Усков Владимир Петрович : другие произведения.

Эпс

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    История вымышленного бога

   ЭПС
  
   История вымышленного бога
  
   Часть первая
  
   "Слово написанное - смерть слову сказанному.
   Человек пишет, опасаясь своей забывчивости. Но человек и забывает то, что нужно забыть. Вечное же останется навечно у человека в разуме и душе. Писать слово нужно на душах людских, и тогда оно не пропадет на иссохшем пергаменте. Белый человек будет же ходить и говорить, и его будут слушать. И в этом будет жизнь его слов и сила его дел. И потому за ним пойдут многие... Кто пойдет за куском пергамента, покрытого непонятными знаками? Кто поверит куску ломкой кожи?... Человек живет и умирает, и сказанное ему, что будет вечным и важным для него, он передаст другим...
   Я, Эхай, младший жрец, служитель архива, убиваю этой записью веру в Белого Человека в людях. Почему я так поступаю? Возможно, потому что сам верю ему...
   Как жаль, что большинство жителей Авдерта не умеют писать. Было бы меньше бед, нынешних и грядущих"
   Архив Ордена Жрецов-Воинов. Храмовая Гора.
  
   Солнце поднялось над скалами высоко и уже с раннего утра нещадно палило равнодушный ко всему камень. Пот стекал по неподвижному лицу стражника. Прищурясь зоркими серыми глазами он следил за ущельем, раскинувшимся глубоким темным пространством у его ног. Мельком провожал пролетающих низко над камнями астиаров и ползущих, подобно быстрому серебристому ручью, небольших и молодых змей. Астиары с гортанным резким криком пикировали на змей, и те с неслышным шипением бросались навстречу или быстро исчезали под камнями. Эта однообразная бесподобная игра иногда заканчивалась тем, что неудачливую змею хватал когтями астиар и с торжествующим возгласом взмывал с добычей под самые редкие перистые облака. Изредка пробегали расторопные и настороженные кинкры. Увидеть их было трудно, они мелькали юркими темно-серыми тенями среди щебня, избегая роковых встреч и со змеями, и с астиарами.
   Гидвурт не выдержал, перекинул тяжелое копье в другую руку, чуть лязгнув тусклой кольчугой, и вытер набегавший на глаза пот. Едва заметная в скалах дорога вилась по ущелью. Иногда поднималась легкая пыль от трепета приземляющихся астиаров, хищно нападающих на потенциальную добычу. Гидвурт отхлебнул глоток горячей воды из кожаной фляги у пояса и вполголоса вознес молитву Расту - хранителю воинов и вновь вперился взглядом в ущелье.
   Еще два часа ему оставалось стоять на карауле. Полуденная смена - самая трудная. Куда легче ранним утром или вечером, когда прохлада легкого ветра овевает лицо. Гидвурт уже мечтал о мясной похлебке и лежанке в прохладной полутемной каменной казарме, на которую он упадет, усталый и насытившийся, полный удовлетворения от своей прошедшей без происшествий смены, и проспит в сладостном покое свои законные четыре часа. После сна - занятия с младшим жрецом Артизом по познанию божественности мира. Потом работа по гарнизону при вечерней прохладе, которую он с легкостью души и тела исполнит, и новая смена в караул уже под самое утро. Самый опасный час. Но до него еще далеко.
   Гидвурт улыбнулся своим простым мыслям простого человека. Но через пару секунд лицо его нахмурилось. Он вспомнил о своей молодой супруге, оставленной им на три месяца положенной службы, на ферме у храма Тарнуна над крутым высоким обрывом, откуда открывался потрясающий вид на презренное бескрайнее море. Как она там? Не прельстилась ли на любезные домогания жреца Кирна, этого толстого похотливого подлеца, не дай Кирус Хитрый и Небесный мои мысли в жертву Всеведущему Аратону - Мстителю.
   Гидвурт с тяжелым вздохом склонил свою голову и увидел прямо у своих ног прячущуюся змею. Пнуть? Но тогда покарает Тардиз - Змей. И кишки незадачливого стражника тогда превратятся в змей и сожрут его в назидание более благочестивым авдертинцам. Нельзя. Гидвурт перехватил поудобнее копье и отошел на несколько шагов в сторону. Змея, переливаясь серебристой чешуей на солнце, с тихим и злобным шипением уползла за осколок скалы. Астиары протяжно визжали, кружа высоко над головой стражника.
   Гидвурт выкинул все смущающие мысли из головы, проговорил про себя молитву охранителя и, как учил рыцарь Гиберн, задержал дыхание и мысленно наполнил свое тело светом божественности. Теперь стало все ясно и понятно. Теперь Гидвурт, землепашец и мелкий землевладелец из окраинного округа Великого Авдерта, стал опять воином, душой и телом. И это продлится еще месяц и четыре дня, оставшихся от срока его нынешней службы у рубежей, защищающих Великий Авдерт от бесноватых и диких кочевников необъятной саванны, простирающейся на многие и многие неизведанные веданги за скалами. Да и не к чему об этом знать, потому что над этими уныло плоскими землями не лежит благословение Сиурта - Верховного Владыки всех богов и духов, Держателя и Хранителя земель и мощи Великого Авдерта.
   Гидвурт напряг все мышцы тела и сжал копье. Сейчас он был готов убить любого кочевника, попытавшегося осквернить своим присутствием пределы Великого Авдерта.
  
  -- Сам Кирус Хитрый, покровитель предприимчивых любовников, придумал военную службу на рубежах для мужчин простонародного сословия! Тогда в отсутствие законных мужей мы, освященные добродетельным Хармуоном - духовным отцом жречества, имеем возможность со всем пылом благословить славных и прекрасных дочерей Авдерта!
   Произнеся свою напыщенную тираду, довольный Кирн приподнялся на ложе, обнял стройный стан Эрилии, супруги Гидвурта, и запечатлел долгий и горячий поцелуй на ее соблазнительной мягкой ягодице. Молодая женщина звонко рассмеялась. Кирн, пыхтя и охая от желания, притянул Эрилию к себе, но та игриво отбрыкнулась и соскочила с ложа.
  -- Что ты мне принес, служитель божественного и раб любви?
   Она, матово сверкая в пробивавшихся в комнату солнечных лучах своим голым точеным телом, прошлепала босиком по каменным плитам к окну. Теплый приятный ветер обдал ее упругие груди и рассыпал каштановые волосы по восхитительным плечам.
  -- Не оскорбляй божественное во мне! - Весело вознегодовал Кирн, жадно наблюдая за ней. Жрец резво соскочил со смятой постели, порылся в своих смятых одеждах и вынул оттуда изящный браслет из серого металла, покрытый крошечными кусочками аспиета, сложенного в затейливый рисунок. Подрагивая своим полнеющим телом он полусогнувшись подошел к Эрилии и протянул ей безделушку в шутливом поклоне. Женщина взяла браслет, рассмотрела и надела на руку, любуясь отсветом множества мелких полупрозрачных камней на солнце. Кирн, стоя на коленях, обнял ее горячие бедра.
  -- Что же желает такой достославный жрец от такой низменной простолюдинки?
  -- Дай изведать твое тайное тепло, попробовать твой сок любви!
   Женщина присела на подоконник и развела ноги. Кирн жадным ртом приник к ее телу. Эрилия наслаждалась подаренной драгоценностью и пением птиц в утреннем небе, сладостными порывами ощущая движения жреческого языка в себе.
   Через полчаса вспотевший и уставший Кирн скатился с распластанного тела Эрилии и надел свою жреческую тогу. Немного отдохнув, Эрилия тоже оделась и пошла вслед за Кирном. У дверей храмового двора жрец, быстро оглядевшись, привлек женщину к себе и одарил ее влажным и страстным поцелуем на прощание. Он пообещал молчащей Эрилии еще подарков в следующую скорую встречу. Наскоро сотворив благословение, Кирн удалился в храм. Женщина вытерла со своих губ жреческие слюни и медленно пошла узкой тропкой среди нагромождения скал вниз, к своей ферме. По дороге браслет заранее сняла и спрятала в мешочек под подолом платья. Оглянулась на Тарнун, высокий темно-серый храм на скале, который только что покинула, быстрым жестом поправила пояс и отряхнула юбку. Теперь она спешила домой.
   Ее встретила высокая сумрачная женщина. Если бы не ее благородная осанка и стройная фигура, то ее можно было принять за старуху. Это была мать Гидвурта, мужа Эрилии, Асмиела. Эрилия молча стояла перед ней, уперев взгляд своих золотистых глаз под ноги и теребя подол своего платья. Асмиела мрачно рассматривала в течение долгой томительной минуты молодую женщину, и, не сказав ни слова, ушла в хижину. Эрилия поправила волосы под косынкой, обошла хижину и вошла во двор. Она схватила со скамьи большую плетеную корзину и села под кусты равтила собирать темно-зеленые ягоды.
   Асмиела через некоторое время вышла во двор и посмотрела на старательно занятую Эрилию.
  -- И что ты скажешь Гидвурту, когда через месяц он вернется со службы?
   Голос стареющей женщины был низок и приятен на слух. Но трудности проходящей жизни напитали его нотками горечи.
  -- О чем вы, дорогая матушка?
   Эрилия посмотрела на нее невинным открытым взглядом своих прекрасных глаз.
  -- Ты сама знаешь, дорогая дочь. - Испытанную за долгие годы душу Асмиелы было невозможно поколебать чьим-то притворным простодушием.
   Эрилия отвернулась к кусту и глухо произнесла:
  -- Ему не зачем знать.
   Она достала из-под подола браслет и протянула Асмиеле.
  -- Этого хватит на подать?
   Асмиела равнодушно посмотрела на изделие в руках Эрилии.
  -- Хватит... Если так подати платить, то доведется тебе жить на берегу с презренными и есть их гадкую рыбу, отдаваясь за это проклятым рыбакам.
  -- Гидвурт меня любит?
   Асмиела тяжело вздохнула, посмотрела на Эрилию и отвернулась.
  -- Он не узнает... Скорее бы дети у вас появились... Свои.
   Старая женщина ушла в хижину и молча принялась за свои бесконечные дела.
   Эрилия отнесла полную корзину ягод на скамью у хижины, таясь яркого света солнца и чужих любопытных глаз, залезла в яму с теплой мутной водой и, раздевшись, старательно вымылась травяным настоем.
   Днем она в чистом платье и легкой лучезарной улыбкой на милом свежем лице сходила в лавку, где продала браслет ростовщику, и сразу же зашла в госперон к комунту, административному начальнику села и прилегающих ферм, где расплатилась с налоговыми долгами.
   На обратном пути Эрилия зашла в сельский храм, где за два истертых ситерта положила к изваянию Орихилы-Матери пучок синих цветов и прошептала молитву, прося ее о милости, милости единственной богини-женщины в священном сонме богов-мужчин, единственной покровительницы женщин Великого Авдерта. Она просила ее благословения и защиты за себя перед мужем за свои деяния и помыслы.
  
   Еле слышный, но такой чужой и отчетливый звук заставил насторожиться. Гидвурт встал на одно колено и взял копье наперевес. Как учили. Посторонний звук нарастал, и стал едва различимым скрипом в шелесте ветра и воплях астиаров. Через минуту из-за скалы в ущелье выехала повозка, запряженная парой понурых кляч. На козлах сидел какой-то человек в серой мешковатой одежде, заунывно поющий что-то непонятное в такт скрипу медленно вращающихся деревянных колес.
   Стражник выпрямился и закричал во всю мочь:
  -- А-ай-я-я!!!
   Повозка остановилась, возница очнулся и спрыгнул на землю. Через две минуту Гидвурт услышал хруст катящегося щебня за спиной. Это выбежал дежурный отряд, десять человек во главе с молодым рыцарем Гильдиром. У рыцаря был меч, рядовые солдаты, как и Гидвурт, были вооружены копьями. Все вместе они побежали к стоящей повозке. Незнакомец повалился на землю, защищая голову от возможных ударов.
  -- Поганый кочевник! - Крикнул рыцарь и замахнулся мечом.
  -- Торговать! Торговать! - Завизжал с грубым акцентом лежащий и замахал руками.
   Стражники обступили его. Кочевник встал. Он оказался низеньким лысым стариком с морщинистым обветренным лицом. В руках держал островерхую шапку, грубо сшитую из кусков кожи.
  -- Чем ты, клянусь всеми справедливыми карами Аратона - Мстителя, низкий выродок безлесных пустот, собираешься торговать?!
   Рыцарь Гильдир был хмур и зол, как и подобает любому благородному в такой ситуации. Он сжимал в руке свое грозное оружие, всегда готовый убить жалкого иноземца.
  -- Золото! Золото! Лабруст!
  -- Покажи, животное.
   Кочевой торговец снял с пояса кисет и вынул из него кусочки золота и драгоценные камешки. Все это богатство сияло ослепительным светом в узловатых темных ладонях старика.
   Рыцарь резким жестом вложил меч в ножны и хлопнул кочевника снизу по протянутой руке. Все драгоценности полетели под ноги сверкающим дождем.
  -- Можешь ехать, отщепенец! - Приказал ему Гильдир, пока остальная охрана впопыхах собирала рассыпанные сокровища.
   Старик кивнул головой и побежал к повозке.
  -- Алтом, Кримис! Сопровождайте эту тварь до комунта. Головами ответите, если этот скот живым убежит от вас!
   Рыцарь посмотрел на Гидвурта, ссыпая в перчатку собранное стражниками золото и камни.
  -- И ты иди с ними! Твоя смена кончилась.
   Гидвурт пошел медленно за двумя стражниками и скрипящей повозкой. Спорить было крайне нежелательно. К его сожалению, желанный сон откладывался на неопределенное время. Одно только радовало его. Незаметно он подобрал два сверкающих лабруста и кусочек золота. Шагая за повозкой торговца, он мечтал о том, как преподнесет это несметное сокровище своей трепетной и нежной Элирии, когда вернется домой. Гидвурт тяжко вздохнул и нагнал катящуюся в гору повозку.
   Через полтора часа утомительного пути под солнцем по жарким камням, покрытым редкой и колючей зарослью, повозка и конвой прибыли к форту. Крепость высилась на берегу мутной речушки, на мощной скале. Казалось, сами стены выросли из скалы, вздымались прямоугольными башнями, покрытыми черными проемами узких бойниц. Дорога была зажата в узкой щели между фортом и каменным откосом. Вблизи дороги около стен форта бродили стражники, суетились крестьяне и работники, таская провизию в мешках и бочках. Наученные многовековым горьким опытом войны с кочевниками, авдертинцы каждую секунду были готовы к внезапному вторжению жестоких степных орд. И даже сейчас, когда со времен последнего набега прошло не менее семи лет, крепость находилась в отличном состоянии, стены были недавно основательно отремонтированы, и вышколенная стража зорко караулила на вершинах неприступных башен.
  -- Алгатрум! - Воскликнул кочевник при виде форта.
  -- Что ты говоришь, вонючий кинкр? - Откликнулся один из стражников, которого звали Кримис.
  -- Мой отец был здесь.
  -- Подох?
  -- Нет. Ваши дохли. Он брал Алгатрум.
  -- Поговори еще, дерьмо.
  -- Авслар!
  -- Что еще?
  -- Не дерьмо, Авслар я.
  -- Мне все равно, кто ты.
  -- Если не видишь человека, то сам не человек.
  -- Сейчас как ткну копьем, торгаш паршивый!
   Кочевник безразлично замолчал. Повозка остановилась у ворот крепости, и ее окружили любопытные крестьяне. Стражники лениво отгоняли их от кочевника, занятого переговорами со жрецом и рыцарем, вышедшими из форта. Он проворно сунул им взятку золотыми обломками, и те пропустили его в форт к комунту, совмещавшему в своей должности административную власть, местный трибунал и таможню.
   Гидвурт бродил вокруг повозки с грустным видом, изредка пинками отгоняя чересчур любознательных и надоедливых детей. Ему самому было очень интересно заглянуть в кибитку, но врожденное чувство дисциплины и уважения военному долгу и чужой собственности удерживали его от необдуманного поступка.
   Через полчаса степной торговец и комунт вышли к кибитке. Комунт, широкоплечий бородатый мужчина средних лет, с коротко остриженными седеющими волосами, хозяйским жестом откинул полог кибитки. Гидвурт мельком бросил взгляд внутрь повозки. Там стояли какие-то сундуки и бочки. Комунт с неожиданной резвостью запрыгнул внутрь и старый торговец, кряхтя и охая, залез следом. Они о чем-то вполголоса спорили, шарясь по багажу. Через несколько минут комунт вылез с мешком и ушел к себе, оставив кочевнику бумагу - разрешение на проезд и торговлю в разрешенных пределах Великого Авдерта.
   Торговец уже собрался ехать, но комунт вернулся, осмотрел пришлых стражников с рубежа, ткнул пальцем в Гидвурта и сказал:
  -- Едешь с ним до Золотых Ворот. Отвечаешь за него. Понял?
  -- Не смею перечить, господин комунт.
  -- Давай. А вы, - комунт посмотрел на Алтома и Кримиса, - валите обратно на границу!
   Стражники опешенно смотрели на сияющего Гидвурта.
  -- Ну и повезло же тебе, хлебоед! Божественный Кирус сегодня на твоей стороне!
  -- Смотри, не тискай сильно девок в Таларуне. Нам оставь!
   Алтом и Кримис откровенно завидовали случайному счастью Гидвурта.
   Улыбающийся во всю ширь лица, польщенный удачным стечением обстоятельств Гидвурт заскочил на козлы рядом с кочевником и помахал стражникам рукой. Повозка заскрипела и медленно двинулась мимо крепости по узкому ущелью в пределы Великого Авдерта.
  
   По дороге Гидвурт, после того, как радость по поводу отлучки с приграничной службы развеялась, вспоминал недавний случай, произошедший в казарме, около месяца назад.
   Тогда, во время осмотра помещения, где размещались солдаты, рыцарь Гиберн вместе со жрецом Артизом нашли деревянную фигурку - идол, покрытую белой краской. Они быстро определили хозяина этой вещи. Им оказался стражник Зиарг, флегматичный и улыбчивый коротышка, выходец из округа Хереура.
   Гиберн и Артиз, каждый по-своему, полчаса отчитывали бедного поникшего Зиарга перед строем стражников. В общем, мало кто точно знал, что значит этот маленький идол. Слухи о Белом Человеке не поощрялись властями и большинством воспринимались просто как детские сказки. Гидвурт тогда с большим любопытством молодого солдата смотрел на неприметного Зиарга и слушал речи начальников. За общими словами о недостойном поведении и плохом служении богам-хранителям Авдерта всплывали странные для чуткого уха вещи.
   Гиберн, широкоплечий, среднего роста мужчина с короткими с проседью волосами, стоял перед строем, одной рукой тыча в понурого Зиарга, а другой рукой, стуча в негодовании по пластинам кольчуги на своей груди, восклицал, глядя выпученными блеклыми глазами поверх неподвижных голов стражников:
   - Верить в Белого Человека?! Верить в того, кто сделает людей равными?!... О чем же ты думал, Зиарг, беря эту позорную вещь с собой? Что же, я, благородный рыцарь, буду носить за тобой, несчастным крестьянином, копье? Ты об этом мечтал, поклоняясь тайком своей крашеной кукле?!... Чтобы Артиз, мудрый служитель божественного, был равен с тобой перед Сиуртом? Чтобы умное и духовное богатство Великого Авдерта вляпать в грязь посредственности и глупости?... - Негодующему рыцарю не хватило дыхания, и он сделал длинную паузу, собираясь с силами для нового приступа своего праведного гнева. В эту минуту, все стражники боялись пошевелиться и издать хотя бы малейший звук, чтобы не пали потоки благородной ярости еще и на их головы.
   - Для вас, стражники Великого Авдерта, есть только два бога: Раст, дающий силу вашему оружию и отвагу вашему сердцу, и Сиурт - Владыка, дарящий победу. И этого вполне достаточно, чтобы с достоинством и пользой прожить всю жизнь!...
   После своей речи Гиберн отправил Зиарга в наказание на самые грязные и тяжелые работы. Идол был сожжен в камине гарнизонной кухни.
   Несколько дней Зиарга заставляли под присмотром таскать неподъемные камни для оборонительной стены, и он молчаливо и покорно выполнял эту трудную работу.
   Гиберн в поведении Зиарга усмотрел скрытую гордость, и, чтобы больше уязвить наказанного стражника, приказал ему вычищать выгребную яму. Зиарг не стал спорить, как на то надеялся рыцарь, и молча ушел на задворки казармы к яме.
   Утром Зиарг исчез. Быстро выяснилось, что он прихватил еще с собой копье и запас еды. Взбешенный Гиберн отправил несколько отрядов на поиски дезертира. Несколько дней искали Зиарга, но не нашли ни единого следа.
   Гидвурт, участвовавший в поисках, отбившись ненадолго от своей группы, случайно наткнулся на нишу между скал в двух ведангах к северо-востоку от гарнизона, и увидел на каменной стене грубо нацарапанную куском известняка фигуру человека. По контуру фигура была обведена засохшей кровью. Гидвурт знал, что на символическом языке какого-то нелепого и полузабытого культа значило, что человек, оставивший этот знак, готов убить любого, преследовавшего его.
   Гидвурт не стал говорить о своей находке никому. И после этого уже не отлучался в одиночестве от своей группы, умерив свои старания в поисках исчезнувшего Зиарга.
  
   Эрилия проснулась очень рано. Она лежала на жесткой постели, нежась в тепле и любуясь полуприкрытыми глазами на бледно-розовое солнце в окне, медленно всплывающее к сиреневым неподвижным облакам. В эту минуту ей вспомнился муж, Гидвурт, который любил ее будить мягкими ласками. Тогда она просыпалась нарочно медленно и, сладостно потягиваясь, с радостью ощущала теплые робкие губы и руки мужа на своем теле.
   Как это было давно, почти два месяца назад. Эрилия скучала по-своему молчаливому и сдержанно-нежному Гидвурту, с улыбкой вспоминая их первые дни любви.
   Но тут же всплыл в памяти Кирн, его обрюзгшее, обросшее мелкой рыжей щетиной, лицо. Улыбка сбежала с губ Эрилии. Она встала с постели, завернувшись в плетеную накидку. Утренний ветерок влажной прохладой щекотал ее открытые руки и шею, доносил с поля пьянящие запахи цветов и влажной травы.
   Эрилия вышла во двор и остановилась. Ее глаза с жадным тревожным интересом наблюдали за Асмиелой, занятой своим делом и не заметившей ее. Старая мать Гидвурта сидела около древнего сундука, вкопанного в землю около густых зарослей ривтила, и что-то усердно вытирала и вычищала.
   Не издав ни единого шороха, Эрилия осторожно подошла поближе и пригляделась. В руках Асмиелы была небольшая, выточенная из дерева фигурка человека. Асмиела старательно счищала с фигурки куски белой высохшей краски, при этом она что-то шептала и лукаво улыбалась, сосредоточенная на своей кропотливой работе.
   Немного постояв за спиной у Асмиелы, Эрилия тихо вернулась в полутемную хижину. Сегодня она впервые увидела содержимое этого загадочного сундука, строго охраняемого матерью Гидвурта, не допускающей к нему даже своего сына. Эрилия сначала попробовала узнать от Асмиелы о назначении этого сундука, но наткнулась на суровую отповедь, и после этого ни разу не пыталась выведать эту тайну от старой женщины. Сегодня ее любопытство было удовлетворено, и Эрилия была разочарована. Ее секретные трепетные фантазии не оправдались.
   Тем временем, утро вовсю разыгралось ласковым солнечным светом и теплыми дуновениями ветра над скалистыми просторами Авдерта. Молодая женщина умылась и оделась, чтобы заняться привычной ежедневной работой по дому и в поле. Эрилия приветливо поздоровалась с Асмиелой, ничем не выдавая своей маленького утреннего открытия, потому что сама знала, в чем дело. И она, как и Гидвурт, с детства слышали от бабушек странные сказки родителей о загадочном Белом Человеке, приходящем неизвестно откуда и поучающим людей странным вещам.
   Родители Эрилии относились к этой россказни с грубой и презрительной насмешкой. Конечно, властный и самодовольный отец Эрилии был одним из самых верных помощников жрецов из местного комунта.
   Эрилия не ожидала, что мать Гидвурта, никогда не упоминавшая в беседах о Белом Человеке, может быть одной из тайных последовательниц такого смешного учения.
   "Старушка совсем свихнулась". - Сделала вывод Эрилия, наблюдая со скрытым интересом за сдержанной Асмиелой, занятой своими делами. Потом вспомнила о Гидвурте, думала с беспокойством о скорой встрече с ним, но вспомнила, что он вернется только через месяц, и успокоилась. С безмятежной душой, напевая веселую венчальную песенку, Эрилия споро и деловито собирала спелые и крупные ягоды ривтила и складывала их в корзину. "Еще же целый месяц". - Подумала она с облегчением и опять принялась за работу.
  
   К вечеру дорога, юлившая хитроумными петлями среди высоких скал, вывела невольных попутчиков в широкую цветущую долину. Старый кочевник, как ребенок, радовался высокой сочной траве, шелестящей по краям дороги. Даже угрюмые клячи, тащившие повозку, казалось, веселее и задорнее цокали копытами по пути вглубь Авдерта и ловили на ходу длинными мордами сочные зеленые побеги.
  -- Какой корм! Целые табуны скакунов могли бы здесь вольно пастись. Да, Авдерт воистину Великий Авдерт!
  -- А ты сомневаешься?
  -- Мы почти тысячу лет воюем и не можем вас победить! Какие сомнения могут быть!
  -- Авдерт вам не одолеть.
  -- Что не в силах людей, то в силах времени.
  -- Время служит Великому Авдерту.
  -- Время никому не служит. А если и служит, то только разрушению и созиданию.
  -- Авдерт велик и вечен!
  -- Нам не дано это знать. И тебе тоже.
  -- Не спорь со мной, глупый кочевник! Я учился исправно у самых ведающих жрецов и был одним из первых учеников из простонародья. Меня отметил сам Второй Помощник Великого Жреца, Духовного Учителя Великого Авдерта! А ты! Родился под лошадью, ешь только мясо и носишься, не ведая иных полезных занятий, по бескрайней степи.
  -- Куда нам до вас, спрятавшихся в скалы и ищущих каких-то богов и их божественности.
  -- Мы знаем дороги сокровенных знаний.
  -- Если бы ты побывал в раздольной саванне, то тебе бы не надо было никаких дорог. Твой бог был бы уже с тобой.
  -- Добром прошу, не говори такого в пределах Авдерта, иначе быть тебе зарытым заживо у Храмового Камня Забвения.
  -- Благодарю за предупреждение, благочестивый авдертинец.
  -- Да будут тебе благосклонны наши Великие Хранители и Держатели, чужестранец!
  -- И тебе того же.
   Так беседуя, они проезжали по дороге к городу Исекауру, многолюдному центру приграничного округа, мимо полей, лугов, редких ферм и мрачных крепостей у нагромождений серых скал. На перекрестке дорог у небольшого селения Арилон, они дали напиться и отдохнуть лошадям. Прогуливаясь у водопоя, старый торговец с интересом разглядывал окрестности, иногда спрашивая Гидвурта о разном. Гидвурт полностью расслабился и охотно отвечал, невольно чувствуя большую симпатию этому незнакомому, но умному и добродушному чужестранцу.
   Пока лошади отдыхали, проворный кочевник успел продать женщинам Арилона несколько кусков ткани из степной травы сихвер и связку сушеных лечебных корней азалгот. Гидвурт, зная, что торговля кочевнику официально запрещена до Исекаура, все-таки не стал мешать его коммерческой деятельности.
   Через полчаса они снова пустились в путь к уже недалекому и долгожданному многолюдному Исекауру.
  
   Нежная, ласковая, светло-зеленая, прозрачная вода лениво набегала на берег и с шипением, пенясь откатывалась по мелкому разноцветному галечнику обратно. Аритол лежал на берегу и с наслаждением ощущал набегавшие теплые волны морской воды на своем теле. Казалось, каждая клеточка стареющего жилистого тела с окатывающей волной оживала и наполнялась бодростью и юношеской силой. Ему вспомнилась Гента, ее узкое смуглое лицо и черные глаза, возбуждающие и страстные. Из семи, рожденных ею, детей осталось трое. И Генты уже не было с ним пятнадцать лет. По древней традиции презренных жителей побережья, ее бездыханное, жестоко, до неузнаваемости исполосованное тело забрало море. Все из моря и все морю. В тот ужасный день Аритол, давясь рыданиями, горем и страхом, узнал ее только по амулету в форме рыбки, висевшему на тонкой темной шее. Еще вчера он долгими и жаркими поцелуями касался этой милой шеи. Теперь... Ох, да это же было пятнадцать лет назад! Все равно, что не было...
   Аритол открыл глаза и, жмурясь от яркого солнца, обозрел морской горизонт с тающими вдали облаками. Заунывно кричали айперы, опытные быстрокрылые черно-серые птицы-рыболовы, низко носящиеся над волнами в поисках добычи. Невдалеке переговаривались рыбаки, готовя свой плот для ловли, женщины с веселым пением перебирали сети.
   Аритол встал, накинул на свое мокрое голое тело рубашку и пошел к рыбакам. Его старший сын, Дигас, одноглазый и высокий, рыжий как огонь, командовал рыбаками. Всех их было семеро. Пятеро молодых и два старика, проворный, ни в чем не уступающий молодежи, худой и низкорослый Камуд и сам Аритол, седой, длинноволосый, с жестким лицом и детскими грустными глазами.
  -- Отец, мы готовы! - Дигас подбежал к отцу. - Сегодня Астод к нам добр. Айперы видят рыбьи косяки во множестве и радуются.
  -- Я чувствую это. Пора в путь. Задобрим Астода сегодняшней добычей.
   Дружно стащили плот на воду и, оттолкнувшись веслами от берега, поплыли в море. Айперы длинными заунывными возгласами наполняли пространство над спокойным морем.
   Рыбаки приготовили сети, а Дигас и Камуд разматывали веревки, унизанные каменными грузилами.
  -- Сегодня лучше не рискуй, Дигас. Аспиет не любит храбрых. Это самое великое сокровище Астода, ты сам знаешь. Будь терпелив, и ты его достанешь. - Камуд подмигнул ему и улыбнулся морщинистым ртом, обнажив редкие зубы.
   Дигас разделся, обвязал поясом толстую веревку со свисающими грузилами, засунул пустой мешок за пояс и с криком: "Храним Астодом!" прыгнул в воду. Веревка разматывалась вслед за ним. Камуд с тревогой следил за ней, поглядывая в воду, где исчез молодой ныряльщик. Остальные молча смотрели то на него, то в воду.
   Прошло две минуты. Веревка почти не двигалась.
  -- Будьте готовы. - Предупредил всех Камуд и схватился за веревку. Руки его подрагивали.
   Веревка дернулась. Все рыбаки рванулись к ней и потащили. Через полминуты на плот вытащили запыхавшегося Дигаса. Трясущимися руками он открыл поясной мешок. Четыре раковины серо-розового цвета. Аритол костяным ножом вскрыл первую. Пусто. Схватил другую. Тот же результат. Третью. Есть! На огрубелую ладонь скатился тускло светящийся тяжелый шарик пепельного цвета. Открыл четвертую. Тоже есть! Еще один шарик, но уже синевато-зеленого цвета.
  -- Истинно, Астод сегодня с нами! Два аспиета за раз - редкая удача!
  -- Отдохну и еще раз попробую. - Дигас отдышался и счастливыми глазами посмотрел на отца.
  -- Не упорствуй в счастье, если оно само идет к тебе. Благодари Астода, покровителя морей, за то, что есть. Хватит. Теперь ловля.
   Радостные рыбаки сноровисто закинули сети. Камуд хлопал Дигаса по плечу.
  -- Везунчик! Я однажды за раз восемь штук достал, и только одна подарила мне аспиет. И это уже была удача. Твой отец прав.
  -- Надо добрую волю Астода использовать вовсю, а мы боимся.
  -- Молодой еще! Ничего! Арвета принесет тебе третьего рыбоедика, и тогда повзрослеешь.
   Улов был так велик, что трещали сети. С дружными ликующими криками втащили неподъемные сети на плот.
  -- Восславим Астода!
  -- Сегодня добрый день, братья!
   Рыбаки были вне себя от радости. Самые невоздержанные прыгали по скрипучему плоту, выделывая безумные танцевальные движения.
   Аритол выбрал самую крупную рыбу, ножом вспорол ее трепыхающееся тело и вылил кровь в воду.
  -- Астод преславный, благодетель морского народа, не принятый богами скал. Пусть твоя воля и сила простираются над всеми водами. Храни своих детей от штормов и голода. Дай женам наших здоровья и детей. Дай детям нашим долгих и счастливых лет. А нам дай улова и покоя. Все из воды, и все в воду.
   Прошептав молитву, он бросил мертвую рыбу в море и заплакал. Печальная тихая радость переполняла его сердце, ему опять вспомнилось лицо Генты. Но вдруг...
  -- Там что-то плывет!
   Дигас напряженно вглядывался единственным глазом в морскую даль и указывал рукой. Какой-то темный предмет болтался на воде. Рыбаки остановились и тоже стали смотреть в ту сторону. Аритол из-под ладони вглядывался с минуту туда же.
  -- Еще дар Астода?
  -- Дар может стать и проклятьем. - Аритол был хмур и напряжен. - Слишком добр Астод.
  -- Это...
  -- Человек. Дигас, хватай веревку и плыви к нему.
  -- А если проклятие?
  -- Закон моря: Помогают всем! Мы не на суше.
   Дигас обмотался простой веревкой и прыгнул в воду. Быстрыми гребками, прирожденный пловец, Дигас за две минуты доплыл до качающегося на волнах человека, намертво вцепившегося в осколки досок. Человек был без сознания. Он махнул рукой, и рыбаки потащили веревку к плоту.
   На плот вытащили неизвестного мужчину. Он был без сознания. Непривычно белые густые волосы и редкая борода украшали его благородное лицо. На вид ему было около тридцати. Из одежды на нем были только истрепанные серые штаны, подвязанные тонким кожаным пояском. Кто-то из рыбаков благоговейно прошептал:
  -- Сам Астод белобородый...
  -- Астод без сознания в море?! Глупец! Это чужеземец.
  -- Дайте ему воды.
   Камуд из жбана плеснул теплой пресной воды в рот незнакомцу. Тот закашлялся и с трудом открыл глаза. Мутные зрачки не сразу начали осмысленно смотреть на окружающих рыбаков.
  -- Кто ты? - Аритол приблизился и всматривался в оживающее лицо чужака. Тот что-то невнятно произнес и закрыл в бессилии глаза.
  -- Плывем домой. - Приказал Аритол, наблюдая за неподвижным незнакомцем, и рыбаки с веслами вразнобой погребли в сторону побережья.
  
   Исекаур, центральный город основного приграничного округа, высился на пологом холме. Два кольца высоких стен окружали его. Издали были видны высокие однообразные здания с плоскими крышами и высокими узкими окнами, характерные для авдертской архитектуры, неизменной многие века. На самой вершине холма, в центре города высился городской храм, царивший над всеми окрестностями.
   Около ворот кочевник помахал перед стражниками разрешением и с надменным видом отказался дать взятку. Стражники поспорили и с неохотой, свирепо поглядывая на сопровождающего старика Гидвурта, пропустили повозку в город. За первой внешней стеной располагались кварталы бедноты и ремесленников, здесь же разместились купцы с торгами и складами. За внутренней стеной жила местная аристократия со слугами и жрецы. Туда кочевого торговца ни за что не пропустили бы.
   Авслар был здесь уже не первый раз и быстро проехал к знакомому местному купцу, с которым после витиеватых приветствий поделился новостями и ценами. Половину товара нищие, нанятые грузчиками, под строгим присмотром рослых сыновей купца, перегрузили из повозки на склад. И купец, и старый кочевник были очень довольны скорой и взаимовыгодной сделкой.
   Радостный и гостеприимный купец зазвал Авслара и Гидвурта на ужин к себе. Те поблагодарили его за оказанную честь и пообещали явиться. Кочевник расщедрился и дал Гидвурту несколько золотых камешков.
   До вечера Гидвурт бродил по многолюдному и малознакомому Исекауру. Его даже пропустили за внутреннюю стену из-за одеяния стражника на нем. Гидвурт зашел в центральный храм, где принес небольшие дары богам за здоровье родных и за вечную и неиссякаемую мощь и мудрость Великого Авдерта.
   До вечера он просидел в одном кабачке, где тянул розовую кинру, купленную за ситерт. Напиток холодил и слегка пьянил, но оставлял голову чистой и трезвой. Гидвурт думал об оставшемся месяце службы, о теле милой Элирии, о строгой и умной матери. Так, перебирая свои привычные мысли, он просидел до темноты.
   Стражник пришел к купцу в самое время. Еще только домашние слуги расставляли на низеньком и широком резном столике разнообразные кушанья, а купец и Авслар весело общались о чем-то в ожидании ужина и иногда смеялись. Они радостно поприветствовали вошедшего Гидвурта и посадили его рядом.
  -- Война?! Зачем война? Торговать ведь и проще, и выгоднее, дорогой Авслар! - Говорил, мотая широким сытым лицом, обросшим окладистой каштановой бородой, купец.
  -- И я так же думаю. Будет ли радостно мне, старику, если мои смелые сыновья сложат свои головы, штурмуя бесподобный Исекаур, населенный столькими благодетельными и отважными жителями?
  -- Видишь, мы мыслим одинаково, и этим близки и понятны друг другу. Я против войны! - Купец с легким подозреньем посмотрел на молчащего замкнутого Гидвурта и поспешно добавил: - Конечно, это не значит, что я против величия и силы Великого Авдерта, да будет вечно над ним благословение громоподобного Сиурта! Но вы же меня прекрасно понимаете.
  -- Он тебя понимает. - Авслар кивнул на Гидвурта. - У него молодая жена.
  -- Откуда ты об этом ведаешь? - Поразился Гидвурт.
  -- Мне многое ведомо. - Многозначительно произнес кочевник, прищурив хитрые глаза и приглаживая короткую острую бородку. - Я читаю по твоим глазам.
   Ошеломленный Гидвурт невольно провел непослушными пальцами по лицу и посмотрел на кочевника. Авслар лукаво улыбался, не обращая на Гидвурта внимания и перебрасываясь с обходительным и многоречивым купцом замысловатыми комплиментами.
   Тем временем принесли все кушанья, и купец, хлопнув в ладоши, попросил гостей приступить к вечерней трапезе. В высокие кубки синего резного камня слуга разлил иморту, дорогое и знаменитое вино, и купец произнес витиеватый тост в честь Кируса, благодетеля торговли. Авслар и Гидвурт поддержали гостеприимного и доброжелательного к ним купца и выпили иморту до дна.
   К полночи молодой стражник заметно охмелел от выпитого и съеденного. Привыкший к скудной неприхотливой пище, желудок приятно потяжелел от невиданных доселе обильных вкусностей. Купец любезно иногда обращался к Гидвурту, но, в основном, внимание уделял неутомимому в еде, питье и беседе Авслару. Кочевник рассказывал шутливые истории из жизни саванных жителей, пел песни и изображал гневного гронга и трусливого кинкра, желая развлечь купца и стражника. Артистизм старика был высоко оценен присутствующими. Гидвурт и купец беззаботно хохотали и весело хлопали каждому удачному номеру Авслара.
   От выпитой иморты голова стражника сладко кружилась. Это заметил купец и шутливо подмигнул ему. Слуги вежливо подняли шатающегося и ничего не понимающего Гидвурта и отвели в заднюю полутемную комнату, где положили его на широкий и мягкий тюфяк за расшитой бисером занавеской.
  
   Эрилия дремала на скамейке, прислоняясь усталой спиной к стене хижины, нежась под ласковым теплом заходящего солнца, с наслаждением ощущая, как ноющие от работы руки и ноги отдыхают и расслабляются. За целый бесконечный день она переделала разнообразную работу, которой, казалось, не будет конца.
   Во двор вышла Асмиела, такая же хмурая и молчаливая, как и всегда, и, мельком взглянув на Эрилию, подошла к заветному сундуку и открыла его. При раздавшемся легком поскрипывании чуткая Эрилия очнулась от дремы и замерла на месте, во все глаза наблюдая за старой женщиной. Неказистый сундук с его скучной тайной был мало интересен Эрилии. Сейчас ей было любопытно поведение матери Гидвурта, такой замкнутой и странной.
   Ключ от сундука Асмиела всегда носила на шее на черном крепком шнурке вместе с пучком священной травы со склонов Храмовой горы и кожаным мешочком с кусочками золота и аспиета. Единственные сокровища матери Гидвурта. Конечно, кроме ее сына.
   Краем глаза Эрилия внимательно следила за Асмиелой. Та неторопливо открыла сундук и замерла ненадолго, склонившись над ним. Потом Эрилия услышала странный тихий звук, похожий на далекие перекаты горного бурного ручья по каменным перекатам. Она с напряжением прислушивалась к этому звуку, пытаясь понять его природу. Не сразу поняла, что это глуховатый голос Асмиелы, шепчущий и тихо поющий какую-то невнятную молитву.
   Молодая женщина невольно оцепенела от удивления и старалась совсем не шевелиться, прислушиваясь и приглядываясь к Асмиеле, сосредоточенной на своем странном занятии. Закончив молитву, мать Гидвурта опустила руки внутрь сундука и бережно вынула оттуда небольшой сверток из светло-серой ткани, туго перевязанный белыми шнурами.
   Эрилия не выдержала долгого напряжения и пошевелила затекшей рукой, тут же раздался легкий и звонкий скрип сдвинутой плетеной подстилки под ней. Асмиела неспешно оглянулась и посмотрела немигающими глазами на молодую женщину.
   - Иди, согрей воды в очаге. Пора смыть грязь и идти спать. - Бесцветным голосом сказала Асмиела. Эрилия почувствовала с дрожью, что спорить сейчас совершенно невозможно, и молча пошла в дом.
   Старая женщина проводила ее долгим спокойным взглядом, пока та не исчезла в темном проеме двери, подождала еще немного и с благоговением развязала шнуры и развернула свой сверток.
   Вынула из свертка маленькую фигурку из ссохшегося облупившегося дерева с мелкими трещинами. Как бесценную реликвию, Асмиела медленно провела по ней мозолистой ладонью.
   Неведомый древний художник, не искушенный в искусной технике и неодаренный высоким гением, вырезал со всем своим трудолюбием и старанием, фигуру человека, обнаженного и беспомощного, как младенец. Символическое солнце с длинными изогнутыми лучами нарисовано на спине под головой. Странные черные значки, как стайка дисциплинированных аспаунт, были нарисованы группами по груди этого истукана.
   - Освободитель, никем не обещанный, но ожидаемый... Когда же придет твое время? - Едва слышно прошептала Асмиела и дрожащими пальцами погладила маленькую фигурку.
  
   Стражник остался один. Сознание его парило в разноцветном тумане, он часто не мог сообразить, где верх и где низ. Тело его не слушалось, он попытался раздеться, но после неудачной попытки отказался от этого.
   Неожиданно чьи-то горячие длинные тонкие пальцы проворно расстегнули на нем кольчугу, ловко сняли с него рубашку и сапоги. Не имея сил шевельнуться, Гидвурт с ленивой тревогой вглядывался в темноту, пытаясь увидеть владельца этих тонких пальцев.
  -- Ты кто? - С усилием спросил он колыхающуюся над ним темноту.
  -- Лахабетен. - Ответили ему тихим женским голосом.
  -- Кто?
  -- Успокойся. Все будет хорошо.
   Незнакомка перевернула его и стянула с него штаны. Гидвурт не сразу понял, что лежит совсем голый. Горячее, бесподобно опьяняющее обнаженное тело бесстыдно и жарко прильнуло к нему, тонкие нежные руки обняли его шею и рот обхватили жгучие сильные губы. Аромат сладких и терпких духов защекотал ноздри.
  -- Зачем ты здесь?
  -- Чтобы нам было хорошо.
   Она обняла его, прижавшись упругой грудью к нему, и поцелуями покрыла лицо, шею и плечи Гидвурта. Он ощущал ее губы, то мягкие, то жесткие, острые мелкие зубы, прихватывавшие дрожащую от возбуждения кожу. Твердые обжигающие соски ее грудей щекотно елозили по нему, и он сладостно вздрагивал, когда они сталкивались с его сосками. Хмель сковывал волю, но тело бурно отзывалось на ласки опытной незнакомой любовницы. Стражник зажмурил глаза и попытался расслабиться, но было напрасно. Заметив его реакцию, Лахабетен со сладким придыханием оседлала его распростертое тело. Гидвурту пришлось подчиниться. Неожиданно и невольно его руки обхватили мускулистые и стройные бедра женщины, ладони в такт ее движениям сжимались, с силой обхватывая ее жаркую плоть. Сама по себе его поясница напрягалась, помогая глубже проникнуть в женское тело. Гидвурт перестал понимать, во сне или наяву происходит это с ним.
  -- Эрилия!
  -- Ну если хочешь... пусть буду... Эрилия... - Через силу хрипло ответила ему Лахабетен.
   Умопомрачительным жаром накатило на сознание. Гидвурт с несдерживаемым воплем прижал женщину к себе и пролил в нее свое семя. Лахабетен тоже не стала сдерживаться и с ликующим стоном упала на грудь замершего стражника.
  -- Эрилия... - Только смог он выговорить, переводя дыхание.
  -- Да... Я твоя Эрилия. - Прошептала женщина и поцеловала его в бесчувственные губы.
   Так они лежали, приходя в себя после бурной любви почти час. Гидвурт машинально гладил сухими ладонями трепетное тело Лахабетен, лежащее на нем. С глубоким смущением щупал в темноте незнакомые волосы, волнистые, густые и длинные, совсем не похожие на короткие, шелковистые и мягкие волосы его обворожительной и скромной Эрилии.
   Через час хмель злосчастной иморты отступил. Гидвурт оторвался от своих мыслей, связанных с пережитыми яркими ощущениями и вскочил.
  -- Кто ты? - Спросил он, стараясь нащупать в темноте свою одежду.
  -- Была Эрилией. - Женщина отвечала лениво и устало. - Еще хочешь?
  -- Кто ты? - Настойчиво повторил Гидвурт, натягивая наощупь штаны.
  -- Я говорила. Лахабетен.
  -- Что ты здесь делаешь?
  -- За что заплатили, то и делаю. Тебе разве не понравилось?
   Слышно было, что женщина тоже встала. В ее голосе была шутливая обида.
  -- Ты...
  -- Да. Я проститутка. Но не беспокойся. Я приличная и дорогая, а не мерзкая грязная шлюшка из какого-нибудь захудалого кабачка. Так что тебе повезло... Милый...
  -- Но у меня... нет таких денег.
  -- О-о! Нашел о чем беспокоиться. За все уже заплачено. Так что пользуйся. Я твоя до утра...
   Лахабетен прильнула к Гидвурту своим теплым и соблазнительным телом, но он мягко отстранил ее.
  -- Кто заплатил?
  -- А разве это важно?
  -- Так кто же заплатил?
  -- О-о, Мать - Орихила, образумь этого умника! Столько вопросов мне даже в комунте не задавали!
  -- Ты мне не ответишь?
  -- Скажем так, он решил остаться неизвестным.
  -- А ты знаешь?
  -- А мне какое дело? Главное - деньги. А их я получила сполна... Еще вопросы, любовничек?
  -- Нет...
  -- У-уф! Спасибо!
  
