью.
- А что ты здесь делаешь?.. - спросила она.
- Жду тебя...
- Нет, серьезно. Приехал к Юрию? Но говорят, что он опять надолго уехал.
- Нет, я на самом деле приехал, чтобы повидать тебя. Я сюда довольно часто приезжаю уже несколько лет, то к Юрке, то к Эрику... Но вот увидеть тебя не удавалось ни разу. Сейчас ни того, ни другого нет, но я все равно приезжаю... Здесь же так много старых приятелей!
- А я теперь здесь не живу. Я просто навещаю маму. Она у меня очень больна.
- А куда ты идешь?
- В аптеку, маме за лекарством... Хочешь, проводи меня...
- Это тут, за углом?
- Ну, зачем тут. Давай пойдем в аптеку около метро "Аэропорт". Прогуляемся, подышим свежим воздухом...Тем более, что нужного лекарства в нашей аптеке скорее всего просто нет.
Они вышли на аллейку, тянущуюся посреди Ленинградского проспекта от Белорусской до метро "Аэропорт". Липы были уже по-осеннему золотые, жухлые листья шелестели у них под ногами. Первое время Николай и Аня шли молча, думая каждый о своем и в то же время об одном и том же. Аня взяла Николая под руку, опять так же как тогда, в мае, когда они учились в десятом классе. На этот раз он немножко согнул свою руку в локте так, что ее пальцы оказались прижатыми его бицепсом. Она - или это ему показалось? - ответила ему тем, что ее пальцы не просто лежали, а плотно обхватили его руку.
- Вот и осень наступила... - задумчиво проговорила Аня.
- Аня, ты счастлива? - вдруг невпопад спросил Николай.
- Да, я живу хорошо. - помолчав, ответила она. - Я второй раз замужем. Мой муж на 17 лет старше меня... Мы живем вместе уже четыре года. Он, по-моему, до сих пор влюблен в меня, как мальчишка: каждую неделю дарит мне цветы, буквально носит меня на руках, сына моего любит так, как, наверное, не любил бы и родной отец, хотя Константин совсем не простой мальчик...
Она говорила все это так, как если бы говорила не о своей жизни, а пересказывала кино, которое она недавно посмотрела.
- А ты... Ты любишь его?
- Да, конечно. - спокойно ответила Аня. - А что же еще нужно женщине?
- Ну, а ты любишь свою жену? - спросила она как бы в ответ на вопрос Николая
- Да... У меня все тоже хорошо... У меня уже довольно большая дочка, и сын уже скоро пойдет в школу...
- Ну, а ты любишь свою жену? - опять повторила Аня свой вопрос, акцентируя на ключевом слове.
- Да, конечно! А что же еще нужно мужчине? - с иронией ответил Николай.
Они оба рассмеялись и опять замолчали в задумчивости. Казалось, что это молчание для них было красноречивее всех слов. Они уже подошли к аптеке, зайдя в нее, купили нужное лекарство по рецепту. Когда они вышли снова на улицу, Николай собрался с духом и решил сказать Ане то, что он носил в себе все эти долгие годы.
- Ты знаешь, Аня, я ведь любил тебя с того самого дня, как увидел тебя первый раз!
- Это там, на лестнице Дома офицеров, когда нам было по десять лет?
- Неужели, ты помнишь?
- Ну, а почему же ты помнишь, а я не должна помнить? - сказала Аня и с улыбкой взглянула на Николая. - А помнишь наши "посиделки" на лавочке около подъезда? Знаешь, как трудно мне было просить тебя и твоего соседа раздвинуться и дать мне место? У меня каждый раз сердце аж выпрыгивало из груди! - тут она даже засмеялась.
- А потом мы пошли однажды на "Тарзана", помнишь? Я был так благодарен Юркиной маме, что она наказала Юркиного братишку и не пустила с нами!
- Ну, конечно, помню! Я так ждала все время, что ты подойдешь ко мне, заговоришь... И вот свершилось, мы впервые шли рядом друг с другом... А потом даже сидели рядышком в кино. Хорошо, что было темно - мои щеки пылали, как маки... Я прямо чувствовала, как они у меня горят!
- Так, значит, ты...
- Да... Я была по уши влюблена в тебя, но не подавала вида. Я даже не знаю почему... Что за дурацкие принципы? Помнишь Вальку Улинич? Она же тебе проходу не давала. Я даже ревновала тебя к ней, но потом заметила, что ты на нее совершенно не обращал внимания...
- Кроме тебя, я вообще ни на кого не обращал внимания.
