Аннотация: 2. Один из детей Холокоста. 3. Из интервью с Якубом
2. Один из детей Холокоста [1]
Я родился Варшаве в 1929 году. Наша семья, отец Арон, мать Рива, я и мой младший брат Имек до сентября 1939 года жили в Варшаве по адресу улица Зелазна, дом 42. Мои родители были школьными учителями.
Зимой 1939 года, когда немцы оккупировали Варшаву, отец нелегально перешел на территорию, занятую Советской Армией. Он опасался преследования со стороны немцев, не только как еврей, но и из-за его предвоенной профсоюзной деятельности, которая рассматривалась немцами как антифашистская. Имек и я с мамой остались в Варшаве.
В 1940 году Советский Союз начал массовую депортацию поляков из Восточной Польши в Сибирь и на Дальний Восток на принудительные работы. Отец из Ковеля, где он жил, был выслан в Новосибирскую область для работы в леспромхозе. Леспромхоз занимался лесоповалом и обработкой древесины. Условия там были необычайно суровые и многие умирали. Мы получили оттуда от отца только одну открытку. Это было летом 1940 года. С тех пор связи с ним не было. После войны мне удалось выяснить, что отец умер в 1943 году от истощения.
До ноября 1940 года, пока еврейское гетто в Варшаве не было полностью изолированно от остальной Варшавы, мы жили в нашей довоенной квартире. Моя мать работала санитаркой в госпитале в гетто на улице Лешно. Дом, в котором мы жили, был за пределами гетто. Вскоре нас принудительно выселили из квартиры. Прибыла женщина в сопровождении немецкого офицера и приказала нам покинуть квартиру в течение 24-х часов. Мы переехали к моей тете внутрь гетто по адресу Францисканская улица, дом 6. С этого момента мы уже не могли больше выходить за пределы гетто.
Средства для существования давала нам работа матери в обществе поддержки сирот и брошенных детей, а также продажа личных вещей. Какое-то время я работал курьером в школьном отделе Еврейской Общины, потом - разносчиком платежных листков. Все это время мы были на грани нищеты, жили с постоянным чувством голода. Проводимые оккупантами изменения территории гетто вынудили нас переехать к моему дяде - в дом на углу улицы Заменхофа и улицы Ниска (Заменхоф - создатель языка Есперанто).
Когда началась депортация евреев, мы прятались в одном из чердаков с окном на площадь Умшлагплац, откуда вывозили Варшавских евреев в лагерь смерти в Треблинке. Через окно мы могли наблюдать за теми ужасами, которые там происходили. Я помню, как моя мама увидела, что Януша Корчака, которого она знала лично, с его воспитанниками увезли именно с этой площади. Один раз кто-то приоткрыл окно, и убежище начали обстреливать. Пришлось срочно бежать оттуда.
Мы нашли новое убежище, в доме 24 по улице Заменхофа в комнате, двери в которую прикрывал тяжелый шкаф. Проникали туда через шкаф и его заднюю подвижную стенку.
В этой комнате нам удалось прятаться до конца первой фазы депортации. Все наши близкие родственники: две сестры матери с их семьями, две сестры и брат моего отца также с их семьями, которые не сумели удачно спрятаться, были отправлены в Треблинку.
Мы остались живы после первой фазы депортации, но совсем без средств существования. Я начал продавать сигареты. Покупал их у евреев, работавших вне гетто, по вечерам во время их возвращения в гетто. С утра до вечера стоял у входа в дом, где мы прятались, с несколькими пачками сигарет, которые продавал поштучно в течение дня. Заработок был мизерный, но давал возможность выжить мне и матери с братом. Моя работа была связана с большим риском: каждый, кто проживал в гетто и не работал на немцев (в основном вне гетто), находился на нелегальном положении и не имел права на жизнь. Безлюдные улицы непрерывно патрулировались, и часто слышны были выстрелы. Я прятался за входной дверью дома, высматривая нелегальных покупателей, страстная тяга которых к никотину вынуждала их выйти из своих убежищ. Постоянно возникали полные драматизма исчезновения людей, прятавшихся в чердачных помещениях и в заброшенных квартирах.
В этот период времени я поддерживал связь с группой движения сопротивления, которую возглавлял Лутек Ротблат. Группа входила в организацию АКИБА - консервативное еврейское сообщество, входившее в состав Боевой Еврейской Организации Варшавского Гетто. Я выполнял различные поручения, в частности, сообщал о появлении подозрительных лиц во время собраний группы. Однажды, представитель Лутека поручил мне установить слежку за Альфредом Носсигом, проживавшим в соседнем доме. Причину слежки я узнал лишь после того, как Носсиг был убит, так как являлся агентом гестапо.
Когда началось восстание Варшавского Гетто, мы стали прятаться в подвале дома на улице Заменхофа. Это был бункер со скрытым входом, в нем не было ни воды, ни электричества. Мы пережили в бункере дни, полные ужасных страданий. Здание над нами было охвачено огнем, дым проникал в наше убежище. Мы заделали все щели, чтобы не задохнуться от дыма. Температура в бункере постепенно поднималась. Мы лежали раздетые на полу в полной темноте. Ночью выходили из бункера в поисках воды и пищи, бродили среди горящих частей дома, буквально спотыкаясь о трупы людей.