   Гидвурт надел рубашку и тайком прошел к выходу. Везде было темно и тихо. Он вышел из купеческого дома каким-то неизвестным выходом и оказался на широком балконе, выходящем на задний двор. Глухие стены высоких зданий высились вокруг. В ночной мгле стражник едва разглядел небольшой диван, обставленный большими плетеными кадками с какими-то развесистыми растениями и небольшой круглый столик, увенчанный чашей, полной разноцветных фруктов. Над головой в стороне трепетало под легким ветром развешанное на веревке белье, растянутое через весь двор.
   Гидвурт вытер холодный пот со своего лица и попытался собраться с мыслями. Как-то не укладывалось в его голове, что он сейчас смог совершить непоправимое и ужасное: изменить неизвестно с кем своей любимой Эрилии. Он чувствовал всю низость произошедшего, но не ощущал вины. Наоборот, ему вспоминалось страстное и гибкое женское тело, заставившее как-то по-новому, необычно и остро, переживать минуты сокровенной близости. Легкость царила во всем теле, и сбивала с мрачного тона весь душевный настрой.
  -- Ну и как? Одумался?
   Гидвурт обернулся. В проеме дверей стояла женщина. Невысокая, широкоплечая, длинные черные пышные волосы обрамляли ее миловидное лицо с дерзкими серыми глазами. Накинутый на ней длинный плащ распахнулся, и из-за складок виднелось ее смуглое стройное тело.
  -- Что ты хочешь?
   Она звонко рассмеялась, вспугнув стайку дремлющих голубей.
  -- Сейчас хочешь только ты. А я должна.
  -- Где они?
  -- Хозяин? Он укатил с насмешливым старым чужеземцем пить вино в какой-то кабак. Чего еще нужно такому симпатичному и сильному юноше в моем присутствии?... Да будь я мужчиной, такое бы натворила бы с такой, как я, что даже боги позавидовали!
   Она прошла к дивану и присела на него. Долгим взглядом своих немигающих глаз посмотрела на Гидвурта.
  -- Скоро утро...
   Лахабетен легла на диван, и как бы ненароком выставила из-под плаща свою бесподобную ногу. Стражник очарованно рассматривал это чудо во плоти. Он сам не заметил, как уже стоя на коленях, покрывал эту ногу страстными порывистыми поцелуями от поясницы до миниатюрных пальчиков с накрашенными ногтями. Женщина немного шевелила ногой, давая возможность ощутить Гидвурту всю соблазнительность ее нежной кожи и мягких плавных мускулов.
   Губы стражника сами нашли дорогу в тайную промежность возбуждающейся женщины. Он несмело и нежно ласкал языком и губами, не рискуя проникнуть вглубь, защищая свою случайную любовницу от грубости и боли. Через две минуты женщина уже корчилась в страстных судорогах, с диким наслаждением отвечая на мучительно приятные ласки стражника. И ее все более громкие стоны, казалось, скоро разбудят всех по близости.
   С последними силами она оторвала голову Гидвурта от своих бедер, и впилась тяжелым поцелуем-укусом в его губы. Языки их сплетались влажными узорами, жадные рты ловили друг друга губами и отпускали, чтобы поймать снова.
  -- Вот какой ты... - Восхищенно произнесла она, вглядываясь вплотную в его глаза и глубоко вдыхая пряный аромат разгоряченной кожи мужчины.
   Лахабетен сорвала с него всю одежду, повернулась спиной, схватила его твердый ствол и направила в себя. Гидвурт с глухим стоном обхватил ее за груди, повалил ее на диван и погрузился в жаркое лоно. Их тела двигались то быстрее, то медленнее, в такт вздохов и коротких постанываний. Стражник перебирал своими дергающимися пальцами соски Лахабетен, сжимал ее мягкие груди, и покрывал неистовыми поцелуями ее шею, уши, щеки. Иногда она, извернувшись, ловила сама его губы, и тогда их жаркое дыхание смешивалось перед коротким и яростным поцелуем. Его руки не уставали ласкать и гладить ее тело. Он знал уже наощупь ее плоский живот, крепкие плечи, стройную спину, соблазнительные бедра и гладкие трепетные ягодицы. И все это жило сейчас только одним: доставить ему и себе неописуемое удовольствие.
   В самый ослепительный момент он изо всех оставшихся сил вжался между бедер, и ощущал, как тело женщины вздрагивает на каждую его струю семени. Они замерли, только легкое дрожание и порывистое дыхание свидетельствовали о жизни в них.
   Безумное счастье постепенно погасало, Гидвурт вынул опавший член и бессильно упал на спину. Женщина легла головой на его плечо, и будоражила его ласками языка по шее и уху и шепотом откровенных любовных признаний. Он никогда не слышал, что женщина может сказать столько красочных эпитетов о его достоинстве, силе и энергии. Его уставшее тело качалось на невидимых волнах спадающего наслаждения, и, незаметно для себя, отдавшись бесстыдным речам Лахабетен и этому качанию, Гидвурт задремал.
   Он проснулся оттого, что кто-то дерзко дергал его за поникший член. Заря пробивалась на облачном небе. Рядом стояла одетая Лахабетен и улыбалась.
  -- Уже утро. Иди, оденься.
   Гидвурт соскочил с дивана, не понимая, где он находится. Он неловко натянул на себя свою одежду и пошел следом за Лахабетен. Перед выходом из дома она резко обернулась, обняла Гидвурта и поцеловала. Потом еще раз полюбовалась его глазами и сказала:
  -- Ты такой у меня впервые. Я завидую твоей Эрилии... Прощай.
   Не оборачиваясь, она вышла на пустую улицу и ушла мелкой танцующей походкой.
   Гидвурт стоял на пороге и думал. Смущенно вспоминал все подробности прошедшей ночи, и Эрилия стала теперь для него бледной тенью. Он гнал эту жуткую мысль, но постоянно невольно сравнивал обеих женщин, и не находил в жене особых достоинств, к своему глубокому и искреннему сожалению. Он решил больше не думать об этом, окинул разочарованным взглядом пустую улицу и пошел искать в доме Авслара.
  
  -- Как спалось? - Старик сидел в той же комнате, где и пировали вчера, полулежал на кушетке и потягивал какой-то розовый напиток.
  -- Кинра?
  -- Да. Составь компанию, мой молодой попутчик.
   Гидвурт присел на другую кушетку и с жадностью отпил полкубка холодного пьянящего напитка. Он посмотрел на кочевника, но тот с невозмутимым видом мелкими глотками потягивал напиток и молчал. Стражник подумал и решился задать вопрос.
  -- Кто устроил эту штуку?
  -- Какую? - Старый торговец с удивлением посмотрел на Гидвурта.
  -- Кочевник, тут такие штуки просто так не проходят.
   Не смотря на грозный тон стражника, Авслар остался весел и невозмутим.
  -- Какую штуку, объясни? Мне не ведомы все ваши странные традиции.
  -- Так это, наверное, в ваших степных традициях?
  -- Еще раз напомню: о чем ты?
  -- Кто привел эту женщину?
  -- О какой женщине ты говоришь? Извини, служитель авдертских рубежей, но я в этом доме только гость, и мне неведомы все жители этого гостеприимного дома и порядки, царящие здесь. Не лучше ли спросить об этом нашего милейшего хозяина?
  -- Где он?
  -- Скорее всего, на базаре. Где же еще быть купцу?
  -- Я найду его.
  -- Мне нужно ехать, и я тебя не стану ждать.
  -- Я догоню тебя.
  -- Я пожалуюсь местному комунту, что ты не исполняешь свой прямой приказ. Напомню, ты должен меня сопровождать до Золотых Ворот. Помнишь? Кочевник без охраны среди Великого Авдерта - это просто ужас!
  -- Я знаю.
  -- Хочешь ли ты испортить себе всю жизнь из-за какого-то гнусного кочевника? Подумай хотя бы о своей жене.
   Гидвурт смолк и поник головой. Спорить с этим хитрым торговцем не имело смысла.
  -- Допивай свою кинру, и поехали. Слуги уже приготовили лошадей.
  
   Стражник безразлично озирал прекрасные виды приграничного Авдерта, с грустью осознавая, какой бессильной игрушкой он стал в руках судьбы за один только день. Незнакомая бесподобная женщина и этот седой и невообразимо умный кочевник, который (и куда вы, боги, смотрите?!) вольготно и беспечно чувствует на широких скалистых просторах беспощадного к чужестранцам Авдерта.
   Город Таларун, знаменитый своим развратом на весь Авдерт, не заинтересовал Авслара. Он выбрал объездную дорогу вокруг крепостной стены. По пути старый торговец восхищенно цокал языком, осматривая высокую длинную зубчатую стену, окружавшую Таларун. Они остановились на водопой на другом выезде из города, и расторопные проститутки, круглосуточно дежурящие у ворот, попытались недорого соблазнить угрюмого стражника и веселого старика-чужестранца. Они даже устроили небольшое шоу с бесстыдным демонстрированием своих прелестей. Гидвурт оставался мрачен и равнодушен, а старик весело и изумленно восклицал, подробно рассматривая соблазнительные достоинства раскованных девиц.
   Кочевник шутливо отказался от разнообразных услуг игривых проституток, ссылаясь на свой древний возраст, и повозка неспешно двинулась прочь от Таларуна к Золотым Воротам, к месту самого широкого торга с чужестранцами в Великом Авдерте.
   Пыльная дорога громадными серо-желтыми петлями вилась по широкой долине, затихшей в полуденном зное, и терялась далеко впереди вдали в мерцающих от нестерпимого солнца зарослях и скалах.
   - Хорошие женщины! Красивые... Хорошо у вас жить! Весело! - Восклицал Авслар в прекрасном расположении духа, изредка прикладывался к бурдюку с кинрой и смеялся без причины.
   Гидвурт постепенно отвлекся от своих тяжелых мыслей, с интересом вглядывался в расстилавшуюся даль, в милые его душе просторы, и на очередное предложение щедрого и невозмутимого кочевника испробовать кинры, не отвернулся, как раньше, а охотно сделал большой глоток, после чего почувствовал прилив бессмысленного счастья и рассмеялся.
   Авслар коротал дорогу смешными и поучительными историями про глуповатых жителей степи или дремал, и вскоре бескрайний простор Западного Авдерта, истомленного беспощадным летним солнцем, расстилавшийся впереди понемногу сменился выраставшей на горизонте серой неровной стеной с многочисленными изломанными зубцами отдельных скал. Знаменитые Золотые Ворота приближались.
  
   Беловолосый мужчина лежал на плетеной циновке в землянке, вырытой на откосе, заросшим высокой травой. Отсюда был хорошо слышен прибой. Незнакомец пошевелился, что-то прохрипел и открыл глаза. Первое, что он увидел, это была свежая смуглая девичья грудь, не прикрытая ничем. Он замер и поднял глаза. Владелица груди, девушка лет семнадцати, с жутким рваным шрамом на щеке и черными лохматыми волосами, смотрела на него серьезно и строго. Она поднесла ему кувшин. Мужчина немного отпил. Чистая холодная вода освежала и бодрила. Он привстал и начал молча рассматривать молодую хозяйку землянки.
   Из одежды на ней была только плетеная коротенькая юбочка. На шее болтался какой-то странный амулет из изогнутых веточек. Если бы не этот багровый давний шрам через щеку и нос, ее можно было бы назвать очень симпатичной. В ее хрупких руках и ногах чувствовалась недевичья сила. Она тоже молчала, внимательно разглядывая незнакомца. Потом встала и вышла из землянки, оставив открытой плетеную дверь. Мужчина с удовольствием вдохнул живительный морской воздух, принесенный свежим ветром. Он осмотрел внутреннее убранство неказистого жилища. Низкий потолок из грубо обработанных сучьев. На земляном полу валялись плетеные циновки. У стен располагались какие-то полки с непонятными вещами, свисали мешки и куски сетей. На другой стене висел до зеркального блеска отполированный осколок гигантской ракушки. Незнакомец ухмыльнулся, признав эту вещь самой дорогой собственностью девушки.
   Он с трудом встал на дрожащих ногах и посмотрел на полированную поверхность. Пощупал свое лицо, бороду и волосы.
  -- Кто ты?
   Голос прозвучал за спиной неожиданно и грозно, но мужчина не вздрогнул и медленно обернулся. Его спрашивал давешний спаситель, старик Аритол. Незнакомец ткнул себя в грудь и ответил:
  -- Эпс.
  -- Это твое имя?
  -- Да.
   Незнакомец говорил как-то странно, словно речь шла не изо рта, а сразу от губ. Видно было, что язык ему знаком, но ему было непривычно говорить на нем.
  -- Пошли. Воздадим благодарственную жертву Астоду, твоему хранителю.
   Аритол взял незнакомца за руку и вывел из землянки. Они подошли к группе людей на берегу. Все они были скудно одеты, многих покрывали шрамы, у некоторых не было руки или ноги.
  -- Это он.
   Аритол указал на Эпса. Все молча рассматривали незнакомца.
  -- Благословение Астода на нем. Поблагодарим его за его невероятную щедрость и за этого странника вод.
   Люди расступились. У самой кромки воды стоял камень с грубо выточенными узорами. На его поверхности, совершенно плоской, было полно свежей рыбы, переложенной пучками сушеной травы.
  -- Все из воды, и все в воду... Воздай за свое спасение.
   Аритол подошел к камню, взял верхнюю рыбу и бросил в море. Потом посмотрел на Эпса. Несколько мгновений все молча, не двигаясь разглядывали замявшегося пришельца. Эпс догадался, что от него ждут. Он подошел, встал рядом с Аритолом, взял рыбину, произнес: "Все из воды, и все в воду" и тоже бросил рыбу в набегающие волны. Далее все проделали этот же ритуал при общем гробовом молчании.
  -- Его зовут Эпс. - Провозгласил Аритол. - Пошли, Эпс.
   Он повел Эпса к небольшому поселку из землянок, прячущемуся в высокой траве. На площадке посреди поселка горел костер. Несколько молодых женщин и мужчин жарили на нем рыбу. Часть уже готовой рыбы лежала на циновке у костра. Один из юношей, готовивших рыбу, подошел к Аритолу и Эпсу. Аритол представил Эпсу своего сына Дигаса. Тот улыбнулся незнакомцу и положил ему на плечо руку.
  -- Это твой спаситель по воле Астода. Прими его как брата.
   Эпс в ответ положил руку на плечо Дигасу. Втроем они присели у костра и стали есть жареную рыбу.
   Уже виденная Эпсом девушка со шрамом, оказалась сестрой Дигаса, Ивелой. Аритол отправил ее в землянку, и она принесла запечатанный кувшин. Аритол распечатал кувшин и с лукавой улыбкой протянул его Эпсу. Эпс отхлебнул и закашлялся. Густой сивушный запах защекотал ноздри.
  -- Гьора. Настоена на рыбьих внутренностях. Правда, хороша? - Дигас оскалил свой белозубый рот и взял у Эпса кувшин. Эпс любовался его острым кадыком, когда тот делал долгий глоток нестерпимо жгучей жидкости.
   Темной многозвездной ночью костер ярко разгорелся, и веселые хмельные жители побережья орали свои странные песни и энергично танцевали, игриво приставая к своим хохочущим женщинам. Эпс стал для них почти своим. Он лежал под звездами и смотрел на прыгающие отсветы костра на траве, чувствуя, как нестерпимо отвратительная гьора обнимает его тело приятной и беспросветной пеленой забытья.
  
   Ранний розово-серый вечер их застиг на подъезде к Золотым Воротам. Широкое ущелье с отвесными стенами между двух огромных и высоких скал было перегорожено мощной крепостной стеной, выложенной из громадных валунов. Дорога проходила в мощную треугольную арку, окруженную двумя мрачными неприступными фортами, подобными виденному ранее Алгатруму. Даже на вершинах обоих неприступных скал высились непобедимые крепости авдертинцев. Близ ворот у самых скалистых стен пристроился оживленный поселок, ставший основным центром торговли в Авдерте. Это и были знаменитые и непобедимые Золотые Ворота.
  -- А почему Золотые Ворота? - Полюбопытствовал у стражника кочевник.
  -- Ваша многочисленная и свирепая орда несколько раз здесь терпела поражения в тяжелые годы войны и никогда не переступала этих ворот. Отсюда слава и величие этого места. Царь Эгдир с Духовным Учителем Тасаелем повелели озолотить эти стены в знак увековечивания великой памяти о доблести этой крепости.
  -- А почему золота нет?
  -- Все сделается со временем.
  -- Странно...
  -- Что странно?
  -- Обычно сначала сделают, а потом называют. А у вас - наоборот.
  -- Не усердствуй в своей степной глупости в этом святом месте! Тебе повезло, что ты их увидел. Дальше тебе дороги нет.
   Въехав в торговый поселок, представлявший собой почти сплошную веселую и шумную ярмарку, Гидвурт и Авслар остановили повозку около резиденции местного комунта.
   К великой радости стражника комунт после переговоров с ним и торговцем милостиво отпустил его домой, на целый месяц раньше положенного срока. Гидвурт горячо благодарил незнакомого и доброго начальника и призывал все блага всех богов на его благословенную голову.
   У скромного приземистого домика, сложенного из камней и покрытого сухой соломой, где устроился кочевник, Гидвурт и Авслар простились.
  -- Не обижайся на меня, молодой авдертинец, если я тебя обидел. Мы не стали друзьями, тогда давай не будем врагами.
  -- Согласен с тобой, мудрый сын саванны. Я не имею против тебя обид. Буду считать только полезным уроком общение с тобой.
  -- Не будь так уважителен ко мне, что подумают о тебе твои гордые соотечественники?
  -- Я говорю, что думаю, и говорю для тебя.
  -- Понимаю. И благодарю тебя за твои слова и мысли.
   Старик подал ему маленький кисет.
  -- Это на счастье. Сейчас не открывай, отдай жене. И еще...
   Авслар замолк и серьезно посмотрел на молодого стражника.
  -- Скоро в твоей стране будут перемены. Великие перемены. Вам будет дан новый свет, им станет человек с моря. Если тебе доведется с ним вдруг встретиться, то последуй за ним. Если, конечно, так сам пожелаешь. Но ты мудр не умом и опытом старика. Ты мудр чистотой сердца и благородством души. Поэтому ты сделаешь правильный выбор. Я знаю... Прощай, Гидвурт.
   Кочевник в первый и последний раз назвал его по имени. Стражник посмотрел на удаляющуюся спину старого торговца, понял, что прощание окончено, и бодро зашагал в сторону Золотых Ворот.
  
  -- Расскажи, Эпс, счастливый сын моря, кто ты и откуда?
   Эпс оглядел с беспечным вниманием собравшихся вокруг него людей, посмотрел, прищурившись на солнце, и вздохнул.
  -- Я мало что помню, братья. Мне довелось многое пережить, но, видно, Астод не пожелал, чтобы я все запомнил. Наверное, потому, чтобы я не сошел с ума...
   Его голос уже звучал чисто и ясно, но не так, как у местных жителей. Чувствовалась высокая духовная мощь в его речи.
  -- Я помню реки и зеленые холмы. То моя родина. Я так думаю. Холодные ветра над серыми холмами, снег, покрывающий все необозримое пространство вокруг. Дорога, вьющаяся среди промерзлых равнин... Это все так смутно...
  -- Ты жил там, где всегда холодно?
  -- Не всегда, но часто.
  -- Значит, ты жил у самых дверей Второго Ада?
  -- Что такое - Второй Ад?
  -- Это тот Ад, куда попадают безумцы, восставшие против божественных сил. Самые страшные преступники.
   Все затаили дыхание, не сводя глаз с задумчивого Эпса.
  -- А из этого Второго Ада можно вернуться?
  -- Нет. Возвратиться можно только из Первого Ада, страшного пекла, где томятся прощаемые преступники. А таким прощения не дано. Никогда.
   Говоривший, стареющий изуродованный рыбак по имени Пелерод, смотрел в упор на Эпса при общем мрачном молчании. Эпс подумал и ответил:
  -- Ты веришь, что нельзя никак вернуться из Второго Ада?
  -- Да. Я слышал.
  -- Но я... здесь.
  -- Значит, ты не человек.
  -- А кто?
  -- Бог или...
  -- Договаривай. Я не боюсь.
  -- Или выше всех богов.
   Эпс упал на спину и рассмеялся.
  -- Если я выше богов, то почему я оказался бессилен перед водной стихией? И вы, ничтожные людишки, дали мне шанс выжить? Богу?!
   Пелерод задумался и почесал свою большую лысую голову. Он прошептал едва слышно:
  -- Астод щедр к нам, ты - его посланник.
   Эпс будто не расслышал его и с добродушной улыбкой подсел к смущенно улыбавшимся девушкам, ловко сплетал из сушеных стеблей морской травы забавные амулетики и смеясь дарил им. Все потихоньку разошлись заниматься своими повседневными делами.
  
   Небольшой отряд вооруженных людей, возглавляемый двумя молодыми рыцарями с мечами и жрецом, тайком под прикрытием глубокой ночи пробирался к спящему побережью.
  -- Сегодня развлечемся, Айрек. - Прошептал один рыцарь другому.
  -- Еще как! Клянусь Растом и Аратоном, нашими кровавыми покровителями!
  -- Потише, воинственные уюры, не то они услышат нас. - Проговорил сквозь зубы жрец, идущий за ними.
   Это был Кирн собственной персоной.
  -- Эти презренные твари позабыли наше высокое благодушие, пора им напомнить! - Шипел Айрек, юный рыцарь, размахивая мечом на ходу и всматриваясь в темноту.
  -- А какие там девочки, добрый Айрек! - Шепнул ему на ухо Кирн, следуя за ним и вытирая рукавом мокрый рот. - Пора тебе стать мужчиной. То-то будет гордиться тобой твой высокородный отец.
  -- Тебе бы баб только! - Негодующе посмотрел на Кирна другой рыцарь, Визиол, который был немного постарше Айрека. - Я порублю их в крошки, если они не отсыпят мне достаточно аспиета!
  -- О, мой скаредный Визиол! - Улыбнулся в ответ жрец. - Твой аппетит к драгоценностям, не спорю, будет насыщен сполна. Иначе пламя нашей праведной ярости будет неудержимо и жестоко! - Он грозно вглядывался в темную даль, щупая на своей полной пояснице длинный нож, более подходящий мяснику, чем воину и жрецу.
   Они смолкли и поспешили, стараясь напрасно не шуметь в шелестящей траве, к тому самому прибрежному поселку, где нашел приют Эпс.
   Специально натренированные уюры уже рвались с поводков и стали чуть слышно поскуливать. Их острые уши дрожали, и с оскаленных клыков, торчащих из широкой пасти, стекала слюна. Они уже предвкушали живую двуногую добычу, источник горячего свежего мяса.
   Резкий вопль разорвал тишину. Айрек резко сорвался с места, ссекая мечом траву. Остальные охотники поспешили за ним. Они увидели Айрека, стоящего на откосе. Под его ногами лежало бездыханное окровавленное тело молодого мужчины.
  -- Вонючий рыбоед! Всю радость охоты сорвал! - Прокомментировал Айрек, вытирая с серебряной кольчуги обильную кровь.
   В поселке под откосом метались огни. Внезапность охоты на презренных была сорвана.
   Отряд быстро и привычно рассыпался цепью и двинулся к взбудораженному нападением поселку, охватывая его с трех сторон. Спущенные с поводков уюры визжали, роняя слюну с уголков оскаленных пастей и несясь впереди отряда.
  -- Убить их всех! - Орал бегущий Айрек, врезаясь в гущу мечущихся в панике людей. Его меч взлетал и падал, сопровождаемый короткими страшными предсмертными воплями. Толпа жителей поселка побежала от озверевших охотников и их уюров к морю.
  -- Айрек, остановись! - Прохрипел Кирн, вытирая окровавленный нож о траву. - Достаточно!
   Визиол схватил обезумевшего юношу за край звенящей кольчуги и с силой встряхнул. Тот бешено огляделся, несколько раз с хриплым присвистом вздохнул и сказал:
  -- Отпусти меня. Я все понял.
   На центральной площадке сидело пять скорчившихся от ужаса полуголых людей, окруженных отрядом ночных охотников. Две женщины и трое мужчин. Среди них Эпс, Аритол и Арвета, жена Дигаса. Большинство презренных успели отплыть на плотах подальше от берега или просочиться через цепь стражников и затаиться в прибрежных зарослях и теперь с горечью и ужасом смотрели на мелькающие огни среди их жилищ и тел погибших собратьев, и людей, собравшихся вокруг несчастных пленников.
   Рыцари и жрец подошли к ним, распихивая стражников.
   - Попались! - Прорычал Айрек и пнул Аритола в грудь. Старик молча, как неживой, упал на песок.
   - Успокойся, юнец! Успеешь излить свой гнев на этих человекоподобных подонков. - Укоротил его Кирн, положив руку на плечо. Он жадно рассматривал Арвету, молодую и миловидную женщину, от страха и горя сжавшуюся между едва шевелящимся Аритолом и напряженно замершим Эпсом. Минуту назад на ее глазах убили ее младшую маленькую дочь. Сейчас уюры с утробным воем раздирали ее тельце среди других жертв ночной бойни.
   - Эта - твоя по праву, Айрек. - Жрец указал на другую пленницу, женщину постарше, а сам схватил Арвету за волосы и подтащил к себе. Та не сопротивлялась и валялась бессильно у его ног. Он хохотнув поднял ее дрожащее тело на руки и понес к ближайшей землянке, переступая через окровавленные трупы и отпинывая суетящихся уюров.
   - Всегда этим похотливым служителям божественности достается лучшее. - Проговорил Айрек, плюнул озлобленно в лицо своей пленнице. Он последовал примеру Кирна, взвалил подвывавшую женщину на плечо и тоже удалился.
   Визиол, улыбаясь во всю ширь своего белозубого рта, оглядывал оставшихся мужчин. Он сразу определил в Эпсе чужака. Редкие в Великом Авдерте белые волосы и молодость пленника немного смущали его.
   - Кто хочет из вас, рыбьей тухлятины, жить? - Спросил рыцарь трех поникших пленников. Те молча смотрели в землю.
   - Кто хочет купить свою жизнь ценой увесистого мешочка аспиета? - Продолжил спрашивать невозмутимый Визиол.
   Глухое молчание было ему ответом.
   Рыцарь расхохотался:
   - Неужели вы, тупые твари, оскорбите меня своим молчанием? Кто же из вас более находчив, который наконец-то поймет, что только он выживет, а остальные умрут?
   Оживший Аритол поднял избитое в кровь лицо, потер ушибленную грудь и хрипло сказал:
   - О чем вы, благородный рыцарь? Мне не ведомо, о чем вы говорите...
   Резкий взмах меча в ответ, и отсеченная голова несчастного Аритола покатилась по утоптанной земле.
   Визиол уже не улыбался. Он посмотрел внимательнее на Эпса:
   - Ты не такой как они. Может быть, умнее. Хочешь жить?
   Резкий и неожиданный удар в лицо свалил рыцаря. Недоуменно пыхтя, он встал, вытер с разбитого носа кровь и посмотрел на громко кричащих воинов, преследовавших убегавшего Эпса. Яростный и безумный гнев обуял Визиола. Он с ходу разрубил оставшегося пленника и заорал:
   - Смерть! Всем - смерть! Разорву всех в клочья!
   На его крик прибежали полураздетые Айрек и Кирн, на ходу спешно застегивавшие свои кольчуги.
   - Что случилось? Что? - Взволнованно спрашивали они Визиола, тревожно оглядываясь вокруг.
   - Это... Что-то невероятное. Мерзкий белый зверь!... Он посмел меня ударить... Смрадный уюр!... И убежал. - Рыча от гнева и боли, отвечал им рыцарь, осторожно щупая свой посиневший нос.
   Побледневший Айрек изумленно смотрел на Визиола, не смея от ярости даже вздохнуть. Кирн тоже опешил и не был способен выговорить ни слова.
   - Кто? - С усилием прошептал Айрек.
   - Белобрысый. Змеиный корм!
   Айрек молча ушел и приволок обратно свою пленницу. Он бросил ее на землю и начал неудержимо и хрипя рубить ее на части. Через минуту только куски кровавого мяса остались от женщины.
   - Сделай также. - Айрек, залитый кровью с ног до головы, жестко посмотрел грозно блестящими глазами на Кирна. Жрец развернулся и ушел к землянке, где оставил Арвету.
   Кирн ворвался в землянку и схватил женщину за горло. Он смотрел в ее замученные глаза, слушал ее предсмертный хрип и произнес:
   - Чуть позже... А пока я тебя использую... По божественному предназначению.
   Через десять минут жрец, собранный и хмурый, с отвращением вытирая кровь с кольчуги и клинка, присоединился к остальным охотникам, приходящим в себя после безумной и кровавой охоты. В землянке умирала Арвета, беспощадно истыканная ножом жреца.
   Не найдя бесстрашного Эпса, охотники обыскали, а потом разрушили и подожгли все землянки и ушли. Озлобленный до глубин души, Визиол в итоге удовольствовался только несколькими аспиетами, найденными при обыске разваленных и сожженных хижин. Он затаил жестокую обиду и поклялся всенепременно отомстить неустрашимому беловолосому незнакомцу.
  
   Дорога из могущественного и многонаселенного Багилурта, чудесной и благословенной Сиуртом столицы Великого Авдерта, была привычной и знакомой Гидвурту с раннего детства. Эти несколько дней пути, полных радостного ожидания, пролетели для стражника стремительной стрелой. Он не задерживался в городах, старался быстро переночевать в случайном месте и засветло снова пуститься в путь. Иногда ему везло, и добрые незнакомые авдертинцы довозили его до какого-нибудь попутного места на повозке.
   Таким образом, он отмахал почти весь Великий Авдерт, но не чувствовал усталости. Ближе к дому, казалось, ноги сами несли его быстрее. Радостно стучалось сердце, глаза с приятным волнением вглядывались в знакомые с детства дали.
   Высокий мрачный храм с редкими стрельчатыми темными окнами, возвышавшийся на обрывистом холме, заставил Гидвурта трепетать от скорой, очень скорой встречи. Он уже не мог просто быстро идти, и уже бежал. Каждый камень у дороги, каждая травинка, дрожавшая под ветром, казались ему родными и давно знакомыми. Безоблачное небо наполняло его душу свой бескрайней чистотой. Около своей фермы он остановился, стараясь справиться с переполнявшими его чувствами и сорванным дыханием, привел свою одежду в порядок и твердым, исполненным воинского достоинства, шагом переступил порог родной хижины.
   В полутьме дома молодой стражник едва заметил мать, перебиравшую кухонную утварь около закопченного камина. Асмиела увидела сына, выпрямилась и с серьезным лицом проговорила:
   - Приветствую тебя сын, защитник рубежей Авдерта. Ты пришел рано. Что произошло?
   Гидвурт смотрел на мать, и его глаза наполнялись слезами радости.
   - Меня отпустил комунт Золотых Ворот за добросовестное исполнение приказа.
   - Хорошо.
   Старая женщина подошла к сыну и обняла его. Тот с нежностью прижал ее к себе. Асмиела оторвалась и придирчиво осмотрела Гидвурта.
   - Хорошо. Целый. Не ранен и бодр. Это очень хорошо.
   Она поглядела в глаза сына и произнесла:
   - Только дух... Что-то вижу в твоих глазах непонятное, тревожное. Что-то произошло с тобой за это время.
   - Многое, мама... Где Эрилия?
   - На дальнем поле, у обрыва. Спешим снять последний урожай. Хорошо, что ты пришел. Теперь точно успеем.
   - Я хочу увидеть ее.
   - Иди, сын.
   Гидвурт вышел из хижины и посмотрел на розовое небо в северной стороне. Там, где над их, его и Элирии, любимым обрывом, таяли далекие облака, плывущие над невидимым отсюда бескрайним морем. Он быстрым шагом пошел на запад, в сторону солнца, скатывающегося к горизонту в эту вечернюю пору. Гидвурт спешил, весело перепрыгивал попадавшиеся на тропе камни и через полчаса пути дошел до дальнего поля. Он уже издали приметил до боли знакомую изящную фигурку склонившейся над растениями жены.
   Элирия была занята кропотливой работой, и не заметила подходившего Гидвурта. Только услышав его шаги, она тревожно обернулась и увидела его.
   - Гидвурт... Вернулся... Милый...
   Элирия обхватила его шею и прижалась к его широкой сильной груди.
   - Наконец-то! Я устала ждать, милый...
   Она смотрела на него, целовала и снова смотрела. Гидвурт держал ее руках, с необычайной радостью узнавая ее волнительное тело, ее нежные руки, обвившиеся вокруг шеи, ее теплые губы, покрывавшие его лицо страстными поцелуями, ее голос, от которого щемило сердце. Он вдыхал ее запах, запах цветов, травы, еще чего-то, и не мог надышаться.
   - Ты меня ждала?
   - Ты смеешь сомневаться, мой любимый муж? - Она закрыла глаза и прижалась головой к его шее, стараясь изгнать из души все пережитые и неприятные дни. Сейчас она любила его и принадлежала ему, и ей этого было вполне достаточно.
  
   Эпс выполз из зарослей у самого берега реки, когда увидел бредущий на откос отряд ночных охотников. Уже занималась заря, и возвращающиеся воины были хорошо заметны на зеленом пологом склоне холма, освещенном ранним мирным солнцем. Немного подождал, огляделся и крадучись двинулся к поселку.
   Ужасная картина остывшего побоища открылась ему. Два десятка истерзанных тел валялись на густо политой черной кровью земле. Все было разгромлено до неузнаваемости. Эпс потерял дар речи от увиденного. Он молча сидел на краю поселка и отчаянно думал. Горечь и гнев давно отступили, и он лихорадочно искал смысл в происходящем. И не находил его, к своей тягостной душевной боли, переполнявшей его.
   - Ты... - Послышался за его спиной шепот. Это был Дигас. Вытаращенными глазами он смотрел на Эпса, не обращая внимания на трупы. - Ты... - Целую минуту Дигас не мигая смотрел на озадаченного пришельца. - Ты ударил его... Ты... смог это сделать...
   Эпс оглянулся и посмотрел на Дигаса с ироническим презрением. Уже несколько человек из числа спасшихся жителей поселка собрались на развалинах и вполголоса горестно восклицали, обозревая разруху и ломая в бессилии руки.
  -- Ты ударил его... ты... - Шептал Дигас. Он хотел проклясть этого беловолосого человека, но только беспредельное восхищение его поступком переполняло его.
  -- Ты... Как?!...
   Эпс, утомленный вниманием молодого презренного, отвернулся от него и ответил:
   - Да. Я ударил его. Это же просто, когда хочешь жить.
   - Это... Это... Чудесно. - Осмелился произнести Дигас и заплакал.
   Эпс встал и вместе с другими, рыдающими от горя, жителями стал собирать тела погибших. Они относили и бросали их в море, провожая привычной фразой: "Все из воды, и все в воду".
   К Дигасу, безразлично взиравшему на все, подошла Ивела и мрачно сказала:
   - Сегодня ты потерял отца, жену и дочь.
   - Все из воды, и все в воду. - Ответил молодой рыбак и посмотрел на море.
   - Как нам жить, Дигас? - Ивела присела рядом с ним и заглянула в его остекленевшие глаза.
  -- Он научит. - Дигас повернул голову. Его влажные глаза были устремлены на Эпса, тащившего за ногу к берегу тело его мертвого отца, Аритола. Порывистый утренний бриз трепал белые волосы бесстрашного пришельца.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Часть вторая
  
   "Есть такое предание.
   Однажды Белый Человек шел своей дорогой. Но случился дождь, и негде было укрыться. Пришлось ему спрятаться под деревом, но он промок до нитки.
   Когда дождь кончился, Белый Человек встал, и на его месте под деревом осталась лужа крови. Проходивший мимо торговец увидел это и сильно удивился, заметив, что на Белом Человеке нет кровоточащих ран. И спросил его:
  -- Почему так?
  -- Отмылся. - Ответил Белый Человек ему.
  -- Твои одежды были в крови?
  -- Нет. Но душа моя была в крови.
  -- Твоей?
  -- Нет. Это кровь врагов моих.
   Торговец оглянулся и вновь спросил:
  -- Но никто не умер здесь.
   Белый Человек улыбнулся и сказал:
  -- Они умерли во мне. Я думал о их смерти, пережидая дождь.
   Белый Человек ушел, а торговец опустился на колени перед лужей крови и осторожно запустил в нее свою ладонь. Но рука осталась чистой... Потому что это была кровь не его врагов".
   Из собрания преданий о Белом Человеке.
   Секретный Архив Ордена жрецов-воинов.
  
   Разъяренный произошедшим Визиол, горя желанием мести, пожаловался комунту Коморонского округа на невыносимую наглость презренных рыбаков. Его кровожадные претензии с лихой и злой радостью поддержали почти все местные рыцари и большая часть жречества. Еще до того, как пришло разрешение от самого царя из Багилурта на устройство массовой облавы на презренных, Визиол и его приверженцы самостоятельно организовали и направили несколько отрядов, разоривших дотла несколько ближайших рыбацких поселений. Без жалости они убивали всех подряд, оставляя после своих жестоких налетов кучи трупов и смрадные пепелища.
   Опытный и седовласый рыцарь Аргуд, посланник царя, приехавший в Коморон, центр северного прибрежного округа с разрешением на облаву, был пока мало наслышан о происходящем. При личной встрече царь Великого Авдерта настойчиво просил его обуздать местное рыцарство, чтобы те окончательно не уничтожили несчастных рыбаков. Его нынешнее мнение основывалось на выгоде торговли с саванным государством, Кирхейном, который дорого расплачивался золотом за аспиет, добываемый в пределах Авдерта только презренными рыбаками. Но при всем этом разрешение на облаву дал, опасаясь потерять поддержку высокого рыцарства и авторитет.
   Аргуд был решительно настроен исполнить инструкции своего государя в точности. Он понимал, что нужно дать некоторое время рыцарям, чтобы они насытили свою благородную злость, и позже приступить к наведению порядка. Но все равно он был вне себя от гнева, когда узнал об огромном причиненном ущербе презренным. Ему не верилось в донесения помощников, упоминавших о сотнях погибших, пока лично не объехал все прибрежные пепелища, после чего приказал страже местного комунта собирать всех разбежавшихся рыбаков и расселять под строгой и неусыпной охраной, по мере возможности снабжая их пищей и строительным материалом. Но даже исполнение этого гуманного приказа привело еще к десяткам смертей несчастных презренных, прятавшихся по зарослям и болотам, и не желавшим покидать свои убежища. Взбешенный происходящим, Аргуд лично встретился с несколькими перепуганными вожаками уцелевших презренных, которых как мог уверил в доброте помыслов государя Великого Авдерта и рыцарей по отношению к ним. Во время встречи презренные отделались только несколькими тумаками от высокомерных рыцарей - помощников и охранников Аргуда, сидевшего на белоснежном жеребце и криво улыбавшегося им. После этого рыцарство окончательно успокоило свой гнев, и рыбаки начали вновь отстраивать свои разрушенные поселки. Только поселок рыбаков, спасших Эпса, не возродился после нападения, и его поросшее сухой травой пепелище мрачно напоминало редким путникам об истинном "благородстве" рыцарей Великого Авдерта. Оставшиеся после той ночи разбрелись и нашли приют в других ближайших поселках презренных.
   На еще до этого, на самом краю полуострова, в северо-восточной провинции Авдерта, где ютились самые дальние, еще не разоренные рыбацкие поселения, Аргуд настиг отряд Визиола и приставшего к нему Кирна. Седой рыцарь при всех жестко обругал зарвавшегося Визиола, готовый убить его на месте, и лишь строго и сдержанно отчитал мрачного Кирна, стараясь уважать его высокий сан и священную принадлежность к жречеству в глазах присутствовавших рыцарей, хотя в действительности такого уважения никогда не имел. Визиол, униженный и озлобленный, пообещал распустить свой отряд в обмен на разрешение найти и убить белобрысого незнакомца, нанесшего ему непростительное оскорбление. Недолго подумав, Аргуд согласился.
   Сам участвовавший во многих кровавых битвах и бесчисленных стычках, честный воин Великого Авдерта, он не выносил, когда убивают ради развлечения безоружных. Вернувшись в Коморон, на собрании местного рыцарства, он с искренним презрением осмеял Визиола и Айрека, и посоветовал их отцам строже следить за их воспитанием. Но, видя в глазах рыцарей надменную злость и нескрываемое оскорбительное равнодушие к своим словам, понял, что бесчинства могут продолжиться, и поэтому строго наказал комунту Коморона блюсти порядок на побережье и защищать по мере необходимости презренных рыбаков.
   Посчитав свою миссию выполненной, Аргуд вернулся в Багилурт и доложил царю о результатах. Видимость порядка была восстановлена, но Эпс так и не был найден, несмотря на все усилия Визиола и его соратников.
  
   Несколько дней Эпс с несколькими рыбаками из разоренного поселка пробирался вдоль берега на юг. С ним пошли Дигас и Ивела, присоединились также Пелерод и израненный, но неунывающий, старый Камуд. Из Коморонского округа через неделю напряженного пути по ночам они пробрались в прибрежное селение Лигеран в округе Тесеур, расположенное на берегу у подножья высокой неприступной скалы, тянущейся на несколько ведангов в обе стороны. Поселок был многолюдным. Сюда проникли слухи о резне на северном берегу, и обеспокоенный вождь Лигерана еще до приезда Аргуда поспешил поднести комунту Тесеура большое количество аспиета, чтобы отвратить возможную грозившую беду. Посты круглосуточного караула настороженно несли свою опасную службу, надеясь вовремя оповестить рыбаков о неминуемой беде. На воде постоянно находилось несколько плотов, привязанных к камням, приготовленных на случай бегства. В целом, обстановка была тревожной, но спокойной, особенно после участия местного вождя во встрече с Аргудом.
   Жители приняли беглецов, как того требовала старинная неписаная традиция презренных, но относились к ним с недоверием и некоторым страхом. Особое беспокойство у них вызывал статный и белобрысый Эпс, мужественный и не похожий на обычного презренного рыбака, к которому остальные беглецы-попутчики относились с большим уважением, воспринимая его как своего авторитетного руководителя.
   Однажды Релоен, вождь Лигерана, горбатый старик с огромной головой и длинными лохматыми космами, попросил Эпса и его спутников рассказать о произошедшем. Дело происходило теплым темнеющим вечером, когда жители поселения, отдыхая от дневных трудов, поедали рыбу около костра и, справившись со своими страхами, изъявили желание послушать о кровавых приключениях беглецов.
   Эпс не стал говорить, и Дигас с выразительным напряжением в голосе и скорбным чувством повествовал о страшной ночи в его родном поселке, гибели его родственников и друзей. Все слушали молча, проникнувшись искренней печалью, внимая словам молодого рыбака. Каждый взрослый презренный знал, что такая беда может настигнуть любого из них. Это длилось неисчислимые века. Чувство древнего горя витало над поникшими и молчаливыми слушателями. Голос Дигаса неожиданно затих в тишине.
   После длинной паузы он воскликнул:
  -- Но мы... теперь сильны. С нами Эпс. - Он посмотрел с восхищением на белоголового человека, сидевшего поодаль с отсутствующим видом, и продолжил: - Он... Только он впервые преступил черту. Он не побоялся высокородных и их божественных покровителей. Он принес силу и славу Астода на землю. Он - не презренный.
  -- Как это так? - Недоверчиво ухмыльнулся Релоен.
  -- Он ударил главного рыцаря и убежал.
   Вздох всеобщего изумления покрыл последние слова. Все зашептались, удивленно посматривая на спокойно жующего жареную рыбу Эпса. Близко к нему сидевшие боялись даже вздохнуть, не отрывая широко раскрытых глаз от странного чужака.
  -- Как ты смог? - Спросил его Релоен, удивившийся впервые за многие годы, не веря словам Дигаса. Эпс почесал подмышку, отбросил в сторону хвост объеденной рыбы и лениво ответил, щурясь на яркое солнце:
  -- Просто. Я - человек, и они - люди. И вы тоже. Они как все. Меня убивают, я защищаюсь. Как любое животное защищает свою жизнь, так и защищаюсь я. Не я - не животное, я - человек. Поэтому защищаюсь как человек. Я не знал, что вы их боитесь трогать.
  -- Но боги - покровители...
  -- Мой бог со мной! - Прервал повелительным тоном Эпс. - И он бережет меня! - Он взял в ладонь горсть песка, поднял и медленно высыпал вниз. - А вот цена вашим покровителям, которые не могут и защитить вас.
  -- Кто твой бог? В чем же его могущество? - Релоен, умудренный долгой, полной бед, жизнью, до конца не верил рассказу Дигаса, хотя тот и был таким же презренным, а у презренных не принято врать друг другу. Но в жизни может быть всякое.
   Эпс загадочно хмыкнул и задумчиво улыбнулся.
  -- Если подумать, то бог - моя сила и ум.
  -- Странно это. Как можно поклоняться тому, что и так у тебя есть? Значит, бог - ты? Ты поклоняешься самому себе? - Релоен явно пытался своими простодушными речами смутить интересного пришельца и принизить в глазах своих собратьев.
  -- Я - не бог, я - человек. Запомни это. И я не поклоняюсь себе. Зачем время терять на поклоны? Жить надо. Смерть никого не минует.
  -- Ты прав, чужеземец. Смерть никого не минует, пусть и на коленях перед рыцарем, пусть и после драки с рыцарем. Зачем силы терять? - Старик прятал горькую усмешку в своих словах. Эпс быстро понял его настроение.
  -- Скажи мне, Релоен, зачем же ты живешь?
  -- На то воля Астода.
  -- А есть ли дети у тебя?
  -- Семеро.
  -- А сколько погибло их за твои годы?
   Релоен нахмурился и остро посмотрел серьезными глазами на вопрошавшего Эпса.
  -- Я понимаю, что ты хочешь сказать. В силах ли я был их защитить? Не знаю. Никогда не спрашивал себя об этом. Я молюсь Астоду и жив его волей.
  -- А по воле твоего Астода твои дети стали рыбьим кормом?!
   Релоен поперхнулся и настороженно уставился в чужака. Подобного кощунства он никогда не слышал. Ему не приходилось в долгой жизни грозить человеку не из презренных, но подобное чувство негодования забрезжило в его душе. Релоен вздохнул и опустил свои глаза.
  -- Не говори так, чужеземец. Ты среди нас. От нас получил пищу и приют. Уважай обычаи наши.
  -- Вы не уважаете жизнь свою и своих близких. О каком уважении ты говоришь? Можно уважать то, что сможешь защитить. Или хотя бы попытаться.
   Релоен не нашелся, что ответить и только молча потирал сжатым кулаком свой подбородок.
   Повисшее долгое молчание нарушалось только потрескиванием горящих сучьев и шумом далекого ветра.
  -- Бог - человек. - Чуть слышно прошептал кто-то, и все услышали его слова.
  -- Ваша глупость сильнее вашего страха. - Презрительно сказал Эпс и ушел к морю.
   Ласковые волны тихо плескались под ногами. Звезды висели и ярко мерцали над самой водой. Казалось, только протяни руку, и ты достанешь их. Эпс любовался этой картиной, не думая ни о чем.
   Услышав шорох песка за спиной, он обернулся. В двух шагах стояли Дигас и Пелерод.
  -- Научи нас быть такими, как ты... - Проговорил Дигас, вглядываясь в безмятежное лицо Эпса.
  -- А что вы хотите?
  -- Защищаться
  -- Убивать?
  -- Можно ли презренному убить высокородного? - Спросил озадаченный невероятным вопросом Дигас.
  -- Тогда ты не защитишься. Лучшая защита - это смерть врага. Любого. Пойми мой первый урок: Все люди - одинаковы. Ты такой же презренный, как и любой высокородный. Разница только в названии. Ну и в количестве имущества. Когда ты это поймешь, тогда и приходи ко мне в следующий раз, и я научу тебя всему, что умею. Если ты этого не поймешь, тогда все мои усилия пропадут впустую. Идите спать.
   Задумчивые Дигас и Пелерод побрели к поселку, оставив Эпса на берегу, скупо освещенному далекими звездами, расцветшими на темно-синем небе.
  