- Ну, вот дурачки... Может, упустили мы с тобой свое счастье! - сказала Аня то ли в шутку, то ли всерьез.
Они опять замолчали после этого так непоправимо поздно случившегося объяснения в любви. Они уже подходили опять к дому своего детства. Начинало уже смеркаться, в доме один за другим начали вспыхивать окна.
- Ну, до свиданья, моя первая и единственная любовь! - сказала Аня. - Даже лучше - прощай... Зачем бередить друг другу незаживающие раны? Да и исправить уже все равно ничего нельзя...
Аня остановилась, повернулась к Николаю лицом, погладила его рукой по щеке, потом неожиданно прильнула к нему всем телом, встала на цыпочки и поцеловала его в край губы, но, моментально отпрянув, сказала:
- Пожалуйста, не ходи меня провожать до квартиры, ладно?
Аня быстро пошла к подъезду, потом обернулась, помахала Николаю на прощание рукой и скрылась за дверью.
Николай понуро побрел к метро. На душе было и как-то по особенному светло и беспредельно грустно в одно и то же время. "Как все нелепо сложилось! - Николай почувствовал, как ком в горле буквально душит его. - А теперь ничего уже не вернуть... Время не повернуть вспять... Жизнь нельзя прожить заново..."
* * *
Он вернулся домой в страшно подавленном состоянии. Дома его уже ждали ужинать. После ужина, во время которого Николай пытался держать себя в руках, Ада, как всегда, заглядывая ему в глаза с обворожительной улыбкой, потащила его в спальню. Все было, как всегда - жаркие ласки, таинственный шепот... Но Николай ничего с собой не мог поделать: на ласки отвечал как-то лениво и молчал, молчал, молчал... Целуя его лицо, Ада обнаружила, что по его щеке сползает соленая слезинка.
- Что с тобой? - встревожено спросила она мужа.
- Все будет хорошо... Все будет хорошо... Только подожди немного... И не трогай меня... Все будет хорошо...
- Что значит "будет хорошо"? Что значит "бу-дет хо-ро-шо"?! - стала трясти Ада Николая за плечи. - Вот почему ты повадился на этот чертов полигон! Спутался там с какой-то московской шлюхой?! Что значит "бу-дет хо-ро-шо"?! - почти кричала она в истерике.
- Ада, не надо... Потише... Ты разбудишь маму и Оленьку...
- А мне плевать! Ты сломал, мне жизнь, негодяй, подонок, мразь!.. "Все будет хорошо, все будет хорошо..." - зло передразнивала она его. - Убирайся отсюда! Чтобы завтра же твоей ноги здесь не было! Убирайся к своей шлюхе!
- Дай я тебе все объясню...
- Нет уж, спасибочки! Может, ты еще расскажешь мне, как ты с ней трахался на своей солдатской койке в полигонной казарме? Мне Толик Платонов рассказывал, какие у вас там нравы! С одной официанткой все попереспали по очереди! Вон, вон отсюда! Я больше ни секунды не вынесу эту грязь!
Встав с кровати и медленно одевшись, Николай, будто пребывая в летаргическом сне, тихонечко вышел в столовую, где спала мать Ады. Она, конечно, проснулась от шума и наверняка все слышала. Увидев Николая в верхней одежде, она спросила:
- Ты что, Коленька?..
- Я должен уйти, Ефросинья Егоровна...
- Да не слушай ты ее, вообще-то хорошая она девка, да очень уж взбалмошная и горячая...
- А ты куда свой нос суешь, старая калоша?! - закричала на мать появившаяся в дверях Ада.
Николай взял с вешалки свой плащ и молча вышел.
* * * * *
Ночь Николай просидел на лавочке в парке невдалеке от дома. Утром он, небритый и помятый, пришел на работу и тут же отправился к замдиректора по науке. У Николая с ним давно наладились достаточно неформальные отношения, похожие на отношения отца и сына. Там без деталей и без особых объяснений Николай рассказал про сложившуюся у него семейную обстановку.
- Да успокойся, Николай, все утрясется... Что ты баб не знаешь, что ли? Вы же идеальная пара, все вам завидуют. Да и дочка у вас, ее растить надо. Все перемелется - мука будет! Ты что думаешь, мне легко? Уж я этих скандалов столько поперенаслышался! И битье посуды, и угрозы повеситься... Конечно, я не без греха, но все же...