В конце апреля 1943 года, наше укрытие, где пряталось несколько десятков людей, было обнаружено. Немцы применили слезоточивый газ и под дулами автоматов заставили всех покинуть убежище. Всех нас, с поднятыми вверх руками, погнали по улицам, охваченным по обе стороны пламенем горящих домов, в направлении площади Умшлагплац. Нас загнали в одно из помещений здания по улице Ставки. Неоднократно туда врывались пьяные украинцы из бригады Галицийской СС, убивали несколько первых попавшихся под руку ударами деревянных дубинок по голове. Угрожая продолжением убийств, они вымогали деньги и ценные вещи. Мы все изнемогали от жажды, так как за все время пребывания там были лишены питьевой воды. Несколько дней мы буквально валялись среди трупов и собственных экскрементов. Наконец, нас пригнали к железнодорожному составу. Нас заталкивали в вагоны и ударами дубин и прикладов утрамбовали настолько плотно друг к другу, насколько это было возможно. Время в пути длилось более двенадцати часов, и многие люди умерли. Поезд выгрузили на станции Люблин, и нас пешком погнали в концлагерь Майданек. По дороге в Майданек многие падали, охранники тут же пристреливали упавших. У меня во время марша разболелись ноги из-за того, что мама при выходе из бункера заставила надеть женские туфли на высоких каблуках, чтобы казаться выше ростом. Таким образом она, возможно, спасла мне жизнь. После прибытия в лагерь эсэсовцы произвели селекцию, и я оказался в колонне тех, кого направили на работы. Мама и брат попали в группу смертников. Они погибли в газовых камерах Майданека.
В Майданеке я провел более двух месяцев на участке 4, в бараке 19. Каждый день приходилось бороться за выживание. В июле 1943 года нас послали в лагерь Скаржиско-Камиенна работать на военном заводе. Я работал в отделении, где происходил демонтаж устарелых зенитных снарядов. Там я заболел тифом и оказался в группе отобранных для расстрела - один из способов уничтожения людей в этом лагере. Меня спас зубной врач Алтер Розенберг. Он заботился обо мне до самого конца пребывания в лагере и продолжал опекать после войны.
В августе 1944 года лагерь был эвакуирован, большая группа ослабевших и больных заключенных была расстреляна. Часть заключенных, в том числе и меня, отправили в концлагерь Бухенвальд. На следующий день после нашего прибытия "старые", в основном немецкие политические заключенные, организовали самосуд над теми, кто работал на немцев в лагере Скаржиско-Камиенна. Из Бухенвальда меня отправили в Германию, в лагерь в Шлиебене. Там я снова работал на военном заводе. Из-за гнойных ушибов и порезов на ногах я попал в лагерный лазарет. Бельгийский доктор, политический заключенный, продержал меня какое-то время там, а потом оставил в лазарете на подсобных работах.
За несколько неделей до окончания войны лагерь был ликвидирован, а еврейских заключенных переправили в Терезин. В Терезине я был освобожден в мае 1945 года Советской Армией.
После войны меня поместили в детдом в Хеленовке около Лодзи, там я поступил в гимназию. Несколько месяцев я провел во Франции и в Бельгии, а позже поселился в Варшаве вместе со своим дядей по линии отца, который после войны вернулся в Варшаву из Советского Союза.
В 1955 году я окончил Московский Энергетический Институт. После окончания института работал в Польской Академии Наук. Подготовил и защитил сначала кандидатскую, потом и докторскую диссертацию в Варшавском Политехническом Институте. В 1976 году получил звание полного профессора.
3. Из интервью с Якубом по Скайпу 19 ноября 2009 г.
Марлен: Я, как и большинство наших с тобой сокурсников по институту, знал, что во время войны тебя отправили в концлагерь. Но я не мог себе представить, через какие муки пришлось пройти подростку, а затем и юноше, Якубу Гутенбауму. Как-то не приходилось с тобой
разговаривать на эту тему.
Якуб: Действительно, я не склонен был делиться, обсуждать подробности.
Советский Союз, особенно в то время, был не той страной...
Марлен: Поневоле ставлю себя на место подростка Якуба. Я точно не смог бы выдержать эти испытания. Что дало тебе силы пройти через ад?
Якуб: Не знаю ответа. Сам себе задаю этот вопрос. Наверное, 90% - счастливый случай.
Марлен: Может быть, как-нибудь соберешься и напишешь заметку?
Якуб: Писать об этом подробно нет сил.
Марлен: Как сложилась твоя личная жизнь?
Якуб: Я женился, у нас с Иреной один сын Адам и один внук.
Марлен: В этом году тебе исполнилось восемьдесят лет. Извини за некорректный вопрос, но как тебе удалось после того, что ты пережил, дожить до такого возраста? У меня нет точной статистики, по моим наблюдениям, многие бывшие узники концлагерей доживают до весьма преклонного возраста. Что это? На время нечеловеческих условий их внутренние часы как бы останавливались?
Якуб: Не знаю, что сказать. Может быть, у кого-то из узников останавливались часы, у большинства все останавливалось, в том числе и сердце. Несомненно, крепкий организм помогал выжить.
Марлен: Я слышал, что ты занимался проблемойХолокоста.
Якуб: В 1991 году я организовал общественную организацию
"Дети Холокоста". Девять лет был президентом этой организации.
В настоящее время я его почетный президент.