  -- Гидвурт... Гидвурт. - Легкий шепот Эрилии разбудил его среди ночи. Гидвурт лежал на своем жестком ложе, на его плече расположилась молодая супруга. Ее невесомые волосы щекотали его лицо.
  -- Что... Эрилия? - Шепотом спросил он, окончательно очнувшись от сна.
  -- Как там тебе было, милый? - Эрилия погладила его легкой ладонью по груди.
  -- Сначала тяжело, а потом нормально. Даже и там живут.
  -- Два месяца... без меня. Тебе было не трудно?
   Неожиданно Гидвурту с невыносимой яркостью вспомнилась Лахабетен, ее тело, ее движения, все наслаждение, пережитое с нею. Он задержал дыхание на пару секунд и протяжно выдохнул.
  -- Ничего. Там и этому учат, как обходится без излишеств. - Бесстрастно ответил он. Гидвурт был рад, что нервную гримасу, пробежавшую по его лицу, не видно в ночной темноте.
  -- А ты вспоминал обо мне?
  -- Всегда. - Твердым голосом ответил Гидвурт и погладил Эрилию по шелковистым волосам. Опять снова всплыла в голове памятная густая копна черных волнистых волос Лахабетен, но усилием воли Гидвурт прогнал секундное наваждение и покрепче обнял дремлющую супругу. Ее мягкое нежное тело было не похоже на мускулистое и горячее тело обворожительной проститутки из Исекаура, и поэтому приятней. Хотя бы в своем новом открытии.
   Он закрыл глаза, и его грудь наполнилась невесомой теплотой. Своей кожей Гидвурт ощущал касание податливого тела жены, ее тонких прохладных рук и восхитительных ног. Он чувствовал, как внутри становится жарче, это трепетное тепло стекало вниз. Гидвурт повернулся на бок и обхватил Эрилию обеими руками. Она спросонья тихо засмеялась и теснее прижалась к нему.
   За окном в небе растворялась в сиренево-голубой дымке ночь, и робкое утро все смелее окрашивало пока еще темное небо в бледно-розовые тона. Гидвурт любил свою жену со всем неиссякаемым желанием, каждую секунду осознавая всю полноту своего простого счастья молодого мужа. И Лахабетен на это время исчезла из его мыслей, рассеявшись вместе с тяжелой ночной темнотой. Все радости и беды Авдерта отступили на миг от двух счастливых людей.
  
   Утром Гидвурт позавтракал и пошел с радостной супругой на поле на сбор ривтила. Они весело перешучивались, собирая ягоды. Иногда тайком бросались друг друга в объятия и делились счастливыми поцелуями. Днем они притащили с собой полные мешки ривтила и были очень довольны собой и урожаем. Вечно хмурая Асмиела, возившаяся около хижины, посветлела лицом, любуясь ими.
   На следующий день Гидвурт решил сходить в поселок на базар кое-чего прикупить Эрилии и Асмиеле. Супруги принарядились и, весело болтая о разных мелочах, пошли по извилистой тропке в поселок.
   Первым делом они зашли в храм, где сделали щедрый дар всем богам-хранителям, помогавшим им. Выйдя с чувством исполненного долга из храма, Гидвурт с Эрилией не заметили, что за ними, хмуро прищурившись, наблюдает один из жрецов. Это был Кирн.
   После кровавого похода с Визиолом по рыбацким деревням он сильно изменился в душе. Никогда раньше Кирн не мог предположить, что жестокая бойня для него станет слаще любовного свидания. Особенно он это почувствовал, когда убивал Арвету. Не получив привычного животного наслаждения от насилия над ней, он жестоко изрезал ее своим грозным ножом. Корчи невинной жертвы привели его в неистовство, он наблюдал за предсмертными судорогами умиравшей женщины и, к своему глубокому изумлению, чувствовал, что ему нравится эта картина. Тогда он посчитал себя безумцем. Исподволь пообщался со знающими жрецами и лекарями, но его сомнения развеял один проезжавший рыцарь. В беседе с ним Кирн узнал, что наслаждение смертью это обычное дело в среде рыцарства. Так некоторые определяют высокую степень происхождения. По словам рыцаря, такие люди, убийцы, упивающиеся чужой болью и смертью, спасли Великий Авдерт в пору первых вторжений кочевых армий. Народ, не приспособленный к открытой войне, породил из своей среды подобных беспощадных людей, ставших жестокой армией ночных охотников, изматывавших кочевые войска. Со временем их стало много, они превратились в отдельную общественную группу, призванную защищать Великий Авдерт. Жречество, уповавшее на оказавшихся бесполезными в практическом деле войны богов, постепенно восприняло эту группу, ставшее рыцарством. Так они стали высоким родом.
   Кирн много думал над словами проезжего рыцаря. Теперь он стал себя воспринимать особой личностью, воплотившей в себе и божественность жречества, и прирожденную жестокость рыцарства. Жрец вспоминал свою покойную мать, и предполагал, что она могла стать жертвой совращения какого-нибудь рыцаря.
   Он стал относиться к себе с достоинством, его облик приобрел твердость и хмурость, он свысока общался с другими, даже старшими, жрецами, что стало причиной его постепенного удаления от своих соратников по храму.
   Сейчас он смотрел на счастливую пару, и его переполняла животная злоба, которую он воспринимал как благородное негодование. Правда, одно от другого мало отличалось и у рыцарей. Кирн думал, как это Эрилия, его смиренная наложница, вытянувшая из его кармана немало мелких драгоценностей, проходит сейчас мимо, не обращая на него внимания, улыбаясь своему мужу, пусть законному, но простому пахарю, не имеющему право даже дышать рядом с таким человеком, как Кирн. Он буравил глазами их спины, и планы жестокой мести созревали в его грязной душе в таком обилии, что ему бы позавидовал даже Аратон, небесный покровитель всех мстителей и особый хранитель всего высокородного рыцарства Великого Авдерта.
  
   Кархарей, посланник и сын комунта города Тесеура, в знойный полдень прибыл в Лигеран за традиционной ежемесячной данью в Лигеран. Он слез с повозки, со священным привычным презрением посмотрел на плещущиеся волны спокойного серо-зеленого моря и плюнул, произнеся про себя коротенькую охранительную молитву Сиурту, хранителю суши и покровителю всех, живущих на земле. Хозяйской походкой подошел к коленопреклоненному Релоену.
  -- Будь проклят, презренный глава презренных! - Глухо и высокомерно произнес Кархарей, оглядывая оборванного горбатого старика, униженно и неподвижно застывшего у его ног. - Но мое проклятие будет мягким, если ты сам смягчишь его. Не пытайся испытать бездонное терпение и могущество великого Сиурта!
  -- Праведен гнев высокородных. Нам, презренным, дано только терпеть и расплачиваться за предоставленное место на берегу. - Ответил староста Лигерана и протянул Кархарею плетеный мешок.
  -- Добро. - Ответил посланник комунта, осмотрев содержимое мешка. - Я лично буду просить жрецов и рыцарей Тесеура утишить свой гнев, хотя вы этого и не достойны.
  -- И этого не заслуживаем.
  -- Именно. Ты знаешь, что случилось с такими, как вы, на севере?
  -- Скорбные слухи дошли и до нас.
  -- Гнев богов Великого Авдерта беспределен. Помни это. Это был не просто бунт. Это было самое низменное святотатство. Их ищут. И тех, кто предоставит им приют, ждет смерть. Но тот, кто выдаст, может надеяться на многое... Очень многое, что и не снилось простому презренному. Передай это своим.
   Кархарей развернулся и ушел к своей повозке. Релоен не поднял своей головы, пока повозка не исчезла за ближайшим холмом. Лицо его было напряжено и хмуро.
   После отъезда посланника комунта староста навестил Эпса и Дигаса, помогавших местным рыбакам готовить плот для рыбной ловли.
  -- Вы должны покинуть нас. - Сказал Релоен вместо приветствия.
  -- А ведь он тебе что-то пообещал за мою голову, не так ли? - Улыбнулся Эпс, выслушав старосту Лигерана.
  -- Это не имеет значения. На нас, презренных, не распространяются правила данного слова. Чтобы не пообещали презренному, то он должен пропустить мимо ушей, иначе попадет в гораздо худшую беду, чем его жизнь.
  -- А ты хочешь пойти со мной?
   Релоен склонил голову и долго молчал.
  -- Ты не прост, странник. Далеко не прост. Ты многого добьешься, я знаю. Но мне, старику, вождю рыбаков, уже так мало надо в жизни. Я хочу увидеть, что большие беды обойдут нас стороной. А с малыми мы справимся или стерпим.
  -- Ты думаешь как презренный. А ты не хотел бы перестать быть презренным?
  -- Мы родились презренными, и только смерть нас сделает свободными.
  -- А ты подумал, Релоен, чья смерть? Ведь не обязательно только наша... Мы уйдем этой ночью. Не беспокойся, гостеприимный Релоен.
  -- Я никого не стану держать, если кто-то пожелает присоединиться к вам.
   Эпс в знак благодарности поклонился с многозначительной лукавой улыбкой.
  
  -- Гидвурт, а ты случайно не дезертировал? Странно, что ты вернулся раньше положенного срока.
   Гидвурт, ставший опять из стражника землепашцем, торговал собранным урожаем на рынке в Комороне. С изумлением он услышал брошенные ему при посторонних людях слова. Он поднял глаза и посмотрел на говорившего. Это был жрец Кирн, рыжий, злобно ухмыляющийся, стоящий, подперев руками свой живот, прямо перед ним. Ближайшие торговцы и прохожие покупатели притихли, наблюдая за развивающейся сценой. Гидвурт сознательно не стал гневаться на незаслуженный упрек и спокойно ответил:
  -- Нет. Приказом комунта Золотых Ворот я досрочно освобожден от обязанностей стражника.
   Голос Гидвурта был тих и тверд.
  -- Повезло, земляк. Как торговля?
  -- Неплохо. Этот год с податями проблем не будет.
  -- Да ты совсем счастливчик! Не забудь зайти в храм, принести дары Кирусу и Расту, твоим добрым хранителям.
  -- Непременно, мудрейший Кирн.
  -- А где твоя супруга? Твоя милейшая Эрилия?
  -- Осталась дома. Хозяйствует с моей матерью.
   Кирн таинственно улыбнулся и подошел поближе к Гидвурту.
  -- Знаешь, Гидвурт. - Вполголоса сказал жрец. - Твоя жена в твое отсутствие не совсем добропорядочно себя вела.
  -- Она редко ходила в храм? Я поговорю с ней. Поверь, больше такого с ее стороны не повторится.
  -- Нет! храм она посещала с частотой благочестивой авдертинки. Но... Она не так часто ночевала дома. Ты понимаешь? Супружеская верность для нее, видно, не совсем ясная вещь. Не обижайся, Гидвурт. - Кривящийся от наслаждения своими бессовестными намеками Кирн не сразу заметил замешательство и ожесточение в лице слушавшего Гидвурта и поспешил закончить разговор. - Многие прослышаны о ее распутстве. Так что будь осторожен.
   Кирн ушел. Гидвурт остался стоять неподвижно над своим разложенным товаром. Как громом пораженный, он обдумывал слова жреца. Ему не верилось, что его милая, добрая отзывчивая Эрилия способна на измену.
   С мрачным настроением он свернул свою торговлю, собрал непроданный урожай и под самой вечер пошел домой, на ферму. Предстоящая встреча с вероломной женой была для него уже тяжелой и неприятной.
  
   Группа бывших презренных (потому что теперь не считали себя более презренными), возглавляемая Эпсом, осмелела до того, что нашла себе прибежище в пещере в глубине материка за несколько ведангов от побережья. Многовековым неписаным законом было запрещено презренным удаляться от берега на полведанга под угрозой неминуемой смерти.
   Эпс показывал своим последователям как обращаться с простой деревянной палкой, превращая ее в грозное опасное оружие, учил охотиться на дичь в зарослях с помощью самодельных сетей и лука со стрелами, обогатив тем самым не только способности своих учеников к выживанию в незнакомой местности, но и их скудный рацион, состоявший до того только из речной рыбы и съедобных кореньев. Под влиянием неутомимого Эпса, бывшие рыбаки стали совсем другими, более спокойными и мужественными, готовыми поспорить с суровым миром природы и людей за свое место под солнцем. Эпс часто рассказывал им разные истории из своей настоящей или вымышленной жизни, главной темой которых была многосторонняя способность любого человека противостоять любым бедам и напастям. Попросту сказать, он занимался психологической и военной тренировкой своих подчиненных. Они с изумлением внимали тому, что для него с туманного детства было прописной истиной. Сейчас Эпс готовил их к самому решительному моменту в их жизни, о котором они даже и подумать не могли.
   В один безветренный вечер после охоты и занятий за общим ужином у костра Эпс собрал своих учеников, взял в руки нож, единственный металлический инструмент, который он случайно нашел в кустарнике во время засады на дичь, и начал остругивать тонкий твердый ствол свежесрезанного деревца.
  -- Что я делаю? - спросил Эпс, обращаясь ко всем и не прекращая своей работы.
  -- Сдираешь кору с дерева. - Ответил один из собравшихся вокруг него.
  -- А для чего?
   С полминуты собравшиеся думали и вопросительно переглядывались, опасаясь своим шепотом нарушить сосредоточенность Эпса.
  -- Ты делаешь острую палку. - Рискнул наконец кто-то ответить.
  -- Я делаю оружие. - С расстановкой и бесстрастно сказал Эпс.
  -- Оружие? - Удивился Дигас.
  -- Да, оружие. Это то, чем убивают.
  -- Мы уже умеем убивать палкой. Ты сам показывал. Я сегодня разбил голову болотной птице.
  -- Убивают не птиц. Людей.
  -- Палкой?... Людей?... Зачем? - Посыпались недоуменные вопросы.
   Эпс уже заканчивал свою работу, ловко обтесывая белую древесину почти законченного посоха. Он мельком взглянул на Дигаса и грустно улыбнулся.
  -- Знаешь, Дигас, почему ты не сможешь убить человека?
  -- Зачем убивать человека? - Озадаченный невероятным вопросом, Дигас отказывался верить своим ушам.
  -- Потому что не веришь в это. Не веришь в себя. Не веришь в меня. - Не слушая его, сказал Эпс, пробуя в ладони готовый посох, подкинув и немного покрутив его в воздухе отработанным движением руки.
  -- Это как?
  -- Вера дает знание, а знание дает силу. Понятно?
   Погруженный в обдумывание слов Эпса, Дигас сидел не отвечая и не двигаясь.
   Резким движением Эпс воткнул посох в землю, потом выдернул и метнул к ближайшему дереву. Посох с глухим ударом воткнулся и мелко вибрируя застыл. Посыпались сухие листья и куски коры. Все ошарашено смотрели то на посох, то на Эпса. Немного помедлив для полного эффекта, Эпс подошел к дереву и с силой вытащил посох, подошел к сидящему Дигасу, завороженному происходящим, и бросил посох перед ним.
   - Я им убью и птицу, и уюра, и шергема... и человека. Даже рыцаря.
  -- Рыцаря?! - Не поверил Дигас. - Но если только он... будет просто стоять и ждать, как дерево. Но он же, наверное, не будет ждать. У него меч. Железо на теле. - Дигас осторожно потрогал посох и быстро убрал свою руку.
  -- Я смогу убить и рыцаря с мечом, нападающего на меня.
  -- Но... как? - Взволнованно спросил до того молча наблюдавший за Эпсом Пелерод, с трудом осознававший возможность столь невероятной для него вещи.
   Эпс спрятал нож за пояс и ловким легким движением жилистой руки схватил лежавший посох. Потом встал и внезапным свистящим ударом разбил посохом вдребезги небольшой камень рядом с собою.
  -- А теперь представьте, что вместо этого камня - голова рыцаря. Теперь понятно? - И молча удалился к своему шалашу.
   Несколько минут все сидели безмолвно. Кто-то сидел совсем неподвижно, как превратившийся в смуглую статую при свете меркнущего костра Дигас, кто-то почесывал голову и беззвучно бормотал, переваривая увиденное и сказанное. Только Камуд привстал, потрогал скрюченным пальцем оставленный Эпсом на земле посох, потом осколки разбитого камня и хмыкнул.
  -- Вот это сила...
  -- И почему он говорит, что он не бог? - Печально вздохнул оживший от тяжелых раздумий Дигас, не отрывавший своих глаз от посоха. Потом он встал и пошел в ближайшие заросли, где выломал длинное деревце, с которого тут же пальцами начал обдирать кору.
   Следующим утром Эпс показал всем желающим простейшие способы применения посоха и часто громко и весело смеялся, наблюдая за неуклюжими движениями своих учеников.
   Дигас, лучший ученик, уже через несколько дней с лихим проворством владел посохом. Вращая этим нехитрым оружием, он мог уже разбить панцирь шергему, неповоротливому животному, попадавшемуся на прискальных болотах. Многие также с уверенностью владели этим искусством, но Эпс понимал, пока они не опробуют свою новую силу на живом человеке, их способности останутся сомнительными и ненужными в решительный момент.
   - Ваше оружие - это как третья рука. - Рассказывал своим ученикам Эпс во время занятий и вечерних бесед. - Она вас кормит. - Он ткнул в пустой панцирь шергема. - Она вас защищает. Вспомни, Ивела, как ты им огрела дикого уюра, пытавшегося добыть твоего мяса. - Польщенная вниманием учителя Ивела нежно погладила свой тщательно отполированный посох. - Отрубите ли вы свою руку? Никогда. Так же берегите и свое оружие. Впереди нас ждет тяжелое и опасное испытание. Сами чувствуете, что наша нынешняя жизнь не вечна. Несколько месяцев, и нас настигнет зима или стражники. Нам предстоит момент, когда ваше умение и ваши способности, данные мною вам, понадобятся со всей вашей решительностью. Решительностью отстоять свою жизнь. Никто из вас еще не испытывал этого.
   Эпс готовил своих послушных, не ведающих своего будущего, последователей к этому моменту. Он собирался основательно изменить их психологию, уже подготовленную превратностями их ухода с побережья. Уже некоторые воспринимали себя как полноценными людьми, а не униженными тварями. Они часто спорили друг с другом, и даже иногда пытались перечить Эпсу. Но он с улыбкой воспринимал это и в корне пресекал всякие попытки сопротивления, тем самым укрепляя свой, и без того высокий, авторитет.
   Дождливой непроглядной ночью он вывел два десятка своих более способных последователей, вооруженных новыми отточенными посохами, на дорогу, ведущую из прибрежного селения Себирт в окружной город Тагом. Они заняли позицию в засаде за каменной осыпью, напряженно ожидая и вглядываясь в кромешную темноту.
   Эпс не сказал, для чего он их привел, но намекнул о серьезности и важности предстоящего события. Все ждали, и кроме него одного, не знали чего.
   Неспешный и гулкий стук копыт, медленно всплывший в тихом шорохе моросящего дождя, возвестил о появлении какого-то проезжего со стороны Тагома. Скрипа колес слышно не было, из этого Эпс резонно заключил, что проезжий - какой-то припозднившийся рыцарь, да еще на удачу без обычных охранников. Это ему и надо было.
   Ничего не ведающий рыцарь покачивался в седле бредущей лошади и что-то негромко пел. Он был заметно пьян.
   Эпс неслышно выскочил на дорогу, пригнувшись подскочил к заливисто заржавшей кобыле и схватил ее за упряжь. Опомнившийся рыцарь некрепкой рукой выхватил меч и медленно размахнулся. Эпс избежал удара, спрятавшись под шею лошади. И, пока рыцарь, рычащий проклятья, доставал меч из шеи убитой лошади и с трудом размахивался снова, придавленный и лежащий на боку в седле, Эпс метким и жестким ударом посоха выбил меч из рук рыцаря и потом оглушил его ударом по шее. Оружие, теперь бесполезное и не страшное, свалилось с грохотом на землю. Эпс зажег факел, за шкирку вытащил хрипящего полубессознательного рыцаря из-под лошади и подозвал своих людей, тревожно прислушавшихся за происходящим.
   Последователи боязливо вылезли из-за камней и, к своему невыразимому удивлению, увидели Эпса с факелом руках, стоящего около туши мертвой лошади и какого-то человека в доспехах, с трудом копошащегося у ног Эпса.
  -- Дигас, убей его! - Приказал Эпс. Его глухой голос и серьезный вид не давали и повода к сомнению в смысле его слов.
  -- Что?! - Посох выпал из рук ошарашенного Дигаса.
  -- Расколи ему голову, как шергему!
  -- Но... это же... высокородный! - Дигас не мог справиться с ужасом и волнением, царившими в его смятенной душе.
  -- Чему я тебя учил? Вспомни! - Голос Эпса был как огонь. Он манил и обжигал.
   Его ученики плотнее встали вокруг него и очухавшегося от удара рыцаря.
  -- Убей его! - Повторил Эпс свой приказ, пытливо вглядываясь в глаза замершего Дигаса. Тот молчал и не двигался.
  -- Убейте его! - Эпс осмотрел всех собравшихся вокруг.
   Пришедший в себя рыцарь, догадался о своей участи и постарался незаметно вытащить из-за пояса кинжал, но зоркий Эпс ударом ноги выбил кинжал, и тот отлетел в темноту, звеня об камни. Рыцарю осталось только сверкать ненавидящими глазами у ног страшного беловолосого человека и ожидать своей участи.
  -- Кто из вас не презренный? - Спокойно и твердо спросил всех Эпс, безразлично осматривая оцепеневшего рыцаря, который для него уже был мертвецом.
   К Эпсу вышел Пелерод.
  -- Я... больше не презренный. - Сказал он бесстрастно.
  -- Докажи. - Эпс показал глазами на рыцаря.
   Пелерод отступил на шаг и взмахом тяжелого посоха раскроил благородному голову. С коротким хрипом оборвалась жизнь неудачливого рыцаря.
  -- Да. Теперь ты не презренный. - Эпс похлопал по плечу Пелерода, безучастно взиравшего на свою первую человеческую жертву, и ушел к остальным, молча смотревшим на труп некогда грозного высокородного.
   С яростным вскриком Дигас начал бить посохом мертвеца. По лицу молодого рыбака катились слезы. Он не стыдился их и спешил раскаяться перед Эпсом своими теперь бесполезными действиями. Еще несколько учеников Эпса последовали примеру Дигаса и начали дружно избивать труп рыцаря.
   Эпс стоял в стороне и смотрел на своих орудующих последователей. Те были в крови и не переставали изо всех сил превращать мертвое тело в кровавую кашу.
   Эпс подобрал оброненный рыцарем меч и улыбнулся в темноте. Он достиг, чего хотел. Теперь бывшие презренные пойдут за ним беспрекословно на любое дело.
  
   Из серых глаз Гидвурта капали слезы. Асмиела смотрела на него и молчала. Она рассказала ему все, как было. Как она это знала и чувствовала. Эта горькая правда, подтвержденная матерью, убила его. Он не мог сдержаться от слез, да и не хотел сдерживаться.
   Как могла его милая, единственная Эрилия на такое? Тысячи горячих обещаний, слов любви, сокровенных надежд... Все развеялось едким дымом в душе Гидвурта.
  -- Не говори ей, что я знаю. Ей не зачем это знать. Так будет лучше.
   Отрешившись от своего мстительного гнева, Гидвурт с тяжелым сердцем принял решение.
  -- Лучше не будет.
  -- Эрилия не виновата. Это Кирн.
  -- Не имей обид на жреца. Это может дорого обойтись.
   Гидвурт поник своей головой и задумался. Мать неподвижно сидела напротив, смотря на сына. Она тяжело переживала, но в силу своего жесткого характера не могла ни пожалеть, ни солгать. Со всей прямотой души она разделяла сыновнюю боль.
   Эрилии дома не было. Сегодня утром она отпросилась у мужа, чтобы сходить на местный рынок с целью купить всяких мелочей. Она еще не спешила возвращаться, прогуливаясь вдоль торговых рядов с веселыми крикливыми купцами. Эрилия уже потратила немало припасенных ситертов, но ее почти детское любопытство тянуло ее дальше к еще не виданному, и потому более интересному.
   От разноцветных и многочисленных товаров рябило в глазах. От шума и хохота закладывало уши. К ней подбегали улыбчивые торговцы и наперебой расхваливали свой товар, красоту Эрилии и бесподобное сочетание их товара с ее красотой.
   Ей было приятно их внимание и своеобразные комплименты. Она улыбалась в ответ, но старалась пройти мимо, надеясь найти еще что-то более интересное.
   Так, проталкиваясь сквозь базарную сутолоку, Эрилия неожиданно натолкнулась на Кирна. Тот улыбался и молча осматривал замершую женщину.
  -- Эрилия... А я тебя искал. - Сказал жрец, не отрывая своих блестящих от желания глаз от молодой женщины.
   Эрилия отступила на шаг, стараясь исчезнуть в толпе, но проворный Кирн схватил ее за руку.
  -- Почему ты сторонишься меня? Ведь еще недавно нам было так хорошо вместе... - Кирн гладил опешившую женщину по пальцам руки.
  -- Мой муж...
  -- Твой муж? Кто твой муж?! Глупый землепашец? Разве он сможет дать тебе, что ты так хочешь?
  -- Он... любит меня.
  -- А ты его? Любишь?! Ха-ха! Тогда что ты делала на моем ложе?
   Эрилия попыталась вырваться, но Кирн удержал ее.
  -- Почему ты ко мне охладела? Разве твой муж этому препятствие?
  -- Отпусти меня, жрец. - Голос женщины был холоден и тверд. - Ты все равно не дашь того, что дал мне мой муж.
   Кирн злобно посмотрел на упрямую Эрилию, и вдруг сильным рывком разорвал на ней платье.
  -- Ах ты, глупая тварь! Да как ты смеешь спорить со мной?! Мерзкая девчонка! Не уважать святость моего сана?! Бесподобное хамство!
   Вокруг стало тихо. Все взволнованно смотрели на разгневанного жреца и рыдающую молодую женщину, стыдливо запахивающую свою порванную одежду.
   Эрилия не выдержала и побежала прочь, плача и придерживая на груди разорванное платье. Жрец орал ей вслед:
  -- С этого дня я удваиваю твоей семье налог на Храм! Скоро ты со своим паскудным мужем будешь искать приюта у презренных, где и есть ваше место! Негодная развратница!
   Никто не посмел защитить оскорбленную простолюдинку, все обеспокоено озирались на жреца, грубо расталкивавшего народ и мрачно шагающего своей дорогой через рынок.
  
   Теперь Пелерод стал первым учеником Эпса. С заметным и особым уважением Эпс относился к этому пожилому, внешне флегматичному человеку, решившемуся на самый ужасный поступок в своей жизни. Эпс часто говорил с Пелеродом наедине, стараясь успокоить его от пережитого, дать ему свое понимание произошедшего.
  -- Мы все когда-нибудь умрем. Ты сам это прекрасно знаешь. Значит, смерти никому не избегнуть... Но, помнишь, я вам рассказывал, что люди равны изначально. Среда самих людей делает их неравными. А не какие-то боги. Кто-то способнее, кто-то нет. И от этого тоже не уйдешь. Но ты сам понял, когда пошел за мной, что изменить это место среди людей все-таки можно. И для этого не нужно чуда, не нужно воли богов. На это нужна только твоя воля. А это и есть чудо.
  -- Я не боюсь смерти. - Тихо ответил Пелерод. - Обратного пути нет, я знаю.
  -- Я знаю, что ты это знаешь. Но я хочу, чтобы ты понял, о чем я говорю. Ты смог измениться, и ты теперь подтвердил это. Знай, что если ты раньше не смел убить, то теперь смог. И вся причина не в тебе, а в том обществе, в котором ты существовал презренным рыбаком. Ты стал смертью, неизбежностью. Ты стал острием судьбы, которая в итоге все равно всем дарит смерть. Ты понимаешь?
  -- Не совсем...
  -- Ты тоже стал подобен богу.
   Пелерод вскинул удивленные глаза и посмотрел на Эпса. Тот улыбался.
  -- Ты силен и свободен, как бог. Будь таким. Но помни, свой гнев нужно направлять против тех, кто его более достоин, а не против всех подряд. Убьешь ли ты ребенка?
  -- Нет.
  -- Почему?
  -- Он невиновен предо мной.
  -- Помни об этом всегда.
   Пелерод долго думал, смотря на огонь костра, пока не осмелился спросить о главном.
  -- Эпс, ты сказал, что люди равны. Это значит, что все могут стать подобными богам?
  -- Да. И мы будем бороться за это.
  
   Дигас ревновал безучастного и тихого Пелерода. Он горячо каялся и себе, и Эпсу, что более никогда не допустит нерешительности. Но улыбчивому Эпсу было мало слов, и Дигас знал это, не просто знал, а ощущал всей своей молодой кипящей душой. Он навсегда запомнил слова, как-то произнесенные Эпсом за общей вечерней трапезой.
  -- Где сделаешь один шаг, там сделаешь и второй. Труднее всегда в самом начале. Здесь-то и проверяется человек. Что ему дано, и на что он способен. Вы сами говорите: "Мокрее воды не станешь". Очень мудро подмечено. Это значит, что сделав одно дело и повторив его многократно, вы не станете лучше сути этого дела. Вам ужасно от мысли, что вам пришлось убить живого человека. Но подумайте, в каком мы положении. Вне закона, вне прав. Вы уже мертвы для других, даже живые. Таков их закон. У нас теперь свой закон, закон своего права на жизнь, которую я учу вас защищать. А при этом приходится убивать. И еще придется очень много убить. Не забывайте этого. Убив раз, убьете многократно, но при этом не уподобитесь смерти. Останетесь людьми. Не бойтесь грядущего, оно в ваших руках.
   Дигас трепетал, слушая Эпса, и надеялся вернуть себе его душевное расположение. Он думал и передумывал долгими ночами у костра в глубине пещеры, пока у него не появился смелый и безрассудный план.
   Сговорившись с еще тремя молодыми рыбаками, последовавшими за Эпсом из Лигерана, Дигас тайком от всех и в особенности от Эпса решился на очень рискованное дело.
   Поздним вечером, сославшись на то, что нужно найти еду, Дигас со своими заговорщиками углубился в заросли под краем скалы, растущие по дороге на селение Кайар. Как-то ранее Дигас приметил там высокий дом местной ватаги разгульных рыцарей, жестоко притеснявших местных жителей. Он хотел с ними сделать то, что смог Пелерод, но и в ином более значительном масштабе.
   К ночи Дигас со своими товарищами затаились на окраине Кайара, откуда был хорошо виден рыцарский дом. Оттуда доносились веселые вопли и нестройное пение пирующих людей. Очередной праздник обильной добычи для рыцарей стал постоянной традицией. К полуночи пьяные крики утихли, и погасли огни в окнах.
   Дигас пока даже не представлял, что будет конкретно делать. Ему нужно только доказать себе и Эпсу, что он более не презренный, и все. Остальное подскажет тот "звериный дух", как-то упомянутый Эпсом, который живет в каждом человеке и способен подвигнуть его на самые смелые действия. Дигас этот "дух" с той поры чувствовал каждой живой клеточкой тела.
   Ни думая более ни о чем, представив себя в роли ночного хищника аспаунты, хитрого и скрытного, он тихо пробрался в кромешной темноте к стене дома, сложенной из каменных глыб. С прирожденной ловкостью Дигас забрался к проему окна. Он закрепил и скинул вниз заранее приготовленную веревку. С максимальной осторожностью нащупал пол комнаты и опустился на деревянный пол. Посох, украшенный куском остро отточенного куска панциря, доставшегося от мертвого рыцаря, служил ему превосходным оружием.
   Дигас посидел немного, пока глаза не привыкли к отсвету настенного факела за приоткрытой дверью комнаты. Он тихо обошел комнату и никого не обнаружил. Только круглый стол, окруженный стульями, шкаф у стены, полный посуды, и лежанка на узорчатых ножках в углу.
   Стараясь не скрипеть, Дигас медленно и осторожно открыл дверь в коридор. Сполохи тусклого огня факелов плясали по стенам. Осмотревшись и убедившись в безопасности, Дигас снял факел и у окна комнаты просигналил им своим спутникам. Через две минуты те забрались по веревке в комнату к Дигасу. Заранее предупрежденные им, товарищи помалкивали и оглядывались, держа наготове свои посохи.
   Недолго поразмыслив, Дигас приказал двоим караулить у дверей, охраняя путь отступления, а с другим пошел крадучись по лестнице вверх. Факел он оставил, увидев, что на верху тоже виднеются багровые отсветы гаснущих огней. Дверь на третьем этаже была широко распахнута. Большой просторный зал был слабо освещен почти потухшими факелами.
   Широкий пиршественный стол стоял посреди зала. Лавки были раскиданы. Посуда с недоеденной пищей громоздилась на столе. Пустые кубки лежали на боку. Их содержимое, неведомый густой напиток со сладким дурманящим ароматом, был разлит по столу. Картину завершившегося разгула дополняли два храпящих тела. Одно на лавке, принадлежавшее пожилому седоусому старцу в блестящей кольчуге. Второй спал прямо на полу, лет сорока, толстый, в добротных кожаных доспехах, с длинными черными спутанными волосами.
   Не долго думая, Дигас подбежал к толстому рыцарю и со всего размаху разбил ему череп своим посохом. От громкого звука удара проснулся седой рыцарь, непонимающе огляделся и, увидев Дигаса над окровавленным телом, со свистом вынул из ножен свой меч. Спутник Дигаса подскочил к нему и был тут же наискось разрублен метким ударом опытного рыцаря. Дикий душераздирающий вой умирающего нарушил ночную тишину.
   Дигас посмотрел на старого рыцаря, потом на умирающего товарища и со звериным рыком прыгнул на него. Ловко отбив удары меча, Дигас отскочил и, воспользовавшись длиной посоха, воткнул свое грозное оружие противнику в горло. Тот, оседая на пол, хрипло забулькал, обильные потоки крови изо рта и раны полились на кольчугу. Дигас другой рукой выхватил из коченеющих рук врага меч и выбежал из зала.
   Внизу у входа в комнату в беспокойстве суетились оставшиеся его два товарища. Молча они бросились, вслед за Дигасом, в комнату и быстро спустились по веревке вниз. Не останавливаясь ни на секунду и не оборачиваясь, они убегали от Кайара, с ужасом слыша крики проснувшихся людей и визг озверелых уюров. Уже в отдалении от селения, тяжело дышащий Дигас на секунду остановился и посмотрел назад.
   Многочисленные мечущиеся огни факелов метались по селению и вокруг рыцарского дома. Слышались тревожные вопли и лязг оружия.
   Дигас отдышался, поднял руку, и только сейчас осознал, что держит в ней меч, залитый кровью погибшего товарища. Лицо его стало жестким, на тонких губах играла мстительная улыбка.
  
   Эрилия рыдала в объятьях Гидвурта, в который раз рассказывая ему историю, произошедшую с ней на рынке. Она не переставала проклинать наглого Кирна, прилюдно оскорбившего ее. Гидвурт сурово молчал и слушал, гладя хрупкие плечи дрожащей жены.
   Кирн для него стал в последние дни роковым человеком. Рассказ о неверности жены, потом оскорбление, потом ужесточение храмовых податей. Чего дальше ждать, он не знал.
  -- Вам нужно покинуть дом. - Определилась за всех спокойная Асмиела. - Уходите.
  -- Куда?
  -- В какой-нибудь город. Подальше.
  -- Но мы не можем просто так все оставить?!
  -- Я останусь.
  -- Почему?
  -- Кто-то все равно должен остаться. Я и останусь. Мне не страшно.
   Гидвурт посмотрел на мать, эту гордую непреклонную во всех перипетиях женщину. Он и так знал, что поступить иначе нельзя. Их могли бы объявить вне закона, а страшнее этого и быть не могло.
   Поздно вечером Гидвурт с Эрилией покинули свою ферму. За спиной они несли весь свой багаж. Дорога была привычной, и они не боялись заблудиться в наступающих сумерках.
   Проводив детей, Асмиела при свете пасмурных сумерек пробралась к своему сундуку, осторожно открыла его. Благоговейно проведя сухими пальцами по лицу, она вынула деревянную фигурку со следами отслоившейся белой краски.
   - Пора Белому Человеку занять подобающее место. - С улыбкой произнесла старая женщина. Она развела в небольшой миске известь, старательно заново покрасила фигурку белой краской. Потом подержала над пылающим камином, пока краска не высохла. На это ушло около получаса, но занятая своей странной заботой, Асмиела не замечала, как наступила ночь.
  -- Пора Белому Человеку выпить и поесть. - Произнесла она, удовлетворенно оглядывая свежевыбеленного истукана. Асмиела взяла нож и надрезала ладонь, подождала, пока теплая кровь не наполнила сложенную ладонь, как чашку, и начала пальцем другой руки макать в натекшую кровь и рисовать на фигурке глаза и рот.
  -- Я знаю, что мало. Но откуда такая старуха, как я, возьмет для тебя столько еды? - Шептала она, вытирая окровавленную руку о припасенную тряпицу.
   Когда истукан был готов, Асмиела поставила его на полку над камином и молча уселась перед ним на пол. Прыгающий свет огня окрашивал фигурку в темно-багровые тона. В танце тусклого огня и теней истукан казался бледным свирепым монстром, пришедшим за своей трепещущей в страхе жертвой.
   Асмиела опять погладила лицо, оставляя кровавые полоски над глазами и по щекам. Потом развернула свиток истрепанного пергамента, который вынула со дна сундука вместе с фигуркой, она беззвучно гладила неизвестные ей написанные на пергаменте слова и беззвучно что-то шептала, тая в этот сокровенный миг от окружающего мира даже свое дыхание.
  -- Теперь не страшно жить. - Произнесла она и посмотрела в окно. Беззвездная ночь повисла над невидимыми горами и долинами Авдерта.
  
   Последние события, начиная со знакомства с кочевником-торговцем, основательно поколебали простую жизнь Гидвурта. Теперь ему приходилось задумываться не только об урожае, жене, хозяйстве. Повстречавшиеся люди дали ему новое понимание необозримо сложного мира людей. Привычная вера в божественных покровителей сменилась постыдным страхом перед всесильными жрецами. Тихая любовь к Эрилии была перевернута, ярко расцвечена страстью Лахабетен. Кочевник дал ему понять, что окружающий мир не замыкается неприступными скалами Авдерта, а что есть люди, добрые и злые, везде. И с детства сложившийся порядок вещей далеко не самый лучший, который есть на свете.
   Не проходящее, постоянно давящее на сердце, ощущение чего-то нового, тревожного переполняло Гидвурта. Мир как бы был раньше плоским и серым, а теперь стал объемным и многоцветным.
   Поздно ночью они пришли в Болгот, селение по дороге из Коморона в Эданот, центр округа, где находилась их родная ферма. На постоялом дворе молодые супруги услышали рассказы о кровавой бойне против презренных. Ходил слух о том, что все это не прошло даром, и презренные выступили против.
   Гидвурт не верил своим ушам. Презренные могут бунтовать?! Это сказка! Но мозг сверлила одна настойчивая и неприятная мысль. Если презренные даже способны выступить, то почему простые землепашцы, приличные честные авдертинцы, стоящие выше презренных рыбаков, никогда не выступали? Не так ли страх сильнее в простых обывателях перед рыцарством и жречеством, прикрывающимися волей богов-хранителей, чем страх презренных, которым, собственно, нечего терять?
   Он попытался разузнать о подробностях событий, но никто ничего не мог толком рассказать.
   Гидвурт не стал долго раздумывать, надеясь поподробнее узнать в Эданоте, и ушел с Эрилией спать остаток ночи в отведенную для них тесную пыльную комнатушку.
  
   Эпс держал в руках меч и разглядывал его. Дигас стоял перед ним.
  -- Итак, ты убил рыцаря?
  -- Двух.
   Эпс продолжил разглядывать окровавленный клинок, потом перевел взгляд на Дигаса, молча и долго смотрел на него, пока не сказал:
  -- Ты смел, Дигас. Но глуп. Нас мало, а теперь они выступят против нас большим отрядом.
  -- Мы уничтожим их.
  -- Увы, они не будут в это время спать... Нам придется уйти отсюда. Возьми. - Эпс подал Дигасу меч. - Теперь он твой.
   Он собрал всех своих людей и сказал им:
  -- Мы стоим на пороге больших событий. И мы стали той волной, которая породила эти события. Будьте готовы к тяжелым испытаниям. Не бойтесь смерти, и не бойтесь дарить смерть своим врагам. Теперь никто из вас не вернется обратно. Кровь врагов скрепила нас. Сегодня мы уходим. Кто хочет, идет за мной. Кто не хочет, останется и умрет.
  -- А с тобой разве не умрем?
  -- Умрете. Но так, как захотите. И тогда, когда захотите.
  -- А если я не хочу умирать? - Воскликнул кто-то надрывным голосом.
  -- Если ты действительно не хочешь, то и никогда не умрешь.
  -- Я иду с тобой, Эпс. - Выступил из рядов слушающих Пелерод.
  -- Я тоже! - Поспешил выскочить следом Дигас.
   Все присоединились к Эпсу, обещая слушаться его и следовать за ним. Сторонников у него было всего шестьдесят три человека.
  
   Позднее утро ранней осени застало Гидвурта и Эрилию в пути недалеко от Эданота, небольшого городка, уютно пристроившегося у склона высокой обрывистой горы, на вершине которой находился самый старинный и уважаемый храм Великого Авдерта, резиденция тайного ордена воинов-жрецов, обладавших мрачной известностью и особыми приемами боя и разведки, неведомыми более никому. Храм не имел названия, и потому его именовали в народе Безымянным. Тяжелой черной массой, с заостренными куполами храм главенствовал над всем огромным полуостровом, на котором расположилась большая часть Великого Авдерта.
   Супругам не было ведомо, что Кирн, исполненный гордости и злобы, пытался вступить в этот орден, но был почти сразу изгнан, и теперь крутой, едва приметной тропой спускался к Эданоту, сурово сжимая в руке тяжелый меч, купленный недавно в Комороне, в оружейной лавке.
   До Эданота оставалось не более полведанга, Гидвурт и Эрилия спокойно шли, изредка переговариваясь о разных мелочах. Стук катящихся камней заставил Гидвурта насторожиться. Он остановился и осмотрел окружающие скалы у подножия Храмовой горы. Никого.
   Жестом подгоняя Эрилию вперед, Гидвурт шел за ней, ежеминутно оглядываясь.
  -- Ах! Подлые твари! Гнусные подобия людей!
   Гидвурт оторопел и развернулся. Позади его в десяти шагах стоял Кирн, изготовивший свой меч к нападению.
  -- К чему, достопочтенный жрец, угрозы? Мы ничем не нарушаем заповедей божественности.
  -- Ты своим существованием все нарушаешь!
   Кирн с утробным воем кинулся на Гидвурта, стараясь проткнуть того мечом. Тренированный на приграничной службе, Гидвурт резко отскочил, и толстый жрец пронесся мимо.
   Они опять стояли друг против друга, и только визг страшно взволнованной Эрилии дополнял картину. Гидвурт лихорадочно ощупал свою одежду и мешок, не отрывая глаз от злобно пыхтящего Кирна, вновь поднявшего свой меч. Гидвурт нащупал походный нож, но он мало был годен против боевого оружия.
   За неимением прочего, Гидвурт схватил нож, чем вызвал скупую улыбку на потном лице жреца.
  -- Разве ты посмеешь убить служителя богов? - ехидно спросил Кирн.
  -- Если только он не будет пытаться убить меня.
  -- Неблагодарная скотина! Сколько молитв мы возносим за вас. А вы...!
   Кирн опять рванулся к Гидвурту, и тот едва успел избежать широкого взмаха меча, отпрыгнув в сторону. В этот момент Гидвурт успел сильно толкнуть Кирна, но жрец устоял и вторым взмахом едва не рассек грудь своему противнику.
   Гидвурт понимал, что у жреца, на вид обрюзглого, но необычайно крепкого, достаточно сил, и он вскоре извернется и заденет длинным клинком почти безоружного Гидвурта. Оставался только один выход.
   Гидвурт громадным прыжком отскочил от Кирна и побежал к скале. С радостным рычанием жрец бросился вслед за ним. На ходу Гидвурт подобрал небольшие камни, развернулся и встал. Жрец, подобно саванному гронгу, несся на него. Метким отработанным жестом Гидвурт метнул в лицо Кирну камень за камнем. Один камень разбил лоб, а второй задел глаз.
   Жрец взвыл и остановился. Одной рукой он сжимал меч, а другой пытался стереть кровь, ослеплявшую его. Воспользовавшись замешательством Кирна, Гидвурт бросился вперед, на противника.
  -- Не-е-ет!!! - Дикий вопль Эрилии эхом прозвучал в скалах, но было уже поздно.
   Жрец лежал на земле, дергая руками и ногами, из его жирной шеи торчала рукоятка ножа Гидвурта. Кровь хлестала ручьем по одежде мертвого Кирна.
   Уставший от схватки, Гидвурт тяжело встал. Он смотрел на лицо убитого им человека и не заметил, как подбежала бледная, как осеннее облако, жена и схватила его за руку.
  -- Что ты наделал? Что ты наделал? - горячо шептала она, смотря то на окаменевшего мужа, то на издохшего жреца.
   Не вдумываясь в слова Эрилии, Гидвурт поднял меч Кирна, пошарил по одежде трупа, достал из-за пояса увесистый мешочек и, обняв замолкшую в ужасе жену, пошел к брошенной поклаже.
  -- Что ты наделал? Что же ты наделал? - Не переставала тупо шептать жена, со страхом осознававшая весь ужас поступка мужа.
  
   Тайной тропой Эпс провел своих немногочисленных сторонников сначала к югу в обход обширного и труднодоступного Павотонского плато, возвышающегося над полуостровом подобно столу над полом, а затем после недолгой стоянки они забрались в болотистые заросли близ города Обангон, лежащего по другую сторону Павотона.
   Со строжайшей дисциплиной Эпс подготавливал своих последователей к этому походу. Малейшая оплошность могла стоить жизни всем. Возня в селениях близ Кайара в связи с убийством двух рыцарей привела к тому, что многочисленные патрули стражников и отряды рыцарей прочесывали заросли и ущелья в попытке найти дерзких бандитов. Многие из последователей Эпса уже обладали высокими физическими и психологическими способностями для боя. Он старался в короткие сроки научить их совместному действию в случае схватки с группой противников. За это же время Эпс смог дать своим ученикам кроме знаний еще и уверенность в своих силах и способностях. Благодаря этому и умелому руководству Эпса отряд незаметно прошел значительный путь по труднопроходимыми тропами по местности, кишевшей рыцарями и стражниками. За чудо считал Эпс то, что в такой ситуации вблизи большого города удалось найти хорошее надежное убежище для нескольких десятков человек. Ни один из жителей предместий Обангона не заметил присутствия столь значительной группы.
   Эпс чувствовал, что кончается время тайных скитаний. Приближалась осень, пуганое зверье все сложнее было поймать. Наступало время радикальных действий и для него.
   Соратники Эпса были настроены решительно и бодро, всецело надеясь на своего предводителя и свои новые умения, но не все так было прекрасно для них на этот момент.
   Эпс начал задумываться. Задумываться над тем, зачем он все это затеял. Порыв ярости сменился холодным анализом обстановки. Эпс сам не до конца понимал свои цели, и ему приходилось при этом играть роль уверенного и авторитетного лидера. Такая двойственность положения смущала прямодушного Эпса. Тщательное размышление над сложившейся непростой ситуацией занимало у него много времени. Эпс часто уединялся от других, и многие чувствовали его тайную тревогу и беспокойство.
   Однажды поздним вечером Эпс уединился в стороне от всех для своих размышлений. Через долгое время его нашла Ивела, взволнованная столь долгим отсутствием своего командира среди других.
   Эпс даже и не заметил, как молодая девушка присела невдалеке, наблюдая за его неподвижной фигурой, склонившейся у костра в глубине пещеры. Так прошло немало времени, пока Эпс размышлял, а Ивела смотрела на него.
   Эпс и сам давно заметил, что дочь Аритола давно не равнодушна к нему. Но знал, что трудно да и бессмысленно в таком положении искать пути к сердцу девушки. К тому же и особого желания на то у Эпса не было. Он раньше и не предполагал, что власть и возможность управлять даже немногочисленными, но всецело подчиненными ему людьми гораздо интереснее и слаще для его души, чем даже любовь.
   Краем глаза Эпс подмечал, как иногда Ивела пробиралась к нему тайком, будто незамеченная, чтобы полюбоваться своим спящим, боготворимым ею человеком и погладить его удивительно мягкие и при этом необычно белые волосы. Эпс ее удивлял, и Ивеле было беспредельно хорошо от этого. Она стала самой неприхотливой и прилежной ученицей Эпса. Его слова заменили ей душу, она жила его движениями, его жестами, его поступками. Ивела никогда не стремилась завоевать на секунду расположение своего руководителя, при этом, даже в тайне от себя, надеясь на большее. По своему восприятию она была копией своего брата Дигаса, но не открыто восторженной, как он, а более отрешенной и замкнутой, и от того более доверчивой. Эпсу это даже нравилось и тешило его самолюбие, но за всем этим, он твердо знал, что сближение с Ивелой только принизит авторитет среди прочих последователей.
   Ее отец погиб, брат ушел с головой в изучение разнообразных мудростей Эпса, из-за уродливого шрама, а еще более из-за холодного и тяжелого холодного характера, она оставалась одной, не сходясь ни с кем. И сейчас Ивела встретила человека, который стал для нее тем, о чем она даже и не мечтала. Всем. Но откуда ей было знать, что Эпс давно все знает, взвесил и принял решение, от которого не отступится.
  -- Эпс... - Прошептала Ивела, не сводя своих темных глаз.
  -- Ивела? - Растерянно улыбнулся Эпс, увидев в тени знакомое лицо. - Зачем ты пришла?
  -- О чем ты думаешь, Эпс?
   На несколько секунд Эпс замолк, обратив свой задумчивый взор на пламя костра.
  -- Зачем я все это начал? Может, и не стоило мне беспокоить ваше привычное бытие? Одну привычную беду я заменил другой. И нет выхода. Я не вижу выхода.
   Ивела поразилась, услышав слова Эпса. Она не верила, что ее любимый начальник способен на какие-то сомнения.
  -- Не говори так, Эпс. Ради этого уже погибло много людей.
  -- Мертвым без разницы, что делают живые. Я удивлюсь, если мы протянем еще два месяца. Надо уходить, но куда уйдешь? Здесь враги, в саванне тоже. За морем... За морем, вообще, неизвестно что.
  -- Если ты смог изменить нас, то сможешь изменить все.
  -- Что ты, Ивела! Я не так уж и всесилен. Мир изменить почти невозможно, а людей... Это кому как.
  -- Тогда измени всех в Авдерте. Дай им то, что дал нам.
  -- Думаешь? Но тогда реки крови потекут по этим скалам. И, если меня проклянут, то это будет наименьшая кара для меня.
  -- Ты сам сказал, что мертвым все равно, а живые... Еще не ведомо, что скажут живые потом.
  