- Да нет, Петр Иваныч, поймите, все серьезнее... Я Аду создавал, образовывал, делал из нее интеллигентного человека, но, видать, не удалось... И жил-то я, значит все эти годы не с ней, а с образом, который сам для себя выдумал... И вдруг я ее увидел, какая она есть... Я никогда не смогу к ней вернуться, даже если бы и захотел: она не простит мне придуманного ею же самой моего греха, который я никогда и не совершал, а я не смогу ей простить ее полного непонимания меня...
После разговора с замдиректора Николаю дали место в общежитии, причем для него удалось найти комнату на двоих, а не на четверых.
Николай еще больше погрузился в работу. Он начал писать кандидатскую. Засиживался в библиотеке допоздна, пока библиотекарша-старушка не подходила и не говорила ему, как сыну:
- Николай Семеныч, Коленька, милый, пора закрываться... Уж ты извини..."
Потом Николай получил разрешение самому запирать библиотеку: благо, что находилась она на открытой территории, а посему никаких трений с Первым отделом не возникало.
Через год Николай уже защитил кандидатскую. Его назначили начальником отдела, несмотря на молодость: он показал, что не только хорошо работает сам и руководит своей группой, но представляет собой растущего ученого. Со стороны, его жизнь казалась предельно благополучной: ну, развод, а с кем этого не бывает? Но зато, какая блестящая карьера!
Все без исключения женщины КБ, в котором работал Николай, испытывали к нему огромные симпатии: кто его по-матерински любил за отзывчивость и вежливость, кто любил его по-сестрински за готовность помочь и дружелюбие, а кто и просто-напросто был в него влюблен...
* * * * *
Когда первые волны обиды и гнева поутихли, Ада почувствовала, что, может, и действительно, как ей постоянно говорила ее мать, зря она погорячилась. Ведь на самом-то деле за Николаем никогда никаких грешков не замечалось. Но она так и не могла взять в толк, что могло случиться с мужем: приехал из долгой командировки и вдруг не захотел ее в постели? В рамки ее логики это не укладывалось.
Николай и после разрыва с Адой продолжал вести себя очень порядочно: во всяком случае, все трое - Ада, ее мать и Оленька - в деньгах не нуждались. Аде Николай регулярно, помимо алиментов, которые она потребовала через суд, бросив Николаю оскорбительную фразу, что "она кобелям не верит на слово", отдавал еще дополнительно четверть своей зарплаты. И даже из неучтенных приработков - гонораров за вышедшие публикации, оппонирование диссертаций, работы на полставки - он тоже отдавал ей половину. За это Ада разрешала Николаю неограниченно видеться с дочкой. Он навещал Оленьку в основном по субботам и выходным, увозя ее летом погулять за город в лес или водил в зоопарк, поскольку она очень любила зверушек, а зимой ходил с ней в ближайший парк кататься на лыжах. Когда Оленька чуть-чуть подросла, Николай стал водить ее в ТЮЗ, а когда ей исполнилось одиннадцать лет, он повел ее впервые в Большой Зал Консерватории...
Ефросинья Егоровна убедила свою дочь поговорить с Николаем и предложить ему вернуться. При очередном визите Николая, когда он приехал, чтобы пойти погулять с дочкой, Ада сказала ему, что "она его простила" и предлагала "начать новую жизнь". Николай же, после всего, что произошло, этого даже не мог себе представить и мягко отказывался... Но главного для себя он добился - дочка любила его, скучала по нему и боготворила... Они стали настоящими друзьями, и Николай просто не мог себе жизни без общения с дочерью.
Спустя некоторое время, Ада вышла замуж. С ее мужем Николаю, можно сказать, повезло - тот хорошо относился к падчерице и никак не препятствовал визитам Николая и его общению с дочерью.
* * * * *
Жизнь Николая текла в обычном русле мужской холостяцкой жизни. Из директорского фонда ему дали - в порядке исключения - небольшую двухкомнатную квартирку в "хрущевке": такой исключительной чести он был удостоен, поскольку вел какой-то исключительной важности военный проект. Многие очередники были этим крайне недовольны - почему это ему второй раз дают, а они все ждут и ждут. Поговаривали, что он увивается за директорской дочкой, которая страшна была, как смертный грех.
Впрочем, чего только про Николая не говорили! Вообще слава Дон Жуана бежала впереди Николая. Но тут, справедливости ради, надо сказать, что он, и правда, ударился в какой-то "сексуальный загул". Вся его стеснительность и скованность как в воду канули. Женщины буквально висли на нем. Николай вел себя с ними непосредственно и открыто, не избегал встреч, порой даже мимолетных, однако в близкие отношения вступал относительно редко. Как и все мужчины, он следовал золотому правилу: не заводить никаких романов с сослуживицами. Но КБ было большое и претенденток на такого завидного мужика было хоть отбавляй.