   Следующим вечером Эпс собрал всех вместе в лагере. Он молча обозрел лица своих адептов и начал речь:
  -- Я вам много рассказывал, многому учил. Но сейчас я вам расскажу о вещи, которую нужно понять не умом, а душой. Не ищите в моих словах прямой истины, мне самому трудно сказать вам прямо. Я чувствую это, и только. Слушайте меня и понимайте, как можете...
   Наш мир родился из костра. Он сам подобен костру. Язычок пламени вспыхивает на раскаленных поленьях, взлетает и гаснет. Такова жизнь человеческая, короткая и, на первый взгляд, бессмысленная. Согреет ли костер одним язычком пламени? Превратится ли дерево в уголь из-за одного язычка пламени? Нет. Но многочисленный сонм таких язычков становится костром, горящим долго, дающим тепло, сжигающим топливо дотла. Около него можно обогреться, приготовить пищу, весело думать о прошлом и будущем. И это становится жизнью, той жизнью, которая побеждает смерть.
   Эпс недолго задумался и продолжил:
  -- Смерть сильна только над одним человеком, но что она против всех? Искра взлетит над костром, вспыхнет и вмиг погаснет. Такова одна жизнь. Но только одна. И в этом торжество тех, кто это понимает. А это дано только людям, ибо прочие живые существа разума не имеют. Но и не все люди понимают это, поскольку разуму их это не ведомо. Некому было научить их этой простой мудрости. Но вы можете спросить, как это мир родился из костра, если мир среди нас, а мы в нем. Нет. Мир - это мы. Пока мы его видим, ощущаем, мир есть. Нас не стало, наш язычок пламени погас, и мир наш погас. Своим жаром костер многих жизней преображает окружающее. Делает его светлее и понятнее. И это дано увидеть только язычкам пламени, нам.
   Опять пауза зависла над завороженными слушателями. Эпс поворошил палкой в костре и вновь заговорил:
  -- Но, бывает иногда так, что костер разгорается, охватывает все большее пространство. Искры отлетают в сторону, и зажигают новые костры. Сейчас мы стали таким новым костром, отдельным миром.
  -- Но... как? - Выдохнул Пелерод, удивляясь словам учителя.
  -- Твоя жизнь проста, и взгляд на нее прост, Пелерод. Конечно, как можно создать новый мир в уже существующем мире? Но мир сложнее, и даже мне многое в нем неизвестно. То, что я сейчас сказал, не значит, что мы оторвались от прочих людей. Я говорю, что мы создаем новый мир. Мир людей, где у каждого есть право выбирать свой путь. Наш новый мир - и есть эта общая душа, душа живых и умерших, отдавших и отдающих свои жизни за этот новый мир. Душа, которую вы все несете. Тепло и свет костра - это те помыслы, которыми живет человечество. Тусклый свет от одних, яркий - от других.
  -- А если весь мир станет одним общим костром? - Воскликнул воодушевлено Дигас, озаренный светом пылающего огня.
  -- Тогда все станут богами.
  
   Они нашли приют на заднем дворе кабачка, в заброшенном сгнившем сеновале, где пахло пылью и старым тряпьем, все скрипело и шуршало, было темно и душно. Два дня Эрилия не вставала с кучи мягкого сена, дрожа и тихо стеная в полудреме. Окровавленный Кирн с ужасно искаженным лицом приходил ей во снах и доводил ее до истерического полубезумия. Гидвурт и сам со страхом ждал немедленного ареста и смерти, доведенный до нервного припадка болезнью жены. Но необходимость заботы о ней выводила его из тяжелого оцепенения и заставляла его пересиливать страх.
   Гидвурт терпеливо кормил и поил бессильную Элирию, распростершуюся на колкой сухой траве.
  -- Что же ты наделал? - Иногда шепотом сквозь кошмарный сон спрашивала Эрилия неизвестно у кого, и когда ее невидящие глаза сверкали в темноте около лица Гидвурта, сердце его будто наливалось тяжелым расплавленным свинцом. Он ей простил все, что можно, и готов раскаяться перед ней и за Лахабетен и прочие грехи, даже если только думал о них. Гидвурту казалось, что сейчас у него не осталось никого, кроме беспомощной и любимой жены.
   Их никто не беспокоил, хозяин боялся больной женщины, и только щедрая плата золотом из жреческого кошелька сдерживала его желание вышвырнуть недобрых гостей.
   На третий день, когда еще только начало синеть на востоке, Эрилия неожиданно встала. Волосы ее были растрепанны, глаза блестели. Но уже не кошмар беспамятства, а горечь, боль и страх светились в них. Очнувшийся от короткого сна, Гидвурт тайком наблюдал за женой.
  -- Где мы? - Не оборачиваясь, спокойным голосом спросила Эрилия.
  -- В Эданоте.
  -- В тюрьме?
  -- Нет. На постоялый двор нас не пустили, пришлось заночевать здесь.
  -- Сколько времени прошло?
  -- Ты не помнишь?
  -- Год?
  -- Два дня.
   Она обернулась и скорбно посмотрела на мужа.
  -- Целых два дня, и... ничего?
  -- Пока. Но нам надо уйти.
  -- Куда? - Голос ее был тих и безразличен, как у бесплотной, едва живой тени.
  -- Пожалуй, в Обангон. А там видно будет.
   Эрилия легла рядом и обняла его. Непривычным жаром пахнуло от ее тела на Гидвурта, от ее нежных ладоней и скользящих поцелуев.
  -- Хищник мой бедный... Нет теперь спокойного приюта нам нигде...
   С нарастающим недоумением, Гидвурт почувствовал, как голос жены и ее порывистые ласки живо напомнили о почти забытой Лахабетен.
  
  -- Что за недобрый дух обуял этих презренных?! Недавно убийство в Кайаре, а теперь! Мятеж в Лигеране и Аспейне! Восемнадцать стражников убито за одну ночь! Уму непостижимо! Куда боги смотрят?!
   Гидвурт с интересом прислушивался к эмоциональной беседе хозяина кабачка с посланником местного комунта. Он чувствовал, что происходят какие-то необычные события, и ничего толком не знал. Спрашивать подробнее он боялся, опасаясь возможных ответных расспросов. По простоте своей души Гидвурту казалось, что весь его понурый вид и потрепанная одежда выдавали в нем страшного по авдертинским меркам преступника - убийцу жреца, служителя божественности. Он не замечал, занятый женой и делами, что окружающие люди выглядят ничуть ни лучше него.
   Дождался, пока хозяин не распрощается с разговорчивым собеседником, расплатился с хозяином за кров и пищу и распрощался.
   Быстро собравшись, Гидвурт и Эрилия без сожаления покинули Эданот и двинулись по торному пути к Обангону.
   Холодный ветер заунывно выл среди голых скал, неся в небе тяжелые фиолетовые тучи. Истощенная Эрилия быстро утомлялась, и приходилось часто останавливаться и разводить из отсыревшего валежника костер. В эти минуты отдыха Гидвурт прижимал к себе дрожащее тело жены, стараясь своим теплом отогреть Эрилию и изгнать из нее болезнь. Тем временем осень вступила в свои права и уже первым зябким дождем оросила извилистую дорогу, между скалистых холмов.
   В небольшом селении Килон, расположенном между двух холмов по дороге в Обангон, супруги расположились на ночлег в захудалой местной гостинице. Гидвурт не стал торговаться из-за комнаты, стараясь быстрее отвести Эрилию в теплое помещение.
   Они вместе долго грелись около камина, просыхая после затяжного ливня, заставшего их днем, и поедали свой скудный ужин. Отогревшись Гидвурт пересчитал оставшееся золото и с тоской понял, что ему нужно меньше тратить все свои сбережения, резонно полагая, что им предстоит нелегкий и долгий путь, полный лишений и непредвиденных забот. Еще безучастная ко всему жена, разомлевшая у огня.
   Эрилия так и уснула, уставшая, на его коленях, пригревшись у тускло отсвечивающего камина. Дрожание прошло, теперь она только слегка вздрагивала в такт своим беспокойным и мутным снам. Гидвурт гладил ее шелковистые волосы и вспоминал былые дни, полные беззаботной любви и беспредельной радости. Все было еще только весной, несколько месяцев назад.
   Такое ощущение, что все это было в далеком, полузабытом сне. Но, иногда казалось наоборот, все, сейчас происходящее, является частью какого-то жуткого сна, который привиделся некоему жестокому и мудрому чудовищу.
   Гидвурт не заметил, как его глаза слиплись, и теплая дрема от камина и женского тела обняла его от самых кончиков согревшихся ног до вспотевшей макушки.
   Так они спали несколько часов, пока гул голосов в большом зале на первом этаже не разбудил их. Возбужденные голоса громко гомонили внизу, к нестройному хору добавлялись новые. Люди вскрикивали, яростно спорили, орали наперебой. Проснувшийся Гидвурт сначала испугался и сжался, обняв спящую жену. Но несколько минут прошло, никто не врывался к ним в комнату, сверкая сталью мечей и яростных глаз, никто не хватал их за руки и одежду и не тащил в тюрьму. Успокоившись Гидвурт осторожно переложил Эрилию на застеленную просохшим плащом подстилку и встал. Немного послушал еще и затем осмелев встал и вышел из комнаты. Он, протирая заспанные глаза и настороженно оглядываясь, спустился по хлипкой лестнице в зал.
   Внизу у стойки, заставленной чашками и тарелками громко кричал и размахивал руками многочисленный разношерстный сброд, собравшийся в вечерний час здесь.
  -- Убить их! Это невозможно! Уничтожить все проклятое племя, до самого последнего ублюдка! О, Сиурт, как ты такое терпишь! - Несколько десятков человек возбужденно кричали на все голоса, делая суровые и зверские лица. Некоторые вытаскивали из-за поясов кинжалы и дубинки и грозно потрясали ими над головой. Горячая ненависть и нескрываемый страх переполняли их.
   Озадаченный Гидвурт тихо подошел к неподвижно сидящему помощнику хозяина гостиницы, сидевшему без работы за кружкой кинры, и поинтересовался причиной шума.
  -- Банда презренных сожгла храм на Павотонском плоскогорье. Представляешь?! Два десятка жрецов убиты. Просто убиты! О, боги, что же происходит? Неужто наши грехи переполнили чашу вашего терпения?
   Помощник затих, и несказанно удивленное выражение застыло на его глупом лице.
   - Мир катится в пропасть! Наши грехи довели многотерпеливого Сиурта. Мы обречены испытать его безраздельный гнев!... Презренные! Восстали до того, что убивают всех подряд! - Зычным голосом вещал подвыпивший хозяин, мерно бивший огромным волосатым кулаком по скрипящей стойке. - Что остается честным авдертинцам, для которых нет защиты ни от богов, ни от рыцарей?!... Только пить! - В заключение своей речи он опрокинул в свой мокрый бездонный рот большую кружку перебродившей, ужасно пахнущей кинры. Но мало, кто поддерживал хозяина гостиницы. Многие были просто подавлены, некоторые были разъярены до такой степени, что были готовы убить кого угодно. Атмосфера была накалена до предела.
   Гидвурт был в смятении, он не представлял, что делать, но чувствовал, что великие перемены очень близко и скоро коснутся его. Ему даже на минуту представилось, что его преступление стало причиной этих событий.
  
   Эпс взял с собой только Дигаса и пошел в сторону побережья, на восток. Как всегда, он никому ничего не сказал. Все остались, в молчаливом смятении провожая растерянными глазами уходивших. Пелерод остался за старшего и беспрекословно поклялся своей жизнью беречь жизнь и покой группы последователей Эпса.
   Рано утром, на третий день, путникам открылась необъятная гладь далекого моря. Они в восхищении стояли на высоком обрыве и смотрели.
  -- Стоило и жить вам, даже презренными, у такой красоты. - Изрек Эпс, насладившись открывавшейся бескрайней панорамой.
  -- Море подарило нам тебя. - Тихо сказал Дигас.
  -- А если море вам темного духа подарит, который убивал бы вас, вы тоже за ним побежите?
   Дигас ошарашенно посмотрел на учителя и вспотел. Эпс облегченно рассмеялся.
  -- Не думай, Дигас. Я знаю, что в любом случае, человек, чистый сердцем и душой, как ты, сделает правильный выбор.
   По узенькой тропке, петлявшей среди обломков скал и крутых обрывов, они долго спускались к побережью, покрытому густыми зарослями кустарников, перемежаемых каменными осыпями и песчаными дюнами. Влево по берегу располагались Лигеран, где Эпс уже был, и Аспейн, второе большое поселение презренных рыбаков в этих местах.
   Рыбаки уже не пытались выходить за уловом в бурное осеннее море, коптили у костров на зиму рыбу и пели печальные песни, чиня свои изодранные сети.
   Сторож провел двух путников в селение.
  -- Кто вы такие?! - Воскликнул староста Аспейна, коротконогий, жилистый, темнолицый, широкоплечий Нард, с тревогой и плохо скрытым страхом оглядывая странных гостей, одетых в одежды из шкур и вооруженных посохами.
  -- Я пришел к вам с доброй вестью. - Ответил ему Эпс.
  -- Для презренных есть одна добрая весть: Смерть!
  -- С этой вестью я и пришел.
  -- Незнакомец! Может, мы и боимся, но ты не рыцарь и не жрец, хоть и вооружен, и поэтому может изведать нашей злой воли!
  -- Прибереги, Нард, свою злую волю для других. Дигас, покажи ему.
   Дигас вынул из-под плаща рыцарский меч. Все в страхе ахнули и попятились, увидев самое ужасное оружие, наводившее трепет на всех прибрежных обитателей.
  -- Ты - не рыцарь. - Заметил успокоившийся Нард, всматриваясь в Дигаса. - Кто же ты?
  -- Был таким же, как ты.
  -- Ложь твоя безгранична. Где же ты нашел такой меч?
  -- Я убил рыцаря.
   Глубокий вздох изумления прошелся по рядам собравшихся людей.
  -- Презренный убил рыцаря... Если бы такое произошло на самом деле, то море должно стать стеной и смыть все злые скалы Авдерта!
  -- Нард. - Голос Эпса был полон притягательной душевной мощи. - Ты не веришь и боишься. Отправь со мной нескольких своих человек, которым ты вполне доверяешь, и я покажу им такое, что твоя мелкая душа станет тесна от веры. Ты слышал, что произошло в Кайаре?
  -- Слухи об этом дошли и до нас.
  -- Это. - Эпс указал на Дигаса. - Его рук дело. Что же ты скажешь, старик? Будешь ли до могилы трепетать жалкой тварью или переступишь свой страх и... Я даже не прошу твоей веры, я прошу, дай возможность дать веру и силу твоим людям.
   Нард после недолгих раздумий отпустил нескольких мужчин с Эпсом и Дигасом.
   На следующий день они пришли в Лигеран, и Релоен был гораздо сговорчивее, узнав о произошедших событиях. Два десятка людей шли за Эпсом по побережью, обратно к Аспейну. Он еще не знал, что навстречу им, сохраняя строгую дисциплину и секретность, шел отряд жрецов-воинов, переодетых стражниками местного комунта, охотящихся за беловолосым пришельцем.
  
   Событие в Кайаре почти не взволновало все общество Авдерта. Подобные преступления были в обычае в Авдерте, люди часто гибли, особенно от рук рыцарей, отличавшихся не только благородством, но и разбойничьим нравом. К тому же частые стычки между рыцарями, кончавшиеся смертями благородных, были старинной и печальной традицией Великого Авдерта. Отличительная деталь, что впервые такими преступниками были презренные, блекла в глазах далекого от событий простого авдертинца, землепашца, ремесленника или торговца, старающегося не вмешиваться в неведомые да и ненужные и тем более опасные разговоры. Для большинства все окончилось неясными и смутными слухами, до которых вообще не было дела.
   Но рыцарство, знавшее опасную для их высокого положения суть происшествия, кипело, обуянное гневом и злостью. Царь Великого Авдерта вновь отправил исполнительного и опытного Аргуда для щекотливой миссии - усмирять рыцарство в округ Тагом. Помимо этого, в обстановке строжайшей тайны, царь имел личную встречу с верховным предводителем ордена жрецов-воинов и поручил ему расследовать причины тревожных событий и пресечь их дальнейшее развитие.
   Предводитель не придал особого значения выступлениям благородных, резонно догадываясь о том, что главной причиной могла быть только неуемная гордость спесивого рыцарства, которая давно заслуживает жестокой кары Сиурта. Он отправил небольшой отряд в район событий под руководством старого и методичного Каурума, не очень умного, зато старательного и верного. Отдав соответствующие приказы и распоряжения, предводитель ордена выбросил все заботы из головы, расслабился и занялся медитативным созерцанием неба над Храмовой горой. Этому делу он отводил не менее трех часов в день, несмотря ни на какие происшествия и проблемы.
   Каурум быстро определил местонахождение группы бунтовщиков, прячущейся близ Обангона, и уже прикидывал план захвата, но в это время разведчик доложил о двух мятежниках, тайно отправившихся на восток, к побережью.
   Командир жреческого отряда верно рассудил, что это не простые бунтовщики, и решил разделить своих людей на две части. Одних оставил он караулить мятежников у Павотонского плоскогорья, а сам с другой частью двинулся вслед за двумя подозрительными личностями, скрытно шедшими к побережью, надеясь их быстро захватить. Кауруму уже виделась во снах щедрая награда от царя и повышение в ранге жрецов-воинов за раскрытие разветвленного заговора презренных против Великого Авдерта. Ему не казалось странным, что сами презренные, несмотря на многовековой террор со стороны властей и рыцарства, никогда не допускали такого. Это было не его ума дело. Ему надо было поймать разбойников или убить. Особенно этих двух подозрительных, шатавшихся по поселкам презренных. Каурум это чувствовал подсознательно.
   Близ Аспейна произошла их роковая встреча.
   Пешие жрецы-воины в количестве почти двух десятков человек умело окружили устрашенных рыбаков, шедших с побережья, и только Эпс и Дигас оказывали яростное сопротивление наступающим врагам. Несколько бездыханных тел уже валялось на траве, кто-то визжал от боли, катаясь по кустам и тщетно закрывая руками смертельную рану, и некоторые презренные, сначала испуганные, потом очарованные жестоким искусством своих вожаков, увидев их доблесть и тела поверженных, когда-то опасных воинов-жрецов, начали нападать на воинов. Оружия у рыбаков не было, кроме подобранных тут же камней и палок, они небольшими группами кучей валили одного из жрецов и, яростно вопя, избивали. При такой атаке обычно жрец успевал убить двух-трех человек, но это не останавливало разбушевавшихся презренных.
   На шум драки сбежались жители Аспейна. Сначала робко наблюдали за битвой, но наиболее смелые, вооруженные факелами и сетями, присоединялись к своим сражавшимся на смерть собратьям.
   Каурум не ожидал такого оборота. Его меч увязал в телах несчастных гибнущих, почти беззащитных людей, он устал отталкивать рыбаков, потерявших страх перед ним и смертью. Меч вывалился из опутанных веревкой рук, его опутали сетью, и жестокий удар посоха Дигаса прервал его жизнь.
   Через пять минут было все кончено. Окровавленные тела усеяли место боя, хрипели и стонали раненые и умирающие. Нард с покорным и печальным безразличием смотрел на оставшихся. Он устал взывать добросердечному Астоду свои беззвучные молитвы. Ничто не помогло, многие его друзья и родственники расстались с жизнью в этой жестокой схватке. Медленные тяжелые слезы стекали по его окаменевшим морщинам.
   Все восемнадцать стражников лежали мертвыми. Сорок шесть рыбаков расплатились своими жизнями за их смерть.
  -- Что тебе еще надо? - Прошептал устало Эпс, глядя на Нарда и вытирая кровь со своего лица.
  -- Вот что ты принес нам... Но спросил бы ты: А надо ли это нам? - Слезы стекали по лицу вождя Аспейна, но он не чувствовал их. Для него не было победы Эпса, для него была только напрасная смерть многих презренных.
   Эпс улыбнулся, оглядел всех вокруг и громко воскликнул:
  -- А надо это вам?... Кому не надо, пусть сидит дома и ждет смерти, а кому надо, идите за мной. Я смогу поспорить за свою жизнь с любой смертью! Теперь терять нечего...
   Трупы раздетых донага жрецов закопали в песок, чтобы не осквернять священные воды моря. Утром Эпс возглавил полторы сотни бывших презренных, молодых и старых, мужчин и женщин, вооруженных трофейным оружием и посохами, поверивших ему и его отваге и повел их к Павотонскому плато.
  
   Завесу тайны над действительностью происходящих событий удержать не удалось. Оповещенный о беспрецедентном столкновении презренных с жрецами-воинами у побережья, царь надеялся на инертность и равнодушие авдертинцев к подобным вещам, разговоры о которых иногда подвергались наказанию, но неслыханная и удивительная весть о разгроме отряда стражников презренными мигом разнеслась по всему Авдерту. Последовавшие поражение и бегство оставшейся части жреческого отряда на Павотонском плоскогорье, а потом и разорение одного из храмов вызвали панику у всех в округе и за ее пределами. Такой цепи значительных и потрясающих событий Великий Авдерт не переживал уже более семи веков. Почти каждому авдертинцу показалось, что привычный мир пошатнулся, что-то, обыденное и много поколений постоянное, становится не тем, как раньше. Смутная тревога за будущее поселилась в душе каждого.
   Царь призвал к себе комунтов Обангона, Тагома и Тесеура, предводителей окружного рыцарства и местного жречества и, в личном присутствии Духовного Учителя и предводителя ордена воинов-жрецов, с едва сдерживаемым гневом настоятельно потребовал ликвидировать сложившуюся проблему. Понурые и необычайно тихие, подавленные непривычным оборотом событий, происходящих прямо на священной земле Великого Авдерта, верховные рыцари и жрецы стояли перед грозным государем, покорно внимая каждому его слову. Царь ронял свои слова сквозь зубы свистящим шепотом, который как шипение скальной змеи зловеще разносился по просторному тронному залу. Никто не перечил верховному владыке, переживая и полностью соглашаясь с ним. Война наглым и опасным бунтовщикам была объявлена.
   Общее руководство было возложено на незаменимого Аргуда. В помощь ему был отправлен изощренный в боевом и разведывательном искусствах жрец-воин Саргун, доверенное лицо предводителя ордена. В общей сложности под их началом было пять тысяч человек: полтысячи воинов-жрецов, получивших опыт в схватках с пограничными отрядами кочевников, три тысячи стражников местных комунтов и полторы тысячи рыцарей, лихих и отважных, добровольно присоединившихся со всего Авдерта к подавлению бунта.
   Правительственные войска заполонили юго-восточные округа, вызвав сдержанное недовольство населения своими поборами и жесткими порядками. Но Эпс и его последователи были для них пока неуловимы.
  
  -- Если видишь тучу, то она идет на тебя. Пусть не накроет, но заденет.
  -- О чем ты, Гидвурт?
   Гидвурт подсчитал содержимое истощившегося кошелька и был мрачен и задумчив. Слабый равнодушный голос жены также не прибавлял оптимизма. Преодолевая апатию, она старалась интересоваться их положением, но Гидвурт чувствовал, что Эрилия это делает, чтобы успокоить и поддержать как-то его. Он знал, что ее истомленная болезнью и переживаниями душа витает в иных сферах, далеких от холодных и сырых скал Авдерта.
  -- Нам не уйти от беды. Судьба сама преследует нас. Кирн мстит даже мертвый. Сиурт не прощает его смерти.
   Эрилия погладила его по черным, коротко остриженным волосам.
  -- Мы вернемся домой. Там сейчас спокойно. Кирна нет. Асмиела ждет нас.
  -- Обангон теперь трудно покинуть. Только личное разрешение рыцаря Аргуда, военного начальника, может выпустить нас из города. Не всякому купцу и рыцарю дадут, а нам тем более...
  -- Не грусти, Гидвурт. Скоро все успокоится, переждем зиму здесь и вернемся. Ты слышал, Гидвурт, несколько ремесленников бежали к мятежникам на Павотон? Глупые, разве можно избегнуть гнева Аратона?!
  -- И мы не избегнем.
  -- Не мучайся, милый Гидвурт. Я же с тобой. Белый Человек улыбается в мамином ящике и зовет нас домой. Но разве это дом? Ему темно, а она так редко выпускает его на воздух. Он должен быть одного цвета с облаками, а стал как земля, как мертвец, как смеющийся Кирн...
   Гидвурт все с большим ужасом внимал словам жены, пока не понял, что она бредит. Он напоил ее горячей водой, смешанной с кинрой, и уложил спать. До позднего ему было не по себе от ее бреда, он часто оглядывался на ее, безмятежно спавшую, боясь, что она опять начнет говорить бессмысленные и кошмарные слова.
   Через несколько дней Гидвурт устроился на работу по призыву комунта. За это обещали гроши, но оставаться совсем без еды и крыши головой было гораздо страшней. Его отправили на укрепление восточной стены. Гидвурту пришлось таскать вместе с другими огромные камни и забивать деревянные клинья в укреплениях. Как молодого стражника с опытом службы на рубеже, его поставили на дозорную смену, которую несли все взрослые мужчины - жители Обангона.
   Как-то возвращаясь поздно вечером в свой приют, Гидвурт проходил через центральную площадь, полную народа. Он заинтересовался причиной такого многолюдного сборища, и один нищий рассказал ему, что здесь будут сжигать одного из пойманных перебежчиков в назидание другим.
   Пламя медленно пожирало истошно и невыносимо кричащего человека, привязанного к столбу и окруженного цепью хмурых переминающихся с ноги на ногу стражников. Гидвурт не выдержал и быстро ушел. Зябкий сырой ветер холодил разгоряченное лицо. Глаза не отрывались от плоских и мокрых камней мостовой, черневших под низким пасмурным небом. Эта казнь для него сейчас была зловещим предзнаменованием недоброго, полного бедствий будущего, по сравнению с которым наказание за убийство жреца было бы сущей мелочью.
   Ночью он несколько раз просыпался и вскакивал в холодном поту, пугая Эрилию. Ему казалось, что у постели стоит Кирн с ножом в горле, то хрипящий в огне человек, пылающий как маленькое солнце, то Лахабетен в образе мечущейся в страхе аспаунты.
   Утром он решил не ждать и тайком уйти с женой из Обангона домой.
  
   Ночной проливной дождь к утру сменился непроглядным туманом. Люди мерзли, кутаясь в шкуры и плащи, но были настроены по-боевому. Недавний разгром храма около Павотона дал многое. Уверенность в своих силах всем, теплую одежду и оружие некоторым.
   В тот важный для него день Эпс разделил свое разросшееся войско на несколько частей. Две группы наиболее подготовленных людей по пятьдесят человек возглавили Пелерод и Дигас. Контроль над оставшимися он осуществлял лично, иногда доверяя выполнение некоторых поручений Ивеле и Гаирту, способному в организации и командовании бывшему рыбаку, присоединившемуся к нему после боя под Аспейном.
   Эпс старался меньше проявлять своей единоличной воли, отдавая больше полномочий Дигасу и Пелероду, как более близким людям, оставаясь самому более духовным, чем военным лидером. Он знал, что малейшая ошибка, совершенная лично им, которая повлечет поражение, будет для него самым страшным ударом, потому что его безграничный сейчас авторитет держался только на его знаменитой непобедимости и удивительных способностях.
   Незаметно для самих себя, Пелерод начал все более самостоятельнее планировать деятельность сторонников Эпса, решать повседневные вопросы обустройства и обучения членов отряда, а Дигас осуществлять свои дерзкие акции. Теперь на совещаниях Эпс больше слушал, чем говорил. Он и сам немало удивлялся, как быстро изменились эти люди, стали решительнее, расчетливее и требовательней. Теперь насмешка и ирония в его голосе исчезли, тон общения с ними стал более деловым и серьезным.
   Его главной заботой теперь стало увеличение рядов своих сторонников. Понимая, что силами одних презренных не переломить ситуацию, Эпс убедил своих товарищей в необходимости призывать к себе и бедняков Авдерта. Сначала к его предложению отнеслись сдержанно, помня о том, что ряды стражников, помогавших рыцарям в налетах на поселения презренных, пополнялись за счет как раз простых и бедных авдертинцев. Для многих бедняков служба стражником становилась единственным способом выжить и стать уважаемым, а если повезет, то и сделать какую-то карьеру.
   Но Эпс в своих спокойных и умных речах был настолько убедителен и доброжелательно настойчив, что круг его приближенных после недолгих раздумий поддержал его. К этому времени к отряду бунтовщиков присоединилось несколько бродяг и разбойников, не имевших доселе никого отношения к презренным. Сперва к ним все, кроме Эпса, относились отчужденно, но их знания и умения, которыми щедро делились с бывшими рыбаками, постепенно проложили дорогу к душам последователей Эпса.
   Большая часть из них поначалу к духовному авторитету Эпса относилось несерьезно, более воспринимая его как удачливого главаря большой банды. Но среди них нашлись такие, которые вспомнили полузабытые сказания о некоем Белом Человеке, идущем в Авдерт с особой божественной миссией. Они и сами усмехались своим сказочным домыслам, но слова старинных легенд во многом сходились с тем, что они видели своими глазами. Эпс не спорил с ними и не подтверждал их догадки, в беседах тонко увиливал от прямых ответов на вопросы. Все поражались его уму и доныне неизвестным способностям боя с посохом, и все больше связывая его имя с легендой о грядущем боге. Больше всего всех, знакомых со сказаниями, смущали его волосы сочного белого цвета, дотоле невиданные среди авдертинцев с черными или каштановыми волосами, изредка рыжими, при этом не похожие на седые блеклые космы стариков. А эта примета как раз и определяла в первую очередь отличие Белого Человека от прочих. Но никто не подтверждал и не опровергал их смутные догадки.
   На самом деле Эпс с жадностью прислушивался к их словам, впитывая неизвестную ему информацию, подспудно ощущая, что этим можно как-то воспользоваться. Но пока был далек от столь далеко идущих планов. Пока для вербовки достаточно было и своего собственного громкого имени и славы его смелых дел.
   Он сам несколько раз тайно посещал Обангон и прочие ближайшие поселения, где горячо убеждал людей присоединиться к восстанию. От него убегали, как от зараженного, более осмелевшие слушали с настороженным сомнением, внимательно рассматривая его необычный вид. Поначалу ему не доверяли, но скоро его слова и слава достучались до сердец многих обделенных житейской удачей людей. Во многом ему помогли те авдертинцы, которые ранее присоединились к нему. Они умели доходчивее объяснить беднякам, почему состоять в рядах бунтовщиков было все-таки выгоднее. И уже несколько десятков разорившихся землепашцев и горожан из Обангона жили в его тайном лагере и учились быть воинами и охотниками. Потом Эпс использовал уже их как агитаторов, отправляя в Обангон и прилежащие селения для вербовки новых последователей.
   Ему было весело и страшно от происходящего, от того, на что он решился. Ему и сейчас не верилось, что такую махину как Великий Авдерт, крепко стоящую целые века и закаленную во многих кровопролитных войнах можно даже чуть-чуть покачнуть. Но все шло по намеченному ранее плану, рожденному и отточенному в тайне от всех в его беловолосой голове.
   В один из тусклых осенних дней, когда желто-красная листва густым ковром покрыла уставшую от долгих моросящих дождей землю, Эпс увел всех своих людей к Павотону. Положение к этому времени стало критическим, к лагерю мятежников уже подбирались отряды разведчиков и стражников, и было очень опасно оставаться на месте. Тайное убежище вполне могло стать ловушкой, где погибли бы без пользы многие его товарищи. Местные жители, сочувствовавшие Эпсу, показали наиболее удобное место для нового лагеря.
   Сегодня Дигас и Пелерод наметили взять под контроль все Павотонское плато. План такого невиданного размаха родился в их обсуждениях обстановки через несколько дней. Они сами видели, что настала необходимость более широких и решительных действий, перейдя от мелких налетов к прямому масштабному противостоянию с войсками царя. К тому же Павотон представлял собой очень удобное и хорошее для обороны убежище для повстанцев, находящееся посреди Авдерта. Все эти немаловажные обстоятельства и привели к такому решению.
   Дигас и Пелерод, смущаясь от собственной предприимчивости, рассказали учителю о своей задумке. Эпс обдумывал их затею целый день, и в итоге он не нашел аргументов против нее. По-отечески улыбаясь, вечером он одобрил план. Восхищенный Дигас не находил себе места и дела, на которое можно было бы выплеснуть всю свою энергию. Ему не терпелось немедленно выступить в бой, чтобы оправдать благословение учителя.
   Но впереди было еще немало подготовительной работы. Люди усердно в течение нескольких дней готовили оружие и припасы, разведчики совершили несколько рейдов, чтобы выяснить обстановку на Павотонском плато и вокруг него. Далее для выполнения поставленной задачи было необходимо захватить два храма и само селение Павотон, находящееся на единственной проезжей дороге, ведущей на плоскогорье. Если план удастся, то последователи Эпса будут иметь удобную базу для ведения будущей войны.
   Ранним, мутным от тумана, мороси и туч, утром мятежники выступили к Павотонскому плато. Небольшие патрули стражников, попавшихся по пути, в панике отступили или были перебиты. Почти без сопротивления все повстанцы за час до полудня оказались на плоскогорье.
   В первом храме жрецы разбежались при появлении мятежников, но во втором, возглавляемые бывшим воином-жрецом, старым инвалидом, оказали упорное сопротивление. Отряд Дигаса потерял четырнадцать человек, пока не захватил священную цитадель. Пелерод со своими людьми вошел в Павотон свободно, местный комунт бежал вместе со стражей в Тагом, не пытаясь даже противостоять многочисленным бунтовщикам.
   В полдень того же дня Эпс, с группой из десяти приверженцев следом пришедший в Павотон, рекомендовал довольным успехом Пелероду и Дигасу организовать немедленное строительство оборонительной линии через дорогу с плоскогорья. Большая часть мятежников разместилась в Павотоне, а рядом началось бурное и спешное сооружение каменный стены для защиты основного пути на плато. Патрули повстанцев перекрыли все тропы, ведущие по склонам к Павотону.
   Местные жители, не ожидавшие нападения знаменитых мятежников, поначалу боялись высунуть нос из своих домов, готовые обороняться до последнего. Но видя, что повстанцы даже и не пытаются нападать на них и отбирать их имущество, понемногу успокоились и начали общаться с последователями Эпса. Уже через час на базарной местной площади велась бурная торговля. Повстанцы нуждались в пище и теплой одежде и сполна платили захваченным у рыцарей золотом. А после сразу несколько десятков человек из числа местного населения вступило в ряды бесстрашных бунтовщиков. Павотонцы вечером избрали себе нового комунта и совершенно успокоились, никак не притесняемые незваными гостями.
   Эпс с Ивелой устроили себе приют в одном из храмов. Сперва он занимался только лечением раненых и подготовкой бойцов, только координируя в целом действия Пелерода и Дигаса, наводивших порядок на захваченной территории.
   В одну из последовавших после вторжения слякотных ночей Ивела рискнула рассказать Эпсу о своих чувствах. Он завернулся в шерстяной плащ около пылающего камина, в котором сгорали куски разбитой храмовой мебели, и с грустной непроницаемой улыбкой слушал Ивелу.
  -- Для тебя я бог, и это плохо. - Ответил он ей. - Простая женщина должна любить простого мужчину. Если хочет быть счастливой. Ты немного поняла из моих рассказов, да и оно к тебе ни к чему. Я с радостью поделился бы с тобой своей жизнью, но я только пришелец в вашей земле. А это значит, что скоро я уйду, и мне не хотелось бы оставлять здесь слишком много для своего сердца. Будь со мной, Ивела, но не пытайся делить со мной свою душу. Я разделил со всеми вами свою душу, и, смотри, что произошло. И это только начало.
  -- Все будет по твоей воле, Эпс. - Выдохнула огорченная девушка.
  -- Моя воля ничто перед твоей. Помни это. Потому что в этом все твое будущее... Эту жизнь ты живешь для себя, и только для себя. Пойди, отдохни. Не беспокойся о больных, сегодня смерть обойдет стороной наше жилище.
   Но она не ушла, и Эпс не стал ее силой выгонять. Сначала Ивела целовала его ноги, но он мягким жестом отстранил ее. Тогда она прижалась к нему, обняла и настойчиво и неумело ласкала, стараясь поцеловать его. Сперва Эпс поддался минутному сладкому забытью, чувствуя, как нарастает вожделение, как горячат его эти ласки сильной и доверчивой девушки, покорную душу которой, он - властелин ее помыслов и надежд, заполнял без остатка. Но когда она легонько коснулась его живота, он мгновенно отрезвел и закутался в плащ, отвернувшись от отвергнутой Ивелы.
   - Извини. Этого не должно быть между нами. Пойми это, если сможешь. - Глухим голосом сказал ей Эпс, не замечая на ее лице беззвучных слез.
  
   Аргуд вывел три тысячи своих воинов к захудалой деревне Эманам, через которую шел путь на Павотонское плоскогорье. Ветер развеял рваные сизые тучи, было солнечно и холодно. Передовой дозор принес весть об укреплении, защищавшем дорогу.
   Аргуд лично осмотрел зоркими глазами неожиданно возникшее на пути препятствие. Сложенное наспех, оно располагалось удачно для мятежников. Дорога перед ним круто шла в гору, и атакующие были бы в очень тяжелом положении перед ним. Жрецы-разведчики не принесли добрых путей об обходных путях. Все тропки, ведущие на плато, неусыпно охранялись патрулями бунтовщиков.
   Поразмыслив над сложившимися обстоятельствами, Аргуд предложил царю взять Павотонское плато измором, на что ушло бы несколько месяцев. Но гонец из Багилурта привез строгий наказ царя немедленно уничтожить убежище мятежников в наиболее краткие сроки. Ничего не оставалось, кроме решительного штурма основного укрепления мятежников.
   Правительственное войско подошло к укреплению на расстояние полведанга и расположилось лагерем. Аргуд заранее распределил часть войска на мобильные отряды стражников и рыцарей, которым было приказано окружить небольшими отрядами Павотонское плоскогорье по всему периметру. Мятежники оказались в огромной ловушке.
   Аргуд не представлял численности бунтовщиков, но думал, что их гораздо меньше, чем правительственное войско. Поэтому разделил своих людей на два равных отряда, атакующий и резервный.
   Солнце в это ясное морозное утро слепило глаза, поднимаясь над плато. Войско Аргуда медленно шло к притихшему укреплению повстанцев.
   Их уже разделяло расстояние в один выстрел из лука, когда мятежники под руководством Дигаса и Пелерода оживились. Какое-то непонятное массовое движение происходило за каменной стеной, Аргуд со своими охранниками с подозрением наблюдал за ним, лихорадочно пытаясь разгадать его причину.
   Пращники из рядов атакующих начали метать камни за стену. В ответ полетел мощный град камней. С вскриками падали шедшие на приступ люди. Кому-то удалось добраться до самой стены, но эти храбрецы тут же бесполезно гибли от ударов мятежников. Обстрел преграды не принес пользы, только несколько израненных повстанцев умирали, упавшие под стену. Но это нисколько не охладило боевой дух оборонявшихся. В итоге атака захлебнулась и потрепанные стражники откатились прочь, вниз к лагерю, оставив десятки погибших и умиравших. Вслед им неслись издевательские вопли окрыленных первым успехом бунтовщиков.
   Аргуд вытер пот с лица и соскочил с коня. Ему было совестно за бессилие и гибель подчиненных и тяжело от беспредельной ярости. Зычной командой Аргуд лично повел воинов к укреплению, присоединив к оставшимся половину резерва. С изумлением он смотрел, подходя к стене и прикрываясь щитом, как противники устанавливают на свою крепостную ограду зачем-то широкие настилы из толстых необструганных досок.
   Огромный валун прокатился мимо Аргуда, сминая вопящих людей, шедших за ним, и тогда стало все понятно. Аргуд бросился назад, хрипло отдавая приказ о немедленном отступлении. В спину бежавшим от стены солдатам катились валуны и летели камни. Царских воинов давило и увечило ими в большом количестве. Стоны и вопли о помощи звенели в ушах уцелевших солдат, бежавших от торжествующих повстанцев.
   Ошалевший от стыда и усталости, Аргуд через полчаса после суетливого отступления произвел смотр своим потрепанным войскам. Триста с лишним человек погибло под стеной, еще столько же ранено и не пригодно для боя, а мятежники потеряли не более десятка. Такой позор старый рыцарь переживал впервые в жизни.
   Ободренные успехом, последователи Эпса радостно кричали вслед убегавшим ругательства и проклятия. Дигас был крепко предупрежден Эпсом, чтобы не пытался преследовать противника после первого отступления, опасаясь прикрытия в виде резерва. Дигас действовал в этот раз согласно инструкциям своего учителя.
   Аргуд воздержался посылать гонца с убийственной вестью к царю, вызвал из Тагома и Обангона подкрепление и стал тайком готовить ночной удар на Павотон, постоянно совещаясь с разведчиками из отрядов, патрулировавших плоскогорье с разных сторон.
   Вскоре многочисленные патрули царских воинов и стражники, стоявшие на постах в близлежащих поселениях, покинули дороги и деревни близ Обангона и поспешили присоединиться к неудачливому войску Аргуда. Этим воспользовался Гидвурт, не являвшийся жителем Обангона и потому не призванный принудительно в отряды городской стражи, и повел окрепшую за последние дни Эрилию поздним туманным вечером, обходя огромные лужи с черной стылой водой на дороге, и беспрепятственно прошел в полумраке городские ворота, охранявшиеся одним храпящим толстым стариком в ржавом шлеме. Они покинули город и двинулись на север, по пути домой, не ведая, что творится впереди.
  
   Эпс покинул свой храм, таща на плече увесистый мешок, неизвестно чем набитый, и прибыл к укреплению вечером. Дигас, счастливый и бодрый, рассказал ему подробности победы. Учитель неопределенно покачал головой, размышляя над его словами, и сказал:
  -- Это еще начало. Ночью будьте готовы, они теперь днем не пойдут.
   Дигас даже не предполагал, что в душе непререкаемого Эпса поселился самый обычный страх.
   Действительно, Эпс по-настоящему испугался, хотя и не подавал вида. Он видел огромное войско, собравшее под склоном на дороге в обширном, озаренном многочисленными огнями костров, лагере, раз в десять превышающее численность всех его последователей, и понимал, что противостоять ему почти невозможно. Никакое умение и безрассудная отвага не осилят такой мощи, собранной против них. Именно сейчас, с равнодушной и ласковой улыбкой рассматривая радостные лица мятежников, своих учеников, он твердо решил бежать. Эпс не считал это трусостью, поскольку это решение было сделано с трезвым расчетом. С самого начала он воспринимал всех, живущих в этой нервной стране, чужими и, поэтому, не имел к ним никаких моральных обязательств.
   Эпс пожелал Дигасу и Пелероду успеха и бдительности, обещал свое присутствие среди своих учеников в час тяжелого ночного боя и ушел в Павотон, где услужливые помощники Пелерода ему отвели большую, теплую и чистую комнату в доме, принадлежавшем раньше местному комунту.
   Никто не смел к нему войти, только Ивела на правах близкого доверенного человека, с тревогой и волнением караулила дверь в комнату своего любимого учителя. От нее не укрылось тщательно спрятанное замешательство в глазах любимого учителя.
   Гонец от Дигаса ворвался в покои Эпса посреди ночи, и с надрывом в сорванном голосе, задыхаясь и устало припадая к стене, рассказал Эпсу о начале ночного вражеского наступления, накануне предсказанного им. Быстро собравшись, Эпс последовал за ним, быстро облачившись в доспехи и приготовив свой неизменный боевой посох. Не забыл и перекинуть через плечо свой мешок с таинственным содержимым. Неутомимая Ивела бежала следом. Оставшиеся жители Павотона, брошенные мятежниками, ушедшими за Пелеродом на защиту преграды, затаились в своих домах, устрашенные размахом войны, идущей у самого их порога.
   Аргуд направил войско двумя колоннами по тысяче человек по краям дороги на фланги укрепления. До этого, бродя у подъема к стене, он заметил, что камни большей частью катились по середине заезженной в грязи дороги, где после них осталась глубокая колея. Следовательно, в следующий раз достаточно только не выводить людей в центр ограждения, чтобы обезопасить их от катящихся глыб. Резерв в количестве двух тысяч находился постоянно по близости, продвигаясь вслед атакующим отрядам на обусловленном расстоянии. Это позволяло в кратчайшие сроки подвести свежее подкрепление к месту боя.
   В беспросветной ночи битва закипела при свете факелов и костров. Несколько камней пронеслись по середине пути, как и предполагал расчетливый Аргуд, не задев при этом ни одного человека из колонн, шедших тесными рядами по обочинам. У самой стены стояла несусветная неразбериха, в которой сверкали доспехи и оружие, раздавались крики дерущихся и стоны умирающих. Мятежники, готовые к схватке, едва сдерживали лавину наступавших. Истерзанные тела и потоки крови покрывали всю стену. Дигас со всем пылом сражался на правом фланге, Пелерод защищал левую сторону каменной стены. Но силы были не равны, и понемногу царские воины прорывали слабую линию обороны повстанцев и проникали небольшими группами за стену, тут же вступая в жестокую схватку с озверевшими от крови бунтовщиками.
   По заранее приготовленным лестницам рыцари и стражники перелезали через стену и следом за первыми прорвавшимися вступали в сражение с немногочисленными устававшими повстанцами. Аргуд не забывал вводить в бой резервы, стараясь не снижать накал боя и не давая перехватить инициативу слабеющим, но еще стойко держащимся мятежникам.
   Эпс остановился невдалеке от места кровавого сражения, приглядываясь издали к жуткой картине ночного боя. Он понял все сразу. Сопротивление его последователей было бессмысленно. Бойня шла уже перед стеной, полностью захваченной стражниками, на которой уже развевалось серо-синее знамя Великого Авдерта. Волна наступающих уже охватывала и разделяла на отдельные группы ожесточенно сопротивлявшихся повстанцев, не помышлявших о пощаде. Нужно было немедленно бежать. Война для Эпса закончена.
   Он отправил всех, сопровождавших его, кроме решительно отказавшейся его оставить Ивелы, на помощь к Дигасу, а сам, сопровождаемый девушкой, пошел налево к отряду Пелерода. Там была та же ситуация, и в толпе яростно дерущихся друг с другом людей не ясно, на чьей стороне превосходство.
   Не доходя немного, Эпс свернул по едва заметной тропке в темноту и приказал удивленной его поведением Ивеле потушить факел. Девушка с недоумением выполнила его приказ и пошла вслед за ним в полной темноте, спотыкаясь о камни и оступаясь. Через минуту Эпс не выдержал и сказал повелительно:
  -- Ивела, иди к Дигасу. Передай ему, что когда поймет судьбу, отступал по тропам с плато.
  -- Эпс! Как же так?!...
  -- Иди, Ивела. Обо мне не беспокойся.
  -- Я не пойду. Я останусь с тобой.
   Голос девушки был полон возмущения и удивления. Она не ожидала от Эпса такого, но надеялась, что он гораздо глубже понимает ситуацию в силу своих божественных качеств и сможет ее исправить одним своим появлением в гуще боя.
   Эпс немного помолчал и глухо произнес:
  -- Хорошо. Ты сама выбрала свою судьбу...
   Он быстро пошел вперед, ловко двигаясь меж камней по тропинке, сбегающей с плоскогорья вниз, к Обангону, расцвеченному в темной ночи редкими тусклыми огнями. Ивела спешила следом.
  -- Эпс, ты куда? - спросила она, сбегая за ним по неприметной крутой тропке.
  -- В Обангон.
  -- Но как же?!... А там, как они без тебя?
  -- За вызов судьбе приходится перед ней отвечать.
   Эпс спешил уйти от места боя.
  -- Эпс! Этого не может быть!
   Он остановился и посмотрел на Ивелу, смутно видимую в темноте среди камней.
  -- Что?
  -- Ты... бросил нас?!
   Девушка стояла неподвижно, невидимое ее лицо источало боль и гнев.
  -- Это - судьба.
   Эпс вынул нож и метнул его. Свистящий вздох, похожий на приглушенный стон, оторвался от губ Ивелы, и она упала на камни. Эпс подождал, пока она умрет, с хрустом вытащил нож из груди Ивелы, завернул мертвое тело в плащ и спрятал под камнями в стороне от дороги. Прислушался, звуки боя затихали, хор радостных криков победивших стражников разносился над дорогой на Павотон. Он закинул мешок за спину и бегом бросился по тропе вниз, надеясь к утру укрыться в болотных зарослях на окраине Обангона.
  
  
  
   Часть третья
  
   "Белый Человек учит:
   Будь собой, и все вокруг станет истинным.
   Стань лучше, и все вокруг склонят пред тобой головы.
   Умри, но не надейся, что все умрет вместе с тобой. Жизнь остальных пойдет своей чередой дальше.
   Но не грусти за свою судьбу, потому что она только одна у тебя. И для тебя.
   Помни об этом, и будешь человеком".
   Копия надписи на скале в округе Хидемут, уничтоженная по приказу Духовного Учителя. Архив ордена жрецов-воинов.
  
   Остатки выживших мятежников под руководством истекавшего от бесчисленных ран Пелерода организованно отошли к Павотону, где наспех сооружали на въезде в поселок баррикаду, ломая дома и постройки на северной окраине.
   Отряд Дигаса отчаянно бился окруженный с трех сторон войсками Аргуда и прижатый к высокому обрыву. Под утро Дигас, израненный и горько рыдающий от пережитого поражения и гибели многих собратьев, со своими оставшимися девятнадцатью бойцами бежал тайной тропой с Павотонского плоскогорья в сторону Тагома. Его отступление прикрыли последние живые защитники стены во главе с юным Гаиртом, оставшиеся и погибшие под мечами и копьями стражников и рыцарей.
   После овладения укреплением, Аргуд, счастливый и довольный исходом жестокого боя, собрал всех своих оставшихся людей. У стены и за ней во множестве лежали истерзанные трупы, над которыми при свете зарождавшегося утра уже летали собравшиеся в огромные голодные стаи крикливые астирары. Потери были значительны, но одержанная победа стоила этого. Аргуду некогда было считать трупы, царь ждал от него результата. Он повел приведенное за утро в порядок войско к Павотону, где за это время укрепился с остатками своего отряда отчаянный Пелерод.
   На подступах к укрепленному селению, старому рыцарю доложили о потерях, произошедших за ночь. И Аргуд ужаснулся.
   Из двух тысяч наступавших у него осталось в строю только тысяча двести воинов в строю. Также насчитали двести восемьдесят тел мятежников. Упорство и умение, с которым сражались бунтовщики, поразило Аргуда. А отношение погибших привело в ярость.
  -- Если так пойдет дальше, то я останусь без войска, штурмуя этот проклятый Павотон. - Сказал с негодованием он на совете командиров рыцарских и жреческих отрядов. - Нам нужно, чтобы мятежники сдохли, не причиняя такого ущерба нашим солдатам. Надо что-то придумать.
   Посыпался хор разных предложений, но хмурый Аргуд уже определился с дальнейшими действиями и не стал кого-то слушать всерьез.
   Сперва он послал в Павотон парламентера, чтобы добиться мирного урегулирования конфликта. Естественно, Аргуд был готов на любые обещания, которые не собирался выполнять, как это делалось традиционно в отношении к презренным и к тем, кто прибился к ним.
   Переговоры, длившиеся до вечера этого злого дня, ни к чему не привели. Пелерод не верил заносчивому посланцу Аргуда и ждал помощи от неизвестно куда исчезнувшего Эпса. Он не верил, что тот мог погибнуть в бою. Твердый отказ от сдачи взбесил некогда сдержанного и строго рыцаря.
   Аргуд приказал готовиться утром к штурму Павотона. По его указанию было приготовлено множество стрел, обернутых промасленными тряпками.
  -- Устроим им божественный свет. - Посмеивался старый рыцарь, потягивая иморту из серебряной фляги, поглядывая на затихшее селение.
   Глубокой ночью рыцари зажгли факелы, и лучники горящими стрелами зажгли Павотон, разогнав беспросветную осеннюю тьму. Аргуд приказал окружить селение и ловить всех беглецов. Он уже смаковал победу и щедрую награду из рук царя за скорое уничтожение мятежа, но старому рыцарю не было ведомо, что Пелерод через сведения своих разведчиков, наблюдавших за приготовлениями воинов Аргуда, вник в его планы и заблаговременно покинул Павотон, разместив своих людей недалеко от одного из захваченных монастырей.
   Население, не участвовавшее в битве у стены, предупрежденное повстанцами о ночном штурме, следом покинуло обезлюдевшее и беззащитное поселение, бежав от царского войска под прикрытие поредевших, но не сломленных поражением мятежников. Почти все жители Павотона, возглавляемые избранным комунтом, за исключением стариков, детей и инвалидов, присоединилось к отряду Пелерода, вооружившись всем, чем можно. Люди знали рыцарские нравы и резонно ожидали, что и мирное население, сотрудничавшее с бунтовщиками, то же будет подвергнуто жестокому преследованию.
   Пелерод решил напасть незаметно на войска Аргуда, увлеченное захватом пустого селения, и, если потерпит неудачу, отступить и до конца биться в заранее укрепленном храме. Он так и не потерял надежду увидеть снова Эпса. Хотя это и произошло бы после смерти.
  
   Непонятный шум и лязганье оружие насторожили Аргуда, любовавшегося пламенем над сгорающим в рассеявшейся ночи Павотоном. Не сразу он понял, что его войска атакованы с тыла безрассудными мятежниками. Рыча на оторопелых стражников, занятых обстрелом сгорающих домов, Аргуд приказал быстро перестроиться и встретить оружием обнаглевшего врага.
   Последователи Эпса и присоединившиеся к ним люди, воодушевленные смятением и переполохом в рядах царских воинов, врезались во вражеский строй, окружавших горящее селение. От неожиданности рыцари и стражники, еще не готовые к отпору противников, заставших их врасплох, дрогнули и побежали, беспорядочно гибли в сутолоке под ногами своих же соратников.
   Аргуд попытался заново перестроить оставшихся и пресечь массовое бегство своих воинов, сорвав голос в командах и приказаниях. Ему удалось на час сдержать волну наступающих повстанцев, собрав у догорающего Павотона половину войска и этим дать возможность другой части правительственного войска без потерь бежать, но это стоило ему отрубленной головы. Так закончилась жизнь благородного полководца, усердного исполнителя воли царя Великого Авдерта.
   Не удерживая стихийного натиска, мятежники прогнали противника, потерявшего единое руководство, за укрепление, добивая упавших и раненых врагов без жалости. Пелерод остановил своих бойцов, разгоряченных кровавой бойней, только уже на подходах к Эманаму, и строго приказал отойти за стену и укрепить ее. Отрезвленные его словами, повстанцы вернулись с дороги, усеянной по-новому мертвыми телами, за стену. Трупы стражников, рыцарей и воинов-жрецов, выброшенные мятежниками прочь устилали всю дорогу от Павотона до Эманама на пять ведангов. За два дня сражений тихая и серая малолюдная местность наполнилась смертью, стаями пирующих на бескрайнем побоище птиц и зверей.
   Багровая и огромная луна в ясном ледяном небе висела низко и устало, скупым красным светом освещая безмолвную и смрадную местность по краям дороги на Павотон. В эту ночь деревню Эманам, где находился штаб погибшего Аргуда перед походом на плоскогорье, покинули все до единого жители, бежавшие в смертельном страхе в Обангон, и разнесшие по Авдерту жуткую новость о разгроме царского войска.
   В подчинении Пелерода осталось всего триста боеспособных человек, измученных, но готовых к дальнейшей борьбе. Еще триста с лишним человек, участвовавших в битве, страдали от ран и увечий. После побоища мятежники уже не делились на пришлых презренных и местных жителей. Все вместе бродили в тоске и горе по пепелищу селения, вместе хороня погибших повстанцев и устраивая временные пристанища в уцелевших храмах или копая землянки около вновь восстанавливаемой стены.
   В Обангон и Тагом пришли остатки войск Аргуда, с позором бежавшие от Павотона. Из четырех с лишним тысяч воинов, ушедших на покорение Павотонского плато, вернулось в общей сложности не более тысячи человек. Уцелевшие распускали страшные слухи о озверелой и неиссякаемой смелости и стойкости проклятых бунтовщиков.
   Как гром среди ясного неба, была эта новость об этом для всего Великого Авдерта. Были изумлены и озадачены все, от царя и Духовного Учителя до самого последнего нищего. Страна вздрогнула и замерла. Что будет дальше?
  
   Эпс хохотал в диком припадке, стучась головой о земляную стену. Но ему не было весело. Надо же! Так глупо угодить в ловушку! Он поздним утром осторожно пробирался к старому лагерю на краю стены плато, как неожиданно угодил в руки усиленного патруля жрецов-воинов. Они дружно скрутили его и отвезли лежащего поперек на коне в Обангон, где поместили в тесную подземную тюрьму на заднем дворе городского госперона.
   Он не стыдился других узников, потому что в темноте не были видны его слезы, стекавшие по впалым щекам. Эпс хохотал, как заведенный, и остальные, сидевшие в подземелье, люди отсели от него подальше, приняв его за безумца.
   Среди его невольных соседей были Гидвурт и Эрилия, пойманные несколько дней назад отрядом стражников, спешивших от армии Аргуда в Обангон. Гидвурт не имел понятия, какое наказание их ждет, терялся в догадках и только надеялся поскорее покинуть это мерзкое душное место, полное таких же несчастных жертв закона. Эрилия в первый день их заточения беспрестанно тихо плакала, потом успокоилась и только тупо молчала, не обращая ни на кого внимания. Гидвурт даже начал беспокоиться за ее рассудок.
   Отхохотавшись вдоволь, Эпс быстро успокоился, взвесил все обстоятельства, хмыкнул и лег спать. Так он безмятежно спал почти до следующего дня, отдыхая от всех перипетий похода. Он сразу понял, если бы узнали, что он глава мятежников, то его просто так не бросили в тюрьму вместе со всеми. Это облегчало его положение. Его мешок, отобранный жрецами, находился в госпероне, и Эпс только ехидно посмеивался, тщетно мечтая увидеть вытянутые от изумления лица людей, досматривающих его интересный и странный багаж.
   Подавленный известием о страшном поражении войска Аргуда, комунт Обангона забыл об арестованных и бросил все силы на укрепление стен Обангона. Вернувшиеся из-под Павотона рассказывали об огромных толпах жестоких мятежников, не боящихся ни огня, ни железа, стремящихся хлынуть кровавым бурным беспощадным ко всему живому потоком на земли Авдерта и затопить их.
   Гонцы метались между Багилуртом, Обангоном и Тагомом. Война принимала опасный затяжной характер, и все это прекрасно понимали.
   Царь, уставший от отчаянного неутоленного гнева, повелел бросить все свободные отряды стражников из всех округов, исключая приграничные, на блокирование Павотонского плоскогорья. Посрамленный за бездействие, предводитель ордена воинов-жрецов лично возглавил собирающиеся силы. Сначала он поехал к Храмовой горе, где собрал весь наличный состав ордена, разделил его на небольшие мобильные группы и отправил их на разведывательное патрулирование окрестностей Павотонского плато. Через два дня предводитель ордена приехал в Тагом, расположенный к северу от злополучного плато и избранный им в качестве ставки, где он собирал и распределял подконтрольные войска.
   Изо всех сил спеша успеть отремонтировать городские стены, комунт Обангона приказал отправить всех заключенных под конвоем на земляные работы. Здесь Эпс мельком познакомился с высоким и широкоплечим и смуглым мужчиной, больше занятым своей миленькой бледной и слабой женой, чем работой. Это были Гидвурт и Эрилия.
   Эпс, обладавший даром распознавать людей, их способности и слабости, сразу почувствовал силу и душевную простоту бывшего стражника. Спокойно и доверительно он предложил Гидвурту бежать, зная, что тот ни за что не донесет на него стражникам. Гидвурт ответил не сразу и попросил времени на размышление, Эпс любезно согласился подождать несколько дней. Ему не терпелось убраться прочь, но острая необходимость в надежном товарище, хорошо знавшем эту страну, удерживала его на месте.
   Гидвурт терялся в догадках. Эпс казался ему очень странным, он не подходил ни под одну, известную и давно привычную Гидвурту, категорию людей. Он не был похож на заносчивого рыцаря, глубокомысленного и наглого жреца, веселого и хитрого торговца, мрачного и терпеливого простолюдина. Как-то раз Гидвурту довелось один раз повстречать подобного человека. Было это еще в его детстве, когда мать взяла его с собой впервые в поезду в столицу по каким-то делам.
   Это был ныне покойный, бывший придворный поэт и шут Сагиол, изгнанный из Багилурта за излишне остроумные анекдоты на придворных вельмож и интимные стихи, посвященные благородным и прекрасным, но замужним дамам. Гидвурт до сих пор помнил поникшее лицо этого рано постаревшего человека. Из толпы, молча стоявшей по обочинам, редкие осмелевшие поклонники бросали белые цветы на под его ноги и быстро разбегались, завидев нахмуренных стражников, издали сопровождавших опального поэта, а Сагиол шагал легко и медленно по цветам, как поверженный, но тем не менее прекрасный и величественный бог, и глаза его были полны светлой печалью.
   Он вспомнил и когда-то услышанные в дороге его стихи:
  
   И чем эти скалы прекрасны?
   И чем меня манят долины?
   Просторы родного Авдерта,
   Страны всем сердцем любимой.
  
   Здесь помню я узкую тропку.
   Вокруг нее древние камни.
   По ней ноги девы любимой
   Спешили ко мне на свиданье.
  
   И в тайном неведомом месте
   Она поцелуи дарила
   И белой нежной рукою
   Обнимала с улыбкой игривой.
  
   Зачем же ты, дева, исчезла
   От меня в неизвестную даль?
   Оставила вместо любви мне
   Нежную боль и печаль...
  
   Неожиданно на глаза накатились горячие слезы. Гидвурт вспомнил, что читал эти стихи юной прелестной Эрилии, и как раз с этого и начался их роман, закончившийся скорым браком.
   Ночью не спалось, он слушал неровное дыхание жены и радовался, что в последнее время она уже не бредит. Утром Гидвурт посоветовался с безразличной, но все прекрасно воспринимающей Эрилией, и к его приятному удивлению, она поддержала его намерение бежать. Ей уже опостылел многократно проклятый Обангон, ставший для них ловушкой судьбы, источником ее болезненной слабости.
   Эпс, получивший согласие Гидвурта, разработал простой план, о котором вечером ему рассказал.
  
   На следующий день дождливым промозглым утром стражники вновь выгнали заключенных на работы. Большинство охраны пряталось в ближайших кабачках, согреваясь подогретой кинрой. На постах находились только безусые и малоопытные юноши - новобранцы, дрожавшие под влажным ветром и мечтавшие поскорее убраться со смены в какое-нибудь теплое помещение.
   Эпс дождался подходящего момента, сбил с ног одного из охранников и ринулся через один из удобных проломов в стене прочь из города. Несколько охранников с грозными воплями кинулись за ним.
   Воспользовавшись замешательством стражи, Гидвурт спокойно отвел жену вслед за убежавшими охранниками из города. Через час Эпс и супруги встретились в условленном месте недалеко от дороги на Тагом.
   Перед тем, как решиться на побег, Эпс узнал из разговоров стражников об ужасной катастрофе, произошедшей с армией Аргуда на Павотонском плато. Ситуация оказалась не такой безнадежной, как он предполагал в отчаянии. Однако, каковы эти презренные! Переломить хребет целому войску! Эпс был восхищен и зол на свою обманутую проницательность. Если бы ему тогда удержаться от глупого побега!
   Эпс повел Гидвурта и Эрилию, как и обещал, на север.
   На следующий день им повстречалась группа ободранных беженцев из Эманама. Они с ужасом рассказывали о горах трупов по дороге на Павотон, о несметных силах бунтовщиков, засевших на плоскогорье и собирающихся уничтожить весь Авдерт. Некоторые были удручены, но многие были очень довольны поражением несносного рыцарства. Кричали о великом бедствии, о мести Сиурта погрязшим в разврате, пьянстве и междоусобицах рыцарям.
   На перекрестке дорог близ Тагома Эпс издали заметил передвижение больших отрядов рыцарей и жрецов и предложил супругам идти в Эданот, стараясь держаться подальше от торного пути, на что они сразу согласились, надеясь поскорее и без препятствий вернуться домой.
   Поздно вечером недалеко от Эданота они нашли приют на заброшенной ферме. Осторожный Эпс развел небольшой костер в камине, с досадой посматривая за легким дымом из полуразвалившейся трубы. Он опасался привлечь сюда посторонних людей.
   Эрилия, безучастная ко всему, готовила пищу, а Гидвурт обходил ферму, посматривая настороженно по сторонам.
   Дождавшись темноты, все собрались у жаркого камина и поедали приготовленную Эрилией нехитрую снедь.
   Эпс долго размышлял и наблюдал перед тем, как решиться на серьезный разговор с Гидвуртом.
  -- Я вижу, Гидвурт, что эти события глубоко ранят твою душу. И это не просто так. Поведай мне, в чем причина твоих скитаний и тяжелых дум? Почему твоя несчастная супруга делит с тобой эти беды и лишения?
  -- Я благодарен тебе, Эпс, за неоценимую помощь, но не думаю, что могу просто так рассказать тебе обо всем. Потому что мне многое непонятно, а многое не является тем, чтобы рассказывать о нем всем. Да и потому что ты мне не понятен, и не понятно, почему тебе нужно рассказывать?
   Эпс рассмеялся.
  -- Кругом у тебя одно непонимание. Да, осторожность не повредит никому. Это верно. Но, ты думаешь, вернетесь домой, и все будет по-старому?
  -- Я надеюсь, что будет более-менее спокойнее. Я хочу жить, любить жену, растить будущих детей, работать на своей ферме. Мне этого достаточно. Я к большему и не стремлюсь. Большее мне не доступно.
  -- Нет. Я вижу, что этого тебе уже не достаточно. Да и нынешние времена не позволят вам жить так, как вы этого хотите. Жену ты любишь больше по обязанности и совести, а просто работать на земле тебе не даст эта война. Вы вернетесь, и тебя сразу призовут на службу. И опять будет не так, как ты хочешь.
  -- Ты сам видел толпы воинов и рыцарей, собирающихся на разгром мятежа. Война скоро кончится, и все станет, как было.
  -- Люди уже гибнут тысячами не за то, чтобы все было по-старому.
  -- Мне и моей жене это не нужно.
  -- Я знаю. Но возврата нет. Наш мир постоянно меняется. Что же ты будешь делать, если захочешь что-то сделать сам?
  -- Я уже пытался.
  -- Пытался?
  -- Я убил жреца и бежал.
  -- Вот оно что! А то я думаю, отчего у такого простого парня затравленный вид как у пойманного кинкра. Молодец! И ты собираешься после этого просто жить? Думаешь, убил и забыл. Но ты же не такой!
  -- Погибло множество людей, одна смерть уже не изменит ничего. И я переживу.
  -- В мире одна смерть, да, ничего не изменит, но для тебя одна смерть, нет, меняет все. Ты мстил?
  -- Да. Вроде бы так.
  -- За нее? - Эпс кивнул на задремавшую в углу Эрилию.
  -- Да.
  -- И все равно ты не любишь ее. И скорее не собирался ты мстить, а этот жрец сам нарвался на твой нож, не так ли? Нет. Не любишь ты ее.
  -- Почему ты так думаешь?
  -- Потому что если любил, то погиб бы сам, но не стал бы устраивать ей такую жизнь. Потащил неизвестно куда, угодили в тюрьму, сейчас ночуете в разгромленном холодном сарае... - Эпс зябко поежился, оглядывая темные углы и звездное небо в дырах над головой.
  -- Я тогда не думал.
  -- Если любишь, то сердце думает за тебя всегда. И сердце тебе сразу подскажет единственно правильный выход в самом безнадежном положении.
   Гидвурт долго всматривался в лицо Эпса, раздумывая о смысле их разговора. Через несколько минут он спросил:
  -- Что ты предлагаешь? Что ты хочешь от нас?
  -- Правильно! Если ум предлагает прямой путь, то нечего терять времени на извилистые повороты глупости. Что ты думаешь об этом бунте?
  -- Меня мало касаются бунты презренных. Я - авдертинец.
  -- А часто ли бунтуют презренные? Да и одни ли презренные?
  -- Нет. Это впервые. А какой сброд будет с презренными, то это их дело. По всем им плачет клинок.
  -- А тебе не кажется это странным? Вдруг, и презренные, дошедшие до такой крайности и некоторые бедняки объединяются против царя?
  -- Это не мое дело.
  -- Оторвись ты от своего корыта. Ты сказал, что ты - авдертинец, это же значит, что ты - патриот Великого Авдерта? Значит, тебя должны волновать такие события?
  -- Волнуют. Но эти рыцари сами виноваты, что допустили такое. Пусть сами и расхлебывают.
  -- Тебя призовут, и ты тоже будешь расхлебывать. Хотя тебя это не касается. Как бы...
  -- И что?
  -- Пойми же, мир сейчас изменится быстро и очень сильно. И, если ты хочешь остаться живым, тебе придется участвовать во все этом. И меняться с этим миром.
  -- Зачем? Я не понимаю тебя.
  -- А ты хочешь, чтобы у тебя были дети?
  -- Хочу.
  -- Тогда тебе придется перешагнуть через свою жизненную узость.
  -- Так что же ты предлагаешь? Конкретно?
  -- Пока ничего. Если разрешишь, мне хотелось бы тоже пойти с тобой, а там увидим.
  -- Хорошо. Мы дадим тебе приют. Но ненадолго.
  -- И за это спасибо, любезный и гостеприимный Гидвурт.
  
  -- Зачем ты позвал его с собой? - шептала взволнованно Эрилия, искоса поглядывая на спину Эпса, шагавшего впереди.
  -- Эрилия, этот человек помог нам. Он провел нас вокруг Эданота безопасным путем. Я знаю, что ему можно доверять.
  -- Я боюсь его. От него что-то исходит... тяжелое и неприятное...
  -- Оставь свои чувства, скоро мы придем домой, он уйдет, и ты отдохнешь и выздоровеешь.
   Эрилия горячо дышала в плечо Гидвурта, держась за его руку и идя рядом. У ней опять начались приступы бреда, ее больное сознание видело беду и проклятье за убийство Кирна чуть ли не в каждой вещи, каждом действии. Гидвурту приходилось тяжело, но он пересиливал себя и с ангельским терпением переносил страдания жены, нежно заботясь о ней.
   Дожди перестали лить, облака серо-синим рваным и всклокоченным ковром покрывали все небо. Солнце то терялось, то сверкало в этом изодранном пуху. Теплый ветер дул с запада, неся незнакомые и необъяснимо приятные запахи далекой саванны.
   В эту ночь, перед тем, как уйти от Эданота, Эпс пробрался тайком в плохо охраняемый город. В просторном зале кабачка он понемногу пил кинру за столом в полутемном углу и прислушивался к происходящим вокруг разговорам.
   Больше всего его заинтересовали два типа, сидевшие недалеко от него у стены. Стражник с простоватым раскрасневшимся лицом записного пьяницы и, скорее всего, переодетый жрец-воин, сверкавший напряженными глазами из полуприкрытых век. Их Эпс отличал по характерному стальному блеску этих хищных всевидящих глаз на твердом непроницаемом, будто равнодушном ко всему лице.
   Стражник рассказывал своему собеседнику:
  -- Рыцарь Каверд повел нас, полторы тысячи стражников, к Эманаму. Чтобы эти твари не сбежали из Павотона. Все было тихо целых два дня. Но потом ночью нас срочно подняли и быстрым маршем двинули к Гиниму, этой паршивой деревне к югу от Тагома. Оказывается, эти сволочи презренные, спустились тропами с Павотона и начали грабить обоз с припасами и жратвой, идущий к нам. Мы ввернулись в драку, не дожидаясь подходившего подкрепления из Тагома. Вроде сначала потеснили. Все хорошо. И вдруг! Вместо подкрепления нам в спину еще отряд этих проклятых бунтовщиков. Такая свалка началась! Темно, крики, ничего не понятно. Кровь, ох, крови много! Ясное дело, мы дернули оттуда. И представляешь, нам сказали, что это не презренные, а крестьяне взбунтовали! Соседские крестьяне, которые никогда и не бунтовали до того. Аратон их покарай, проклятых! Что творится! Тех, кто остался, собрали здесь. Завтра отправимся в Эманам, в наказание. О, Сиурт - благодетель, усмири этих обезумевших скотов! До сих пор спиной чувствую, как чуть не пластанули топором. Сохрани, Ритас! Теперь, говорят, отправили несколько больших отрядов на наведение порядка. Что с людьми? Что им мало? Отчего так озверели?...
   Эпсу было достаточно услышанного. Он потихоньку вышел из кабачка, не заметив, что жрец-воин обратил пристальное внимание на подозрительного незнакомца. Переодетый жрец, внимательно слушавший пропойцу-стражника, с куда большим вниманием следил краем глаза и не поворачивая головы за пришельцем, молчаливым и настороженным, сидящим в углу и тянущим понемногу свою прокисшую кинру. Голову Эпса скрывал глубокий капюшон, но бледная редкая борода и серые глаза выдавали в нем человека, не похожего на обычного авдертинца. К тому же этот тип зорко и скрытно приглядывался к ним и чутко прислушивался к болтовне подвыпившего солдата. Очень интересно, что он тут делает? Да еще в такие времена, когда не всякий смельчак в одиночку пустится в странствия. Очень интересно.
   Незнакомец вышел, допив свою кинру и расплатившись с хозяином, и растворился в темноте улиц. Жрец переждал полминуты и выскользнул следом, буравя привычными к темноте глазами окрестности в поисках только что ушедшего пришельца.
   Все-таки следит. Эпс, притаившийся за углом ближайшего дома, чуть-чуть выглянул и увидел стоящего в дверях соглядатая. Недолго думая, Эпс вышел на дорогу и насвистывая какую-то простенькую мелодию с независимым видом побрел к ближайшим воротам. По дрожащей спине у него бегали мурашки страха, смешанного с азартом. Он чувствовал и слышал, как переодетый жрец-воин крадется за ним. Один он ничего не сделает, но в воротах стоит стража, и ситуация может стать опасной для Эпса. Он легко и беспечно шагал, хрустя тонким льдом на лужах и время от времени опираясь о стены домов, что-то невнятно бормоча, изображая из себя сильно охмелевшего человека.
   Но жреца было трудно обмануть. Незнакомец играет, и он даже вспотел от ожидавшего удовольствия, когда он схватит с помощью стражников подозрительного странника и будет его пытать, выведывая его сокровенные тайны. Но пришелец неожиданно остановился всего в квартале от ворот и юркнул во мрак двора. Жрец-воин попытался догнать и остановить в одиночку непонятного незнакомца около входа в темный двор, но Эпс так же внезапно появился при бледном свете горящих окон и быстрым и точным ударом посоха в горло убил его. Ни единого звука не раздалось в ночи, и Эпс покинул Эданот, оставив труп жреца-воина прямо на застывшей улице невдалеке у ворот.
  
   Тяжелые вести настигли трех путников в Болготе. Этот поселок был полон взбудораженных людей, суетившихся на постоялых дворах и улицах. Стражников не было видно.
   Гидвурт и Эрилия встретили здесь знакомого старого фермера - соседа, который им рассказал о появлении в их местности отряда бунтовщиков из числа презренных, пришедших с северного побережья. Местные крестьяне старались не связываться с ними, но это им не помогло. Отряд стражников, посланный из Тагома и возглавляемый лично рыцарем Бисгером, разорил весь район, стараясь этим лишить повстанцев продовольствия и убежища. Часть возмущенных этим землепашцев соединилась в вооруженную группу, старавшуюся защитить свое имущество от посягательств стражников. Их быстро разгромили, и воины Бисгера совсем озверели, мародерствуя и бесчинствуя на этих землях. Несколько десятков ферм было основательно разорено и уничтожено.
   Дрожащим извиняющим голосом старый фермер сказал, что скорее всего ферма их семьи тоже была сожжена, а Асмиела убита, но немного сомневался в достоверности этого, с жалостливой скорбью разглядывая оглушенных недоброй вестью супругов.
   Гидвурт не мог вымолвить ни слова. Эрилия плакала, прижавшись к его груди. Эпс бродил среди поселян и беженцев, расспрашивая о событиях.
  -- Мы идем домой. Ты как? - Глухим голосом сказал Гидвурт Эпсу. Тот беззаботно пожал плечами и ответил:
  -- И я с вами. Так пока будет лучше всем.
   На следующий день они обошли знакомый храм Тарнун, еще более мрачно и отчужденно выглядевший в эти холодные осенние дни, чем прошедшим летом, и узрели еще издали черное пепелище на месте родной фермы. С глубоким молчанием бродили среди обгорелых досок и обугленных камней, разыскивая тело Асмиелы. Ее так и не нашли. Эрилия, бледная и осунувшаяся от горя, сидела у черной обвалившейся стены. Она пересыпала в ладонях пепел с песком. Плакать не было сил.
   Из более подходящих обломков Эпс наскоро соорудил небольшую землянку, куда собрали все сохранившиеся вещи. Эрилия, бледная и отрешенная, перебирала остатки сохранившегося добра и напевала какую-то грустную и непонятную песенку.
   Гидвурт не мог выносить всего этого, затаив от всех свою тоску, и решил сходить в поселок с целью больше разузнать о разорении фермы и пропавшей матери. Он вернулся вечером, хмурый и молчаливый.
  -- Как? - Спросил Эпс, разбиравший остатки найденных припасов. Он успел уже соорудить у входа в землянку слабое подобие очага, где уже пылал костер. Эрилия, завернувшаяся в плащ, неподвижная, как статуя, сидела рядом. Ее серое лицо было ужасно в своей нечеловеческом спокойствии.
  -- Ничего нет. - Ответил Гидвурт, стараясь не смотреть на жену.
  -- Чего нет?
  -- Поселок сожжен тоже. Никого нет. Пусто.
  -- Этого следовало ожидать. Что будешь делать?
  -- Не знаю. - Гидвурт сел около огня. На душе было пусто и мрачно, как ночью в пустыне. Хотелось лечь и умереть.
  -- Надо надежнее спрятаться, а то могут вернуться.
  -- Мятежники?
  -- Нет. Твои братья по оружию, добрые и милые. Любящие свой народ.
  -- Они мне не братья.
  -- Это не имеет значения. Они могут прийти и просто тебя убить. Твои соседи восстали, и ты ни чем не лучше. Сам видишь.
  -- Я знаю.
  -- Нужно поискать этих мятежников.
  -- Зачем?
  -- Хотя бы потому, что они не собираются нас убивать просто так. С ними можно договориться. В отличие от рыцарей.
   Эрилия неожиданно зашевелилась и вытянула озябшую руку к пламени.
  -- Я знаю. - Ее бестелесный голос заставил содрогнуться мужчин. Они замерли и молча ждали, глядя на мерцающие неживые глаза женщины. Через полминуты она опять ожила.
  -- Я знаю ответы на вопросы. Они в том ящике Асмиелы. - Ее дрожащая восковая рука указывала на кучу обгорелых обломков.
  -- Что это она? - Шепотом спросил Эпс, указывая глазами на Эрилию.
  -- Я и забыл. Тайник матери. Ничего особенного.
   Гидвурт встал, медленно раскопал из-под обломков обуглившийся, но с виду целый сундук. Немного повозившись с замком, кинжалом отбил жалобно скрипнувшую крышку. Вынул небольшой сверток.
  -- Что это? - Заинтересовался Эпс.
  -- Игрушка. - Гидвурт развернул, и вопль ужаса вырвался из груди Эрилии.
  -- Он ожил!!!
   Гидвурт, оглушенный и испуганный, недоуменно разглядывал свежевыкрашенную известью деревянную фигурку с темно-красными глазами и ртом. Через секунду он отбросил истукана и подошел к содрогающейся в припадке жене. Тщетно пробовал ее успокоить.
   Тем временем Эпс подобрал фигурку и с сдержанным интересом осмотрел ее. Эрилия, сначала замершая, начала отбиваться от унимавшего ее мужа и закричала. С силой обняв сопротивлявшуюся жену, Гидвурт отнес ее в землянку, где при свете коптящего факела, уложил на приготовленную подстилку. Руки его дрожали.
   Через минуту Эрилия успокоилась и оцепенела. Только широко открытые, горящие неестественным светом, глаза свидетельствовали о жизни в ней. Она остановила свой блуждающий взгляд на стоящем над ней на коленях муже и хрипло прошептала:
  -- Они встретились. Они - одно. Теперь они - одно.
   Гидвурт, усталый и раздраженный, не стал вслушиваться в ее бред, встал и вышел обратно. Он увидел, как Эпс, уже оставивший белую статуэтку, достал из открытого сундука какой-то сверток и с глубоким вниманием рассматривал его.
  -- Что ты там нашел? - Спросил Гидвурт.
   Эпс отвлекся и протянул ему плоский шероховатый лист потрескавшейся гибкой коры, покрытый какими-то значками.
  -- Ты знаешь, что это? - Эпс с улыбкой посмотрел на озадаченного Гидвурта. Тот, немного изучив странный листок, отвернулся.
  -- Видал. Это знаки, ведомые только жрецам и особым людям. Ими пользуются, чтобы запечатлеть для других сказанные слова.
  -- Неплохо! И как ты думаешь, что здесь запечатлено?
  -- Откуда мне знать? - Вяло удивился Гидвурт, более занятый грустными мыслями о жене и ее новом приступе. - Мне не положено того знать.
  -- А я знаю.
   Сначала Гидвурт не понял, а потом удивился и недоверчиво посмотрел на серьезного Эпса.
  -- Как ты можешь знать это таинство? Ты - жрец?
  -- Нет. Я не имею отношения к жрецам, да и ко всему твоему Авдерту. Но мне довелось встретить одного доброго жреца, который соизволил научить этому искусству.
  -- Невозможно. - Не верил Гидвурт. - И какие же тут слова записаны?
  -- Слушай... - Эпс всмотрелся в знаки и начал с расстановкой читать: -
  
   Как мне не вспомнить женщину
   В сиянии невесомом у свечи,
   Подобную дерзкой птице,
   Свободную ото всех...
  
   Как мне не проклясть тех,
   Кто смел ее обидеть,
   И слово злое сказать,
   И жить при этом как раньше...
  
   Но им неведома сила
   Души бескрайней ее.
   В ней тонули все подлости,
   И она оставалась собой...
  
   Так и мир весной расцветает,
   Трава по камню ползет.
   Хочется жить и надеяться,
   Когда пройдут холода...
  
   И в этом и есть вся истина.
   Остальное - ложь беспросветная.
   И верю я в это, помня
   О женщине, единственной, той...
  
   Эпс остановился и задумчиво посмотрел на Гидвурта, очнувшегося от слушания.
  -- Твоя мать умела разбирать эти знаки?
   Гидвурт молчал с минуту, мрачно сверкая глазами в ночной полутьме и напряженно вспоминая.
  -- Не знаю, откуда это у ней. Кажется, мы были в тюрьме. В подземелье. И какой-то человек, изодранный, изможденный, протянул ей сверток из-за решетки.
  -- Сагиол?
  -- Я... Я не помню. Мне было немного лет. Это было давно. Я не помню... - Гидвурт нервно отмахнулся и ушел в землянку к притихшей и дремавшей жене.
   Эпс проводил смеющимися глазами смешавшегося Гидвурта и, получше запахнувшись в плащ, задремал около тлевшего костра.
  
   Еще было темно, когда встревоженный, едва проснувшийся Эпс, влез в землянку и разбудил Гидвурта и Эрилию.
  -- Вставайте, кто-то идет сюда! Их много!
   Все сразу выскочили из землянки, впопыхах увязали вещи и припасы и направились бегом к ближайшим скалам, бросив все найденное имущество. Но уйти далеко не удалось. Усталая и измотанная, Эрилия упала, ее немного пытался нести Гидвурт, сразу отставший от Эпса. Эпс вернулся, с горечью вздохнул и приготовил к бою свой посох, надеясь отразить незваных гостей, уже окруживших их широкой цепью.
  -- Стойте! - Громкий, странно знакомый голос прозвучал отчетливо и грозно. Все замерли, Эпс изготовился к яростной обороне.
   К ним неспешно подошел человек с мечом, и Эпс с немым изумлением узнал в нем Дигаса, одетого в иссеченные, но добротные доспехи, доставшиеся от богатого рыцаря.
  -- Я знал, что ты вернешься. - Серьезный и строгий Дигас упал на колени перед Эпсом и протянул ему свой меч. Эпс огляделся, успокоился и придал себе непринужденный вид.
  -- Встань, Дигас, и оставь меч себе. В твоих руках он надежно служит. - Голос Эпса снова стал голосом непоколебимого и милосердного учителя. Дигас встал и торжественно посмотрел на Эпса. Пылавшие торжеством его глаза гордо смотрели на спутников.
  -- Теперь нам нечего бояться! Учитель с нами! - Возвестил он громко своим людям. Один из них неловко подбежал к Эпсу и радостно поклонился ему. Это был Камуд, затянутый в широкий шерстяной плащ, из-под которого виднелись кожаные, оснащенные стальными бляхами, латы.
   Все вернулись к пепелищу. Эпс шел неспешно впереди, рядом с ним по обе стороны Дигас и Камуд. Гидвурт отнес Эрилию, впавшую в обморок, в землянку и сидел рядом около снова разведенного костра, немного опасаясь неведомых, окружавших его десятками, вооруженных повстанцев, переговаривавшихся и занятых своими делами. Но никто не трогал его и Эрилию. Им было достаточно, что они близки к Эпсу.
   Он часто смотрел на изменившегося Эпса, как будто наполнившегося величием и славой, оживленно и покровительственно беседующего с предводителями мятежников, и не узнавал давешнего ироничного и сообразительного попутчика. Тот стал даже выше с виду, повстанцы окружили его заботой и почтением. Гидвурт на глаз прикинул, что в отряде мятежников около полутысячи человек, и чуть меньше половины из них были бывшими презренными с побережья. Он с удивлением осознал, что война переросла из мелкой стычки между кастами в глухом округе в широкомасштабную войну, охватившую добрую часть страны. Среди бойцов Гидвурт повстречал даже знакомых крестьян, соседских землепашцев. Все были добротно вооружены и экипированы, строгая дисциплина царила в отряде.
   Дигас рассказал Эпсу о своих приключениях после жестокой битвы у Павотонского укрепления. Он потерял почти всех своих людей, и с жалким остатком отряда бежал тропою в сторону Тагома, разумно предположив, что в той стороне, откуда пришло царское войско, патрули реже встречаются. Сохраняя секретность, Дигас повел своих людей сначала в Лигеран, но наткнулся там на крупный отряд стражников, охраняющий главные дороги, ведущие к побережью от Павотонского плато. Тогда он повернул на север и быстро добрался до прибрежных поселений презренных. Его появление вызвало всеобщий переполох и восторг, многие желали присоединиться к нему, но не доставало оружия и опыта. Дигас собрал около двухсот людей и организовал налет на город Эмкирон. Застав врасплох местную немногочисленную стражу, ему удалось захватить местный арсенал и продовольственный склад при окружном госпероне. Этой смелой акции хватило для того, чтобы под его знамена присоединилось еще около полутысячи людей, и не только бывших презренных. Бедные авдертинцы, ремесленники и крестьяне, разоренные и обозленные на рыцарей, также поддержали его.
   При подходе большого войска рыцарей и жрецов-воинов отряд Дигаса покинул Эмкирон и открыто двинулся вблизи побережья на запад, к Коморону. Предводитель ордена жрецов-воинов кинул против него половину своих сил. Коморон лихорадочно готовился к обороне. В город стягивались отряды рыцарей и наспех собранных стражников. По пути мятежники разоряли храмы и сельские комунты. Было разбито и обращено в бегство несколько небольших отрядов стражников.
   Дигас не стал штурмовать хорошо укрепленный Коморон, готовый к осаде, и повел свою армию, разросшуюся до двух тысяч человек сюда, в глухой и пустынный район, где реорганизовал и разделил на четыре подразделения по полтысячи человек. Одно из них недавно прияло жестокий бой в этой местности, но после кровопролитной длительной резни, уничтожило один из основных правительственных отрядов, потеряв при этом до половины состава. Эта победа свидетельствовала о реальной силе бунтовщиков. Зима становилась горячей для царя и рыцарей.
   После этого Дигас решил напрасно не рисковать своей армией и рассредоточил ее партизанскими отрядами по всей округе на небольшом расстоянии друг от друга на случай внезапной необходимости скорого объединения против особо крупного царского войска. К тому же наличие нескольких отрядов вводило в заблуждение разведку жрецов-воинов. Даже сам царь сомневался в наличии единого управления бунтовщиков и надеялся в скором времени, собравшись с силами, разгромить по одиночке разрозненные отряды повстанцев.
   Сейчас Дигас сам привел один из таких отрядов своей армии сюда с целью объединиться с остальными, уже оповещенными им, и прорываться с наименьшими стычками к Павотону, где по слухам, надежно засел в обороне непобежденный Пелерод.
   Эпс с безразличной отеческой улыбкой слушал Дигаса, стараясь не выдать своего безграничного изумления перед проворством и удачливостью главарей мятежа. Почти все для него было ново и немыслимо. Все требовало переосмысления и нового плана действий.
   Дигас просил его совета, и Эпс поддержал его намерение идти на Павотон.
  
   Третий месяц длилась война. Павотонское плато, покрытое первым нетающим слоем снега, стало нарывающей язвой на теле Великого Авдерта. Страна дрожала, ожидая неминуемых бед и непредсказуемых событий. Царь лично контролировал правительственные силы, съездил с высочайшей инспекцией под непробиваемой охраной в Эданот, превращенный рыцарями в прифронтовую укрепленную цитадель, где по его личному приказу были казнены несколько рыцарей-командиров за их нерадивость или трусость. Царь с горькою тоской осознал, что дисциплину в рядах непослушных и спесивых рыцарей нужно было наводить еще раньше.
   А тем временем мятеж охватывал новые районы. Предводитель ордена жрецов-воинов предложил царю блокировать основные дороги и отрезать разделенные отряды бунтовщиков друг от друга. Царь одобрил этот план, к тому же он получил секретную информацию от одного пленного повстанца, бывшего презренного, умиравшего от тяжелых ран под строгим надзором в Тагоме.
   Выяснилось, что во главе основных сил бунтовщиков стоит некий беловолосый Учитель, проповедующий равенство всех людей и отказ от авдертинского многобожия и жреческого служения. Эти дерзкие идеи, связанные еще с разразившимся социальным кризисом в стране, были широко поддержаны беднотой Авдерта. Война грозит стать длительной и неконтролируемой со стороны власти Великого Авдерта, а самое страшное - очень дорогой. Царь был скуп до крайней меры.
   Он предложил главе ордена подослать убийц к основным главарям повстанцев, и тем самым обезглавить движение и внести хаос в ряды противника. Предводитель уверил государя, что им уже приняты такие меры.
   Совсем иное происходило в рядах мятежников. Ни Эпс, ни Дигас не представляли, что будут делать после того, как объединятся с Пелеродом. Не было мысли, было только желание. Никто и не думал, каким будет Авдерт, если мятежники вдруг победят.
   Некоторые фантазировали будущее без рыцарей и жрецов, но все было очень туманно и неопределенно и полно чего-то радужного и приятного. Главное, что не будет высокомерных и наглых дармоедов. А остальное в силах людей. Эпс даже сам предложил Дигас не ломать пока голову над этим, а приложить все силы на решение насущных проблем.
   - Время подскажет как нам жить. - Уверил смущенного Дигаса Эпс в одной из бесед. И был по-своему прав.
  
   Гидвурт долго раздумывал над предложением Эпса присоединиться к повстанцам. Жена не способна быть толковым советчиком из-за своего ухудшившегося состояния, и приходилось нести ответственность за важное решение самому.
   Беловолосый учитель мятежников не стал упрашивать и доказывать, показал молча на пепелище и ушел. Эрилии было все равно. Она почти не разговаривала, мало ела и только напевала какие-то детские песенки своим грустным тихим голосом. Эпс рекомендовал ее не беспокоить понапрасну, приносил какие-то отвары, которыми рекомендовал ее почаще поить. Он знал, что Эрилия бесповоротно сходит с ума, но не стал говорить этого Гидвурту. Успеет.
   Три следующих дня Дигас с все возраставшим душевным напряжением ожидал возвращения всех своих отрядов. Пришло два. Один, поредевший в столкновении под Комороном, лишившийся командира, насчитывал всего четыреста человек и находился в плачевном состоянии. Второй, под командованием сельского ремесленника Ирда, земляка Гидвурта, прибыл в количестве восьмисот человек и с большим количеством трофеев.
   Ирд рассказал Дигасу о слухах, судя которым третий отряд был почти полностью разбит два дня назад у Священного Озера, и теперь с той стороны сюда движется значительное войско, возглавляемое рыцарем Бисгером, одним из самых авторитетных военачальников, подавляющих мятеж.
   Печалиться о погибших собратьях не было времени, и Дигас не стал больше ждать и поздно вечером решил вести свою армию на юг мимо Храмовой горы, к Эданоту.
  