Николай скорее уступал непрерывному штурму женщин, чем каким-либо образом домогался их. Никто не задерживался у него в фаворитках, поскольку он боялся потерять "независимость". Николай следовал правилу - никого не оставлять в своем доме на ночь, и сам он никогда не ночевал в чужом доме. И еще было у него табу на жен друзей и сослуживцев, хотя некоторые из них так и норовили затащить его в постель.
Почти все это время он порывался опять поехать "в свое детство", попытаться еще раз встретиться с Аней. Но он это свое навязчивое желание всегда пресекал, понимая, что не имеет права делать Ане больно своим появлением, своим вторжением в ее жизнь, каковы бы ни были ее отношения с мужем.
Дни сменялись днями. Одинокая жизнь и постоянная борьба с самим собой измотали Николая, он мечтал о чем-то возвышенном, светлом, хотя понимал, что его вечный идеал - Аня - никогда и никем не может быть превзойден.
Но вот к нему в отдел поступила программистка - молоденькая девушка лет чуть больше двадцати. Она была стройная и гибкая, как лань, хотя в то же время и с вполне зрелыми формами, большими наивно распахнутыми глазами и длинными, как говорили, "от самых плеч" ногами. Вокруг нее стали виться, как мухи над медом, мужчины всех возрастов и рангов. Вот уж поистине "любви все возрасты покорны"!
Оксана, так звали новую сотрудницу отдела, была неглупа, вела себя независимо, легко и непринужденно, от ухаживаний не уклонялась, но умело держала дистанцию. Когда Николай входил в комнату, где она сидела с другими программистами, она смотрела на него каким-то почти отсутствующим взглядом, будто глядя сквозь него. У нее не было для него какой-то особой улыбки, которой встречали его другие женщины, пытаясь обратить на себя внимание Николая.
Николая это заинтриговало, но он, следуя своим принципам, не делал никаких шагов навстречу, следуя старому рецепту классика: чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей. Он, правда, не до конца был, согласен с Пушкиным: нужно не "меньше любить" женщину, а оказывая ей внимание, не навязываться ей, тогда она сама полетит, как мотылек на огонек.
Однажды на какой-то отдельской вечеринке у кого-то в гостях Николай вышел на балкон подышать. Чудесный летний вечер будто обволакивал теплой нежностью . Лишь иногда легкий ветерок доносил едва уловимые запахи чего-то цветущего. На небе светили крупные летние звезды, прямо как на знаменитой картине Ван Гога. Спустя некоторое время, на балкон вышла и Оксана. Она вышла с сигаретой в руке и спросила, нет ли у Николая зажигалки. Тот в ответ заметил, что зачем же такая молодая и обворожительная женщина курит, что надо от этой вредной привычки избавляться, хотя бросить курить, конечно, трудно особенно женщине. На это Оксана ответила:
- Вы думаете, что это так трудно - бросить курить? - спросила она, тут же размяла сигарету и бросила ее с балкона вниз.
- Знаю, знаю - это не трудно... Еще Марк Твен говорил, что нет ничего проще, чем бросить курить... Он это проделывал сотни раз!
- Не знаю, как ваш Марк Твен, но я всегда добиваюсь того, чего хочу. И если я сказала, что я бросила курить, то считайте, что я уже бросила!
- Неужели вот так сразу и навсегда? - с иронией спросил Николай.
- Да вот так - и сразу, и навсегда! А вообще здесь стало прохладно. Кстати, у вас ведь есть машина? Не подбросите ли меня до дома, а то уже поздно и я боюсь, что моя мама начнет волноваться.
- С превеликим удовольствием!
- Только давайте уйдем по-английски и поврозь. Не хочу, чтобы кто-нибудь это заметил - страшно не люблю сплетен.
Они так и сделали, когда некоторые из гостей уже стали уходить: одной из первых ушла Оксана, а спустя некоторое время распрощался с хозяевами дома и Николай. Когда он уже подошел к машине, то огляделся, ища Оксану, и тут же она вышла из-под тени росшего у подъезда дерева в своем черном элегантном платье в обтяжку, которое хорошо маскировало ее в темноте. Они сели в машину и поехали. До дома они доехали минут за двадцать, оба всю дорогу молчали.
Когда они вышли из машины, Николай, прощаясь с Оксаной, попытался обнять ее и поцеловать, но она категорически отстранилась, сказав:
- А вот этого, пожалуйста, не надо! Спокойной ночи. - И шмыгнула в темь своего подъезда.