   Уже в сгущавшихся ранних сумерках внушительное войско повстанцев, готовое к немедленному походу, собранное и молчаливое, стояло рядами вдоль дороги. Лица всех людей были обращены к маленькой группе людей в центре.
   Это были Эпс, Дигас, Ирд, Камуд. Чуть в стороне стояла крытая повозка, рядом стоял напряженный и хмурый Гидвурт, карауливший беспокойно дремлющую в повозке жену.
   Эпс стоял, невысокий и светлый среди прочих, в простой просторной белой рубахе под плащом из серой шерсти. Кожаный пояс без украшений стягивал его талию. Широкие штаны заправлены в невысокие кожаные сапоги с меховым верхом. Из оружия при нем были только привычный посох в руке и нож, заткнутый за пояс. Надевать шлем на свою беловолосую голову Эпс отказался. Он был прост и величественен, как бог. Люди смотрели на него с надеждой и радостью.
   В отличие от Эпса, остальные командиры мятежников были экипированы в кожаные и металлические доспехи с ног до головы, у всех были мечи и длинные кинжалы. Только широкоплечий Ирд держал на плече внушительную палицу, оснащенную мощными железными шипами.
   Эпс при всеобщем молчании вышел вперед и встал перед рядами неподвижных людей и уставился глазами в землю под ногами. Он собирался с душевными силами, чтобы обратиться с напутственным словом к войску, о котором накануне его горячо просил Дигас. Пламя редких факелов, тщетно разгонявших сгущавшуюся тьму, красно-желтыми сполохами скупо освещали его склоненную фигуру.
  -- Ради чего вы пошли на войну? - Голос Эпса казался бессильным и скучным, но был отчетливо слышен каждому. Он заметил, как Дигас подался вперед, желая немедленно ответить, и слабым повелительным движением остановил его порыв.
   Через несколько мгновений раздался голос из рядов:
  -- Ради тебя.
   Дигас согласно кивнул. Эпс немного выждал и зло усмехнулся, не отрывая взгляда от земли.
  -- А если я сейчас перережу себе глотку и сдохну, вы просто бросите оружие и разойдетесь? Подставите свою шею опять под рыцарскую пяту?
   Никто не решился что-то ответить ему. Все были ошеломлены его словами.
  -- Я говорил, говорю и, видно, не перестану говорить: ваша свобода и ваше лучшее будущее - в вас. И зависит только от вас. Все, что я делаю, - для вас! - Вскричал Эпс и медленно обвел гневно горящими глазами стоявших людей. - Я - ничто. Я - ветер, который пролетел и исчез в ветвях, и бессмысленно искать его след. Не ищите правды в чьей-то другой душе, если нет в своей. Ищите ее в своих делах. Делайте ее сами!... Если сможете...
   Дигас не выдержал, его поджилки тряслись от этой странной и грозной речи, и крикнул:
  -- Учитель! Но ты... поведешь нас?
   Эпс развернулся к нему и посмотрел на него. Дигас склонил голову, готовый послужить любой воле своего учителя.
  -- Вести?... Тебя?... Но ты уже сам знаешь дорогу. За два месяца ты сделал больше, чем я за большее время. Вспомни и оцени.
   Эпс подошел к Дигасу вплотную, печально улыбнулся и по-отечески положил руку ему на плечо.
  -- Я буду с вами.
   Дружные крики всеобщего восторга расплескали ночную тишину. И через полчаса армия повстанцев двинулась в путь.
   - Лучшая проповедь справедливости - это война. - Прошептал Эпс и пошагал вместе с остальными.
  
   Почти тысяча девятьсот мятежников, выстроенных в две колонны, возникли у стен Эданота как ниоткуда. Страшная паника поднялась в городе, и только жесткие действия мужественного комунта навели дисциплину. Город лихорадочно готовился к штурму и терпеливо ждал его со страхом и надеждой.
   Озабоченный предстоящим штурмом, Дигас безостановочно советовался с Эпсом и своими близкими командирами. Эпс высказывался неопределенно и предлагал воздержаться от нападения на Эданот. Но другие напоминали Дигасу об удачном налете на Эмкирон и предлагали повторить, надеясь на большую добычу и славу, которая приведет под их знамена новых последователей.
   Прошло полтора дня стоянки под Эданотом, и Дигас решился на штурм. Повстанцы разбирали деревянные постройки в брошенных и полуразрушенных предместьях и собирали лестницы и колья. Другой техники для штурма у них не было. Эпс предложил Дигасу сформировать отдельный отряд лучников из более подготовленных бойцов для прикрытия штурмующих. Для этого было выделено двести пятьдесят человек, способных к меткой стрельбе.
   На следующее утро Дигас наметил штурм. Вечером он, Камуд и другие бывшие презренные помолились Астоду на берегу мелкой речки, прося милости и победы. Эпс наблюдал за ними и раздумывал, что делать в случае поражения. В победу мятежников он мало верил. Достаточно обозреть опытным глазом на недавно отремонтированные стены города и многочисленных защитников, мелькавших на этих стенах.
   Дигас впервые отказал Эпсу. Это далось ему очень нелегко, но он решился на это после отчаянных размышлений. Он отказался дать ему под командование лучников, больше надеясь на его помощь в бою при штурме. Эпсу, внутренне возмущенному, пришлось согласиться.
   Он еще раз попытался переубедить Дигаса отказаться от штурма Эданота и рекомендовал ему взамен захватить Храмовую гору, на которой находится самый значительный храм Авдерта, ссылаясь на то, что этим он высоко поднимет престиж повстанческого войска как идейного противника жречества. К тому же Храмовую гору было лучше защищать от более сильного врага.
   Дигас слушал Эпса и страдальчески улыбался.
  -- О чем ты, Эпс, говоришь? Эту кручу захватить совсем не так просто. Сотня жрецов могут ее защищать годами против многотысячной армии. Или ты знаешь какой-то удивительный секрет? Открой его, и я поверю твоему намерению.
   Эпс почувствовал, что его авторитет в глазах когда-то доверчивого Дигаса несколько померк. Никаких секретов он не знал. Перед ним сидел уже не молодой добродушный и впечатлительный рыбак, а воин и командир, испытавший и щемящую боль потерь, и жестокую радость кровавых побед. Дигас теперь твердо знает, что ему нечего терять, и поэтому пойдет даже на заведомую гибель. Сам Эпс долго приучал его к этой мысли. Разочарованно вздохнув, Эпс удалился, пеняя своему излишнему рвению в обучении бывших презренных.
   Он не стал настаивать и вышел из командирской палатки на морозный воздух. На душе было темно. Горло сжимал неутоленный гнев. Эпс шел по лагерю мятежников без цели, любуясь яркими холодными звездами на чистом вечернем небе и черными купами деревьев над снежной землей, терявшихся в темнеющем пространстве.
  -- И вода льется только вниз.
   Эпс обернулся, услышав эти слова за спиной. Позади его стояла Эрилия, глаза ее блестели во мраке, как у аспаунты. Эпс почувствовал холодок страха, пробежавший по окаменевшему позвоночнику.
  -- Завтра. - Добавила тихо она, и глаза ее потухли. Она прошла мимо, не видя Эпса. Эпс провожал ее задумчивым взглядом, пока ее фигурка не растворилась в темноте.
  -- Завтра так завтра. - Сказал он вполголоса и пошел к своей палатке.
  
   Штурма не случилось. За час до восхода солнца Дигаса разбудил возбужденный охранник.
  -- С севера войско рыцарей!
  -- Сколько их?
  -- Точно не видел. Но их точно в два раза больше, чем нас. Если еще не больше.
   Дигас немедленно поднял свою армию по тревоге и отправил сразу дежурные патрули на разведку и задержание авангарда противника. Он досадовал, что не послушался совета вечно мудрого Эпса.
   Лагерь шумел как потревоженное гнездо астиаров, готовясь к бою. Дигас вбежал в землянку Эпса и упал на колени перед ним. Эпс с безразличным лицом надевал доспехи и вооружался.
  -- Что делать, Учитель?
   С трудом скрывая злость и раздражение, Эпс улыбнулся склонившемуся перед ним Дигасу.
  -- Ты уже все сделал, Дигас. Это будет для тебя жестоким уроком. Если не понимаешь мои слова, поймешь дела других. Заодно и свои дела. Готовься.
  -- Что делать, Учитель? - С покорной скорбью повторил Дигас и поднял бледное лицо. Эпс не смотрел на него и что-то соображал, прищурив серые глаза.
  -- Лучников в центр. Тысячу вперед против Бисгера. Остальные в тыл, как резерв или защита от эданотцев. Они-то не преминут воспользоваться нашим положением. И молись Астоду. Отступать некуда.
   Дигас сорвался из землянки и с бешеной энергией начал готовить армию к обороне. Лестницы разбили на длинные колья и разместили их во фронте острием вперед для защиты от несокрушимой рыцарской конницы, самой опасной для повстанцев.
   Бисгер оценил ситуацию, торжествующим воинственным воплем вознес благодарственную молитву Ритасу и Аратону и с ходу повел войско в атаку на копошащийся лагерь бунтовщиков. Полтысячи рыцарей на конях, грозная сила Великого Авдерта, неслись впереди. Тяжелыми плотными рядами они неслись навстречу, готовясь растоптать и уничтожить наглых презренных и примкнувших к ним.
   Но первые ряды конников были сметены организованной стрельбой лучников. Лошади хрипели и истошно ржали, окровавленные, испещренные стрелами, катались по полю, бились в судорогах, давя наездников и бегущих солдат. Наступающая лава смешалась около ограждения из кольев. Первый ряд повстанцев метали копья и дротики в осмелившихся приблизиться к укреплению, и уже кучи тел мертвых людей и лошадей высились около кольев.
   В ответ дрожащий от ярости Бисгер приказал осыпать упорно отбивавшихся бунтовщиков горящими стрелами, но холод и утренняя сырость не дали разгореться кострам, немедленно затушенным водой из луж. Бисгер отправил гонца в Эданот с требованием ударить в тыл мятежникам. Прошел час битвы, а запершиеся в городе эданотцы ограничились только ленивым обстрелом лагеря повстанцев.
   Затрубили сиплые трубы, комунт Эданота вывел к лагерю свои отряды стражников, и две правительственные армии вновь выступили, надеясь раздавить своей объединенной мощью мятежное войско. В это критический момент Эпс сурово настоял перед Дигасом и командирами о немедленном отступлении. Он приказал оставить отряд смертников для обороны, а остальную часть разделить на четыре части и отвести разными путями обратно на север, где холмистая и пересеченная оврагами местность позволит оторваться от конницы рыцарей.
   Объединенный натиск стражников и рыцарей был страшен, люди с обеих сторон гибли десятками в кровавой давке. Над лесом копий и мечей стоял ужасный нескончаемый предсмертный вопль. Вал тел на укреплении рос выше. Под ним с хрипом беспомощно умирали раненые и изувеченные. Под эту жестокую музыку железа и крови люди бились изо всех сил и гибли. В конце концов измотанный и уничтоженный своей слабостью Дигас доверился слову Эпса, и небольшие группы мятежников начали уходить с поля боя в скалы и заросли. Царские воины добивали оставшихся мятежников уже посреди разгромленного лагеря.
   Бисгер, упоенный победой, не сразу отдал приказ преследовать разбежавшихся бунтовщиков, занятый в первую очередь захватом и уничтожением самого лагеря мятежников. Большая часть конницы пала при первом ударе, а оставшиеся рассеялись по всему полю битвы и не представляли для бежавших особой опасности.
   Во второй половине дня, когда были добиты последние мятежники, и начавшийся снегопад начал укрывать легким пушистым снегом тела погибших и умиравших, счастливый и вспотевший от усталости Бисгер, обрызганный кровью бунтовщиков с головы до ног, подвел итог битвы. Погибло около пятисот стражников и рыцарей из армий Бисгера и Эданота. Трупов повстанцев было насчитано около шестисот пятидесяти. Гонец со славной вестью ускакал немедля в Багилурт. Бисгер с радостью чувствовал: еще один-два таких удара, и бунту конец.
  
   Гидвурт продирался сквозь болотные заросли в составе небольшой группы уставших и изголодавшихся мятежников, бежавших от Эданота на север, держась в стороне от проезжей дороги. В руках он нес полумертвую Эрилию. Она была как кукла, едва теплая и жизнь в ее хрупком теле давала о себе знать только приглушенными хрипами, когда муж старался взять ее удобнее.
   Ему много раз предлагали бросить ее, но, натыкаясь на его черный взгляд, не настаивали. Так и шли дальше, не ведая ни дороги, ни времени.
   Глубокой ночью они наконец-то остановились на привал. Костра не разводили, опасаясь близкого преследования. Люди мерзли и дрожали, настороженные и угрюмые, поедая скудные припасы и устраиваясь на ночлег на промерзшей земле.
   Гидвурт положил Эрилию на плащ и старательно укутал ее.
  -- Утра не будет. - Неожиданно ясным голосом сказала она. Глаза ее сверкали в сумраке как тусклые звезды. Гидвурт замер над ней.
  -- Прости, любимый. - Эрилия посмотрела на мужа и смолкла. Глаза погасли и закрылись. Легкое облачко сгустилось у ее губ и растворилось, унесенное бесшумным ветерком.
  -- Эрилия... - Тихо позвал через минуту Гидвурт.
  -- Эрилия! - Он ощупал ее непривычно холодное и твердое тело.
  -- Эрилия! - Закричал Гидвурт, тряся безжизненное тело жены, и к нему подбежал один солдат и предложил немедленно замолчать.
   Гидвурт пытался разбудить свою жену, растирал ее наливавшееся ледяной тяжестью тело, но она холодела все больше и больше. Он так просидел весь остаток ночи без сна, взбудораженный и не верящий в самое страшное, прижимая окоченевшую Эрилию к себе, пытаясь согреть ее. Он боялся даже подумать о произошедшем. Он не верил, гнал прочь жестокую правду, шептал ласковые слова на милое ушко, тряс и энергично растирал ее. Но она не шевелилась. Только когда забрезжила бело-голубым сиянием в морозном неподвижном тумане заря, Гидвурт устало упал рядом с умершей женой, не в силах более пытаться вернуть ей жизнь.
   Скупое солнце осветило замерзшее болото, где ютились беглые мятежники. Под ногами хрустел тонкий лед, со звоном ломались длинные хрупкие стебли.
   Отряд собрался вокруг Гидвурта, склонившегося над завернутой в плащ побелевшей Эрилией. Все молчали.
  -- Мы уходим, Гидвурт. - Сказал наконец старший. - Похорони ее и догоняй. Астод суши принял ее. Больше нечего ждать... - Говоривший хотел еще добавить, но, поглядев на согбенную и неподвижную спину Гидвурта, молча махнул рукой и отошел.
   Повстанцы быстро собрались и тихо ушли. Гидвурт так и остался неподвижно сидеть, боясь отпустить из своих рук дорогое, ледяное как камень, тело, оцепеневший от горя.
  
   Эпс и Дигас встретились через неделю после битвы под Эданотом в полсотни ведангов к северу от места разгрома. Дигас был удручен и тих. Около семисот человек уже присоединились к ним. Теперь Эпс взял общее руководство на себя с общего и молчаливого согласия. Он нашел наиболее удобное место для размещения отряда, в стороне от главных дорог и правительственных патрулей и пытался вновь вдохнуть бодрость в усталых и измученных людей.
   Еще неделю стягивались отряды мятежников, за ними подходили отряды восставших крестьян из-под Коморона и Эмкирона.
   Гидвурт пришел в лагерь повстанцев в сумеречный день, когда долгий ливень, вызванный оттепелью, размеренно размачивал холодную землю под низкими темно-сизыми тучами. Эпс увидел его и сразу все понял. Коротко предложил возглавить Гидвурту один из новых отрядов в полтысячи человек. Гидвурт согласился, но попросил два дня на отсутствие. Эпс не стал узнавать причины и великодушно отпустил его.
   За это время Гидвурт посетил место своей старой фермы, долго стоял у черных обгорелых столбов, потом выкопал глубокую узкую яму и положил в нее небольшой сверток. Это был локон светлых волос Эрилии и кошелек с нерастраченными во время их общих скитаний кусочками золота и аспиета, подаренный когда-то Авсларом, завернутые в ее платок. Закопал и не оборачиваясь ушел навсегда, увязая в мокрой глине. Впереди ждала война. Единственное ради чего он чувствовал желание жить дальше.
  
   Первый снег укрыл истерзанную беспрерывными ливнями землю. Снова похолодало. Тонкие льдинки осколками рассыпались под ногами. Дигас и Эпс вели тысячу шестьсот мятежников к Священному озеру. Эпс предложил захватить Эмкирон, и Гидвурт, ставший за короткое время одним из авторитетных командиров, бесстрастно поддержал его. Дигас не стал спорить и приказал своим людям собираться в поход. Припасов было мало, и поэтому приходилось поторопиться.
   Еще беспокоила неизвестность. Разведчики или пропадали, или возвращались с разноречивыми вестями. По одним данным, Бисгер собирается штурмовать Павотонское плато и собирает туда все наличные силы, по другим, он разделил свою армию на несколько крупных подразделений, прочесывающих местности с целью поимки и уничтожения остатков войск Дигаса и прочих отрядов бунтовщиков.
   Близ Священного озера их ожидала ужасная весть. Мощный отряд отборного рыцарства со всего Авдерта и большая часть ордена воинов-жрецов под личным руководством предводителя ордена ждала их впереди в самой близости. Столкновение было неизбежно.
   Гидвурт на спешно собранном военном совете предложил собрать припасы с окрестных деревень, соорудить укрепленный лагерь, окруженный тайными ловушками против конницы. Этот план, единственный практичный и продуманный среди предложенных, был поддержан единодушно, и немедленно приступили к сооружению оборонительных линий и сбору пищи. Особое внимание было уделено подразделению лучников. Их было уже семьсот человек, большинство из них было вооружено тяжелыми луками, из которых легко пробить крепкую кольчугу конного рыцаря на приличном расстоянии. Эпс по собственной инициативе руководил спешным сооружением метательных орудий.
   За три дня, пока правительственная армия ждала подхода противника, мятежники почти под носом у врага соорудили небольшую деревянную крепость, вокруг которой на основных подходах были сделаны глубокие потайные ямы, уснащенные кольями.
  
   Заждавшийся предводитель ордена воинов-жрецов послал разведку, которая вернулась с поразительной информацией. Бунтовщики засели в самодельной крепости всего в паре ведангов от них и не собирались наступать, ограничиваясь грабительскими налетами на храмы и рыцарские замки.
   Предводитель обозлился и приказал немедленно выступать. Время для легкой и быстрой победы было потеряно.
   Утром войско предводителя подошли к мятежному лагерю. Бунтовщики орали гнусные ругательства строившейся для атаки коннице. Рыцари с нетерпением ждали приказа наступать, надеясь жестоко и побыстрее расквитаться за непростительные оскорбления.
   Широкой густой линией рыцари и воины-жрецы бросились на лагерь.
  -- Вот теперь будет весело! - Воскликнул Эпс и задорно рассмеялся, помахивая грозным посохом. Он весело посмотрел на серьезного и сосредоточенного Гидвурта, занятого наблюдением за надвигающейся стеной конников, и, мотнув головой в сторону наступавших, сказал:
  -- Помнишь, Гидвурт? Как у твоего любимого Сагиола?
   Гидвурт, озадаченный словами Эпса, вопросительно посмотрел на него.
  -- Баллада о рыцарском коне. Я не рассказывал? Тогда слушай...
  
   Фру-фру-фру,
   Конь рыцарский!
   Ты - хозяина умней.
   Не убьешь ты зря
   Невинного.
   Ты же - добрый,
   Честный зверь.
  
   И везешь ты
   Своего хозяина
   То на битву,
   То на пир...
   А потом плетешься
   Раненый
   И исколотый до дыр.
  
   А состаришься
   Достойно,
   Как седой
   Простолюдин,
   Отведут
   На скотобойню,
   И закончится
   Так жизнь.
  
   А пока скачи-
   Поскакивай
   С гривой рыжей
   Как огонь
   И таскай на себе
   Рыцаря,
   Фру-фру-фру,
   Хозяйский конь!
  
  -- Не слышал таких стихов. К чему ты это? - Выслушав глупый стишок спросил у Эпса Гидвурт.
  -- Сейчас будет как в этой балладе. Готовься. - Без тени веселья произнес Эпс и приказал приготовиться замершим около метательных орудий воинам.
   Поначалу сжавшиеся в оцепенении при устрашающей картине натиска рыцарей, повстанцы притихли, но после безрассудных и смешных стихов Эпса, услышанных многими, приободрились и споро готовили оружие для отражения удара врага.
   Тяжелая конница, беспечно приближавшаяся к укрепившимся мятежникам, густо сыпалась в многочисленные ловушки, рассеянные по полю вокруг лагеря, люди и лошади с пронзительными криками умирали на кольях. Несмотря на это, рыцари и воины-жрецы не останавливались и двигались основной массой на бунтовщиков.
   При их приближении приготовились к стрельбе лучники, были заряжены камнями и тяжелыми бревнами метательные машины.
   Взмах руки Эпса, и тучи стрел, сопровождаемые летящими камнями и кольями, заполнили воздух. И через несколько томительно долгих секунд толпы летящих конников стали валиться и спотыкаться, пронзенные стрелами и поваленные градом камней.
   Вторая очередь стрел и камней. Наступление, еще недавно дружное и грозное, наводившее трепет на оборонявшихся, смешалось и замедлилось, рассыпалось по полю, крики и гневные вопли доносились до лагеря, некоторые рыцари поворачивали коней назад. Но все же уцелевшая часть конницы неистово рвалась к лагерю, снова собираясь из оставшихся групп в одну ослабевшую, но неудержимую лавину.
   Третья очередь стрел в упор в подлетающую к укреплению, изрядно прореженную конницу, и Эпс выразительно посмотрел на Гидвурта. Тот сразу понял и скомандовал:
  -- В атаку! Руби врага!
   С грозным кличем мятежники кинулись на конницу, остановившуюся перед недосягаемым укреплением. Длинными копьями сбивали сверху рыцарей с лошадей или пробивали грудь несчастным животным. Сразу рубили падающих, тяжело копошащихся на земле в ворохе гремящих лат, врагов. Атака мигом превратилась в массовую резню. Царские пешие воины не смогли поддержать погибающую конницу и были застигнуты напавшими повстанцами на поле. Битва рассыпалась на множество ожесточенных стычек. Эпс, стоящий на деревянной стене, не отрывавший глаз от боя, сразу же после уничтожения конных рыцарей приказал Дигасу и Ирду собрать около укрепления как можно больше бойцов и единой организованной стеной двинуть на бьющегося неприятеля.
   Через десять минут толпа повстанцев, приведенная в некоторое подобие строя, ринулась вперед, на ставку предводителя. Мятежники с громогласным хором затопили своей движущейся волной поле. Царские воины, упорно сопротивлявшиеся, гибли или, бросив оружие, бежали перед этой неумолимо надвигающейся стеной.
   Предводитель ордена, бледный и устыженный очевидным поражением, стоял на холме и не верил своим глазам. Цвет авдертинского воинства и ордена за недолгое время непредсказуемого и кровопролитного боя перестал существовать.
   Он заворожено смотрел на приближавшихся бунтовщиков и был готов принять смерть от этой несущейся на него, злобно кричащей, кровавой и изодранной, массы бунтовщиков. Телохранители едва убедили его взобраться на коня и уехать с поля боя.
   Позорное поражение жгло душу бежавшего предводителя ордена жестоким огнем. Такого исхода событий он никак не ожидал, до конца надеясь на благословенного Сиурта и бесконечные молитвы и пожертвования богам - покровителям Великого Авдерта.
  
   Богатая долина Священного озера была захвачена бунтовщиками. Предводитель ордена не стал ждать неизбежной кары от царя и покончил жизнь самоубийством сразу по прибытии в Тагом. Остатки рыцарей и стражников приготовились к обороне города, но их боевой дух настолько низко пал, что они были готовы разбежаться при первом появлении бунтовщиков. Самоубийство малодушного предводителя ордена воинов-жрецов еще больше омрачило общее настроение.
   Узнав о разгроме своего войска, царь выпустил манифест о народном бедствии и лично возглавил войска. По его приказу с границы были стянуты резервы стражников и рыцарей общим числом до пятнадцати тысяч человек. Бисгеру было высочайше поручено возглавить все войска, находящиеся восточнее Багилурта, и использовать все средства для уничтожения мятежников. При высочайшей встрече царь настоятельно требовал у коленопреклоненного рыцаря скорее восславить войско Великого Авдерта еще одной решительной победой над взбесившимся сбродом бунтовщиков.
   Военный авторитет Бисгера, единственного удачливого царского полководца, резко возрос после удачной битвы под Эданотом и почти бескровным захватом Павотонского плоскогорья. Незначительные силы бунтовщиков разбежались при появлении его армии, и наконец-то мятежное гнездо было разорено.
   Бисгер не знал, что Пелерод, упорно сидевший на неприступном Павотонском плато, узнав об активных действиях повстанцев на севере, решил увести туда измотанный длительной обороной отряд. Мятежники тайно покинул лагерь, оставив несколько десятков воинов для отвода глаз. Операция прошла удачно, и разведчики Бисгера не заметили продвижение двухсот человек, переодетых стражниками, через Тагом далее на север. Геройская наглость Пелерода оказалась счастливой.
   Откуда было знать другим, что тихий, молчаливый, угрюмо-насмешливый и старый Пелерод умеет ждать. Это умение дано очень немногим. Это незаметное качество, терявшееся перед безумной храбростью и расчетливым умом других, вывело Пелерода еще во времена молодости в число уважаемых лидеров среди презренных. Немногословный и недалекий, никогда не впутывавшийся в опасные ситуации, Пелерод пережил трех своих жен и двенадцать детей.
   Последний сын, восемнадцати лет, вместе с отцом пошедший за бесстрашным Эпсом, был растоптан заживо в ночной битве у стены в то время, когда тайно бежал их беловолосый вождь. Пелерод с трудом разыскал его неузнаваемое тело и, не скрывая старческих слез, похоронил в колодце вместе с остальными трупами презренных. Он стал замкнутее и молчаливее, но его терпеливый дух не был сломлен.
   После безрассудной победы на Павотоне он взял на себя общее руководство над мятежными отрядами бывших рыбаков и местной бедноты. Его всегда видели спокойным и рассудительным, занятым вместе со всеми общей работой по укреплению обороны плоскогорья. Пелерод не надеялся на свой ум и способности, больше надеясь на свою душу, которая бесповоротно доверилась исчезнувшему куда-то Эпсу. Если возникала проблема, Пелерод спрашивал себя и пытался найти ответ так, как по его мнению, поступил бы белый Учитель. Этого с лихвой ему хватало, чтобы управлять людьми и успешно противостоять царскому войску.
  
   Она явилась к нему в длинном невесомом сверкающем платье, непривычно длинные светлые волосы сливались с платьем и стекали потоками волнистого серебра по плечам. Лицо ее печально и ясно. Глаза смотрели прямо вперед, насквозь, не видя ничего, кроме необъятной пустоты, которая окружала их.
  -- Эрилия... - Голос Гидвурта был тих и слаб. Он боялся вспугнуть это чудное видение, пришедшее из тумана в беспокойный сон.
  -- Гидвурт. - Отчетливо услышал он прямо в голове.
   Он смотрел на жену во все глаза и не мог оторваться. Она казалась такой близкой и при этом недосягаемой, прекрасной и строгой, как никогда.
  -- Зачем ты бросил меня Гидвурт? Ведь я могла еще жить... и любить тебя.
  -- Но ты... умерла?
  -- Я уснула. Я так устала. Ты оставил меня. Холодная земля так тяжела...
   Гидвурт смотрел только на нее и внезапно заметил чьи-то руки на плечах жены. За ее спиной стояла ее мать, Асмиела, в черном как ночь платье, развевающемся на легком ветру. Лицо ее было неподвижно и безразлично, глаза смотрели куда-то вверх, седые при жизни волосы стали холодным и золотым, покорным пламенем, сложенным в тяжелую длинную косу. Она выглядела так же молодо и сурово, как и жена.
  -- Почему ты бросил меня, Гидвурт? - Повторила Эрилия, не видя мужа. Гидвурт протянул к ней руки, но ладони застыли в свинцовом морозном воздухе.
   Она повторяла это медленно и размеренно, и он ощутил, как она приближается, ведомая непоколебимой и беззвучной Асмиелой. Неожиданно ее платье вспыхнуло красным, и Эрилия взлетела над ним. Гидвурта нещадно обожгло, он вскрикнул.
   Проснулся и сел на лежанке. Было темно и тихо. Дрожащей рукой вытер пот с горячего лба. Глаза Эрилии все еще плавали в темноте перед ним, не оставляя его и наяву.
   В безумном порыве Гидвурт схватил кольчугу и меч и бросился вон из землянки.
  -- Эрилия! Я возвращаюсь! - С пронзительным криком он бросился из спящего лагеря мятежников.
  
   Крепко связанный Гидвурт безучастно наблюдал жизнь повстанческого лагеря. Он боялся спать, Эрилия приходила ему постоянно во снах и звала. Душа рвалась, руки затекли от постоянного сжимания веревок. Но хитрый Эпс постоянно проверял Гидвурта, несколько раз в день подходил к нему, разговаривал на отвлеченные темы и упорно смотрел в глаза. Ему было нужно выяснить причину душевного расстройства Гидвурта, но тот упорно молчал, ограничиваясь только кивками головы в исключительных случаях.
   Случайно приблудившийся к мятежникам знахарь поил Гидвурта какими-то вонючими травами и бормотал непонятные заклинания. Гидвурт терпел и молчал.
   Эпс как-то дождался, когда Гидвурт забылся сном, и послушал его бессвязный шепот. Едва расслышал имя жены, повторенное несколько раз вместе со слабыми стонами и тяжелыми учащенными вздохами.
  -- Эрилия? Понятно. - Прошептал Эпс, глядя на мучающегося во сне Гидвурта, и ушел к себе. Через час вернулся, держа в руках какой-то сверток. Потом развернул, и проснувшийся Гидвурт узнал в руках Эпса потертую рукопись.
  -- Жаль, что в Обангоне у меня отобрали целый мешок свитков. Мне еще немного удалось прочитать к тому времени. - Эпс весело усмехнулся, что-то припоминая. - Да и жрец-старичок был так испуган. Тогда в Павотоне два дня упрашивал его объяснить значение этих знаков. Я даже сам не понимал, в чем суть. А когда понял - удивился. Но для этого пришлось предварительно прижечь пятки жрецу. Слегка... А вот, что я нашел в Священной долине. - Эпс вгляделся в строчки и начал читать вслух:
  
   - С улыбкою манящей сидела одиноко,
   Плела венок и пела о любви.
   И локон твой так трепетно,
   Небрежно лег на ясный лоб.
  
   А лепестки цветов носились вместе с ветром
   И усыпали платья твоего подол.
   И ветром, и дождем, и солнцем в тот миг грезя,
   Была богиней ты, и ни кем иной.
  
   Подошвы ног твоих лобызают камни.
   И ветер, вея с гор, ласкает волосы твои...
   Но ты и их весело обманешь,
   Останешься одной, как солнце в небесах...
  
   Дочитав, Эпс взглянул с интересом на Гидвурта, безучастного и тихого.
  -- То же Сагиол? Не знаешь?
   Но связанный был глух и неподвижен, полуприкрытые глаза были устремлены в бледное небо. Эпс помолчал, свернул сверток и убрал за пояс.
  -- Думай о жене также. - Напоследок сказал он, уходя от Гидвурта.
  
   На следующий день собрался военный совет. Дигас больше молчал и слушал, с надеждой внимая спокойному и сдержанному учителю. Эпс говорил коротко и веско, и к его обдуманным словам с интересом прислушивались все командиры.
  -- На Эмкирон нужно отправить один отряд. Предлагаю Ирда. А остальные отряды надо вести на Тагом. Это как раз на Павотон. А там наши братья.
   Все после недолгого обдумывания согласились с доводами Эпса.
   Ирд не стал медлить и выступил со своим отрядом на следующее утро в путь. На их плечи была возложена крайне сложная задача: по возможности, захватить Эмкирон и отвлечь на себя часть вражеских сил.
   Через три дня Ирд подошел к городу, и на помощь к Эмкирону выступил царский отряд из Тагома. Разведка повстанцев сработала в этот раз быстро и точно, вовремя снабдив Эпса и других командиров повстанцев нужной информацией.
   После получения этих сведений армия мятежников в количестве трех с половиной тысяч человек двинулась от Священного Озера к Тагому. Малоснежная сухая зима обещала легкий быстрый путь.
  
   Богатый и обширный Тагом, один из самых крупных и оживленных городов Великого Авдерта, раскинулся перед повстанцами. Впервые впереди войска шел знаменосец с бело-синим знаменем, знаменем мятежа. Эпс придумал его, и простые воины с восхищением смотрели на высокого исполненного достоинства парня, гордо несшего древко с развевающимся полотном. Теперь все чувствовали, что они не просто восставшая чернь, а самая настоящая армия, ведущая войну.
   Гидвурт не чувствовал ничего, кроме душевной гнетущей тяжести и боли, он был глух ко всему, невидящими глазами смотрел на всех покорно и безучастно. Его везли в повозке, связанного, под надежной охраной. Эпс не терял надежды излечить Гидвурта от душевной травмы и вернуть мятежникам способного командира.
   Войско повстанцев быстро соорудило у стен Тагома укрепленный лагерь и готовилось к штурму. Воины стаскивали в лагерь камни, доски и деревья, строили метательные машины и лестницы. Впервые, никто не боялся поражения и смерти и, руководимые дальновидным Эпсом, готовились к новой битве. Спокойная деловитость наполнила лагерь. Все занимались своими делами, изредка бросая многозначительные взгляды на черные стены Тагома.
   Поздно ночью прискакал изнуренный вестник от Ирда. Гарнизон Эмкирона, узнав о подходе основных сил бунтовщиков к Тагому, бросил город на произвол судьбы и спешным маршем двинулся на юго-запад. Эмкирон, беспомощный и безоружный, поспешил сдаться на милость Ирда без боя.
   Новости были одновременно тревожными и обнадеживающими. Теперь мятежники стали диктовать ход войны, навязывая свою стратегию царю и его полководцам. Но нужно было спешить, пока реализация плана, придуманного Эпсом, протекала удачно.
  
   Рано утром армия повстанцев, разделенная на отряды-колонны, оснащенные лестницами, и сопровождаемая группами лучников и метательными машинами по флангам двинулась на город. Отряды подошли на выстрел и остановились. Ни единого движения со стороны притихшего Тагома. Несколько мелькнувших теней стражников на высоких стенах, и все.
   С первыми лучами солнца град камней и зажженных стрел понесся на город. Эпс молча стоял в первой линии и зорко осматривал стены. Он ждал. И дождался.
   Огонь понемногу загорался от многочисленных стрел, упавших на крыши. Началась ответная стрельба со стен, но безрезультатно. Мятежники стояли далеко и неподвижно, готовые по первому же призыву устремиться в роковую атаку.
   И город запылал. Пламя взметалось над стенами, огромные клубы черного дыма поднимались столбом в чистое холодное небо.
   В полдень повстанцы ринулись к стенам. За час сопротивление стражников было сломлено, горожане разбегались в ужасе по окрестностям или просили милости у мятежников. Остатки защитников, обескураженные и закопченные от дыма, сдавались немедленно при появлении угрюмых многочисленных бунтовщиков.
   Эпс въехал в поверженный догорающий Тагом под вечер. Пегая лошадь медленно цокала, неся знаменитого всадника по главной улице, ведущей к главному Храму Тагома. Руины домов догорали под густым снегопадом, неожиданно наполнившим еще недавно чистое прозрачное небо. По краям сторонились хмурые жители и суровые счастливые повстанцы.
   Последние оставшиеся жрецы, старики с черными понурыми лицами, стояли под охраной.
  -- Как Сиурт поживает? - Спросил их Эпс, слезая с лошади перед ними. Жрецы молчали, устремив тоскливые глаза вниз.
  -- Не помогли вам боги... - Сделал вывод Эпс и подошел к храму, любуясь высотой крутых башен и шпилей.
  -- Твоя смерть тебя найдет. - Безразлично сказал один из жрецов, не глядя на Эпса.
  -- А вас уже нашла. Убить их.
   Жрецы умерли быстро, без криков, пронзенные мечами. Подъехала повозка с Гидвуртом. Эпс откинул полог, всмотрелся в лицо связанного товарища и улыбнулся, показывая рукой на догорающий город:
  -- Такого ты еще не видел. Скоро мы съездим туда, к твоей Эрилии и крепко расплатимся за ее смерть.
   Гидвурт тяжело посмотрел на веселого Эпса и попросил пить. Это было его первая разумная речь после ночного помешательства.
  
   Дигаса внесли в покои комунта и положили на широкую кровать. Никто не заметил, как при продвижении к стенам Тагома он, шедший в последних рядах, подгонявший и укреплявший своими вдохновенными словами более слабых и бездушных, упал со стрелой, вонзившейся в плечо, на землю. Его помощники были отправлены им на штурм. Брошенного в одиночестве, умиравшего от раны и холода, Дигаса нашли только поздним вечером, когда после захвата города начали собирать тела погибших и раненых. Он лежал недвижим и спокоен.
   Эпс приказал немедленно натопить комнату и раздеть Дигаса. Рана была серьезной. Ржавый хрупкий металл наконечника рассыпался во вспухшей до багрово-синего цвета ране. Дигас хрипел и смотрел на всех большим блестящим глазом. Тепла он не чувствовал, холод облекал тело, и только от раны рвущим тело жаром обдавало его. Он приходил в себя, изнывая от боли и обильного пота, и смотрел на озабоченного мрачного Эпса. Знахари, бывшие в войске мятежников, колдовали над раной, останавливая кровь и поливая какими-то настоями.
   Освобожденный Гидвурт сидел рядом и наблюдал над мучениями Дигаса, он поглядел на Эпса и понял, что бывшему презренному рыбаку, ставшему одним из предводителей мятежа, осталось жить недолго.
   Эпс что-то прошептал на ухо одному из знахарей, тот посмотрел удивленно на Эпса и кивнул головой. Через несколько минут знахарь принес Дигасу питье. Голову раненого бережно подняли и осторожно влили напиток в рот. Глаза Дигаса через минуту закрылись, тело перестало дрожать, дыхание стало ровным и спокойным. Он уснул.
   Эпс строго взглянул на молчащего и неподвижного Гидвурта.
  -- Завтра ты возьмешь его меч. Теперь ты старший в его отряде.
   Эпс вышел из комнаты, оставив Гидвурта около постели с горечью обдумывать услышанное.
  
   Дигас очнулся от свинцового кромешного сна посреди ночи. Свет факелов танцевал в его глазах, он пытался присмотреться к лицам окружающих и не мог. Сил не хватало. Тело, одновременно невесомое и налитое дрожащей тяжестью, едва ощущалось. Боль куда-то исчезла, вместо нее была пустота и легкое дрожание теплого воздуха над неподвижной влажной грудью.
  -- Дигас. Дигас. Вот я и увидел тебя опять.
   Голос был удивительно знакомым и привычным. Дигас не мог вспомнить, голова не слушалась, только далекое мутное воспоминание заставило его понять, как сильно он соскучился по звучанию этого голоса. Дигас еще раз попытался увидеть лицо говорившего, и расплывчатые полосы на секунду сложились перед ним в старое смуглое безволосое каменное лицо. Черные глаза смотрели внимательно.
  -- Пелерод. - Прошептал Дигас, и голова его упала обратно.
  -- Я, Дигас. Я вернулся. Молодец, мальчик. Аритол гордился бы тобой. Таких дел натворил. Авдерт дрожит перед твоим именем, как побитый уюр.
  -- Пелерод... Как ты... все это время?
  -- Тяжело было. Но жив, слава Астоду несокрушимому.
  -- Пелерод... Дай свою руку.
   К дрожащей пустоте прибавилось тепло чьей-то грубой мозолистой ладони. Дигас тяжело задышал, с трудом ворочаясь на смятой постели. Лицо Пелерода окончательно растворилось в танцующем пламени факелов.
   Знахарь что-то шепнул на ухо Пелероду, с тревогой поглядывая на Дигаса.
  -- Дигас. Мы еще увидимся у Астода. Прощай!
   Тепло ладони исчезло, и темнота навалилась на Дигаса.
   Утром он умер, не приходя в себя.
  
   Днем ранее Пелерод вел свой отряд по дороге на Коморон. Он почувствовал какое-то странное касание к плечу и оглянулся. Черная туча, подсвеченная снизу заревом, висела над Тагомом. Пелерод приказал немедленно поворачивать обратно. Ему было все ясно.
   Ночью он привел своих людей в Тагом и со слезами упал на колени перед Эпсом. Он плакал от счастья и горя, чувства переполняли его, он встречался с живыми земляками, узнавал у них о погибших, и плакал.
   Эпс привел его к умирающему Дигасу и оставил их.
   Утром они вдвоем вынесли завернутое в расшитый полог тело Дигаса и после короткой прощальной церемонии передали тело траурному конвою из бывших презренных, которому было поручено отдать тело Дигаса морю.
   Весь день Эпс, Гидвурт и Пелерод занимались текущими делами, пытаясь заглушить боль от потери товарища.
   Отряд царских стражников, шедший от Эмкирона, заблаговременно свернул с дороги на Тагом и ушел к Тесеуру на юг. Войска Бисгера концентрировались в Эданоте и Обангоне, собираемые со всего Авдерта на борьбу с повстанцами.
   Через два дня пришла весть, что царь находится в Эданоте во главе двадцатитысячного войска.
   Мятежников на этот момент, учитывая отряд Ирда в Эмкироне и патрулирующие подчиненные районы небольшие группы, было всего пять с половиной тысяч.
   Роковой момент войны наступал. Зимний ветер со злым бессилием рвал хлопавшее над храмом Тагома бело-синее знамя.
  
  
  
  
  
  
   Часть четвертая
  
   "Трудно судить о Белом Человеке однозначно.
   Многочисленные и противоречивые свидетельства, собранные нашими братьями, не поддаются какому-то порядку. Из всего моря слов и толков можно выявить немногое.
   Белый Человек - чужестранец, идущий в Авдерт и несущий людям идею всеобщего равенства и единства богов и людей. Небо, земля и воды станут одним, боги умрут, а люди впадут в древний хаос животного состояния.
   Потому и я, ваш Духовный Учитель, приказал предать учение и сплетни о Белом Человеке строгому преследованию и забвению, дабы исторгнуть этот порочный корень опасной бездуховности из разума людей. Иначе падет лишенный опоры разума человеческого Великий Авдерт - твердыня божественности и высокой культуры в мире.
   Ибо учение Белого Человека - это предательство. Предательство всех богов и людей, а сам он - предатель всего божественного, создающего разум человеческий, а, значит, и всего людского..."
   Послание Духовного Учителя настоятелям храмов Великого Авдерта. Архив Храмовой горы.
  
   Царь заперся в эданотском храме и никого, кроме самых доверенных лиц, к себе не пускал. Чаще всего у него бывал Бисгер, ставший главным военным советником и полководцем в этой богопротивной войне. Люди думали, что царь молится о победе над презренными бунтовщиками для сохранения тысячелетнего Великого Авдерта. А на самом деле...
   Царь сидел у открытого окна и часами молчал. Тратил несколько минут на традиционную духовную церемонию и исчезал в своих покоях. Он боялся, он чувствовал, что-то произошло, страшное, непоправимое. Авдерт изменяется в считанные месяцы, и это было самое ужасное, из-за чего он переживал.
   Бисгер взял на себя фактическое командование армией. Он настаивал перед царем о дополнительной отправке войск с границы на подавление мятежа. Но царь упорно не соглашался. Выжидал, боясь самому себе признаться, что ждать, собственно, нечего.
   Пожар и захват Тагома стали еще одной жестокой страницей в книге войны. Даже на подчиненных территориях простолюдье было неспокойно, вспыхивали частые мелкие бунты, происходили стычки с патрулями стражников. Сначала одиночки, а потом целые группы разорившихся землепашцев и ремесленников пробирались к бунтовщикам. Их раньше просто ловили, но теперь приходилось посылать усиленные отряды для того, чтобы их как-то задержать. Эти люди уже не боялись и оказывали отчаянное сопротивление царским воинам.
   На днях под Багилуртом, столицей Великого Авдерта, неизвестными лицами был сожжен один из храмов, при чем из тех, которые были построены на средства царской казны несколько веков назад. Жрецы старались реже посещать многолюдные места, опасаясь стать целью для злобных нападок авдертинских бедняков, храмы превратились в крепости. Народ все более презирал сытых и трусливых жрецов, попрятавшихся за своими черными несокрушимыми стенами. Безверие и хаос царили в стране. И это все произошло за каких-то последних полгода. Великий Авдерт из спокойной и монолитной державы превратился в подобие громадного пылающего муравейника.
   Произошло даже невиданное доселе событие. В Таларуне, и без того считающемся развратной столицей Авдерта, многочисленные местные проститутки устроили стихийный праздник любви, посвященный богине-матери Орихиле. Они танцевали голыми и пьяными посреди улиц, не смотря на мороз вокруг главного городского храма. Народ с весельем и смехом встречал их, не таящихся от божественного гнева резвых развратниц. Такого богохульства и без того колоритная история Авдерта еще не знала.
  
  -- Что дальше?
   Гидвурт сидел рядом с Эпсом. Эпс думал о чем-то своем и поначалу не услышал собеседника.
  -- Что?
  -- Что дальше, Эпс? Два округа под нашей властью, презренные получили равные права со всеми, жрецы и рыцари изгнаны, землю делят сами общины фермеров. Но царь этого ни за что не потерпит. Пятнадцать тысяч солдат в Эданоте, в двух днях пути. Что дальше?
   Этот вопрос как будто преследовал Эпса. Он устал отвечать на него за других или уходить от ответа.
   Эпс внимательно поглядел на Гидвурта и, натужно смеясь, похлопал его по руке.
  -- Гидвурт, если боишься, то ты уже проиграл. А сейчас нет места сомнениям и страху. Особенно тебе. Грядет великая битва, самая великая. Надо собрать всех кого можно. Здесь и быстрее. Скоро Ардельское поле боги и люди напоят обильно человеческой кровью...
   Ардельское поле, или скорее пустошь, лежало на дороге между Эданотом и Тагомом и простиралось на три веданга с запада на восток. Когда-то здесь была деревня, давно разоренная проезжавшими рыцарями, мстившими неизвестно за что. Последний житель селения, древний нищий старик, перед смертью проклял это место. С тех пор здесь часто находили задушенных младенцев, сумасшедших, разорившихся крестьян, собиравшихся в бандитские шайки. Прямая дорога через поле лежала заброшенной, а по новому обходному пути путники старались побыстрее проехать, опасаясь всяких бед, страшась проклятия, связанного с этим мрачным и жутким местом.
   Поле поросло черно-зелеными колючими зарослями высотой по пояс человека. Здесь рыцари отлавливали самых свирепых диких уюров и устраивали кровавые дуэли. Как черная судьба, над этим полем высилась мрачная Храмовая гора, бросавшая беспросветную огромную тень на поле даже в самые солнечные дни.
   Гидвурт стоял посреди центральной площади разоренного города и раздумывал. Эпс был хитер и немногословен, слова его были туманны и многозначительны. Гидвурту это не очень нравилось. После смерти Дигаса руководство мятежниками он взял в свои руки, и большинство это восприняло как должное. По его приказу в Тагом стягивались почти все силы мятежников. За пять дней их собралось девять тысяч. Отдельные отряды по пятьсот человек были соединены в три колонны по три тысячи человек. Их возглавили Пелерод, Ирд и сам Гидвурт.
   Эпс все еще оставался верховным командиром повстанцев, но чаще никак не влиял на ход дел в рядах своих последователей. После смерти Дигаса, своего самого верного ученика, он отдалился от других, и чаще проводил время в одиночестве, листая пергаменты и прогуливаясь с парой телохранителей по ближайшим окрестностям.
   Когда стало известно о выступлении царского войска из Эданота, войско повстанцев вышло на встречу. На следующий день утром две противостоящие армии разделяло зловещее Ардельское поле.
  