Николай, ухмыльнувшись, сел за руль, но тронулся не сразу. Он подумал, что, может, жизнь подарила ему все же, наконец, какое-то лекарство для выживания? Ведь нельзя же жить одними воспоминаниями и топить свою грусть по несостоявшейся любви в случайных встречах с женщинами... А что если вдруг эта молодая и красивая осчастливит его? Правда, как ее завоевать: она с таким норовом!
На следующий день он нашел у себя на столе в кабинете конверт. Открыв его, он обнаружил записку: "Вчера я была немного резка с Вами, не сердитесь. Мой домашний 149-17-83. Позвоните, пожалуйста, около 9 вечера. О."
Он подумал, что казалось бы, он получил то, о чем еще вчера чуть ли ни мечтал... Но почему же его буквально тут же охватили какие-то сомнения, колебания? Тем не менее, он весь день ловил себя на том, что с нетерпением поглядывал на часы. Едва дождавшись девяти вечера, он позвонил Оксане по оставленному ею номеру.
- Николай Семёнович? - даже не дожидаясь того, как он первый скажет хотя бы слово, спросила Оксана. Он сразу понял, что она ждала его звонка.
- Да, это я. Здравствуйте, Оксана...
- А мы с Вами сегодня уже здоровались на работе, - она хихикнула. - Знаете, я попросила Вас позвонить, потому что девушке как-то неудобно первой звонить мужчине да к тому же еще и начальнику...
- Ничего, ничего, это нормально.
- Я хотела извиниться за, возможно, резкие свои слова...
- Ну, что Вы, Оксана! Это я должен просить у Вас прощения за свое вольное поведение. Но честное слово, я вовсе не хотел Вас обидеть или оскорбить.
- У меня есть предложение: если Вы свободны во второй половине дня в выходной, давайте встретимся в пять на Набережной Шевченко около касс речного трамвая. Этот вчерашний инцидент надо как-то сгладить...
- Хорошо, я буду Вас ждать в условленное время.
* * *
В воскресенье Николай приехал к кассам на набережной ранее назначенного Оксаной срока, но она уже ожидала его. Она была в джинсах и кроссовках, на ней была модная кофточка с воланчиками. "Хорошо, что я прихватил спортивную курточку, - подумал Николай. - Эта модница продрогнет на воде, как цуцик".
Они поздоровались, потом Николай купил билеты, и они стали поджидать очередной речной трамвай. Когда они шли к пароходику по настилу, тот качнуло волной, Оксана, шедшая впереди, неловко пошатнулась, и Николай уверенно подхватил ее под локоть. Она повернулась к нему с извиняющейся улыбкой и поблагодарила его. Народу на кораблике было немного, хотя погода стояла замечательная, и Николай подумал, что Оксана здорово придумала прокатиться по реке.
Он катался на таком трамвае только в детстве, когда Юркина мама собрала гурьбу ребят во дворе их дома и предложила всем покататься по Москве-реке. Коля согласился только потому, что Аня тоже собиралась поехать, правда, в последнюю минуту она пришла и сообщила, что мама ее не пускает. Ему вспомнилось, что поездка ему тогда не понравилась, была она очень длинной и неинтересной.
Оксана повела Николая на корму, где они сели на заднюю лавочку. Разговор шел о всяких пустяках. Вскоре солнце стало греть все меньше и меньше, от воды потянуло холодком. Николай заметил, что руки Оксаны покрылись гусиной кожей. Он взял свою курточку, которую держал на коленях, и накинул ее Оксане на плечи, на что та благодарно кивнула и даже что-то смущенно пробормотала. Николай задержал свою руку на ее плече, но она как бы уклонилась плечом, посмотрела на него и сказала: "А не пройти ли нам лучше вниз, где не дует ветер?"
Они пошли в нижний закрытый салон, где выпили немного горячего чаю и согрелись. Теплоходик, заканчивая свое кругосветное путешествие, подошел к причалу. Оксана с Николаем сошли на берег и пошли вдоль реки.
- Может, пойдем в кино? Сейчас в "Ударнике" фестиваль французских фильмов, - сказал Николай.
- Ну, что ж, я с удовольствием посмотрела бы еще раз "Мужчину и женщину". Я могу этот фильм смотреть тысячу раз!
- Я тоже.
По странному совпадению, на ближайшем сеансе шел как раз фильм "Мужчина и женщина", на который билетов, конечно же, не было. Но тут подвернулся какой-то парень сомнительного вида и спросил негромко: "Билетики нужны? За червонец два отдам". Николай достал десятку и взял билеты. Он знал, что барыга заломил немыслимую цену, увидев мужика с молоденькой девушкой, но сегодня он отдал бы и четвертной - куда денешься!
В кино, когда они сели на свои места, и начался фильм, Николай своим плечом прижал легонечко плечо Оксаны, но она аккуратно высвободилась и положила руку на ручку, разделявшую их сиденья. Они соприкасались только кончиками локтей.
Николая эта ситуация стала даже увлекать: впервые за много лет он попал в положение, когда его отвергают! Он вспомнил про "чем меньше... тем легче..." и подумал, что, возможно, Оксана именно этим оружием и завоевывает его! В Николае проснулось давно забытое желание, та страсть, какую он не испытывал с юности, когда кровь бурлила иногда и без явного повода.
После кино, когда они вышли на улицу, Николай чувствовал, что лицо его горит, он терял контроль над собой... Оксана, засучив рукава куртки, с которой она так и не расставалась весь вечер, посмотрела на него и спросила, с лукавой улыбкой:
- Вы не простыли на теплоходе, Николай Семенович?
- Нет, нет... Знаете, Оксана, зовите меня просто Николай. На работе - это другое дело, а здесь...
- Хорошо, Николай... - сказала немного смущенно, как ему показалось, Оксана.
Когда он довез ее до дома на такси и вышел, чтобы попрощаться, Оксана по-мужски пожала ему руку и сказала: "Спасибо вам, Николай, за прекрасный вечер..." Потом она неожиданно поднялась на цыпочки, чмокнула его где-то между губой и носом и, повернувшись, быстро пошла, почти побежала в свой подъезд.
Через несколько дней Оксана позвонила Николаю домой и, видимо, смущаясь, сказала ему:
- Николай, хотите, приходите ко мне на часочек, попьем чаю. Моя мама ушла к подруге на день рождения и будет только около половины одиннадцатого. Хотите?
- А это удобно?
- Неудобно только на потолке спать - одеяло сваливается! - Не задумываясь, отпарировала Оксана, а помолчав, добавила. - Дом вы знаете, третий этаж, квартира 17.
* * *
В половине девятого он уже звонил в дверь ее квартиры. Оксана встретила его в простеньком, но, тем не менее, элегантном домашнем платьице. Николай вошел в квартиру и огляделся: в столовой комнате стояла "стенка" с неизменным хрусталем и безвкусными фарфоровыми статуэточками, вывезенными, по-видимому, после войны из Германии; над круглым обеденным столом висела несколько вычурная люстра с хрустальными висюльками; на стене над диваном без спинки висел гобелен с какими-то пастушками и овечками. В "красном углу" сиротливо ютилась иконка, из оклада которой как-то стыдливо выглядывала Богоматерь с младенцем на руках.
Заметив, что взгляд Николая остановился на иконе, Оксана сказала:
- Это вообще-то, мамина комната... А вот это моя, - сказала она, открывая дверь в следующую комнатку и зажигая свет.
В Оксаниной комнате стояла кровать с никелированными спинками и небольшой письменный стол, над которым висела полочка с несколькими книгами по программированию.
После этой коротенькой экскурсии, Оксана провела Николая на кухню, где на маленьком кухонном столике уже стояли две чашечки тонкого фарфора и хрустальная вазочка с малиновым вареньем.
Они пили чай, болтая опять о пустяках. Когда стенные часы в столовой пробили десять, Николай стал нервничать и собираться домой. Оксана не удерживала его. Уже у входной двери Николай, прощаясь, поцеловал ей руку, что она восприняла как обычный светский жест без всякого сопротивления.
- Теперь очередь за мной! - сказал, уже уходя, Николай. - Надеюсь не откажете в визите?
- Посмотрим, посмотрим... Ну, спокойной вам ночи!
* * * * *
Ночь у Николая спокойной не была. Он все ворочался и думал, что же с ним происходит? В течение этих нескольких встреч он упивался молодостью Оксаны, ее упругим телом, каждое прикосновение к которому вызывало у него сладострастные желания. Ее лицо, ее улыбка, ее глаза - все это было так прекрасно. К тому же ему импонировали ее недоступность и чистота поведения... При этом он чувствовал, что и он ей далеко не безразличен. Отпугивала его только ее молодость, она была слишком молода - лет на пятнадцать моложе его: ей было не больше двадцати одного- двадцати двух. И еще, конечно, то, что она работала у него в отделе...