   Три тысячи конников в центре, десять тысяч стражников за ними и две тысячи резерва в обозе. Таков был боевой порядок правительственного войска, возглавляемого лично царем. Впервые в истории Великого Авдерта царь сам выступил во главе войска против своего восставшего народа.
   Напротив стояли стройными рядами мятежники в три колонны: справа - Пелерод, по центру - Гидвурт, слева - Ирд. В каждой колонне было по тысяче лучников, грозная сила мятежников против конницы рыцарей. По рекомендации Эпса первые ряды воинов были оснащены крепкими большими щитами. Сам Эпс не поехал с войском, остался в Тагоме по своим тайным соображениям. Гидвурт не возражал, слегка раздраженный непонятным поведением Эпса.
   Гидвурт перед выступлением войска повстанцев на Ардельское поле зашел к Эпсу. Все ждали, что Эпс лично возглавит армию мятежников в битве, но тот ни единым словом не заикнулся на прошедшем военном совете о личном участии, ограничившись своими пространными рекомендациями. Никто открыто не выказал своего удивления поведением учителя, но командиры настойчиво попросили Гидвурта поговорить с ним.
   Эпс, погруженный в чтение и светящийся лучезарной улыбкой, поначалу будто не заметил вошедшего. Гидвурт стоял на пороге, переминаясь с ноги на ногу, и не знал, как начать беседу.
   Заметив гостя, Эпс оторвался от чтения и не переставая улыбаться, сказал:
  -- Гидвурт! Приветствую. Благодарю, что зашел ко мне.
   Не глядя на Эпса, Гидвурт присел на лавку у стены и вполголоса ответил:
  -- Я живу так, как будто знаю и не знаю тебя. Какова причина твоих поступков?
   Эпс перестал улыбаться.
   - Я понимаю, храбрый Гидвурт, с чем ты пришел... Вы надеетесь, что я буду с вами. Но не понимаете, что я и так с вами. Оглянись, Гидвурт... - Тот невольно огляделся по полутемной комнате, но, наткнувшись на насмешку в глазах Эпса, остановился. - Оглянись, каким стал мир. Я и так уже в этом свершении. Не было бы меня, не было бы и того войска, которое поведешь ты завтра в бой. Что вы еще хотите от меня? Что еще зависит от меня? Я - один, вас же - тысячи. Не от меня зависит ваша завтрашняя победа. От вас, и только от вас...
   Эпс умолк, его руки машинально шелестели рассыпанными на столе пергаментами. Выслушав его, Гидвурт молча встал и пошел к двери.
  -- Вот и все, Гидвурт. Прощай. Я больше не нужен. И тебе тоже.
   Гидвурт кивнул в ответ головой и вышел. Это была их последняя встреча.
  
   Солнце в ясном небе только встало, осветив своим радостным ослепляющим светом редкие облака. Черная длинная тень Храмовой горы пролегла между двумя войсками.
   Гидвурт вглядывался в неподвижные ряды противника, ожидая атаки, но увидел медленно едущего к ним всадника. Всадник поднял правую руку в знак мирных намерений и остановился посреди поля. Гидвурт оседлал коня и поехал навстречу, рассекая сплошные заросли сумрачного поля.
   Это был Бисгер. Выделявшиеся на остроскулом лице колючие глаза с неудовольствием оглядели подъехавшего Гидвурта.
  -- Ты кто? - Высокомерно спросил Бисгер.
  -- Человек.
  -- Если бы ты был человеком, то встал бы на колени перед царским войском и распустил свою банду! - Вскипел гневом рыцарь.
  -- Если бы ты был человеком, то взял бы свой меч и бросился на него, желая скорой смерти таким, как ты. - С грустной улыбкой ответил Гидвурт.
  -- Ты хочешь стать рыцарем, человек? Стать богатым и достойным командовать отрядом на границе?
  -- Нет. - Не думая, просто ответил Гидвурт.
  -- Глупый упрямец! Через час от вас останется кровавое месиво. Вы уже долго испытываете волю богов! Даже ваша жизнь - это преступление!
  -- У богов свои дела, у нас свои. Даже малый ребенок знает, что жизнь лучше, чем смерть. Какую бы цену она не стоила. Езжай к своим стражникам и готовь их к бою.
  -- Я буду рад лично отсечь твою голову!
  -- Надеюсь это же сделать для тебя.
   Рыцарь брезгливо хмыкнул и, пришпорив коня, ускакал обратно. Переговоры кончились.
  
   Царские лучники первыми начали атаку, выпустив сотни стрел на бунтовщиков. В этот момент Гидвурт только догадался об острой необходимости щитов, так горячо предлагаемых Эпсом на совете. Стрелы застревали в поднятых над головами мятежников щитах, раненых и убитых было сравнительно немного.
   Три раза мятежники были обстреляны, и Бисгеру показалось этого достаточно. Гордо выпрямившись в седле, взмахом руки он отправил конницу вперед и следом всю пехоту. Бисгер считал, что нужен один мощный удар всем войском, и эта сила сметет в считанные минуты повстанцев.
   Гидвурт напряженно наблюдал за несущейся конницей. Все молчали, вжав напряженные ладони в рукояти щитов и оружия.
   Лава приближалась, и Гидвурт пронзительным голосом отдал команду на обстрел. Три тысячи лучников раз за разом выпускали стрелы в противника. Плотный смертельный дождь пал на рыцарскую конницу. Крики предсмертной ярости умирающих людей и коней наполнили Ардельское поле. Кровь бурным потоком хлынула на проклятую землю. Конница поредела и, не выдержав обстрела, повернула обратно.
   Теперь пехота. Остатки стрел покрыли ее, но не остановили. И Гидвурт приказал атаковать. С отчаянным криком повстанцы ринулись навстречу царским воинам. Жестокая рукопашная схватка тысяч людей заполнила темное, ожившее в сотнях предсмертных воплей, поле. Воины сшиблись двумя тяжелыми стенами, поражая друг друга бесстрастным, накануне старательно отточенным оружием. Смерть плясала на поле в своем кошмарном танце под аккомпанемент нескончаемого хора криков астиаров, слетевшихся в огромные стаи на будущее пиршество.
   Гидвурт в первых рядах рубился со стражниками и уцелевшими рыцарями. Его меч, трофей и наследие Дигаса, срубал головы и протыкал тела. Гидвурт уже не считал свои жертвы, а только отбивался и наносил удары в состоянии кровавого безумия. Его воины следовали его примеру и не уступали в храбрости своему командиру.
   На другой стороне поля у роскошного высокого шатра на белом коне сидел царь и с ужасом всматривался в море убивающих друг друга людей. Он чувствовал, что сейчас решается его судьба и судьба всего Великого Авдерта. Придворные жрецы неустанно молились и приносили обильные дары Ритасу и Аратону. К нему мчались гонцы и оповещали о том, что враг будет в скором времени разбит и обращен в бегство. Но царь сам видел, как гибла и бежала хваленая рыцарская конница, как подавалась под неумолимым напором бунтовщиков ряды отчаянно бьющихся, но уже понемногу теснимых стражников.
   Три часа сражались стражники и повстанцы, не уступая друг другу в свирепости и доблести. Горы трупов и изувеченных вопящих раненых наполнили неуютное Ардельское поле.
   Гидвурт устало отмахивался мечом, стирая чужую кровь с лица. Он видел, что ряды своих и врагов поредели, но не отступали. Краем глаза он заметил упавшего мертвого знаменосца. Бело-синее знамя лежало в луже крови. Гидвурт пробился к нему и поднял его.
  -- Свобода не только мертвым! - Воскликнул он, перекрывая своим громогласным голосом безумствующее от сотен дерущихся людей поле, и снова ринулся в бой. К нему бежали уставшие и измотанные боем повстанцы, все, кто еще мог держать оружие. И стражники дрогнули перед этим безрассудным натиском отчаянных бунтовщиков.
   Сначала центр, а потом фланги начали бежать с поля, уступая неиссякаемой храбрости повстанцев. Бисгер, израненный и яростный, ругаясь и плача, пытался их остановить. Стражники, измученные и паникующие, бежали в страхе мимо, не замечая его. Мятежники воспряли духом и начали преследовать врага.
   Бисгер повернул своего выдохшегося и жалобно ржущего коня к царской ставке, пробиваясь сквозь толпы беспорядочно бегущих стражников. Через несколько минут он, хрипящий и рыдающий от унижения и усталости, предстал перед глазами царя.
  -- Все кончено. Уезжайте, государь. Я приму весь позор на себя.
   Царь, бледный и суровый, молча и величественно, глядел мимо темно-красного от крови Бисгера на Ардельское поле. Его мощной армии не существовало. Он повернул коня и медленно поехал прочь, ни на кого не глядя и не разговаривая.
  
   Через два дня после битвы на Ардельском поле в Тагом, посеревший от пожарища, прибыли делегации из Эданота, Коморона и Обангона. Смиренные представители городских купеческих союзов склонились перед Гидвуртом и просили принять их города под его власть, не грабить и наложить на них посильную дань. Гидвурт любезно принял их предложение, потребовав взамен признание власти мятежников и предоставление подкреплений, оружия и припасов, так крайне необходимых изрядно поредевшей и утомленной после великой битвы повстанческой армии.
   Пять тысяч повстанцев и девять тысяч стражников и рыцарей полегло на неприветливом Ардельском поле. Таких жертв Авдерт не помнил со времен великого вторжения кочевников. Гидвурт повелел жителям Тагома и Эданота похоронить всех погибших. На утро после битвы поднялась бешеная и непроглядная вьюга, занесшая в считанные минуты все напитанное кровью и предсмертными проклятиями поле, и людям стоило огромного труда разыскать и собрать бесчисленные тела.
   Армия мятежников, в которую нескончаемым потоком хлынули добровольцы со всех уголков Авдерта, обосновалась в Эданоте, куда в течение недели подошли еще подкрепления из Обангона и Коморона. Теперь перевес сил и инициатива находились в руках повстанцев. Тем временем царь готовил свою столицу к обороне и стягивал с границы войска, на половину уменьшив рубежные гарнизоны.
  
   Эпс находился некоторое время в опустевшем и притихшем после пожара и ухода мятежной армии Тагоме, а потом отправился, сопровождаемый только двумя охранниками из числа бывших презренных, на Павотонское плато, где опять поселился в давно облюбованном храме. Он почти отошел от дел, понемногу переставал быть для последователей реальным человеком, превращаясь в полугероя-полубога, посланца Астода и покровителя жителей побережья, переставших быть презренными и бесправными.
   Порой Эпс сам искренне удивлялся, как быстро превратился из вождя-чужестранца, дерзнувшего научить от рождения ущемленных жизнью людей свободе и умению эту свободу отстаивать, по воле этих же людей, вроде и близких, но бесконечно далеких, в некое подобие бога, полузабытую и вновь воскресшую надежду на изменение мироустройства, которое мало устраивало большинство живших в Авдерте. "Возможно, это и к лучшему". - Думал длинными зимними вечерами под заунывный вой ветра в каминной трубе, перелистывая истертые пергаменты рукописей, Эпс.
   Он давно смутно ощущал, что его имя, его деяния многие авдертинцы связывают с неким Белым Человеком, культ которого был запрещен в Великом Авдерте и одно время жесткого преследовался. И теперь он, Эпс, возглавивший эту войну народа с государством стал для них новым обличием Белого Человека. Он не стремился переубеждать верящих в это, чувствуя, что эта вера может помочь в усилении мятежников, привлечении новых добровольцев и укреплению положительного мнения о повстанцах в обществе Авдерта. "Пусть так и будет". - Подвел итог своим размышления Эпс и удовлетворенно улыбнулся, потирая затекшие руки около ярко горящей свечи на столе.
   В последние дни его не навещали гости. Верные охранники три раза в день приносили ему еду и сопровождали издали в редких прогулках. Только старый Пелерод несколько раз наезжал к Эпсу, советуясь с ним по разным вопросам или просто беседуя, как старые приятели.
   В один из его визитов после ужина Пелерод со сдержанным любопытством поинтересовался о значении пергаментов, испещренных мелкими значками, которые с глубоким вниманием подолгу рассматривал Эпс.
  -- Это... знания, записанные предками для потомков. Как ты учил сыновей рыбачить? Рассказывал и показывал им. А когда человек, знавший что-то важное, уже умер, но при жизни желал бы передать свое знание другим? Как передаст он его будущим людям?
   Пелерод, смущенно слушавший непонятные вещи, потер свои жилистые люди, немного подумал, не отрывая глаз от пламени свечи и ответил:
  -- Он мог передать через других людей, которым рассказал бы перед смертью.
  -- А если и они умрут раньше времени? Забудут? А если, что еще хуже, переврут? Тогда что?
   Пелерод не нашелся что ответить. Эпс глубоко вздохнул, его блестящие глаза потухли, спрятанные под белесыми бровями.
  -- Ты помнишь, честный Пелерод, в Павотонском храме почти стертый рисунок на стене? Плот с парусом, несущийся по волнам. И множество людей с копьями о нем. Что это? Это - послание нам, ныне живущим, от давно умерших и уже к сожалению забытых предков. Вникнув в суть этого удивительного послания, можно понять, что в далекие времена авдертинцы плавали по морю, и не только для ловли рыбы и торговых путешествий, но и для войны. Скажи это кому-нибудь из нынешних узколобых и самоуверенных авдертинцев. В лучшем случае осмеют и проклянут за богохульство, в худшем случае - убьют. Им не ведома их истинная история...
   Эпс смолк, долгое время сидел, смотря невидящими и серьезными глазами мимо притихшего Пелерода. Потом он медленно встал, разворошил рассыпанные грудой по столу рукописи, нашел нужный свиток и развернул его перед собой.
  -- Послушай, Пелерод, как жрецы Авдерта помнят свою древность...
   "Авдерт - земля древняя. Было время за многие неисчислимые века, когда Авдерт, как гигантский кусок дерева медленно плыл по бурному морю против солнца, пока в один из темных дней не врезался в чужой пустынный берег бескрайней саванны. А задолго до того люди в страхе и печали жили на этом, оторванном от прочего мира, куске земли, ютились в темных холодных пещерах, не зная огня, питались сырой падалью и телами врагов. Впопыхах, не таясь других, плодили свое, обреченное на такую же несчастную жизнь, потомство. И так бы погибли, безумные, в своем многовечном плавании, одичав и озверев, и уничтожив друг друга до последнего.
   И Сиурт - повелитель небес и земли - явился немногим избранным, достойно живущим среди жестокого и темного множества прочих людей Авдерта. Он ободрил их и дал им знание истинных вещей, на которых зиждется наш мир, потребовал у них проявить терпение и разум, которые возвысят их над всеми остальными, благословил их на путь в будущий мир всеобщего блаженства. Так была дана божественность.
   Избранные Сиуртом объединились и вместе поклялись беречь в неприкосновенности и тайне данное великое знание. Избранным понадобились многие бессчетные годы, чтобы покорить остальных священной воле Сиурта, дать твердый порядок жизни и законы, которые ведут к познанию божественности.
   И когда Авдерт пристал к чужому берегу и стал частью неведомого доселе мира, один из избранных, более других одаренный светом высшей истины, названный Духовным Учителем, собрал всех других избранных у Священной Горы, где был основан ими первый храм Авдерта. Духовный Учитель созвал самых сильных людей, способных, смышленых, отважных и благородных, верных пути, проповедуемому избранными. И избрали они Царя, первого среди благородных, посвященного в сокровенное знание и самого вернейшего Сиурту и избранным, могущего своей волей укрепить порядок и защитить закон.
   Так началось царство Великого Авдерта".
   Дочитав, Эпс свернул обратно рукопись и швырнул ее на стол.
  -- Знаешь, что это, Пелерод? - Испытующе посмотрел на старика Эпс.
  -- Нет. - Услышанное не умещалось в привыкшей к простоте голове Пелерода.
  -- Это рассказывали только жрецам, когда они принимали на себя свой сан. Никому иному, кроме царя и немногих грамотных благородных, это не было положено знать. Даже это.
   Пелерод не мог думать, но остро чувствовал, переваривая в голове эту немыслимое и громадное, не умещавшееся в мозгу и душе, знание, как он темен и пуст, далек от высоких мыслей и истин. Он смотрел на Эпса, и тот ему еще больше казался похожим на мудрого и всесильного полубога, чем на заурядного человека, когда-то подобранного полуживым в море.
  
   Пелерод всем сердцем желал возвращения Эпса, которого искренне считал великим человеком и героем, и удивлялся нынешнему настроению беловолосого. Ему было немного обидно, что Эпс оставил их в жестокий час битвы на Ардельском поле и теперь не принимает активного участия в войне и политическом устройстве. Пелерод давно простил со своим неискоренимым простодушием отсутствие учителя в решающей битве, и только в душе упрекал его за нынешнее равнодушие и бездействие. Путешествуя по Авдерту, проезжая по многим селениям, он с горечью ощущал, как слаб, беспомощен и глуп без своего многоопытного и мудрого предводителя, знавшего ответы на все вопросы.
   В один из таких визитов Пелерод набрался смелости и высказал Эпсу свои претензии. Эпс молча, с привычной игривой и одновременно печальной улыбкой выслушал честного старика и ответил, глядя в окно на широкий простор укрытых снегом долин:
  -- Пелерод, мой добрый друг, я сделал все, что мог. Поверь мне. Я был чужим и останусь чужим для Авдерта. И теперь вы сами, став свободными, доведете начатое до конца. Я вам дал все, чем владел, и вам теперь решать дальше. Не обижайся на меня и будь спокоен. Все идет по правильному пути. И вы сами уже не в силах сойти с него.
   Разочарованный и опечаленный ответом, Пелерод покинул Эпса молча. Его ждал Гидвурт, собиравший войска для похода на Багилурт.
  
   Армия мятежников бесконечной, темно-серой, грозной рекой, ощетинившаяся копьями, двинулась на Багилурт. Десять тысяч воинов шагали по дороге, увязая в черной растаявшей грязи. Оттепель наступила неожиданно. Тоскливые дожди опять моросили беспрестанно над унылыми просторами Авдерта, скрывавшимися в мутном тумане.
   Ни одного патруля стражников не было на пути в столицу. Придорожные деревни были пусты и безмолвны.
   Гидвурт ехал на новом гнедом скакуне, задумчивый и серьезный. Образ Эрилии, еще так недавно терзавший его, за это время, полное забот и сражений, потускнел и растаял, он все-таки старался иногда вспоминать о ней, но милые подробности тех сладостных дней все реже всплывали в его сознании. С четкой ясностью вырисовывалась только эта война. Ему ничего не осталось, как воевать и мстить за потерянную любовь. Всех пойманных жрецов Гидвурт приказывал без промедления и пощады убивать, и никто не знал истинной причины его жестокого отношения к слугам божественности.
   Иногда Гидвурт вспоминал слова Пелерода, когда тот вернулся от Эпса. Пелерод был грустен, он не корил Эпса, своего учителя и наставника, стараясь беспрекословно принять двусмысленную позицию учителя. Пелерод говорил о странном поведении Эпса, и предполагал, что тот что-то задумал. Гидвурт равнодушно выслушал старика и постарался успокоить.
   Он и сам понимал, что теперь надо делать все самим. Эпс сыграл свою роль и сейчас более нужен людям в качестве символа, а не простого человека из плоти и души. А вдруг погибни он в бою, что тогда? Малоприятные размышления по этому поводу Гидвурт гнал прочь, не вдаваясь в них. Забот и так хватало. Эпс, живой или мертвый, только бы мешал сейчас.
   Когда армия повстанцев подошла к Битангу, небольшому поселку на берегу речки, последнему селению на пути в Багилурт, к Гидвурту явились комунты Тесеура, Гелиата и Хереура, юго-восточных округов Авдерта. Они привели четыре тысячи стражников и изъявили желание служить мятежникам против царя. Теперь Гидвурту подчинялась половина страны.
  
   В своем обиталище Эпс не только занимался чтением и прогулками под дождем. Он неотрывно следил за ходом событий, стараясь уяснить возможные повороты близкого будущего. Он не подавал вида и скрывал под маской добродушия и беззаботности, как был внутренне поражен ходом войны. То, что эта война давно вышла из-под его контроля, он знал давно. Тем более, к этому он стремился сам. Сначала из страха, потом из расчета.
   Эпс, рано умудренный тяжелым жизненным опытом, твердо знал, что настоящее, определяющее будущее, рождается в прошлом. Знание прошлого давало основу для принятия правильных решений в настоящем. И этого знания ему, чужаку, сильно не хватало. Эпс цеплялся за каждое услышанное и прочитанное слово, стараясь увязать в единую схему противоречивые сведения об этой стране. В этом ему помог случай.
   Прогуливаясь близ восстанавливавшегося из пепла Павотона, Эпс заметил среди редких жителей незнакомого, сухого и пугливого старичка с лысой сморщенной головой. Эпс отдал приказ своим охранникам, и через несколько минут они привели к нему в комнату дрожащего от страха старика.
  -- Жрец? - Спросил у него Эпс.
  -- Н-нет. - Заикаясь через силу пробормотал старик.
  -- Врешь... - Вздохнул Эпс и на минуту отвернулся к камину.
  -- Я не собираюсь убивать тебя, если ты поможешь мне...
   Старик, скорчившийся в углу, молчал. Эпс взял со стола один свиток и протянул жрецу.
  -- Если ты не владеешь тайной этих знаков, то умрешь через минуту.
   Жрец вздрогнул и поднял бледное лицо.
  -- Я умею читать их.
  -- Хорошо. - Удовлетворенно произнес Эпс, садясь за стол. - Кем ты был в храме?
  -- Служил помощником в архиве.
  -- Прекрасно. Ты мне поможешь и останешься жить. Я хочу знать... истину.
  -- Истина - в Сиурте.
   Эпс негромко и натужно рассмеялся, не отрывая холодных глаз от жреца.
  -- Ты не хочешь жить?
   Жрец сглотнул и замер, вращая выпученными от страха глазами.
  -- Сиурт мне не интересен. Тем более, что дни его сочтены. Я хочу знать, как жили в Авдерте. По-настоящему. Поможешь ты мне? - Ледяной голос Эпса вгонял страдающего старика в неописуемую дрожь.
  -- Я мало что знаю... - Через силу пролепетал он, стараясь не смотреть на неподвижно сидящего Эпса. - Многое из древних рукописей уничтожено задолго до меня. Утрачено безвозвратно. Если что и сохранилось, то только в Багилурте или на Храмовой горе... А здесь... - Старик в сомнении покачал головой и замолк.
   Эпс неспешно встал, принес из соседней комнаты большой мешок и бросил его перед жрецом. Перед глазами оторопевшего старика из мешка посыпались сотни пергаментов. Эпс сел обратно и устало заговорил:
  -- Я собрал это во многих городах и храмах, где побывал во время войны. Мне не в силах читать все это. И я надеюсь, что ты, опытный в этом деле жрец, поможешь мне и отберешь самое интересное. У тебя есть три дня.
   Старика под охраной поселили в соседней комнате, где тот сразу же занялся кропотливым изучением многочисленных рукописей. Старик, выходец из авдертской глуши, не избалованный таким количеством свитком, сам с большим интересом погрузился в изучение собранных Эпсом пергаментов.
  
   Наблюдая за сосредоточенным жрецом, Эпс вспоминал, как здесь же, в Павотоне, он нашел эти тогда неведомые ему куски сухой кожи, расписанные множеством загадочных значков. Выживший во время захвата настоятель сказал ему, с бессильным интересом рассматривающему рукописи:
  -- Это... письмена...
  -- Объясни, слуга божественности. - Пытливый Эпс внимательно перебирал и просматривал странные пергаменты, заботливо спрятанные в одной из дальних комнат храма.
  -- То, что говорим или думаем, знаками перенесено на свитки.
  -- Чтобы не забыть? - Догадался Эпс.
  -- Д-да...
   После этого Эпс несколько дней с неистощимой энергией и огромный любопытством изучал с помощью пленного жреца удивительную науку. С изумлением он раздумывал о величии знания Великого Авдерта, просиживая безвыходно в усыпанной рукописями комнате заброшенного храма. В эти дни повстанцы во главе с Дигасом и Пелеродом строили стену, готовясь к обороне окруженного царскими воинами плоскогорья.
   В один из тех дней, уже стараясь самостоятельно прочесть один из свитков, Эпс не сдержался и восхищенно воскликнул:
  -- Воистину велик Авдерт! Так сберечь знание из века в век! Это самое удивительное изобретение человеческого разума!
   Знак за знаком, звуки складываются в слова, слова в рассказ о чем-то еще не понятном, но необычайно интересном и уже достижимом в тяжелом пути познания. Странные и чудные вещи открывались перед Эпсом, знания высшего уровня, изложенные на пергаменте, поражали его.
   Эпс спешил пропитаться этим знанием, понять больше, чем дано другим, тем, кому никогда не будет это доступно. Истории старины, духовные мудрости, наблюдения философов, казуистика законников, суждения, сказания и досужие вымыслы, перенесенные на пергамент - вся наука Великого Авдерта открывала ему свои тайны.
   А через две недели Эпс уже сам прекрасно владел искусством чтения. Бежав из Павотона с мешком рукописей, он всегда находил несколько минут для чтения и ознакомления с загадочными и интересными сведениями.
   И только после захвата Тагома и последовавшей Ардельской битвы у Эпса появилось море времени, когда можно забыть об окружающем мире, сражающейся стране и назойливых последователях и безостановочно читать, забывая иногда о пище и питье.
   Казалось, что еще вчера сотня объемистых, местами изодранных, пергаментов - великое богатство знания, которое невозможно уместить в одной голове. Но, осилив это за месяц, Эпс не был доволен открывшимся. Пыл его охладился, он чувствовал, что от него за множеством бесполезных и подчас бессмысленных текстов скрыто что-то большее. Он жаждал этого, как воды в жару. Но его определившийся интерес может найти удовлетворение только в обширной библиотеке Храмовой горы. Так сказал перед своей смертью настоятель.
  
   Старый жрец быстро разобрался в собранном Эпсом архиве. Он нашел среди моря однообразных текстов религиозного и юридического содержания всего несколько интересных документов. Уже то, что с одного, особенно растрескавшегося и истертого, кто-то пытался безуспешно стереть поблекшие буквы, заинтересовало Эпса.
  
   "Был ли Авдерт блуждающим островом или не был, то неведомо. Но люди жили на этой земле с самых древних времен. Есть туманные свидетельства в древних свитках, что в первые времена, времена древней гармонии людей и природы, Авдерт был многолюдным и счастливым местом, где люди жили в мире друг с другом. Древние люди Авдерта и прилежащих земель соседствовали без вражды, общались и торговали, обменивались знаниями и новостями. Так было когда-то много веков. О том также свидетельствуют развалины древних опустевших поселений на берегах моря. В то время люди не считали постыдным плавать по воде и ловить рыбу. Так говорят вещи, не способные ко лжи, но служители божественности крайне против этого суждения.
   Почему погибла древняя гармония? Как случилось так, что люди начали воевать и убивать друг друга? Легко все причины событий относить на волю богов, но за этой волей явно проступают поступки обычных людей.
   Так ли было, но, скорее всего, зависть людская к чужому благосостоянию стала причиной начавшихся долговечных бед и смертей невинных.
   Сперва среди людей, наиболее корыстных и ущербных от природы, возник культ божественности, вокруг которого они объединились и питали свою будущую силу. Они объявили о приходе в мир нового порядка вещей. Укрепившись, они разделили древнее единое общество людей на две неравные части: служителей божественности и слуг служителей божественности. Этот порядок установился не сразу, ему предшествовали многие годы войны. Несмотря на то, что приверженцев культа божественности было много меньше, чем прочих, они были первой объединенной и потому несокрушимой силой в древнем Авдерте. И они начали эту войну по собственной воле, покрыв ее волей богов-покровителей.
   Великое число людей погибло тогда, пока через много кровавых лет не возникли новые вооруженные союзы людей, могущих успешно противостоять свирепым и беспощадным служителям божественности.
   И культ, из-за которого началась война, был уже на краю гибели, но среди его последователей появился талантливый и мудрый человек, объявивший себя Духовным Учителем. Он провозгласил Священный Закон, которому подчинились служители и их подчиненные. Служители сложили оружие войны и взяли оружие духа. Авдерт, погруженный во мрак и бедствия, желал мира любой ценой. Союзы прочих людей, также уставшие от жестоких бесконечных битв, признали над собой особую духовную власть культа божественности и Священного Закона, и поделили Авдерт на отдельные самостоятельные царства, объединенные только одним языком и одним Священным Законом.
   Дух стал един, но плоть Авдерта была расчленена. Разделенные земли начали снова воевать друг с другом, ибо Священный Закон защищал устои духа, но не единство Авдерта.
   Перед смертью Духовный Учитель проклял чужие земли, окружающие Авдерт, чужие землю и воду, где не чтят Дух и Закон, и заповедовал беречь их на землях Авдерта как самое великое сокровище, положил вечный запрет на общение с чужестранцами, дабы сохранить культ и Авдерт в чистоте и неприкосновенности. Он умер, и пылающий дух его переселился в другого, избранного служителями наследника, именуемого также Духовным Учителем, первым хранителем Духа и Закона. И с тех пор, по учению культа, дух первого Духовного Учителя не умирает вместе с бренным телом, но переселяется в нового ревностного слугу божественности, осеняя первозданным истинным духовным светом нового избранника.
   Несколько веков нескончаемые войны отдельных царств, тщетно боровшихся друг с другом, повергли некогда многолюдный и беспечальный Авдерт в хаос тьмы и смерти. Служители, занятые более служением Духу и Закону, чем стране, в которой они родились, пользовались этим, укрепляя свою власть и авторитет в разрозненных и истощенных царствах.
   И только когда появившиеся в западных, до того безлюдных, приграничных степях кочевники начали вторгаться на земли Авдерта, подчиняя своей воле отдельные царства и отвергая чуждый им Дух и Закон, служители культа под руководством Духовного Учителя, собрали всех, еще независимых от кочевников, царей Авдерта и провели между ними беспримерный турнир, после которого оставшийся единственным живым, самый сильный и опытный, верный Духу и Закону, был избран царем единого Авдерта с благословения Духовного Учителя.
   Объединенный таким образом, ставший Великим, Авдерт смог собраться с силами и в течение многих лет успешно противостоять напору кочевников, а потом, укрепившись, отбросить их обратно в степи, вернув обратно утраченные ранее земли.
   В это время Великий Авдерт был действительно велик. Казалось, времена древней гармонии возвращаются назад, как об этом вещали служители божественного культа, но любой внимательный и последовательно мыслящий человек, способный сравнивать древние и нынешние времена, поймет, что порядок существенно и необратимо изменился.
   Авдерт стал единым, но оторванным от другого мира, государством под руководством царя и Духовного Учителя. Служители культа - жрецы - правили духовной жизнью людей, Духом. Царь же правил Законом, порядком и войной. Иного простому человеку не осталось.
   Первые слуги царя - благородные рыцари - имели одну обязанность: защищать Авдерт, получив взамен неограниченные права на местное управление и личную собственность.
   Прочим же осталось добывать пищу, производить нужные вещи на потребу царю, жрецам и рыцарям. А также беспрекословно чтить Дух и Закон - основы нынешнего Авдерта.
   Только презренные, отрешенные Духовным Учителем от божественного покровительства Духа и Закона, живущие по побережью проклятого моря и питающиеся плодами проклятых вод, появившиеся еще во время первой войны, были бесправны и полностью свободны. Никто не накажет авдертинца за убийство и ограбление презренного. Унижение и жизнь на грани смерти - цена их свободы. Право же Закона дается только тем, кто следует Духу, утвержденному и поддерживаемому многие века беспрестанно перевоплощающимся, но неизменным по своей сути Духовным Учителем.
   Так мир Авдерта сейчас".
  
   Свернув обратно рукопись, Эпс увидел, как смущенно ухмыльнулся жрец.
   - За такое - только смерть. - Прошептал старик, испуганный и восхищенный смелостью неизвестного автора.
  
   Эпс после последнего посещения Пелерода на следующее утро отправился пешком по дороге в Лигеран. Несколько дней Эпс, стараясь быть дальше от поселений, брел по туманным каменистым ущельям и замершим, занесенным по колено мокрым снегом, долинам на запад. Храмовая гора растворилась темной бесформенной массой в мрачных, светло-серых, низко висящих тучах на западе за спиной. Наконец, он один. Без этого мягкого, но настойчивого надзора, приставленного к нему несомненно доброжелательным и не в меру терпеливым Пелеродом.
   Эпс изредка оглядывался и молча подолгу смотрел в сторону растворившейся в сыром густом снегопаде Храмовой горы. За спиной в мешке - куски вяленого мяса и сушеной рыбы, несколько старательно завернутых свитков. Носить всю груду бесполезных пергаментов теперь не было смысла. Какое-то непонятное тревожное чувство гнало Эпса из прибежища на Павотонском плато.
   Он с неохотой вспоминал, как после отъезда Пелерода отдал приказ своим послушным охранникам убить теперь ненужного жреца и отправляться к войску Гидвурта на запад. Для отвода глаз он передал некие послания, крепко завернутые в небольшие узелки. Одно -для Гидвурта, Другое - для Пелерода. И на словах Эпс передал сообщение о верности и незыблемости выбранного пути.
   Отправив терявшихся в недоумении, но беспрекословно подчинившихся телохранителей, Эпс быстро собрался и налегке отправился в путь. Никто не провожал его, только скорченное тело зарезанного жреца, успевшее заледенеть, как немой укор его поступкам, лежало недалеко от порога. Равнодушными глазами Эпс мельком глянул на своего мертвого помощника и пошел по тропе на восток.
  
   Он шел сквозь хрустевшие и ломкие заросли, огибая обманчивые болота, и думал. Мысли, тяжелые и неприятные, преследовали его. В его сознании вставали образы простодушных и доверчивых учеников и последователей. Дигас, Ивела, Пелерод, Камуд, Гидвурт... Поверив ему, они сами, того не ведая, ввергли свою родную страну в ад. Даже более страшный, чем ожидал сам Эпс. Ему самому надоела эта война, кровавая резня тысяч чужих людей.
   Эпс не считал себя виновником. Он признавал за собой роль искры, упавшей на готовую к костру древесину. Не он, так другой, рано или поздно запалил этот кровавый костер. Он чувствовал это, и так явственно и сильно было это ощущение, что обжигало его душу, не ведавшую до этого таких терзаний. Что-то произошло с ним. Но что?
   Эпс с трудом отбросил мучительные мысли и ощущения, достал кусок сушеной холодной рыбы и, жуя на ходу, брел дальше на восток. Он надеялся, что душа сама подскажет ему дорогу. Он снова был в ужасном положении: не представлял, что делать дальше.
   К вечеру снегопад утих. Груды серого снега оплывали среди бесконечных луж. Шипя сквозь зубы ругательства, Эпс пробирался по колено в грязи к ближайшему поселку, обозначившемуся в сумерках россыпью редких огней и запахом дыма. Мечтая о теплом и сухом приюте на ночь, Эпс постучался в ближайшую хижину, накренившуюся на окраине.
   Приземистый одноглазый старик, вышедший на порог, безмолвно в упор рассматривал позднего путника. Потом, не отвечая на вопросы Эпса, отвел его в заброшенный дом, стоявший невдалеке. Эпс не стал спорить с неразговорчивым старцем, как мог, устроился в мертвом жилище, обломками деревянной утвари разжег закопченный камин, заткнул клочьями соломы дыры в стенах и окнах. После, согревшись и обсохнув, скромно поужинал своими припасами и на куче собранной ветоши и соломы устроился на ночлег рядом с весело трещащим костром. В тепле Эпса быстро разморило, сытость и усталость взяли свое, и он мигом уснул под гудение пламени и шелест ветра над соломенной скрипящей крышей.
  
   Рано утром Эпс проснулся от знобящего холода. Потухший камин уже успел остыть. Эпс вышел из дома, умылся горстью снега и с интересом огляделся. Поселок состоял из нескольких десятков убогих хижин, теснящихся вокруг нескольких сложенных из камня двухэтажных зданий. Легкий белый дым над короткими трубами, торчащими из лохматых соломенных крыш. Ни одного человека, ни одного живого звука. Только гул ветра, скрип деревьев и шорох соломы. Мертвая тишина вместе с белым туманом наполняла поселение.
   Эпс немного времени раздумывал над своим положением, привычно оглядываясь своими зоркими глазами вокруг. Правая рука всегда находилась на рукояти меча у пояса, готовая вмиг обнажить оружие против возможной опасности.
   Эпс решил снова зайти к давешнему старику, чтобы обменять припасенное золото на еду и теплую одежду. Он подошел к той же хижине и услышал приглушенный разговор двух человек. Издали Эпс заметил знакомого старика, спорящего с каким-то незнакомцем, дородным бородатым мужчиной, одетым в поношенный плащ и высокие кожаные сапоги. На шее незнакомца на звонко бряцающей металлической цепи болтался круглый увесистый амулет.
  -- Что же ты хочешь, Таургил? Белый Учитель воюет за нас для твоей же свободы, и ты не хочешь отдать ему двух своих баранов? У тебя же еще пять останется!
  -- Я отдал Белому Учителю своего сына, убитого на Ардельском поле. Я ему больше ничего не должен. - Старик стоял с угрюмым и независимым видом и без страха спорил с воином, который на полторы головы был выше его.
  -- Таургил! Добром прошу тебя! Не восставай против священной воли нашего освободителя. Он несет нам справедливость, а не твоя скупость. Стража комунта все равно заберет твоих баранов. Армии нужны питание и одежда. Воины, идущие под Багилурт, чтобы разгромить царя и жрецов, чтобы защитить справедливость, нуждаются в твоих баранах.
   Старик зловеще сверкнул своим единственным глазом и ощерился на толстолицего представителя новой власти.
  -- Я... вас... не знаю! - Задыхаясь от гнева, с расстановкой проговорил Таургил, хватаясь рукой за кинжал на поясе. - Я... не хочу... знать... вашего Учителя!... Я... убью... любого... кто попытается... взять... моих баранов!
   Толстолицый нахмурился и тихо ответил:
  -- Считай, что я не слышал этого. Помни мою доброту, Таургил.
   Эпс открыто подошел к ним, и старик с незнакомцем, разом смолкнув, повернулись к нему.
   - Кто ты такой и почему ты здесь? - Строго спросил толстолицый , оглядев внимательно подошедшего, с настороженностью косясь на меч, висевший на поясе Эпса. Белые волосы предусмотрительно были спрятано под глубокий капюшон.
   Эпс улыбнулся и сказал:
  -- Что должен тебе этот старик?
  -- Представитель власти опять с ног до головы задумчиво осмотрел незнакомца и ответил:
  -- Зачем тебе это, чужестранец?
  -- Я - посланец Белого Учителя, иду в армию на запад. Этот старик дал мне кров этой ночью. Что он должен тебе?
  -- Двух своих баранов. - Толстолицый хмуро надулся, разглядывая непринужденно держащегося чужака.
   Эпс достал из-за пазухи кожаный мешочек, развязал и высыпал на ладонь несколько кусочков золота.
  -- Этого хватит?
  -- Хватит. - Толстолицый был явно недоволен исходом дела, но поостерегся спорить с чужестранцем, вооруженным и спокойным.
   Эпс отдал ему золото, и представитель власти ушел, пыхтя и подозрительно оглядываясь на подозрительного незнакомца, в сторону госперона в центре поселка.
   Таургил молча посмотрел на Эпса и хрипло пробормотал:
  -- Не думай, что я буду благодарить тебя за это. Я сам бы справился с этим шергемом.
  -- Ты уже отблагодарил меня. В эту минуту я понял больше, чем за несколько месяцев. Большего ты мне и не мог бы дать.
   Эпс обменял у оттаявшего и разговорившегося старика кусок золота и аспиет на несколько лепешек с вареным равтилом и разузнал подробнее о местных тропах.
   Блеклое солнце, обесцвеченное неподвижно висящими над горизонтом сиреневыми облаками, всплыло на востоке и слегка пригревало спину Эпса, бодро шедшего по краю раскисшей дороги дальше на восток, к побережью.
  
   Холодное светло-серое море бушевало, сырой тягучий ветер обдавал мелкими брызгами лицо. Эпс приближался к рыбацкому поселку, осторожно присматриваясь. Он был один, и ему казалось, что кто-то следит за ним. Это тревожное ощущение не оставляло его все два дня скорого пути.
   Поселок был в это раннее утро тих. Только тлеющий костер на центральной площадке свидетельствовал о присутствии людей. Около костра Эпс заметил трех человек, закутанных в плетеные одеяла.
   Он подошел к ним и поздоровался. Они как будто его не замечали, занимаясь своими делами.
  -- Где Релоен? - Спросил их Эпс.
  -- Релоен отправился к Астоду. - Ответил, не оборачиваясь один из сидящих.
  -- Вы узнали меня?
  -- Кто не знает беловолосого. Поступь его страшнее грома, глаза его ярче солнца. Сам Астод, покровитель наш, отправил его нам. И сотни наших земляков погибли в скалах Авдерта. Зачем ты пришел?
  -- Я собираюсь на Храмовую гору, и мне нужны попутчики.
  -- Кто с тобой пошел уже не вернется. По колено в крови твоя дорога.
   Эпс присел рядом и посмотрел в лицо говорившему. Еще не старик, без левой руки, расторопно жарил рыбу на огне. Лицо его было подобно морю, ничего не выражало, и только тени пережитых лет легли на нем.
  -- Кто ты? - Спросил его Эпс.
  -- Агрон. Теперь я здесь вместо Релоена.
  -- На Храмовой горе меня ждет один человек. Он сильно жаждет моей смерти. Если он один, мне помощь не нужна. Но если...
  -- Я понял тебя, посланец Астода. Пятерых человек будет достаточно?
  -- Да.
  -- Пусть они вернутся. Ты дал нам свободу, но она слишком дорого обходится.
  -- Иначе и не будет, Агрон. - Эпс оглянулся на запад, где затаилась зловещая Храмовая гора, пугавшая и манившая его.
  
   Под покровом ночи многочисленная депутация приехала из Багилурта в Битанг, где расположились командиры повстанцев.
   Купечество и посланники столичного комунта и верховного суда на коленях стояли и просили пощадить столицу. За ними стоял человек невысокий, покрытый черным плащом, не вмешивающийся в беседу. Лица его не было видно.
   Гидвурт выслушал пришедших и ничего им не пообещал. Он посмотрел на черного незнакомца и догадался, что он в депутации главное лицо. Телохранители проводили его во внутренние покои Гидвурта и оставили их наедине.
   Незнакомец медленно поднял капюшон. Это был сам Духовный Учитель. Строгий седой старик с пронзительными глазами. Неудержимая дрожь пробежала по телу Гидвурта, он хотел уже упасть на колени, но вовремя сдержался.
  -- Вот куда доводит безверие. Ты станешь ярким примером для истории... И что дальше, Гидвурт? Неужели ты думаешь, что мир изменится? Великий Авдерт, перенесший столько за тысячелетие, падет?
   Голос великого жреца был спокоен и ровен. Казалось, что он сейчас рассмеется и дружески потреплет раскаявшегося во всем Гидвурта по плечу.
  -- Что делает Бисгер? - Спросил Гидвурт высокого посла. - К сожалению, я не смог лично его убить.
  -- Он опозорен тобой, и царь услал его в Исекаур. Кочевники чаще беспокоят границы и уже напали на несколько гарнизонов. Вот к чему привел твой безумный мятеж, Гидвурт.
   Вдруг он почувствовал, как теплая расслабляющая пелена охватывает его тело и подбирается к голове. В ней было так приятно, но мозг, встревоженный этим, изо всех сил сопротивлялся ее наступлению.
  -- Что-то тут не так. - Едва слышно прошептал Гидвурт. Глаза его напряженно бегали, он инстинктивно опасался смотреть на Духовного Учителя. Тот положил ему невесомую бестрепетную руку на ладонь.
  -- Гидвурт. Ты показал всему миру, какой ты. Этого будет достаточно. Боги дали всем нам трудный урок. Мы: ты, я и царь, придумаем что-нибудь правильное и нужное всем, и этим обессмертим и возвеличим Великий Авдерт. Теперь нужно опомниться. Распусти свою армию и приди к царю, как к отцу родному. Тебе все простят, и ты возглавишь всю армию Великого Авдерта и, если захочешь, поведешь ее на проклятых кочевников. Неплохо? Хватит, Гидвурт, не утруждай всесильных богов, ибо их гнев беспределен. Как и милость их.
   Гидвурт тяжело молчал, пот стекал по его лицу, он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Голос жреца лился в его непослушное тело как иморта, растворяя тоску и возбуждая. Он собрался с силами и опять прошептал:
  -- Что-то тут не так.
   Он закрыл глаза и сконцентрировался, как однажды показал Эпс, и представил свое тело колодцем. Все протекало мимо него, и эта неожиданная мягкая тяжесть и этот сладкий голос. Через минуту стало легко. Он открыл глаза.
   Седой старик смолк и убрал руку. Он уже не казался величественным, он был сморщенный и истощенный, руки его, холеные и желтые, дрожали.
  -- Теперь Гидвурт иди и командуй как надо. - Промолвил жрец своим ровным голосом. Глаза его не мигали.
   Гидвурт встал и внезапно выхватил меч. Духовный Учитель вскочил в изумлении. Его трясло, но он не переставал строго смотреть на вскочившего собеседника.
  -- Нет. Возврата нет. - Таким же ровным голосом ответил ему Гидвурт и резким взмахом снес голову старику. Кровь хлынула на Гидвурта и стены густым алым потоком.
   Через несколько минут вошли телохранители, пораженно смотревшие на залитого кровью командира и мертвое тело жреца.
  -- Голову отдайте послам, пусть они покажут ее царю. Это будет моим окончательным ответом. Моим выбором.
  
   Несколько часов бродили Эпс и его новые спутники у южного подножия Храмовой горы, выискивая тайную тропу, ведущую к храму. Несколько уже найденных ими путей либо терялись в камнях, либо упирались в отвесные обрывы. Только к вечеру Эпс нашел подходящую тропинку и осторожно вывел своих людей к воротам черного храма.
   Стояла жуткая тишина, которая бывает только в горах, изредка прерываемая воем ветра и хрустом скатывающихся камней. Редкие звезды вспыхивали в темнеющем небе над острыми пиками храма.
   Эпс осмотрел неприступное здание, будто вытесанное из одного огромного камня, и достал веревку. Он заранее приготовился к этому нелегкому походу. За несколько дней обратного пути с побережья он постарался раздобыть побольше снаряжения, необходимого для лазанья по скалам. Конец веревки Эпс обмотал вокруг увесистого камня и метнул высоко вверх, подергал, камень за что-то зацепился вполне надежно. Теперь предстояло подняться.
   Эпс приказал своим спутникам караулить выход, убивая или беря в плен всех, кто попытается выйти, а сам быстро и проворно полез по качающейся веревке вверх и через две минуты исчез за стеной.
   Камень с веревкой глубоко застрял в трещине. Эпс оглядел внутренний мощеный плитами двор храма. Глубокая тишина стояла в этом месте. Черные проемы стрельчатых окон были темны и безжизненны.
   И вдруг он почувствовал опять, так сильно, что волосы зашевелились на затылке. Кто-то следил за ним напряженно и где-то совсем рядом.
   Завечерело. Холодные звезды мерцали россыпью далеких огней на фиолетовом небе. Эпс подождал немного, приглядываясь ко всему, но ничто не нарушило покоя. Медленно и тихо, прячась под стеной, ощупывая ногой каждую плиту и держа наготове свой боевой посох, он пошел к зданию.
   Скрипнула деревянная дверь, и Эпс проник внутрь. Кромешная темнота и глухое молчание обняли его. Он подождал, пока глаза не привыкнут в темноте, и можно будет разглядеть плывущие едва заметные очертания стен и лестниц.
   Сохраняя полную тишину, он поднялся наверх, где по его предположению, находился главный зал церемоний. В этом зале по традиции всегда поддерживался неугасимый огонь у подножия статуй богов, и следовательно там должны всегда находиться дежурные жрецы. Через минуту Эпс добрался до этого зала.
   Огня не было, только скупой звездный свет проникал сюда через многочисленные открытые окна. Холодный ветер вольно гулял по пустому залу, обдавая морозной прохладой лицо напряженного Эпса.
   Неожиданно легкая тень мелькнула в проеме между колонн. Эпс остановился.
  -- Это ты, белобрысый зверь? Наконец-то я тебя дождался...
   Глуховатый голос звучал весело и нагло. На встречу застывшему Эпсу вышла одинокая фигура. Этот человек был молод и спокоен, в правой руке он держал рыцарский меч, а в левой - раскрытый свиток пергамента.
   Эпс вгляделся в черты темного лица и сразу вспомнил, хотя и видел только раз. Визиол стоял перед ним.
   - Ты это искал здесь? - Визиол поднял в руке кусок пергамента, испещренного мелкими знаками. - Ты искал наше тайное знание?... А найдешь ты смерть!...
  