Николай встал, выпил лошадиную дозу снотворного, завел будильник, которым обычно никогда не пользовался, и через какое-то время заснул глубоким, но при этом тревожным сном. Он редко видел сны, но в эту ночь сны его преследовали. Когда он утром, по звонку, проснулся, в голове остались лишь какие-то неясные обрывки: Аня, Ада и Оксана перемешались у него в какую-то фантасмагорическую персону, которая меняла лица, гримасничала, плакала, дразнила, угрожала... От этого ночного кошмара он встал с разламывающейся от боли головой и нехотя - впервые за много лет безо всякого желания - поперся на работу.
* * * * *
Как только Николай ушел, вернулась мать Оксаны. Она была не очень старая еще женщина с несколько вульгарно подкрашенными губами и бровями, щеки горели от неумело наложенных румян.
- Ну, как твой ученый? - спросила она прямо с порога дочку.
- Нормально...
- Что значит нормально? Что-нибудь получается?
- Мама, вы не понимаете, он мне по-настоящему нравится. Мне трудно играть с ним в игры... - сказала Оксана, называя свою мать "на вы".
- Ну, он хоть поцеловал тебя разочек? Не зря же я до десяти по улице шлындрала, пока ты мне в окне знак не показала, что могу домой иттить.
- Нет, мама. Он только прощаясь, руку мне поцеловал...
- Знать переборщила малость! Ты целку-то из себя строй, да не забывай, что мужику без ентого дела никакая баба не нужна! Ну, следующую-то свиданку назначили?
- Он пригласил к себе...
- Ну, и с богом, доченька! Смотри не оплошай! А то смотри, какая баба - и ногастая и сисястая, а так в девках и проходишь! А мужик-то он справный, я на улице-то его, чать, оглядела!
- Мама, ну что вы... Зачем вы так грубо...
- А что, думаешь, папаньку-то тваво - царствие ему небесное! - просто было словить? Под полковника любая медсестра легла бы, а он меня выбрал! Это как у нас девки говорили - не жди подмоги, раздвигай ноги. Вот так-то.
- Ну, я же не могу его силком заставить меня полюбить. Ведь сейчас все по-другому, не так, как у вас было...
- Думашь, мужики что ли переменились? Мой-то семейный был, а я ему говорю: "Ванечка, соколик мой ненаглядный! Забрюхатела я от тебе, что деять-то будем?" Так он семью-то свою и бросил!
* * *
Полночи пролежала Оксана с открытыми глазами, все думала: "А может, мать права? Ну, вьются вкруг меня эти мухи помойные, у них у всех одно на уме, а тут - человек порядочный, ученый, с хорошей зарплатой. Ну, разве в возрасте дело? Но все бабы говорят, что в постели он силен! И откуда это всё они знают, он же ни на кого внимания даже не обращает!А может, и полюблю его еще по-настоящему - он мужик видный, симпатичный. Да о чем это я? Ведь я же и так в него уже по уши втрескалась! А в голове все еще маменькины разговоры звучат: "ученый", "с зарплатой", "староват", - почти вслух передразнивала она свою мать. - Все это ни при чем, все это ни при чем! Может, это и есть мое настоящее счастье?"
* * *
Однажды Анна Ивановна сказала дочке:
- Ксанка, смотри, твой Колечка поматросит да бросит тебя. Они все мужики такие: им бы целину потоптать да дёру дать. Ты что думашь, я-то сваво как заманила? Неужто, я бы и взаправду забеременела от прохожего молодца? Нет, я удочку закинула, испугала его, а когда уж поняла, что он готов меня принять с ребеночком, тогда и зачала от него. Он, конечно, в запарке-то да в делах штабных и не посчитал, что ты на полтора месяца родилась позже!
Оксана не любила советы матери, но в этой маленькой семье был такой домострой, что послушание в нее, видимо, в прямом смысле вколотили еще сызмальства.
* * *
Николай, накануне прихода к нему в гости Оксаны, расстарался, приводя в порядок свое холостяцкое жилище. Собственно, какая там уборка? В гостиной у стены при входе в комнату располагался небольшой диван старого образца, с валиками и спинкой; посреди комнаты стоял средних размеров круглый обеденный стол, окруженный четырьмя венскими стульями; и другой стены у двери в спальную стоял бельевой комод, над которым висела репродукция в натуральную величину картины Амадео Модильяни "Сидящая ню"; небольшая этажерочка с альбомами репродукций, в основном любимых Николаем импрессионистов; на маленьком журнальном столике стоял аквариум с красными живородящими рыбками - меченосцами... Вот собственно и вся нехитрая мебель. Да, еще на подоконнике стояли квадратные горшочки с кактусами.
Верхнего света Николай не любил, предпочитая два неярких бра, которые были установлены на стене по обе стороны дивана.