   При осаде Багилурта Гидвурт применил все, что узнал от Эпса за все время этой войны. Его многочисленная армия перекрыла все дороги, ведущие в столицу. Лагери мятежников были окружены надежной оградой, около которой несли постоянное и неусыпное дежурство караульные. Из всей армии он выделил особо два отряда по три тысячи человек. Первым отрядом командовал Пелерод, и ему было поручено защищать дорогу к Золотым Воротам, откуда можно было ожидать удара приграничных войск Бисгера. А второй отряд под руководством Ирда должен был захватить Охранные горы, две высоты к северо-востоку и юго-востоку от столицы, немного уступавшие в размерах Храмовой горе, и на вершинах которых располагались мощные форты и неприступные храмы-усыпальницы царей и главных жрецов Великого Авдерта.
   Северная Охранная гора была уже пуста, гарнизон разбежался уже до появления мятежников, и Ирду осталось только поместить там свой патруль. На южной Охранной горе дело обстояло гораздо сложнее.
   Здесь укрепились остатки ордена жрецов-воинов, опытных и безжалостных убийц, осознающих, что им пощады не будет. Прямой штурм был бессмысленным, И Ирду пришлось сильно попотеть, чтобы найти более правильное и менее кровавое решение задачи.
   Он окружил гору многочисленными патрулями и начал поиски колодца. Так как крепость находилась на вершине и была оборудована к длительной осаде, к ней из подземных глубин древними строителями были прорублен колодец, по которому поступала вода.
   Ирд отправил поисковые группы в многочисленные пещеры в основании горы, и через два дня ему улыбнулась удача. Одна из пещер выходила прямо в колодец. Мятежники перерубили цепь с бадьей, спускавшейся сверху, и заблокировали колодец. Еще через четыре дня ночью повстанцы пошли на штурм и быстро сломили вялое сопротивление ослабевшего от жажды врага. К утру южная крепость была полностью взята.
   Гидвурту предстояло дело намного более сложное, чем досталось Ирду. Багилурт, столица Великого Авдерта, была сильно укреплена мощными высокими стенами. В самом большом городе страны их ожидало отчаянное сопротивление многочисленных защитников. Только регулярных стражников и рыцарей по расчету Гидвурта в Багилурте было около пяти-семи тысяч, к тому же вполне возможно, что их поддержат многие жители города: чиновники, купцы, младшие жрецы и другие. Но Гидвурт не собирался отступать и был готов навсегда разрушить несправедливое мироустройство Великого Авдерта.
   Перед штурмом Пелерод передал ему посылку от Эпса. В свертке лежал маленький камень с намазанной на нем белой полоской. Такой же получил и Пелерод.
  -- Что это значит? - Спросил Гидвурт у недоумевающего Пелерода.
   Помолчав полминуты, Пелерод ответил, задумчиво разглядывая в ладонях камешки:
  -- Наверное, белая черта обозначает наш путь, путь Белого Человека. Значит, наш путь верен. Я так думаю.
   Взвесив странный камень в руке, Гидвурт швырнул его за порог.
  -- Его нет с нами. И ни к чему его загадки. Без него обойдемся.
   Пелерод, вышедший от Гидвурта, подобрал брошенный камешек и вместе со своим засунул за пояс.
  
   Удар. С коротким звоном клинки отскочили друг от друга, сверкая в полутьме комнаты, как молнии. Визиол, вспотевший и оскаленный, гневными глазами сверлил осторожного и внимательного Эпса, медленно перемещающегося вокруг него на безопасном расстоянии и не опускающего меч.
   - Наконец-то, я выпущу твои внутренности на корм бешеным уюрам! - Прохрипел Визиол, не отрывая взгляда от ненавистного Эпса.
   - Так ты говоришь? Человек, знающий тайну знаков, и способный читать древние рукописи? Могущий оценить прошлое и оставить будущему свое настоящее?... Что же может оставить потомкам такой озлобленный зверь, как ты? Только кровь и ненависть... - Эпс под конец своей короткой речи презрительно усмехнулся и плюнул под ноги своему противнику.
   С глухим рыком Визиол кинулся на Эпса, но тот быстрым движением парировал атаку и отскочил в сторону.
   Визиол, тяжело дыша, опустил меч острием в каменный пол и вытер пот с лица.
   - А ты-то что можешь дать, дерзкий чужак?... Лживое пророчество? Надежду, которая кончится скорой смертью?... Рабы твоего духа идут за тобой, а ради чего? Ты так и не объяснил им... Не сказал правду... - Он неподвижно уставился в пол, но напряженная рука не отпускала рукояти оружия. - Мы тысячу лет поддерживали порядок. Какой уж был плохой или хороший, но тысячу лет! А твой порядок? Один кровавый год? И то, если на то хватит терпения Сиурта...
   Собравшись с силами, Визиол вновь поднял свой меч и ринулся на беловолосого врага. Отработанными ударами он нападал на Эпса, отбивался от его хитроумных контратак, и опять бросался в бой.
   И через несколько минут, Визиол не сразу заметил, разгоряченный яростью и напряжением, как тупая, отбирающая силы боль разливается по телу. Его ослабевшие руки не смогли удержать клинок, не успевший на ладонь приблизиться к незащищенной груди противника. И косой удар в бок он тоже ощутил не сразу. Эпс отскочил, сжимая в руки окровавленный меч. С минуту Визиол стоял, пошатываясь, стараясь не упасть, и дрожащей ладонью зажимая рану на боку. Боль растекалась по изнуренному боем и раной телу. И он не выдержал и с рычащим стоном повалился на пол. Меч с лязгом упал рядом.
   - Что же ты, мерзкая тварь, сделаешь с моим Авдертом? - Тяжелым шепотом спросил Визиол у замершего у стены Эпса.
   Эпс вытер выщербленный и мокрый от крови меч о колено. Ему казалось, что куда бы он не притронулся, везде кровь его падшего врага, которую едва видно в наступающих сумерках зимнего утра. Визиол, тяжело раненный, хрипел и корчился на полу. Эпсу тоже нелегко пришлось, раны на плече и груди беспрестанно болели и кровоточили. Полчаса боя прошли. Эпсу достался противник опытный и хитрый. Если бы не удача, то лежать бы Эпсу на полу и прощаться с этим миром вместо мучающегося от смертельной раны Визиола. Но получилось наоборот.
   Он устал и ждал смерти Визиола. Но тот не умирал и хрипел без остановки уже целый час. Эпс посмотрел в окно на намечавшуюся зарю, подхватил тяжелое дрожащее тело рыцаря с пола и выкинул в окно. Без крика где-то далеко умирающий рыцарь с глухим металлическим стуком шлепнулся о камни. Благодарение Астоду, все кончено!
   Обессиленный схваткой, Эпс сел на пол. Не было ни горечи, ни радости. Его затекающие потом глаза остановились на брошенном Визиолом пергаменте. Усталой рукой едва дотянулся и расправил на колене. Буквы были почти незаметны в полутьме, но острые глаза понемногу смогли разобрать убористый текст.
   "Проклятие лежит на этих горах и ущельях. Боги, давшие начало миру и возжегшие великое светило в небесах над первозданной землей, прокляли грешников и преступников, согнали их на дальний и заброшенный кусок земли и своей великой силой отправили их за беспредельное равнодушное к живым море прочь от благословенной и чистой земли неведомо куда.
   Воистину так!
   Сиурт, мягкий сердцем и добрый душой, простил бедствующих и привел эту проклятую землю к новому миру. Но было ли так? Кончилось ли высшее проклятие?
   Неведомый мир пустыни таил и неведомые беды. Жители Авдерта не рискнули выйти в бескрайние плоские просторы, покрытые травой, запершись в своих надежных и неприступных, привычных горах и ущельях. И жители степей, воинственные и бесчисленные, стали новым проклятием Авдерта.
   Воистину так!
   Если бы не кочевники, авдертинцы продолжали бы убивать друг друга без разбора в бесконечных войнах множества разрозненных царств. И чтобы не сгинуть в кровопролитной войне с ловкими и неутомимыми чужестранцами, авдертинцы по воле своей или воле чужой объединились в единое царство. Царство Великого Авдерта. Жрецы благословили царя на войну с жителями степей, поделились с благородными знанием войны.
   Воистину так!
   Если бы не страх перед угрозой, не было бы Великого Авдерта!..."
   Злость автора, который был наверняка жрецом, не понравилась Эпсу и показалась надуманной и глупой. Что возьмешь с жреца, когда он защищает своих богов?
   За время чтения он успел немного отдохнуть. Через минуту Эпс спустился вниз и открыл главные двери храма. За ними стояли его спутники, он держали оружие на изготовке и испуганно смотрели на залитого кровью учителя.
  -- Благодарение Астоду, все кончено! - Повторил Эпс уже вслух и присел на каменный порог. Зябкий ветер обдавал легким снегом горячее лицо, кровь, своя и чужая, засыхала коркой на коже.
  -- Что случилось? - Осмелился спросить его один из попутчиков.
  -- Теперь эта гора ваша. - Ответил Эпс и криво улыбнулся. - Благодарю за помощь. Можете идти домой.
  -- А ты?
  -- И я пойду. Только в другую сторону.
   Рыбаки ушли. Эпс смотрел им вслед, смывая водой из горного ручья кровь с тела, доспехов и оружия.
  -- Мое дело сделано. Пора возвращаться. - Сказал он в пространство на совершенно незнакомом для Авдерта языке. Утро выдалось облачным и ветреным. Начиналось время обильных снегопадов второй половины зимы.
  
   Ночь перед штурмом. Войска приведены в максимальную готовность. Вроде все проверено и перепроверено. Указания на следующий день даны по нескольку раз. Все командиры твердо знают свои задачи. Что же еще?
   Но Гидвурт был неспокоен, сон не шел к нему. Он смотрел в окно на порхающий на ветру снег и думал.
   Как мог он дойти до такого? Спокойный, уравновешенный, послушный юноша стал грозным главой мятежного войска, дерзко попирающего тысячелетний Авдерт.
   С чего же все началось? С Авслара, с Лахабетен, с Кирна, с Эпса? Или со всех вместе?...
   Но самое страшное, что возврата нет. Там остались Эрилия и Асмиела. Туда ушел вечно печальный Дигас, с которым так и не удалось познакомиться поближе. Сердечные связи рвутся как тонкая паутина в руках ребенка.
   Вечером к нему приезжал посланник комунта Багилурта и слезно просил на коленях выпустить из города женщин и детей. Но Гидвурт потребовал сдачи всего города. Посланник на это ответил, что царь и рыцарство полны горячего желания погибнуть в своей столице. Гидвурт отослал его, предупредив, что Багилурт ожидает горькая участь сожженного Тагома.
   И как он, любящий и добросердечный сын и муж, дойти до такого? Ничего не шевельнулось в его груди, когда он угрожал посланнику. Он и сейчас ощущал всю свою холодную жестокость, но не мог отступиться от нее. За эти полгода Гидвурт повидал столько истерзанных тел, что уже не обращал на них внимания.
   Передумывая о разном, не заметил, как задремал, но его разбудил один из телохранителей.
  -- Командир! Из города выходят люди!
  -- Какие люди? - Спросонья не понял Гидвурт.
  -- Тысячи.
  -- Наступают?
  -- Нет. Бегут. Безоружные. Много женщин.
   Гидвурт вскочил и быстро оделся. Через полминуты он уже на коне, сопровождаемый телохранителями, выехал на холм перед столицей. Впереди по дороге шли люди, на повозках, пешком, с мешками и прочим багажом, жители покидали осажденную столицу, приближаясь к укреплениям повстанцев.
   К Гидвурту неслись гонцы с вестями, что люди уходят из города во всех направлениях.
  -- Что делать, Гидвурт? - Спросил Пелерод, медленно подъехавший на лошади к нему. За ним следовали еще командиры.
  -- Пусть уходят. Пропустить их без препятствий. Потом штурм.
  
   Ветер стал сильным и жестким. Метель обдирала сухим мелким снегом лицо и руки. Багилурт исчез за белой стеной, но по приказу Гидвурта, мятежники мощными колоннами со всех сторон двинулись на столицу.
   Два часа обстреливали горящими стрелами и камнями обреченную столицу, из которой не было сделано ни единого выстрела. Теперь ветер кроме снега нес пепел со стороны пылающего города.
   По длинным лестницам повстанцы забрались на стены, но никто не ждал их. Все были удивлены и озадачены этим. Открыли брошенные ворота, и отряды в боевом порядке вошли в беззащитную столицу. Улицы были пусты и мертвы. Только серый промозглый ветер скрипел открытыми ставнями и дверями.
   Пожар произошел только в некоторых районах и слабо распространялся под обильным снегом. Один из патрулей, обходивших город, был обстрелян из окон внутренней крепости-храма, резиденции царя и Духовного Учителя. Гидвурт немедленно приказал окружить столичный храм и поджечь его. Самым метким стрелкам было поручено попасть горящими стрелами в окна и бойницы храма-крепости.
   Гидвурт и его охранники разместились в одном из богатых купеческих домов недалеко от храма. Дом был брошен на произвол, сундуки и подвалы его были полны до отвала провизией, богатой одеждой и дорогой утварью. Гидвурт ходил по дому, равнодушно взирая на никчемное чужое достояние.
   К полудню метель утихла, и храм запылал. Гидвурт наблюдал за начинавшимся пожаром. Сначала робкие красные отсветы в окнах-бойницах, потом дым, затем жадные языки пламени прыгали по деревянным переборкам высоких крыш, и внезапно храм стал огромным факелом. Изо всех окон вырывалось бушующее пламя, дым черной пеленой окутывал небо. С громким хрустом обуглившиеся крыши и стены проваливались внутрь. Никто так и не выбежал оттуда. Месть совершена. Царя не стало.
  -- Командир! К вам просительница! - Оторвал его от созерцания пожара один из телохранителей.
  -- Введи.
   В комнату вошла укутанная с ног до головы в расшитый золотом плащ женщина. Ее тонкая фигура и легкая походка о чем-то смутно напомнили ему.
  -- Что ты хочешь, женщина? - Рассеяно спросил Гидвурт.
  -- Увидеть тебя. Я так и не верю, что это ты.
   Он откинула полог с лица, и черные длинные волосы рассыпались по плечам.
  -- Лахабетен... - Прошептал пораженный Гидвурт.
  
   Натертые настоем азалгота, заживавшие раны ныли, но не мешали бодро идти по тонкому слою свежевыпавшего снега. Эпс любовался белыми брызгами, разлетавшимися под его ногами по дороге на запад. Мрачная Храмовая гора растаяла еще утром в белой пелене низких облаков. Дорога шла по малонаселенной холмистой равнине, тянущейся от Северного моря и города Коморона к северу от Багилурта. Эпс спешил попасть в город Хидемут, расположенный недалеко от побережья. По последним сведениям, сообщенным ему повстречавшимися селянами, этот город объявил нейтралитет и не стал направлять свои войска в помощь царю или мятежникам. Что-то удержало их. И что это было, Эпс вполне правильно предполагал. Он специально избрал этот нелегкий и длинный путь, резонно полагая, что в это время он не встретит по дороге ни мятежников, ни царских воинов.
   Он выбросил все из головы. Теперь Авдерт, эта неровная сухая страна с забитыми крестьянами и рыбаками и распоясавшимися рыцарями и жрецами, была ему не нужна. Подобравшие его рыбаки в большинстве погибли, Ивелу, глупую доверчивую девочку, убил сам. Гидвурту, слишком эмоциональному и привязчивому, предстоит разделить участь своей жены. Либо умрет в битве, либо сойдет с ума. И кто остается? Пелерод? Ирд? Прочие мятежники, ввергнувшие себя в беспощадный огонь междоусобицы? Доверчивые глупцы! Нет их! Для Эпса их больше нет. Он уходит от них навсегда. Туда, где эта снежная дивная погода стоит полгода, где широкие бескрайние серые просторы не осквернены хаотичными скалами и вспученными горами, где ветер поет свою заунывную песню всегда, от твоего рождения и до твоей смерти.
   Эпс возвращался домой. По пути он ради развлечения отрубил голову одному нищему старику, жившему в заброшенном доме на краю леса.
  
  -- Ты, кровавый вождь, что придумал! - Лахабетен была вне себя от ярости.
  -- Я люблю тебя. - Просто ответил Гидвурт.
  -- У тебя же есть жена?
  -- Ее уже нет.
  -- Вот так! Не терпится снова вступить в брак? И с кем, уличной женщиной?!
   Она смеялась так заливисто и легко, что и сам Гидвурт невольно улыбнулся, любуясь Лахабетен. Он обнял ее, лениво сопротивлявшуюся, горячую и желанную.
  -- Ты... удивительная. Ты не похожа на других. Помнишь тогда? Я за ту ночь стал другим... - Гидвурт искал слова, но не находил таких, чтобы объяснить свои чувства.
  -- Отпусти меня, Гидвурт. - Жалобно попросила его Лахабетен, тяжело дыша в его объятьях.
  -- Никогда. Ты станешь моей. - Он целовал ее лицо и шею, она дрожала, то ли от наслаждения, то ли от страха.
  -- Ты меня заставишь? - Прошептала она. Ее голова кружилась от мягкого и нежного напора ласкового Гидвурта. Он остановился и серьезно посмотрел в ее глаза.
  -- Нет. Но если ты откажешься, я тебя убью.
   Он был серьезен. Лахабетен умолкла на долгую минуту, пораженная его словами.
  -- Убьешь... меня? И ты хочешь, чтобы я стала твоей женой? - Ее голос дрожал от удивления и ужаса.
  -- Да. Я тебя так люблю, что готов даже убить.
   Он выпустил ее и сел на ложе. Лахабетен отвернулась и молча посмотрела в окно. Густой снег заметал пепелище на месте сожженного и разрушенного храма Багилурта. Это все не было сном. Это все было страшной явью.
  -- Ты умеешь быть убедительным, Гидвурт. Тогда ты был не такой. - Прошептала Лахабетен, тайком вытирая со щеки набежавшую невольную слезу.
  -- Благодарю тебя за твое согласие. - Голос Гидвурта был ровным и равнодушным. Он протянул руку к столу и протянул Лахабетен какую-то вещь. - Прими в знак моей любви это кольцо.
  -- Трофей. Красивый. Откуда? - Спросила Лахабетен, любуясь золотым кольцом, усыпанным аспиетом, на своем пальце.
  -- Из царских хранилищ.
  -- Теперь я стала царской проституткой. Знаменитой стану наверняка. - Она надела кольцо на палец и стала любоваться им, протянув руку к окну.
  -- Лахабетен... - Гидвурт посмотрел на ее и протянул руки, но женщина резко отпрянула.
  -- Если быть женой, то честной. Все ласки после свадьбы, милый убийца. - Она соскочила на пол, чмокнула Гидвурта в небритую щеку и выбежала из комнаты.
   Посреди ночи он ворвался к ней и силой взял ее. Телохранители Гидвурта, окаменевшие у дверей, непроницаемые, бесстрастно слушали ее вопли, не думая о том, что происходит за дверью.
  
   Через несколько дней дошла до Багилурта, где остановилась армия победивших повстанцев, неожиданная и грозная весть о мощном вторжении армий кочевников с запада. Гидвурт не знал, что и делать, потрясенный новой бедой. Багилурт наполнили взбудораженные толпы беженцев с запада. Отряды стражников, стянутые Бисгером со всей границы, были разгромлены под Исекауром. Царская армия перестала существовать. Остатки рыцарей и стражников в Таларуне присягнули на верность Гидвурту, надеясь на его скорую помощь против надвигавшихся кочевников.
   Гидвурт собрал военный совет. Большинство высказалось за то, чтобы выступить против кочевников. Все прекрасно понимали, что кочевники - угроза не только для рыцарей, но и для всего Авдерта, в том числе и мятежников, взявших Багилурт. Гидвурт не стал возражать, согласный с общим мнением, и армия мятежников, пополненная новыми отрядами ополченцев, двинулась к Таларуну, уже осажденному кочевыми ордами. Гидвурт лично возглавил ее и взял с собой свою новую супругу, с которой на днях совершил обряд венчания, что стало поводом для скабрезных шуточек среди солдат - бывших стражников. Всем была известная репутация Лахабетен, и без того известной в Авдерте высокооплачиваемой проституткой.
  -- В развратный Таларун со своим товаром?! Да там таких табун! - Хохотали воины между собой, шагая на запад.
   Гидвурт не обращал внимания на подобные разговоры, больше думая о своем недолгом и нерадостном триумфе в Багилурте, а Лахабетен, раздраженная и пристыженная, пряталась за пологом в своей роскошной повозке. Ее прошлое стало всеобщим достоянием и обсуждалось всеми на все лады.
   Несмотря на это, войско дисциплинированно и быстро прошло через Золотые Ворота по дороге на Таларун. Зарево раннего заката пылало в чистом зимнем небе над притихшим Авдертом.
  
   Гортанный нечеловеческий крик разнесся над пологими холмами. Эпс бежал изо всех, бурно дыша и не оглядываясь. За ним, верхом на конях, гналось несколько странно одетых человек. Они азартно и задорно кричали ему вслед на каком-то малознакомом языке, держа копья наперевес и готовя арканы. Через полминуты они уже рассыпались цепью и окружали его с боков. Эпс несся как ветер, петляя по ложбинкам и утопая по колено в вязком снегу.
   Наконец, он не выдержал и сел. Выдохся, сердце отчаянно билось в распаленной груди. Всадники окружили его кольцом, переговаривались и рассматривали сидящего человека. Эпс боялся поднять глаза, ожидая каждый миг удара мечом по шее. Сил не было бояться, только ждать неминуемого конца.
   Но незнакомцы не торопились убивать его. Они улыбались и с нескрываемым интересом разглядывали Эпса, медленно подъезжая к нему, поглаживая беспокойных коней по гривастым шеям. Один из них через минуту спросил его на ломаном авдертинском:
  -- Зачем бежал?
  -- От вас. - Глухо ответил Эпс.
  -- От нас убежать трудно... - Весело жмурился всадник. - Ты - воин?
  -- Да. С запада.
  -- Которые восстали против своего царя?
  -- Да.
  -- Плохо. Против правителей восставать нельзя. Земля и небо перевернутся, если порядка не будет.
   Эпс промолчал, искоса наблюдая за незнакомцами. Рассмотрев вблизи, он уже определил в них кочевников Кирхейна, мощного государства западной саванны. Но как они попали сюда, за много ведангов в глубь Авдерта, вооруженные и беспечные, это было неизвестно ему.
   Эпса поймали близ дороги, ведущей из Исекаура на северо-восток, в Хидемут. Он поздно догадался, что заблудился и обошел вожделенный Хидемут с юга. Его связали и повезли на запад, в сторону селения Аритол, расположенного к северу от Исекаура. Эпс перестал ломать голову и приготовился больше наблюдать за чужеземцами, благодаря про себя духов холода и тепла за сохраненную жизнь.
  
   Таларун горел. Еще издали было видно, как высокое гигантское пламя вздымается над разоренным городом. Армия Гидвурта безнадежно опоздала и с ходу чуть ли не врезалась в стройные и многочисленные ряды степной конницы, поджидавшей врага. Впопыхах началось сооружение укрепленного лагеря, досок не хватало, и людям пришлось насыпать земляные валы по линии обороны. Царило нервное настроение в отрядах авдертинцев.
   Лахабетен следом за Гидвуртом ходила у края лагеря, наблюдая огромную армию, пришедшую из степи. Их было, как минимум, в пять раз больше, чем авдертинцев. Но отступать было некуда. Воины, используя каждую драгоценную минуту затишья, лихорадочно возводили укрепления, собирали метательные машины и готовили оружие. Все знали, что предстоит битва, какой еще не бывало в их жизни.
   Во второй половине дня к лагерю авдертинцев подъехал парламентер. Широкоплечий и статный старик с гордо поднятой головой длинными белыми жидкими волосами и усами предстал перед Гидвуртом.
  -- Правители и воины степи склоняются перед храбростью и доблестью Гидвурта, повергшего в прах ненавистного царя! - Вместо приветствия произнес посланец.
  -- Что ты можешь предложить, чужеземец? - Напрямик спросил его Гидвурт.
  -- Старый спор мы сейчас в силах уладить, высокочтимый Гидвурт. Мы не стремимся подчинить себе весь Авдерт, ибо для этого нужно много лет и море крови сынов саванны. Мы уважаем ваше мужество и ценим отношения с вами. Нам достаточно того, что уже взято. Исекаур и Таларун в центре, Уртулак и Камтор на севере и Киверт на юге. Наши отряды уже захватили эти города и не покинут их. Золотые Ворота станут нашей новой границей.
  -- Это же треть земель Авдерта! - Возмутился Гидвурт, привстав с сиденья. Командиры, стоявшие за его спиной, сурово посмотрели на кочевника, но тот оставался невозмутим.
  -- Царь не звал ни нас, ни вас и погиб. Теперь мы, кочевники и мятежники, пришли сами и разделили эту страну. Посмотри на Таларун. Ты увидишь армию, которая многократно более твоей. И это только небольшая часть всех сил Кирхейна, вступивших в пределы некогда великого Авдерта.
  -- Вы должны уйти за старые рубежи, и только потом мы будем договариваться с вами о мире. - Гидвурт не отступал от своего.
   Посланник вздохнул и опустил глаза. Через несколько секунд он задумчиво произнес, как бы про себя:
  -- Твое упрямство также велико, как и твоя слава, правитель Авдерта. Но, по-твоему не будет. И будет так, как решат правители и мудрецы Кирхейна с новым правителем Авдерта. Был у тебя спутник, известный своими белыми волосами. Может, он прислушается к нашему слову.
   Гидвурт онемел на секунду от ярости.
  -- Этот трус спрятался в заброшенном храме, оставив своих верных последователей самим умирать за свою свободу! Если он сдох, то я буду только рад этому!
  -- Он не умер. Он вернулся. Прощай, Гидвурт, и удачи тебе в завтрашний день. До утра мы будем надеяться, что ты одумаешься. Мы будем ждать.
   Кочевник уехал, оставив угрюмого Гидвурта и задумавшихся командиров в бурлящем многолюдном лагере.
   В ночи Таларун, ярко пылающий, освещал желто-красным светом полутемные окрестности и обе противостоящие армии. Гидвурту, вышедшему с последней проверкой на передний край укрепления при виде гибнущего города, вспомнились почти позабытая песня местных бродяг-разбойников:
  
   Моя родина - Таларун,
   Моя мать - продажная девка,
   Мой отец - ветер ночной.
   Да пусть будет его проклято имя!
  
   Я скитальцем чужым и ненужным
   Хожу от селенья к селенью.
   Я пою веселые песни,
   И жрецы меня гонят прочь.
  
   Мне уют даст ущелье темное,
   Крышу даст мне гора островерхая,
   А кусок хлеба даст мне землепашец,
   С опаской и глупо жалея меня.
  
   Мой голос учился у айперов,
   Мои ноги учились у гронга,
   А душа в своем вечном учении
   Наблюдала смену дней и ночей.
  
   Мне ж останется жить серой тенью,
   Танцующей в долгих сумерках,
   И смерть встретить замершим
   У журчащего средь скал ручья...
  
   Гидвурт погладил выбритый подбородок и вполголоса произнес:
  -- Моя родина - Таларун... Моя смерть - Таларун.
   Сопровождавшие его телохранители со скрытой тревогой прислушивались к непонятным словам командира. Гидвурт резко развернулся и ушел в свое прибежище.
  
   Эпса как мешок свалили в комнате на промерзший земляной пол. Он мог видеть только ноги в расшитых кожаных сапогах и кончики мечей, висящих на поясах кочевников. Он чувствовал, что язык их немного знаком ему и старался вникнуть в смысл их бесед. Его накормили вареным мясом гронга и дали талой воды. Охотно съев все, Эпс начал обдумывать свое положение.
   Почему его не убили сразу? Каким-то образом ему было известно, что жители саванны не оставляли пленных живыми просто так. Обычай требовал смерти пойманному или плененному, потому что такой человек уже не считается человеком. Рабов у трудолюбивых степняков было крайне мало, и в основном женщины. Ценились еще грамотные рабы, но это была большая редкость на бескрайних просторах саванны.
   Эпс своим видом не походил на ученого. Что же заставило этих незнакомцев связать его и везти куда-то?
   На следующий день его привезли в захваченный Исекаур и отдали другим кочевникам, охранявшим отдельное здание. Его поместили в теплой комнате, уставленной резной мебелью и увешанной коврами. Молчаливый слуга принес ему обед, достойный высокой персоны. Его освободили от пут и дали воды для мытья. За все это время никто не обратился к нему.
   Первым делом Эпс бросился к окну. Решетка. Потом к двери. Открыта! Но за дверью стояли два высоких, громадных и неподвижных воина-кочевника с обнаженными мечами. Надежная непробиваемая охрана.
   Эпс сел на мягкий диван и быстро съел всю пищу. Потом с удовольствием ополоснул лицо и тело в горячей воде и переоделся в чистую теплую одежду. Усталость и неудобства дороги давали знать. Сон сморил его и он, повалившись на диван, уснул.
  
   Утро началось для Гидвурта с очередной ужасной новости. Лагерь авдертинцев был окружен со всех сторон кочевниками. Ни единого шанса для прорыва и отступления, только битва.
   Он сидел в своем доме и проклинал себя за то, что допустил элементарную ошибку, и теперь по его вине погибнут многие тысячи солдат Авдерта. Другие командиры не думали об этом и бегали по лагерю, отдавая приказы. Масса солдат пришла в движение и за короткий срок выстроилась в линии и колонны, готовая победить или умереть.
   Первый удар нанесли степняки. Они, прикрытые стелящимся над землей дымом от догорающего Таларуна, лавой проносились в самой близи мимо лагеря, выпуская тысячи стрел на лагерь. Сотни трупов и визжащих от боли раненных наполнили осажденный лагерь армии Авдерта.
   Лучники ответно обстреливали вражескую конницу, но всадники рассеивались и удалялись на безопасное расстояние, неся смехотворно малые потери.
   Так длилось три часа, пока солнце не поднялось высоко на востоке. Гидвурту, молчаливому и суровому, доложили, что уже погибло почти полторы тысячи его людей, а так и не было решающего боя. Лахабетен, одетая в легкую кольчугу и изящный шлем, следовала за ним по пятам вместе с телохранителями.
   Гидвурт только ходил и смотрел, наблюдая как Пелерод, Ирд и другие командиры последовательно и грамотно организуют оборону лагеря. Они не нуждались в его указаниях, по горло занятые своим делом. Гидвурту оставалось беспомощно наблюдать, как стреляли лучники, как метательные машины бросили несколько камней в ряды конницы, но только несколько человек упало.
  -- Измором будут брать. - Предположил многоопытный Пелерод, но Гидвурт ничего не ответил. Он еще с вечера почувствовал, что эта битва будет для него последней. Он уже думал над тем, как послать гонца к врагам с согласием на их условия, и только уязвленная гордость и глубокая душевная боль не давали ему решиться на это.
   В полдень ветер нагнал на небо тучи, и легкий снегопад посыпался на поле боя. Степняки перестали обстреливать лагерь и стали перестраивать свои ряды для атаки. Авдертинцы приготовились к схватке.
   Неожиданно вместо ожидавшегося удара с севера, со стороны Исекаура, на лагерь авдертинцев налетели две лавы конников Кирхейна с запада и востока. Лучники смешались с остальными воинами и начали беспорядочно отбиваться от наседавших кочевников, ворвавшихся в авдертинский лагерь.
   Многотысячное столпотворение превратилось в безраздельный кровавый хаос, в котором тонули сотни солдат с обоих сторон. Тысячи лошадей били копытами мертвых и тяжелораненых. Армия кочевников захлестнула лагерь авдертинцев жестокой беспощадной волной.
   Организованное сопротивление было сломлено через полчаса. Разбегающихся людей убивали сотнями. Только в центре лагеря, у ставки Гидвурта, еще велось ожесточенное сопротивление степнякам. Гидвурт видел, как погиб Пелерод, проткнутый насквозь копьем, как был схвачен обезоруженный Ирд, как были изрублены в куски его телохранители. Ему вместе с женой и несколькими воинами чудом удалось во всеобщей суматохе вырваться на конях из лагеря, затерявшись в толпе безудержно рубящихся людей.
   Они остановились, избежав преследования, на краю пологого холма к юго-востоку от поля битвы. Гидвурт рассматривал резню в лагере и не сдерживал горьких слез. В эту минуту он вспомнил Эпса, вечно правого и мудрого. Теперь жестокое поражение Авдерта и гибель многих тысяч людей легли на его совесть.
   Находившаяся за ним, Лахабетен вынула меч из ножен и с размаху воткнула в спину Гидвурта. Никто не удерживал ее. Гидвурт упал с лошади на спину и остекленелыми глазами посмотрел на жену. Лахабетен глядела на него с высоты холодно и презрительно. В последний миг жизни Гидвурт увидел подъезжающих к нему кочевников и Эрилию, парящую над ними в сверкающем красном платье. Она давно ждала его.
  
  -- Ты не изменился, Эпс.
   Он открыл глаза и очнулся от тяжелого сна. Старик-кочевник, одетый бедно и просто, сидел на одном из кресел, развалясь как богатый купец. У стола стояла миниатюрная жаровня, на которой жарилось ароматное мясо.
  -- Не узнаешь меня, Эпс? - Спросил он.
   Если бы на месте Эпса был Гидвурт, то он сразу бы узнал это лукавое морщинистое лицо. Авслар сидел перед ним.
  -- Сехурд привез тебя вчера. Он и не знал, кого везет. Знал только, что беловолосого поймать живым надо. Гроза Авдерта! Ха-ха! Поймали, как безногого кинкра, среди чистого поля! - Старик весело издевался над ничего непонимающим Эпсом.
  -- Поешь и собирайся, беловолосый, поедем к Сингелеру. Он уж и не надеялся увидеть тебя. - Сказал Авслар и вышел.
   Через час Эпс ехал на коне рядом с Авсларом по дороге из Исекаура на запад, туда, где расположилась в захваченном форте Алгатрум ставка Совета мудрецов Кирхейна. Ветер, предвещающий холодную раннюю весну, овевал их лица.
   Крутые приграничные горы обступили двух путников. Дорога сжалась до узкой тропы в глубоких полутемных ущельях.
   Через три дня они подъехали к каменной крепости, высящейся на скале у мелкой горной речушки. Теперь вместо стражников у ворот стоял патруль конных кочевников.
  -- Довелось мне, а не отцу увидеть Алгатрум покоренным. - Сказал Авслар, оглядывая высокую мрачную громаду форта, возвышавшегося над их головами.
   Эпса и Авслара учтивые и молчаливые охранники проводили в покои Сингелера. Их встретил старый смуглый миниатюрный человек в белой мешковатой одежде Верховного Мудреца Кирхейна. Он сидел на простой деревянной скамье, сложив сухие тонкие руки на коленях. С легкой улыбкой взглянул на Эпса и Авслара.
  -- Вот и ты, Эпс. - Тихо произнес мудрец и жестом предложил вошедшим сесть. - Ты исполнил свое дело на славу. Даже я не мог ожидать такого от тебя. Авслар, брат мой, вспомнил ли он нас?
   Авслар поклонился Сингелеру и рукой слегка погладил белую голову Эпса. Тот вздрогнул, заморгал и по-новому всмотрелся в лица стариков.
  -- Теперь вспомнил. - Коротко ответил Авслар и сел.
  -- Кто я, Эпс? - Спросил Сингелер.
  -- Учитель. - Как эхо ответил Эпс и, упав на колени, склонился перед старым мудрецом.
  
   Торжественно и медленно армия кочевников вступала в Багилурт. Впервые в истории Авдерта. И никто не мог противостоять этому. Рыцарство и жречество уже не существовали. Объединенная армия Авдерта полегла у Таларуна, теперь вдвойне позорного для страны.
   Никто из поникших обитателей столицы не знал, что Эпс тайно следует в этой процессии. Сингелер, второе по значимости лицо во всем необъятном Кирхейне, поместил его в своем караване. Эпс ехал на коне, лицо его было обвязано шарфом, как у кочевников, белые волосы, главную отличительную черту, он заранее срезал.
   Сингелера и главных командиров кочевых армий около полуразрушенного храма-дворца встречали понурый Ирд и слегка улыбавшаяся Лахабетен, окруженные многочисленным принаряженным конвоем степняков. Они вынуждены теперь взять всю ответственность на себя и подтвердить позорный мир и потерю трети страны.
   Ирду, последователю Дигаса, ставшему одним из самых авторитетных и умных руководителей мятежного воинства, было крайне стыдно присутствовать сейчас при этой церемонии мира, но принужденный к этому с молчаливым терпением переносил это. Лахабетен, напротив же, была одета как королева, лицо ее, изредка улыбавшееся любезным командирам кочевников, было спокойно и безразлично ко всему. В этот момент ее мало интересовала судьба родной страны, которая превратила ее в уличную женщину, и она чувствовала некоторую гордость оттого, что ей выпала такая невиданная и немыслимая честь.
   Церемония прошла быстро. Кочевники прекрасно понимали и искренне уважали чувства побежденных, зная наперед, что сейчас необходимо в первую очередь лишний раз не озлоблять авдертинцев, а тактично подталкивать их будущему тесному сотрудничеству, и не стали излишне утверждать свое превосходство. Сингелер с любезным достоинством поприветствовал Ирда и Лахабетен. Потом состоялось подписание мира в наспех приведенном в порядок перед церемонией зале.
   Потом состоялась беседа наедине. Ирд сразу же отказался от власти и поклялся со слезами на глазах покончить жизнь самоубийством. Сингелер выразил легкое сожаление и не стал препятствовать, потом выразительно посмотрел на Лахабетен. Ирд молча покинул их.
  -- Прекраснейшая из женщин, мне доставляет счастье и удовольствие беседовать с Вами. - Обратился к ней с хитрой улыбкой Верховный мудрец. - Не составит ли Вам труда...
  -- Я понимаю Вас, мудрейших из мудрейших. - Перебила его Лахабетен. - Моя страна осталась без власти, и, если Вы подтвердите указания моего покойного супруга, то я...
  -- Мы не имеем власти над тем, что осталось вам, драгоценная Лахабетен. - Ответил за нее старый мудрец. - Я готов подтвердить все, что Вы пожелаете. Интересно, как Вы назовете... свою должность?
   Лахабетен задумчиво улыбнулась.
  -- Я уже имела встречи с разными людьми из разных округов Авдерта. Посовещавшись, я решила создать особый совет для управления страны, который будет лишь слабым подобием Вашего наимудрейшего Совета Кирхейна. Я, к сожалению, в молодости училась не управлению страной, а другому... - Лахабетен с притворной грустью улыбнулась. - И мне будет нужна помощь и совет достойных и умных людей, знающих, что нужно народу Авдерта. И особенно Ваш мудрый совет мне понадобится в первую очередь.
   Сингелер молча удовлетворенно кивнул.
  -- А я стану... верховной жрицей. Культ Беловолосого Человека сейчас очень моден. Я стану главной служительницей его. Жалко, что пропал этот человек, о котором я много слышала. А муж даже другом его был, а потом стал врагом... Ну и ладно, без этого Эпса всем легче. Как и без мужа. И хорошо, что культ, а не политическая система, как у вас. Здесь привыкли к этому. Только помягче с людьми надо.
  -- Не знаю, но мне кажется, что во многом Вы правы, милейшая Лахабетен. Но кто наследует власть? Кирхейн желает иметь миролюбивых и стабильных соседей на долгие времена. На вечность я не надеюсь.
  -- Найду ученицу из таких, как я, она и станет следующей. Доброй и мирной правительницей, верной союзу с Кирхейном.
  -- Неплохо. Это так же продолжает идеи покойного Гидвурта, Вашего культа и привычную старинную систему Авдерта. Мы будем следить за Вашими деяниями и всегда поможем Вам при первом же Вашем желании.
   Сингелер раскланялся и покинул Лахабетен, с этого момента ставшую правительницей целой страны. За дверью остывало тело мертвого Ирда с кинжалом в груди. Охранники-степняки стояли тихо и неподвижно, не обращая внимания на чужую смерть.
  
   Они вдвоем бродили по окраине столицы, вновь наполнявшейся жизнью. Багилурт и весь Авдерт готовились принять новую благословенную правительницу. По городу ходили во множестве откуда-то взявшиеся жрецы и жрицы, вдовы и бывшие проститутки, что было до крайней степени необычно, одетые в желто-розовые развевающиеся на ветру одежды, прославлявшие мудрую и справедливую Лахабетен, закончившую войну и по воле Белого Человека добившуюся почетного мира со степью. Кочевники беспрепятственно торговали на местном рынке на самых почетных местах. Народ, удрученный войной и оторопевший от новшеств, безропотно и молча принял все это.
   Эпс, поглядывая то на цепи кочевников, отрезавших этот район от посторонних, то на прояснившееся глубокое синее небо, обрамленное темными туманными горами, рассказывал Сингелеру о своей жизни в Авдерте. Старик спокойно и внимательно выслушивал все, что говорил ему Эпс.
   Когда Эпс замолк, Верховный мудрец посмотрел на небо и сказал:
  -- Пророчество гласит, а люди живут.
  -- О чем вы, Учитель? - Посмотрел на него идущий рядом Эпс.
  -- Было пророчество о белом человеке. Как-то случайно об этом разузнал вездесущий Авслар, бывший лет двадцать назад в Авдерте с... с некоей миссией. Мы заинтересовались этим, и решили попробовать. Согласно этому полузабытому пророчеству некий беловолосый человек разрушит храмы Авдерта и все царство и установит справедливы порядок для всех. Ты пришел и ушел, а люди остались.
  -- Двадцать лет назад? Так я был не первым?
  -- Нет. Ты - первый. Нам пришлось наполнить эту страну слухами о твоем приходе. О Белом Человеке большинство позабыло, да и культ находился под запретом. Тебе пришлось бы многократно труднее без нашей многолетней подготовительной работы. Ты хочешь узнать обо всем этом?
  -- Да, Учитель.
  -- Многолетняя вражда стала привычкой. Наши предки весело и яростно разбивали лоб об эти скалы в течение почти тысячи лет. Но Авдерт, напыщенный и священный, научился воевать и обороняться. Время прямой войны прошло. Если мы не смогли смелым и напористым гронгом взять эту страну, то нам пришлось уподобиться змеям и астиарам. Наша задача - увидеть и метко ужалить. Насмерть...
   Совет мудрецов Кирхейна собрался еще двести лет назад и стал решать эту проблему. И великий царь степи Селомунт поддержал Совет своей мудрой волей и беспредельной мощей. Мы стали собирать сведения об Авдерте. Все, начиная от многочисленных верований до устройства сетей презренных рыбаков, от детских сказок до обрядовых традиций жречества. Со временем нам удалось даже наладить какое-то подобие торговли с гордым Авдертом. Они и не ведали об истинной причине этих хрупких связей. Через торговцев-шпионов мы обогатились множеством драгоценных сведений. По слухам и донесениям за полтораста лет мы составили подробную карту Авдерта, какую даже они не имеют, считая изображения земель с высоты неба кощунственными, ибо только их главному богу Сиурту дано так видеть.
   Естественно, что жесткую клановую структуру легче взрывать снизу, тогда и полетит все рыцарство и жречество вместе с царем. Но простолюдие жестко связано культовыми правилами, которые вменяют в обязанность ритуальное доносительство. Так решение вопроса с помощью создания подпольной организации нами было отброшено. Хотя по приказанию царя Асхетела и по наущению недалекого мудреца Пианура Совет был вынужден попытаться реализовать этот проект. Естественно, вся долгая кропотливая работа из-за одного продажного и испуганного младшего жреца провалилась. Многие наши шпионы и адепты из числа местного населения погибли. Торговля была запрещена, и разведку приходилось проводить с помощью набегов и налетов на рубежи, что давало крайне скудную информацию. Пленные, в основном из числа простолюдинов, знают мало и быстро умирают.
   К счастью, Пианур и Асхетел умерли тридцать лет назад. Нам пришлось приложить колоссальные усилия, чтобы возобновить торговые связи. И дело в руки взял я, Сингелер, ставший мудрым среди мудрейших и возглавивший Совет. Я нашел слабое место Авдерта. Это - неистребимое суеверие. Если умный кочевник бьет свою суеверную жену, то глупый авдертинец молится и боится суеверной жены. И дело осталось за малым. Найти такого человека, который смог бы создать духовную общину, подобной жречеству, но основанной на простолюдии и презренных. Так мы использовали культ Беловолосого.
   Им и стал ты.
   Потом эта община разрастется на благодатной почве всеобщего суеверия и несвободы, подменит жречество и сметет его. В этот кризисный момент междоусобицы Авдерт станет крайне уязвимым. Что и случилось. Чем и воспользовался Кирхейн, внимательно следивший из степей за твоей войной.
   А знали бы твои верные ученики, откуда произошло твое имя. Ибо тебя назвали "Эпс" не просто так. Твоему хозяину было лень и слово четко произнести, поэтому он и орал на тебя "Эпс!", что значило "Эй, пес!". Родился неизвестно от кого, жил в собачьей конуре, был рабом на тяжких грязных работах. Ты убегал от хозяина столько раз, что и забыл, но опытный старый кочевник легко находил тебя в непривычной для тебя саванне. Когда тебе было двенадцать или тринадцать (увы, твой точный возраст неизвестен), я проезжал мимо кибитки твоего хозяина, когда он униженно распростерся у копыт моего коня. Но я увидел твои глаза, и мне было достаточно. Зрелый свет ума и воли я увидел в тебе. Я забрал тебя, расплатившись ударом кнута по согбенной спине твоего бывшего тирана. И ты стал лучом нашего Совета, знамением свободолюбивой саванны против высокоумного и скалистого Авдерта. Ты стал нашей победой. Но это никто не узнает, кроме нас.
  
   "Белый Человек дал путь нам.
   Мы думали, что и путь будет белым, но кровь наша и врагов наших обагрила его. И Он шел перед нами и улыбался. И расступались земля и небо перед Ним.
   Мы думали, что кончится война, и кровь сойдет с пути. Но черная тень накрыла его, и все в страхе бежали, забыв о Белом Человеке. Ибо Он уже не был белым во тьме. И Он исчез, ибо только вера в Него дает Ему жизнь.
   Мы хотели света, но нам достались только кровь и тьма. Кто-то думал, что в этом истинное наследие, оставшееся от Белого Человека. Но никто не верит, что Он воистину желал этого людям.
   Он говорил: Мир все сам дает и берет. Я же - только выбор. И ничего более".
   Настенная надпись в башне храма в Камороне, уничтоженная по тайному приказу Священной Властительницы Нового Авдерта.
  
   Август 2004 г. - Ноябрь 2005 г.
   д. Мериново, п. Нагорный, г. Кунгур
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"