В спальне - маленькой второй комнате - стоял прямо на полу широченный пружинный матрас, рядом стоял двухтумбовый письменный стол с настольной лампой с зеленым стеклянным, кажется, еще довоенным абажуром ("как у Сталина"), да стул. Стоял еще длинный, во всю стену стеллаж с книгами - половина с художественными, а половина - с техническими и математическими.
Когда все в квартире было приведено в божеский порядок, Николай пошел к метро встречать Оксану. Она появилась с небольшим букетиком полевых цветов - ромашки, васильки, ржаные колоски... Явно смущаясь, она подошла к нему и тихонько поздоровалась. Николай взял ее осторожненько под руку и повел к своему дому, который был не так уж близко от метро. Спустя какое-то время, Оксана уже весело о чем-то щебетала, но он слышал только ее голос, совершенно не вслушиваясь в слова. Почему-то ему представилось, что он молодой, двадцатилетний, а рядом с ним идет Аня и немножко виснет у него на руке и что-то говорит ему, а он от несбыточного счастья теряет голову...
Но вдруг Николай услышал, как Оксана говорит ему:
- Да вы меня не слушаете, Николай! Наверное, все продолжаете решать свои математические задачи? - и она улыбнулась ему так, как никогда не улыбалась до этого - мягко и очень как-то по-дружески.
Он мгновенно пришел в себя, что-то пробормотал невнятное, но немножко прижал ее руку своим локтем. На этот раз она не противилась...
Когда они вошли в его квартиру, Оксана первым делом сказала:
- Ну, показывайте свои владения!
Николай включил бра в гостиной комнате, Оксана спросила:
- А это чей портрет? Твоей первой жены? Красивая!
- Это картина Амадео Модильяни, замечательного художника начала века...
- Это оригинал?
- Нет, конечно! Это просто очень хорошая репродукция в натуральную величину. - Сказал Николай, а сам подумал: Ну, вот! Еще одна Галатея досталась на мою долю!..
Потом он открыл дверь в спальню, включил настольную лампу, залившую все неярким зеленым светом. Оксана, стоя в дверях, воскликнула, глядя на пружинный матрац, лежащий на полу:
- Ой, какая замечательная кровать! С нее и свалиться на пол невозможно!
После беглого осмотра квартиры, они сели к столу. Николай откупорил бутылку полусухого шампанского, налил в высокие хрустальные бокалы. Единственная роскошь, которая у него была - это коньячные рюмки да бокалы для шампанского.
- За вас, Оксана!
- А давайте выпьем на брудершафт: ведь так неудобно общаться "на вы", а на работе будем, как и раньше... Хорошо? - спросила Оксана.
- Отлично. - сказал он и почувствовал, как бешено колотится его сердце.
Они встали рядом, лицом к лицу, перекрестили руки с бокалами и маленькими глотками начали пить шипучую жидкость. Оксана через край бокала смотрела своими глазами лани ему в глаза. Вот бокалы и пусты... Она потянулась к его губам своими полураскрытыми губами, закрыла глаза, и они слились в долгом поцелуе. Тело Оксаны вдруг обмякло, Николай держал ее почти на весу, прижав ее к своей груди. Тепло ее тела проникало в него... Но вот она пришла в себя, одернула задравшуюся на спине кофточку, поправила волосы, и Николай нежно опустил ее на стул. Наступила минута неловкого молчания. Первая заговорила Оксана:
- Я совершенно не могу пить шампанское: оно так резко ударяет в голову. У меня до сих пор все вращается в глазах!
- У меня тоже... - Улыбнувшись сказал Николай.
Они посидели еще немного за столом, поговорили о чем-то незначительном. Потом Оксана вдруг встрепенулась:
- Николай, давай потанцуем? У тебя есть Джо Дассен? Я его обожаю!
- Есть, есть... Сейчас поставлю!
- И погаси эти дурацкие бра, нам хватит света и от аквариума.
Они танцевали молча. Она прильнула к нему всем телом. Он чувствовал, как она упирается в него теплым, мягким животом, ее ноги проникали между его ногами, она глубоко и взволнованно дышала, и с каждым ее вздохом он ощущал сквозь рубашку два упругих бутона ее груди...
Когда они, танцуя, оказались на пороге спальной, дверь в которую была открыта, Оксана шепотом сказала Николаю:
- Коля, поцелуй меня...
Он стал целовать ее, как безумный. Она, пылко отвечая ему, неловкими движениями освободилась от своей кофточки и стала расстегивать пуговицы на его рубашке...